Одинокая мутация Питера Стокмана (усыновление через похищение)

Ветер был пронизывающе холодным, дыхание зимы каскадом обрушивалось на склон холма, еще больше затягивая темное небо облаками, заслоняя скудный осенний свет. Раф не обращал внимания на холод, стоя и глядя на две могилы перед собой. На первой был простой каменный памятник, отмеченный знаком клана Хамато и фигуркой всем известной крысы, изображенной с тростью, вытянутой перед собой. Второй, более поздний, камень был полностью украшен фамилией семьи и статуэткой, изображавшей черепаху, умело державшую перед собой два меча в стойке, так хорошо знакомой Рафу. Обычно резкая вспыльчивая черепаха упала на колени, душераздирающие рыдания сорвались с его губ в полном отчаянии, когда он прижимал к груди поношенную синюю ткань. В тот момент Рафаэль отдал бы весь мир за то, чтобы провести побольше времени, еще хотя бы один день, одно мгновение со старшим братом. У него не было возможности попрощаться. Сказать единственному старшему брату, как сильно он его любит, как сильно на него равняется… как сильно будет по нему скучать. — Панцирь! — ругательство вышло слезливым и скомканным. — Клянусь, Лео, я уберегу наших братьев, я никогда не позволю, чтобы с ними что-нибудь случилось. Никогда, — голос Рафа был серьезным и торжественным. Черепаха потерял одного брата, и боль была почти невыносимой, и сейчас остается такой, и он был уверен: сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить защиту оставшихся братьев. Затуманенным взглядом Раф уставился на холодную могильную плиту. По его мнению, фигурка мало выражала того, чем был для них Лео, кем он был. Каменный воин олицетворял Лео как Бесстрашного лидера, которого они все знали, но подлинный Лео был гораздо большим. Наседка, всегда бывшая рядом, чтобы заботиться о них и проверять. Бесстрашный лидер, который выведет их из беды несмотря ни на что. Стратег и командир, который всегда составлял планы, имея вариант А, Б, В и Г практически для любой ситуации. Лео был их старшим братом, к которому они всегда могли прийти со своими страхами, болью и проблемами. Тем, кто утихомиривал слезы и отпугивал монстров. Лео был его братом, его другом и его героем. И вот его не стало. Раф почувствовал, как горячие злые слезы подступают к глазам, его сердце так полно было боли и потери, что, казалось, вот-вот взорвется. Скорбящая черепаха сердито рвала старую траву, сжав кулаки, пока внутри бушевал поток эмоций. «Это нечестно! нечестно!» — мантрой повторялось в голове Рафа, пока слезы продолжали литься. Он не хотел быть лидером, не так. Возможно, было время, когда он желал этого титула, возможно, он завидовал брату. Но потом он вкусил горькую ответственность лидера и возненавидел это! Его ревность, зависть и негодование постепенно обратились в сострадание и понимание. После той драки со Змейковьюном, когда он замер, а Майки пострадал, Рафаэль понял цену лидерства и бремя, которое нес его брат. Он наблюдал за Лео, и несмотря на череду неприятностей, к которым привел их путь, брат делал все возможное, чтобы помочь им справиться. После этого Раф никогда не завидовал Лео, черт возьми, если уж на то пошло, он равнялся на этого парня. Возможно, он иногда звал Бесстрашным в шутку — прозвище, под которым скрывалась кожа Мистера Совершенство — но оно не означало, что Раф в это не верил. В его глазах Лео был бесстрашным, не в том смысле, что у брата не было собственных страхов или проблем, он просто сталкивался с ними лицом к лицу. Он делал то, что должен был делать, даже перед лицом страха и испытаний, всегда доводил борьбу до конца, это и делало для Рафа брата бесстрашным. Слезы навернулись на глаза Рафа, размывая имя на холодной, безразличной могильной плите перед ним. Он не хотел быть лидером. Он не мог занять место брата. Он не хотел занимать его места, но он пообещал Лео, пообещал, что возглавит братьев, если что-нибудь случится… Лео верил в него. Доверял ему. Думал, что из него получится хороший лидер. И это было чертовски унизительно. Он был лидером. Ради Лео был. Он заботился о братьях. Он был сильным, достаточно сильным для этого. В конце концов они не тяжелы, его братья. Рыдание застряло в груди, потеря и боль. Это было так больно! Похоже на пустоту, в которой боль, казалось, просто отдавалась эхом снова и снова. Однажды он слышал, что потеря — это любовь, которой некуда идти. Раф всегда чувствовал глубже, чем большинство, вот откуда взялся его гнев. Его огонь подпитывался эмоциями, любовью и преданностью. Лео сказал, что это делало его хорошим бойцом и однажды сделает хорошим лидером, просто надо научиться направлять эту энергию, сосредотачиваться и контролировать ее, вместо того чтобы позволять ей управлять собой. Прямо сейчас ему было наплевать на контроль над чем-либо. Раф хотел выследить и уничтожить человека, ответственного за смерть его брата. Хотел, чтобы не было необходимости что-либо делать. Что угодно! Хотел исправить всё. Это просто больно, так больно. Гортанный болезненный вопль вырвался из глубины его души, когда страдание, страх, гнев, душевные муки и печаль выплеснулись в душераздирающем крике, эхом разнесшемся по лесу, лежавшему сразу за фермерским домом. Раф был кулаком по земле и ругался, он проклинал Стокмана за пожар, проклинал Лео за смерть, проклинал себя за то, что его там не было. Проклинал, кричал и рыдал! Плакал, как ребенок! Но ему было все равно. Все равно, кто его видел или слышал. Его брата больше нет, он не вернется, и эта правда ранила больше всего прочего. — Раф, — голос Майки был мягким, когда рука брата легла на плечо. Оба младших подошли и опустились на колени по обе стороны от Рафаэля над могилой. — Я тоже по нему скучаю, — голос Донни звучал устало и измученно. — Я знаю, — ответил Раф, и он действительно знал, что горе разрывает братьев изнутри так же, как и его самого. — Не знаю, — начал Майки после долгой паузы, — я не могу избавиться от ощущения, что он еще жив… — Майки, — голос Донни был связывающим. — Мы не нашли тела, Ди, — в ярко-голубых глазах Майки показались слезы. — И еще, кое-что большее. Я чувствую это, — младшая черепаха постучала себя по груди. — Я чувствую здесь, что Лео не умер. Донни закрыл глаза, слезы текли из-под сомкнутых век, плечи дрожали. Они много раз говорили об этом, но ничто, казалось, не меняло решения Майки. — Я никогда не сдамся, — голос Майки был тихим, но решительным. — Никогда не потеряю надежду, что Лео все еще жив, что Лео вернется. Вы можете не понимать, и это нормально, — в младенчески голубых глазах блеснули слезы. — В глубине души я знаю, что Лео все еще жив. Я чувствую это. Лео всегда доверял моему инстинкту, и я знаю, что это не научно, нелогично, может быть, даже не совсем адекватно. Но ничто из того, что вы можете сказать, не может изменить мое мнение, не может заставить меня перестать надеяться. — Майки на мгновение замолчал, вес его слов тяжело повис в воздухе. — Но это не значит, что я не понимаю. Я знаю, что вам нужно, что нам нужно скорбеть о Лео. Ты прав, Дон, нам это нужно, и Лео этого заслуживает. Это было хорошо, и Лео… понравилось бы здесь. С папой. Может быть, Лео больше нет. Может быть, он действительно погиб в огне. Он может прямо сейчас смотреть на нас с небес заботливыми сапфировыми глазами и желать, чтобы мы двигались дальше. Когда мы умираем, мы никогда по-настоящему не уходим. Не совсем. И возможно, это я и чувствую. Но может быть, только может быть, что Лео не умер. Раф вздохнул, позволив словам повиснуть в воздухе между братьями. Донни расслабился, позволив проблеме утихнуть, Майки с другой стороны точно также замолчал, разрешив сложности обратиться мирной печалью. Раф закрыл глаза, позволив собственному напряжению и опасению рассеяться, после чего обнял обоих младших братьев и притянул их к себе. Горе — любовь, которой некуда идти. Четверо стали троими. Дела обстояли неважно, были далеки от благополучия. Все было сломано, разбито вдребезги. Разрушена семья, разбиты сердца, а решимость поколеблена. Но, несмотря на бурю горя, они оставались друг у друга. Их братская любовь могла защитить их в этой буре. Вместе они смогут научиться жить дальше. И в своих сердцах они всегда будут нести любовь и память о брате. В их сердцах и умах Лео всегда будет жить.