Тайны болотных цветов и водяных птиц

Все оказалось не так уж и плохо. Но осознать это А-Сану удалось только через неделю. Излишне вспыльчивый в последнее время и не только брат сжег все его вещи. Книги, веера, ленты, картины, гравюры, кисти… в общем все. Ничего из его «безделушек» не выжило в пламени вполне материального огня, который разжег дагэ своими собственными руками. На этой почве впечатлительный младший Не просто вышел из себя. Плакал и кричал одновременно, даже кинулся в огонь в последних попытках спасти хоть что-то ценное своему сердцу, но не приуспел. Лишь обжег руки. И не только. Слуги, да и адепты не особо скрывались, так что Хуайсан слышал все, что они говорили о нем. Он вышел из покоев, в которых ранее заперся и проплакал три дня, только к концу недели. Безучастный, потерянный и откровенно не в лучшем виде. И то Хуайсана на это сподвигло желание увидеть хоть что-то кроме голых стен и устрашающе-печальное лицо дагэ. Система на его запросы не отвечала. Только выдавала одно и тоже. Миссий нет, новой информации нет. Баллы? А какие баллы? А вот на этом переломном моменте Хуайсан конкретно выпал. Он не особо был знаком с геймлитом, но ему казалось, что баллы неотъемлемая часть всего этого и их отсутствие как таковое… Было страшным, честно говоря. В первые несколько часов. А после Хуайсан вполне оценил неизвестную лажу или благодать своей Системы. Нет баллов. Нет поощрений, но что еще лучше нет штрафов. Если баллов нет, то и потерять их нельзя, что обычно не кончалось чем-то хорошим для персонажа. Система оказалась просто поисково-ответной системой для мира Магистра, что было очень приятным сюрпризом. Именно на этом моменте Хуайсан понял, что он не влип в неприятности, а выиграл гребаный джекпот. Новая жизнь молодого господина влиятельного ордена с возможностью совершенствоваться. Обладать магией. И пусть звучало все это по-детски или просто фантастически, но, эй, он и так в мире сянься внутри bl-новеллы. Он имеет право помечтать о развитии золотого ядра, чтобы стать крутым заклинателем.

***

Это начало становиться проблемой. Ваньинь сидел на причале, опустив ноги в воду, и неторопливо поедал семечки лотоса. В пяти метров от него резвилась шпана. Другого слова парень подобрать не мог. А предводителем этого сборища малолетних самоубийц был, конечно же, Вэй Усянь. Ваньинь на него даже смотреть не мог. За последнюю неделю все его запасы терпения, которого и так было немного, не просто истощились, а растворились в небытие. Ваньинь реально боялся, что в один прекрасный час, когда Вэй Усянь снова подбежит к нему, чтобы сделать какую-нибудь пакость, он просто утопит его и скажет, что так и было. Вода приятно холодила ноги и парень думал, что приятно охладит и голову, когда он хотя бы притопит этого шута. Вообще все было не так уж плохо. Но не хорошо уж точно. Система приятно удивила сговорчивостью, которую Ваньинь не ожидал и до сих пор ждал подвоха. Но она давала информацию, а в его случае это было равно выживанию. Первые пару дней он боялся, что его вычислят, узнают, что он совсем не Цзян Чэн, наследник ордена, а совершенно другой Ваньинь. И парень не знал радоваться ему или пожалеть парня, в теле которого он застрял, но… Блять. Никто. Ничего. Не. Заметил. Ваньинь пытался списать это на выверты Системы или похожие характеры, но он никогда не преуспевал в самообмане. Никто ничего не заметил, потому что не хотел, да и не мог. Он сам, конечно же, старательно не лажал с поддержкой всезнающей Системы, да и не кричал о своем состоянии. Но это не отменяло того факта, что всем было на него плевать. Глава ордена ходил рядом с ним, но даже не смотрел на него, а Ваньинь так боялся, что его «отец» с ним начнет говорить и поймет, что парень перед ним совсем не его сын. Опять же Ваньинь не знал плакать ему или смеяться. Цзян Фенмянь даже если бы заговорил с ним, то не смог бы отличить от Цзян Чэна, ведь так же как и его совершенно не знал собственного сына. С Вэй Усянем он болтал по несколько раз на дню. Улыбался и обнимал его, что-то советовал и подсказывал. Ему же ни слова. Пара взглядов за неделю и хватит с него. Мадам Юй была не лучше. «Матушка» по сравнению с Главой ордена не в пример больше уделяла ему внимания, но черт, лучше от этого он себя не чувствовал. Она интересовалась только успехами «Цзян Чэна», чтобы после швырять их в лицо Цзян Фенмяня, как извращенные оскорбления и через слово ругать Вэй Усяня. Но в большинстве случаев она лишь слышала, что Первый ученик обогнал ее сына. Опять. На голову Вэй Усяня выливался ушат грязи и ругани несчастной и обозленной на все женщины, а Ваньиню доставалась порция презрения и кипятка обиды за то, что не оправдал надежд. Вэй Усянь же просто бесил. Он был гребаным солнцем, а Ваньинь ненавидел жару. Этот парень его просто сжигал. Он накидывался на него, постоянно болтал и ладно бы что-нибудь дельное, но так нет, полную чушь. Но отдельным пунктом Ваньинь выделил его главногеройский пресловутый ореол, который просто не позволял этому парню хоть в чем-то быть хуже остальных. Вэй Усянь блистал. Он нихрена не задалбливался, делая минимум и получая максимум. Про таких говорят гений, вундеркинды и менее цензурные слова, но суть от этого не меняется. И скромнягой его назвать было нельзя, так что Ваньинь не собирался ругать себя за выдумывание новых способов избавления от надоеды. Его самодовольство бесило. Бесило, что Ваньиню приходилось сгонять по семь потов на тренировке, а это чучело приходило, заспавшиеся или наловившиеся фазанов, а потом выдавало результат, который легко превосходил все успехи Цзян Чэна. А потом еще и дразнился, что такой крутой, а все остальные так бездарны. В такие моменты, когда Мадам Юй угрожала выпороть Усяня Цзядянем Ваньинь почти чувствовал к ней уважение. Почти. Потому что все еще считал, что эта женщина могла бы заметить, что он не ее сын, а не упиваться своей несчастной жизнью, отравляя заодно жизни всех вокруг. Он надеялся увидеть больше самостоятельности и психологической устойчивости в сознании взрослых заклинателей. И был разочарован. Это были те же люди только с парочкой прокаченных параметров. И Ваньинь хотел также. Не в плане проблем с психикой, а развитие способностей тела. Он не обращал внимания на безразличие Главы ордена, ему было плевать на вечное недовольство Мадам Юй и в принципе Вэй Усянь тоже был не злом во плоти. Его самодовольство и выпячивание собственных побед… Ваньинь с ним не соревновался. Он совершенствовался, терпеливо и дотошно идя к своей цели. Парня не волновали чужие успехи. Он хотел добиться своих результатов и их добивался, позволяя остальным думать что им хочется по поводу шисюна и его превосходства по сравнению с наследником. Ваньиню было плевать с большой колокольни на любое мнение кроме своего по этому вопросу. Он все равно в теле наследника Цзян и вся Пристань Лотоса все равно будет его. Не то, чтобы Ваньиню сдалась вся эта канитель с орденом, но ему нравился Юньмэн. Нравилась его теплая атмосфера, нравился вид из окна, нравилось ощущение дома. В чужом мире, среди чужих людей, в чужом теле. Он чувствовал себя живым.

***

Примирение с дагэ вышло странным, потому что Хуайсан и не знал, что они ссорились. Хотя принимая во внимание знаменитое на весь орден демонстративное сжигание его вещей… Дагэ принес ему веер. Хуайсан смотрел на него. Веер был красивый. Явно дорогой и такой утонченный. Хуайсан не то, чтобы был экспертом в этом, но ему нравилось. А уж когда он взял предложенный подарок в руку, то мышечная память сработала сама. Он раскрыл веер, смотря на резные рейки из темного дерева и красивые ветви на бумаги с цветами слив. Он то раскрывал, то закрывал веер, подносил его к лицу, чтобы почувствовать упругость бумаги и гладкость древесины. Запах почти выветрившиеся краски, теплого дерева, тонкой бумаги и клея… О, Хуайсан не был ценителем и коллекционером вееров в прошлом, но сейчас ощущал себя так, как будто ему подарили целый мир. Он был просто заворожен. Влюблен с первого взгляда. Он широко улыбался впервые за это время в новом мире. Но как же Хуайсан смутился, когда понял, что все это время дагэ стоял рядом и смотрел на его игры с веером. Смотрел, но без осуждения, которое подспудно ожидал Хуайсан, хотя это и был подарок старшего брата. Но в глазах дагэ была лишь мягкость, так редко видимая там. А еще сильная привязанность. — Спасибо, Дагэ. Это… это отличный подарок, — поблагодарил Хуайсан. — Я куплю тебе любой веер и любую безделушку какую захочешь, только…только не будь таким…улыбайся, А-Сан. Пожалуйста, — несколько нескладно, но уверенно и твердо выложил Минцзюэ все, что было у него на душе. Он спалил вещи брата в запале гнева от очередной ссоры с младшим. Он не понимал его лени, не понимал его увиливания от тренировок. Считал все это блажью и решил покончить с его девчачьими занятиями раз и навсегда. Покончил. Только почему-то вместо приличной такой горы «хлама» он по ощущениям вырвал, сжег и растоптал сердце своего младшего брата. Хуайсан был безутешен. Проплакал сначала три дня, провел без еды и воды в ставшей пугающе пустой комнате, а после шарахался от него и ел через раз. Ходил по коридорам неприкаянным призраком. Он казался еще более хрупким, чем был. Мало проводил времени в комнате, все еще избегал тренировочную площадку, терялся в гуще небольшого сада, но чаще забивался в угол библиотеки. И Минцзюэ не видел другого выхода. Он не хотел так. Он хотел своего неуклюжего брата назад. Плевать, если он так и не возьмет саблю в руки. Действительно плевать. Он достаточно силен, чтобы защитить своего младшего брата, так что пусть тот занимается веерами, пусть занимается своей возней и вплетает волнистые ленты в волосы. Пусть. Пусть делает что угодно, если при этом будет так широко и свободно улыбаться.