AIM

Поворот ключа в замочной скважине эхом раздаётся в тёмной спальне. Вместе с вошедшим, комната заполнилась ароматом, что для Юнги когда-то давно стал ядом. Со временем к нему выработался иммунитет, но от одного только упоминания, до боли в животе, подташнивало. Он лежал там же, где его оставили в прошлый раз, и складывалось впечатление, будто он ни на миллиметр не сдвинулся. Эти кости, обтянутые кожей, трудно было назвать человеческой фигурой. Его когда-то каштановые волосы, серебряными струйками спадали на шёлковую тёмно-синюю постель. Тело было едва прикрыто одеялом, и казалось, будто он даже не дышит, силы покинули его. — Доброе утро, Гин-и. Вижу, ты скучал. От тоски ни кусочка в рот не взял. – звучало настолько приторно ласково, что Юнги невольно закатил глаза, сглатывая поступающую к горлу тошноту. Ожидаемо, дубовый столик цвета тёмного шоколада, стоящий недалеко от кровати, тут же оказался на полу, как и вся мебель, которую оборотень крушил всю ночь, сходя с ума от боли собратьев, которых мучали эти каты. Со ударом дерева о пол , послышались звуки разбитой посуды и звенящего об неё серебряного подноса. Гин от этого лишь сильнее натянул одеяло, прячась под ним с головой. Спальня вновь заполнилась воем агонии омеги, а всё так же стоящий у стола Карма, без единой эмоции на лице наблюдал за оборотнем. Лишь дождавшись, когда Юнги затихнет, он медленно подошёл к кровати, тенью нависая над дрожащим от слёз телом. Не прикладывая и малейших усилий, он ведёт по спине мальчишки, оголяя её, а следом и оставшиеся участки кожи. Взгляд алых глаза падает на белую шею. На ней не осталось ни единого следа прошлого визита Хосока. Всё тело вновь стало подобно дорогому фарфору, и альфа от одной только мысли об этом сходит с ума. Чёртовы голоса рвутся к сознанию, они требуют отбросить всё и утонуть в лежащем перед ним, овладевать им раз за разом, привязать к себе сильнее, не жалея. Даже если ради этого придётся перекроить сознание оборотня – оно того стоит. Это самая любимая и дорогая его игрушка. Ею нельзя ни делиться, ни выбросить. Она временно неисправна, но Хосок знает, как вернуть ей былую красоту и функционал. Мягко садясь на край кровати, вампир рукой огибает, лежащего к нему спиной, юношу и, кончиками пальцев ведя по коже вверх, внезапно хватает его за линию челюсти, рывком поворачивая голову к себе, принуждая смотреть в глаза. Выражение его лица вновь стало притворно любящим, а речь такой же сладкой. Юнги плохо. — Я не стал тревожить твой сон ночью, ты так сладко спишь. – рассматривая каждый сантиметр уже такого знакомого лица, улыбка мужчины дрогнула. — С вечера работёнка выдалась, я тебе не помешал? Знает, что помешал. Знает, что окунул в пучины ада, заставив захлёбываться собственными криками. Знает, что Гина от стены к стене швыряло от невыносимой боли. Знает… — Молчишь. Коллективное сознание, значит, улетучилось? Я так горжусь тобой, теперь ты полноценный, ты – личность. В этом моя заслуга. Теперь-то я… — Замолчи. Мне больно. – при обычных обстоятельствах, звучало бы слишком тихо, но Карма всё слышит. Даже больше, чем успел произнести омега. — Это невыносимо. — Когда я задаю вопрос – ты отвечаешь. Итак, закрепим. Я тебе не помешал? — Пожалуйста… Ты же знаешь ответ. — Значит я могу сделать вывод, что ты недостаточно стараешься. – коротко и грубо. А так небрежно брошенная, голова вновь покоится на подушке. Безразличие этих красных глаз и радовало, и пугало. В глубине души, Юнги надеялся, что его оставят в покое, позволят побыть в тишине, возможно, даже наконец-то уснуть. Но надежда – это слишком большая роскошь в его положении. Гин чувствует, как его снова поднимают, а спина ложится на чужую крепкую грудь. Понимая, что сейчас произойдёт, он вымученно вздохнул, откидывая слегка голову назад. Хосок сидел прямо сзади, служил ему спинкой и крепко держал в своих объятиях, смотря прямо в эти кристально чистые глаза цвета ясного неба. Не зная всего – можно подумать, что альфа любуется своей парой. Вот только они не пара, ею не будут. Гина тошнит от вампира, он – его кошмар, родом из юношества. А для Кармы – омега – фарфоровая кукла, марионетка, лежащая в его коллекции вот уже почти столетие. Каратель подгибает рукав своей рубашки и, не отводя взгляд, прокусывает собственное запястье, поднося его к чужим губам. Этот ритуал знаком обоим. Мерзкий в своём проявлении, сильный в своей эффективности, он связывает их. — Ты же хочешь жить? – не спрашивает, утверждает. Стоит капле крови коснуться пересохших губ оборотня, как он берётся за руку своими длинными тонкими пальцами, вгрызаясь в ту же рану. Горькие слёзы катятся по постепенно розовеющим щекам, и омега пьёт нечто сильнее яда – своё лекарство, свою жизнь и смерть в одном флаконе. Хосок ласково гладит его по голове, играет с седыми прядками, любуется. Тело омеги вновь наливается жизнью, полнеет, розовеет. Какой же он нежный, какой мягкий, гладкий. В него будто вновь вселяется жизнь. Сколько всего этот всё такой же юный, не смотря на биологический возраст, парень натерпелся. Быть может, он хотел бы умереть или нянчить внуков дома в родной деревушке, вот только, если это не угодно Карме – этому не бывать. Мальчишка навеки заключён в теле восемнадцатилетнего. Всего два года с момента его похищения ему удалось вытерпеть, будучи собой, пока его палач не придумал для него лекарство от смерти, без которого он теперь не обходится. Он ставил на нём эксперименты, терзая его в постели, а после вот так, как сейчас, залечивал раны, как душевные, так и физические, своей кровью. Дополнительным эффектом стала, оставшаяся при нём, молодость Гина. И даже, когда тому стукнуло пятьдесят – он был всё так же юн и нежен. В медицинской карте подопытного было отмечено лишь одна интересная особенность – сколько бы вампирской крови он не потребил – волосы его останутся седыми. Но каратель предпочитает называть их серебряными, играясь с локонами, пока оборотень спит. — Ты сделал правильный выбор. Что насчёт завтрака? И Юнги кивает, заливаясь новой порцией слёз, которые тут же слизывают, как только альфа убирает свою руку от его губ. Он сияет здоровьем и красотой, что не сравнится даже с божественностью оракула. Гин медленно приподнимается, садится лицом к своему “ спасителю ” прямо на его бёдра, сам по собственной коже ведёт трясущимися руками, будто в первый раз, в происходящее не верит. — Прекрасен, - звучит кротко из чужих уст, но на лице будто маска. Не ясно, что у говорящего в голове. Гину остаётся просто кивнуть в знак то ли согласия, то ли благодарности. Он и без этого урода знает, что красив. Во всех формах, в любом состоянии. Трепетность этого момента, которой, в принципе, и не было, улетучивается, как только оборотень, гордо вздёрнув голову, поднимается, идёт к своему излюбленному креслу и накидывает на голое тело чёрный шёлковый халат с длинным подолом и широкими рукавами. Распахнув шторы, омега впускает в тёмную комнату свет от первых лучей солнца, стоит так ещё несколько секунд, любуясь садом, похожим на когда-то родной лес, а после, поворачивая лишь голову, надменно через плечо смотрит на Карму. — Мне долго ждать завтрак? Хосок доволен. Его всего выкручивает, когда младший ведёт себя как выскочка, что не боится смерти. Даже зная, что он получит потом наказание за такое своё поведение с аристократией – ему не страшно. Это достойно уважения. Омега почти идеальный. От совершенства его отделяет только его происхождение. По щелчку пальцев двери снова распахнулись и в комнату вошли уже знакомые Каратели в своей форме, гордо демонстрируя вышитые шевроны, задирая носы. Омега и двое альф мигом приводят комнату в порядок, накрывая на стол, выкладывая свежеприготовленные блюда, не сравнимые по своему вкусу ни с одним из самых дорогих ресторанов Дахрамеса. Не дожидаясь позволения или приглашения, Гин присаживается за стол и взяв приборы, пользоваться которыми его учил Хосок в порыве внезапной и никому непонятной нежности, приступил к трапезе. Взгляд его был опущен в тарелку, лицо серьёзное, а лебединая осанка так и приковывала взгляд. Лёгкий ветерок из слегка приоткрытого окна развевал пряди волос, и он выглядел как живая кукла. Карма так и смотрел на него, лёжа на мятой с предыдущего раза постели, не отрывая взгляд, подпирая голову рукой. Его глаза сияли желанием обладать, от чего на лице мелькала безумна улыбка. Одним взмахом руки он прогнал прислугу, а после, поднявшись, тихо ступая по ковру, остановился прямо за спиной невозмутимого омеги, жадно поедающего завтрак, который он не ел вот уже несколько дней. Не смотря на свой статус пленника, его камерой является не вольер, а когда-то спальня Кармы, когда тот ещё жил в отцовском поместье. Его вылизывают с ног до головы, но не по доброте душевной, а чтобы угодить Хосоку, чтобы его игрушка была в подобающем состоянии. Юнги молится, чтобы когда-то настал тот день, когда он наскучит вампиру, вернётся домой к семье. Они ведь ждут его, ищут. Ищут же…? — Твои мысли слишком громкие. Ты так ими увлечён, что едва прожёвываешь. Подавишься. — Не ем – плохо, ем с большим аппетитом – у тебя снова какие-то претензии. Ты когда-то бываешь доволен? – повернув голову назад, проговаривает с набитым мясом ртом Гин. — Не стой над душой. Тошнит. — Не перегибай. Помни, кто ты и что здесь делаешь. Ответа не последовало, а значит в этой словесной перепалке Хосок, как и всегда, одержал победу. Самодовольно улыбаясь, он наклоняется, целуя седую макушку, рвано при этом выдыхая, и кончиками пальцев подцепив ткань, тянет халат с плеч, оголяя их и грудь. Жилистые руки альфы ведут по острым ключицам вниз, обжигая чувствительную кожу, проводя этот жар до розовых сосков, в следующую секунду сжимаемых длинными пальцами. С губ Юнги срывается стон и на этом, по всей видимости, завтрак заканчивается. Он прогибается навстречу ласке, млея, будто не в себе, прикрывает глаза и отдаётся телом, не душой. — Приведи себя в порядок. – с этими словами ласка прекращается, а кожи снова касается холод. Гин тут же садится в прежнее положение, сильнее натягивая халат, и с полным непонимания взглядом смотрит на чужую спину. — Ты придёшь сегодня вечером? Снова? — Нет. Больше никаких объяснений не последовало. Вампир даже взглядом его не одарил, не полюбовался, не бросил напоследок что-то колкое и пошлое. Как это понимать? Почему? Он ушёл и, как обычно, закрыл дверь на ключ, а Юнги схватил принесённый вместе с завтраком букет лилий и, бросив его на пол, начал топтать его в знак протеста. Он шутливо (удивительно, что он до сих пор способен шутить в его положении) называет это «танец свободы». Этот запах не дурманит, зависимость и подчинение не вызывает. Ни за что. Никогда.

***

Германа привели в небольшую, по сравнению с остальными комнатами, спальню. Он долго ещё слышал вой и лай соплеменников, от чего его бросало в дрожь, но он до последнего держался, чтобы не издать ни звука. Он всё ещё помнит вид вылетевшей насквозь пули из головы неугодного. Даже когда всё прекратилось, сердце не покидала тревога. Он сидел один на полу посреди спальни и обнимал свои ноги, пытаясь справиться с давящей на такие чувствительные уши тишиной. А когда сил уже практически не оставалось, и он начал прямо так засыпать, уткнувшись в собственные колени – сердце пропустило удар. Он услышал вой скорби, явно посвященный собратьям, и залился слезами горя. Шуметь по-прежнему нельзя. «Что же будет со мной? Почему я здесь? Когда Карма придёт и по мою душу?» - подобные мысли кубарем проносились в голове и, кажется, только они и позволили не уснуть снова. Вскоре принесли ужин. От него исходил аппетитный аромат. Это было мясо какого-то лесного зверя, явно молодого, может оленёнка. А в сочетании с грибами блюдо приобретало нежный и такой домашний вкус. Сам того не заметив, юнец налетел на еду, безо всяких манер поедая всё, местами даже руками, довольно причмокивая и запивая всё мятным чаем, принесённым позже. Такой жест со стороны Карателей оборотень расценил как вознаграждение за послушание, но всё-таки от поклонов в ноги воздержался, лишь скромно поблагодарив, пока наблюдал, как те убирают грязную посуду, но не был удостоен даже взгляда. Будучи готовым завалиться спать после сытного ужина, мальчишка сбросил лишнюю одежду, но не успел он даже дойти до кровати, как дверь вновь распахнулась, впуская златовласого омегу. Длинноногий, юный, безумно привлекательный и сексуальный. Как этот ангел может носить имя Карателей? Неужели он причастен к чисткам стай? Настолько всё было интересно, что Герман даже не придал значения тому, что стоит нагим перед омегой, что взглядом скользил по его телу, а остановившись на вставшем члене, кокетливо прикусил губу, прикрывая личико планшеткой, глазами указывая на этот «стыд и срам» оборотню. Юный альфа не сразу понял, в чём дело, от того и испуганно начал прикрывать орган, густо краснея и не находя себе места под сопровождение из мягкого смеха карателя. — Не стоит стесняться. Это вполне нормальная реакция альфы на красивого омегу. – проходя вглубь спальни, постукивая небольшим каблучком, вампир обходит юношу вокруг, а после становится напротив, смотря в глаза. — Меня зовут Лилу, сокращённо от Лилиан. Я управляющий этого особняка. — Герман... — Герман, сейчас мы пройдём в ванну, нужно смыть с тебя собачью вонь. А далее по графику у нас, – невозмутимо заглядывая в собственные записи, кивает сам себе, – полный уход, подготовка. Дел невпроворот. — Но сейчас ночь, я хотел бы поспать…, - игнорируя слова о «собачьей вони», замялся волк. Было очень смело со стороны альфы предъявить свои желания в его-то положении, от того их и проигнорировали, смиряя оборотня строгим взглядом. Накинув всё те же штаны и рубаху, он позволил надеть на шею железный ошейник и такие же наручники на руки. Сопровождаемый Лилианом, альфа шёл в неизвестность. Он успевал лишь рассматривать интерьер дома, отмечая про себя, насколько же богато живут вампиры в отличии от оборотней с их деревянными домами. Несмотря на тёмный дизайн, мебель, как и всё в этом доме было сделано из качественных материалов, а они-то явно не копейки стоят. Немного поуспокоившись, юноша только сейчас начал улавливать суть слов омеги, но не до конца осознавал, что именно он имел ввиду. Подготовка к чему? Стоило об этом подумать, как следом за открывшейся дверью в нос ударил аромат масел, мыла, шампуни. Без лишней помощи и указки, юноша сам залез в пенную ванну, что так приятно пахла розами, выгодно оттеняющими его природный запах сладкой мяты. Он подумывал прикрыть глаза, откисая в тёплой воде после пережитого ужаса, как вдруг почувствовал, что его в четыре руки принялись натирать жёсткой мочалкой, от чего кожа неприятно горела под воздействием горячей воды. Он мычал и извивался, местами от удовольствия, а местами увиливая от жгучих ощущений. Внезапно появилась ещё одна пара рук, и на сей раз мыли уже его рыжие волосы, массируя кожу головы, нанося кондиционер на длину, делая её шелковистой. От чего мальчишка, если бы он только был котом – замурчал бы. Оборотень, кажется, побывал в раю. Такой чистоты собственного тела он никогда не ощущал. Она придавала ему лёгкости и свежести, вызывая блаженную улыбку на лице. Кажется, он читал, что нечто подобное устраивают перед казнью: кормят, поят, последние желания исполняют. Но удовольствие не позволяло критически анализировать ситуацию. Волчонка насухо вытерли, высушили густые волосы, а кожу натёрли маслами розы и мяты, усиливая природный аромат. Герман не удержался, и пока омеги, что всё это время ухаживали за ним, что-то усердно искали, принялся сам себя нюхать, счастливо смеясь в неверии. — Встань смирно. Не веди себя как дурачок. Откуда-то послышался голос вернувшегося Лилу. На сей раз он выглядел строго, но всё так же прекрасно, держа руки за спиной. Герман притих, всматриваясь в глаза напротив. Перед таким омегой хотелось показывать себя только с лучшей стороны. Плевать, что он принадлежит вражескому виду и сам парень уже несколько раз опозориться успел. Даже сейчас, снова он голый посреди ванной. — Лилиан, зачем всё это? Я…признаться честно, так чудесно пахну, у меня теперь такая мягкая и чистая кожа, будто я никогда и не работал физически. – не увидев интереса в глазах Карателя в ответ на свои рассказы, он запнулся, вскоре тише продолжая. — Ты говорил о подготовке, но к чему? Если это казнь – то к чему же эта роскошь? Ответа, как обычно, не последовало. Управляющий прошёл к спорящим омегам, заставив тех расступиться, склонив головы, и, окинув ещё раз взглядом, вдали стоящего, Германа, поднял со скамьи фиолетовые атласные штаны восточного мотива и такого же материала и фасона зелёную укороченную рубаху на завязках, обшитую золотом. Бросив это прямо в руки волчонку, вампир вновь сменил маску на доброжелательную с нежной улыбкой. — Тебе подойдут эти цвета, ты похож на цвет фиалки. И, надеюсь, твой бутончик раскроется. — Я альфа. – сжимая в руках одеяния, зло смотрит глаза в глаза Карателю, воспринимая его слова как сомнения в его принадлежности. Будто издевается. — О, милый, никто не сомневается. Вот только здесь и сейчас это ничего не значит. – кивнув служащим омегам на оборотня, Лилиан покинул ванну. Германа одели, уложили его непослушные волнистые волосы и придали свежести лицу, нанеся румяна на щёки. Одеяние идеально легло по фигуре волка, а рубаха в силу своей длины открывала крепкий торс парня, вызывая восторженные визги омег. Его вскоре вернули в ту самую спальню и, кажется, заперли на ключ. И тут-то альфа принялся мерить шагами комнату, нервно поглядывая то на окно, то на дверь, но за долгую ночь его так никто и не посетил. Он так и уснул, распластавшись на кровати, едва его голова коснулась подушки. Проспав до самого обеда, волчонок не хотел покидать сладкие сны, где он, лёжа в зелёной сочной траве, купался в лучах яркого солнца. Травинки нежно ласкали его тело, кажется, поглаживая бёдра, бока, спину и…ягодицы. Именно в этот момент мальчишка окончательно проснулся, вскакивая на кровати, но тут же оказался придавленным обратно одной лишь рукой вампира, что так больно давила между лопаток. — Тише-тише, Гера, чего же ты так? Ты так сладко помыкивал от ласки, что я не мог удержаться. — Карма… — Тебе очень идут эти цвета. Лилиан, полагаю, постарался. Хороший вкус у него не отнять. Убирая руку со спины мальца, Хосок присаживается рядом с тем, вновь обращая на себя внимание и, подцепив пальцами подбородок юноши, молча рассматривал точёные черты лица. Волк смотрел завороженно, не моргая и, кажется, даже не дыша. Он не боялся, он восхищался. Красотой. Альфа перед ним был таким спокойным и домашним в отличии от того, каким он был там, в подвале. Волк тянулся к нему как к огню, не боясь обжечься. И он получил заветное тепло пламени, когда Карма так неожиданно накрыл его губы своими, уверенно, но так нежно целуя, вырывая тихое «Ох» с чужих уст. Юноша, не разрывая поцелуй, потянулся выше, взбираясь под давлением чужих рук на бёдра мужчины, что так глубоко и пьяно целовал его. Волчонок внутри дрожал, едва поспевал за чужим ритмом, исследуя губы вампира своими. Где-то внутри он чувствовал опасность, но отчаянно её игнорировал. Набравшись смелости, он коснулся ледяных щёк, робко поглаживая те, неумело языком пытаясь ворваться в чужой рот, взять инициативу на себя. Инстинкты били не в то русло, и он уже видел, как берёт этого мужчину, как ему одному единственному во всём мире позволят разделить ложе с вампиром и овладеть им. И вот, Герман уже тычется стояком в торс Карателя, не в силах спокойно сидеть на месте, приподнявшись. Он получил своё, когда альфа обхватил его язык своими губами, посасывая его, смакуя, играя с ним своим, заставляя двоих томно вздыхать в удовольствии. Кажется даже одежда неприятно липла к коже. Хотелось телом к телу. Даже если неправильно, даже если первый и последний раз в жизни. В глазах оборотня, Карма играл в непонятную ему игру. Он излучал страсть в своих движениях и действиях, но эмоционально, кажется, был недоступен. Внутренний зверь подбирался в ожидании опасности, подвоха, но вот тело беспрекословно отдавалось приятной неге. — Какой страстный. Уже не боишься меня? – прямо в губы шепчет, не даёт себя целовать. — Не боюсь. Желаю. — А как же твои братья? Не хочешь знать, что с ними? — Не хочу. Знаю только, что повезло им меньше, чем мне. — Как знать… — Я знаю, что это точно так. Я слышал их вой, чувствовал боль, а меня всего обласкали, накормили, одели, даже в комнату отвели, а не гнить в подвале оставили. А теперь я в руках самого сильного альфы в мире. Среди всех самого сильного… – сжимая чужие плечи, тараторит юноша. — А знаешь ли ты, что станет с тобой? – откинувшись назад на собственные руки, склоняет голову набок альфа. — Не знаю. Но ты же скажешь мне? — Покажу. Темно. Стало жутко темно. От чего-то ещё и холодно, будто ветер кусает кожу. В попытке прикрыться, юноша осознаёт, что руки его связаны, более того, он привязан к чему-то. Паника накрыла быстрее, чем осознание, вот только даже закричать не удалось, горло сдавили спазмы. Герман задыхается, ему страшно, глаза перевязаны лентой, а рядом никаких звуков присутствия кого-либо в комнате. Судя по мягкости поверхности, он всё на той же кровати, по крайней мере в это хотелось верить. Когда сердце успокоилось, а дыхание выровнялось – новая порция истерики накрыла оборотня. Табун мурашек пробежался по телу, когда он почувствовал, как чьи-то руки ведут по его бёдрам вверх, а после и вниз, царапая медовую кожу. Чей-то язык прошёлся по члену, заставляя мальчишку вскрикнуть и извиваться. — Не надо! Не трогай! Его не слышали. Кровать прогнулась под весом чужого тела где-то слева, а шею обожгли расцветающие, будто бутоны алых роз, чей аромат исходил от тела юноши, засосы. Собственные крики – вот, что слышал волк, пока всё его тело превращали в сад. «Бутоны» один за другим расцветали на нём. Когда-то чистое полотно запятнано. Честь осквернена, воля сломлена. Сумасшествие. — Помогите! – истошный крик, полный хрипа, боли. Кажется, парень сорвал голос. Карма – штука неожиданная и зачастую болезненная. Хосок давно выбрал себе наименование. У альфы обострённое чувство справедливости. И кому, как не ему вершить суд. Одному ему известно, где правда, а где обман, а посему:

Каждому воздастся за грехи его, как и за добродетели. Это лишь вопрос времени. (Или Кармы)

Хосок смотрит, как под ним умирает прежний Герман. Он сломает этого волка и взамен подарит ему новую жизнь в рядах Карателей, если это можно так назвать. — За что карма настигла тебя, Герман, скажи мне? Он ощущал улыбку вампира даже с закрытыми глазами. В одно мгновение юный волк осознал, что тот, кого он считал спасителем – был его гибелью. Он прекратил сопротивление, ведь в этом не было смысла. Пустая трата сил, которые пригодятся для другого – терпения. Его ноги легко развели в стороны и дышать стало труднее прежнего – он прижат к кровати другим телом. Ледяным телом. Вампир ведёт языком по искусанным в порыве страсти губам и чувствует, как их от него прячут – поджимают. — А я думал, тебе нравится целоваться со мной. Лёгкий укус за щеку заставляет Германа отвернуть голову. Страшно и обидно. Его участь и правда страшнее судьбы его братьев. — Ты не ответил на мой вопрос. — Я не знаю… — Тогда я поведаю тебе. Предатели никому не нужны. Ты обрёк на муки своих братьев, а сам надеялся жить припеваючи в логове врага. Отдался без толики гордости, как шлюха. Тебя нельзя назвать альфой. Твои братья никогда больше не вернут себе человеческое сознание, Гера. А тебе я дам то, чего ты хотел – ты будешь жить в роскоши. А взамен – тебя каждый драть сможет. Думаю, это будет справедливо. У всего есть цена. Хосок сладко шептал угрозы на ухо волчонку, наслаждался его всхлипами и дрожью, мольбами пощадить, отпустить, в крайнем случае, отправить следом к братьям, только бы не стать тем, кем его уже нарекли. — Твой грех – предательство. Слабость толкнула тебя не на ту дорожку. Но не переживай, после меня ты не почувствуешь даже на крупицу сравнимую боль. Я покажу тебе тот самый котёл, где варятся грешники. — Не надо… Звук расстёгнутой ширинки. Очередной крик заполнил комнату. Тело оборотня вмиг побледнело, вся кровь будто испарилась от шока и боли в районе ануса. Каратель порвал его одним проникновением внутрь; без подготовки, без смазки, без предупреждения. Пока один рыдал от боли, испытывая неумолимые судороги, в которых он бился, кажется в кровь стирая себе запястья – другой блаженно закатывал глаза от узости и жара чужого тела. Закинув ноги мальчишки себе на плечи, размашистыми движениями альфа принялся снова и снова заполнять оборотня, не жалея его, игнорируя мольбы и порывы вырваться. Забавно, что даже превратиться у него не получится – слишком слаб телом и духом. Кровь смешалась с естественной смазкой Карателя, позволяя легче проникать во всё такое же узкое лоно. Даже уже прилипшая к телу от пота рубашка не могла ему помешать. Никогда не мешала. Карма не из любителей оголяться в постели. В порыве страсти, Хосок не стал себе отказывать в удовольствии, оставляя на теле мальчишки глубокие укусы, пробуя на вкус его кровь, но она не могла утолить его жажду. Он осквернял тело юноши всеми возможными и известными ему способами – бил, метил, рвал, плевал тому на лицо, на член, на дырочку. Он, как любитель сменить несколько поз за раз, брал младшего как тому вздумается. Развязав ему глаза и руки, вампир поставил его прямо перед зеркалом, демонстративно натягивая его на член, заставляя снова и снова кончать всухую, сопровождая всё слезами и стонами боли. И Герман смотрел на себя сквозь пелену влаги и не мог поверить, что видит собственное отражение. Лучше бы не смотреть, не знать, не помнить. Это ужасно. Его тело изуродовано устами того, кто диктует справедливость. Он даже уже не чувствует ничего. Время для него остановилось. Терзания продолжались до тех пор, пока оборотень не потерял сознание. Тогда-то Карма и бросил брезгливо его прямо там на полу комнаты. Не пристало ему трахать безвольное тело, даже для него некрофилия – это слишком. Не успев даже и одного раза кончить, вампир застегнул ширинку, н неудовлетворённо вздыхая. Приводя себя в порядок, он пятерней зачеса белоснежные волосы назад, собираясь покидать комнату. Напоследок он лишь вставил альфе в анус свёрнутые в рулончик крупные зелёные купюры. — Это справедливо. А теперь уберите эту грязь из дома.

***

В лаборатории не бывает выходных, покуда главе древнейшего вампирского клана надобно. На здание-эпицентр науки было отдано, подаренное своему младшему сыну предыдущим главой, поместье. Он же, в свою очередь, пожертвовал его старшему брату во имя учения и их общих целей и планов. Именно в этой лаборатории днём и ночью вершится судьба всего мира. От результата одного единственного эксперимента зависит состояние всех существующих видов. Никто, кроме участников исследования, не посвящён в детали. Но все знают точно, что за стенами этого дома нет ничего святого. Опасность. Чоны уже давно держат в страхе не один вид, объявив всему миру войну, ответный бой на которую ещё никто не осмелился дать. Знают, что проиграют. Ресурсы не те. Вампиры известны как существа интеллектуально развитые на столетия вперёд. В столице их общины производят передовую технику во всех сферах. Ею снабжают не только государственную армию , но и продают заграницу. В том числе и людям. Но им достаются устарелые модели, зачастую даже поношенные экземпляры. Всяко лучше, чем ничего. Каратели снабжены кое-чем круче, чем армейское оборудование, ведь именно из их дома поставляются новые классы оружия. А именно из лаборатории старшего из братьев Чон. Но это останется тайной, что они унесут с собой в могилы, как присягнувшие на верность своему дому. С самого детства Хосока интересовали точные науки. Его увлечения с возрастом переросли в любовь к инженерии, но чем-то непостижимым для него оставалась селекция. Свои знания он любил передавать младшему брату, мечтая, что тот когда-то присоединится к его делу и они вместе смогут покорять вершины науки, став всемогущими творцами. Вот только не смотря на искренний восторг, уважение и внимание к старшему – Чонгук сделал упор в своём образовании на политологию, изучение международных отношений, устройства государства, бизнеса. Дабы не оставлять горячо любимого брата в расстроенных чувствах от неразделённых интересов, он смог убедить его, что разница их натур и признаний откроет перед ними больше дверей, чем одно общее дело. Их призвание – править. И коль каждый внесёт свою лепту – они быстрее достигнут поставленных целей. Таковы их мысли были ещё в юношестве, но со временем, чем больше каждый из них узнавал – тем меньше оставалось былого азарта. Старая цель уже не казалась такой привлекательной. Амбиции, как и аппетиты росли. Интересы более не переплетались. И если раньше всё сводилось к созданию оружия массового поражения, которое обеспечило бы им мировое господство в сфере бизнеса и торговли– то теперь каждый из братьев выбрал иную дорогу. Столкнулся со своими личными преградами на пути к собственным мечтам, не похожим друг на друга. Путь оказался тернистым, тёмным и полным одиночества. Благо, братские отношения это никак не испортило. Они без слов поняли друг друга и не стали докучать перетягиванием на свою сторону. Вера друг в друга позволила им отпустить прошлое и стремиться к лучшему самостоятельно, оказывая лишь поддержку во всех её проявлениях. Безвозмездно и искренне. Чонгук всегда желал власти. Ему хотелось беспрекословного подчинения. Уважения, даже если оно будет рождено из страха. Любыми методами он был готов добиться желаемого. Среди трёх миров, вампиры обязаны получить верховенство. Но не столько сила вида интересовала Гука, сколько собственные желания и стремления. Проведя в раздумьях долгое время. Рефлексируя над темой власти и силы, он пришёл к выводу, что править можно и из тени, умело дёргая за ниточки. Его самого воспитывали как марионетку, готовую повести за собой армию на пути к порабощения мира. Вот только сам Чонгук вовремя ниточки в руках отцовских пообрезал, сверг его и отправил в небытие. — Старик знал одну истину, которую мне удалось познать лишь сейчас. – прокручивая в руке стакан с виски, смотрит на плавающий лёд Чонгук. — Что чай – дерьмо? – саркастически выдаёт Карма, распаковывая привезённые колбы и пробирки для его лаборатории. Это было время, когда братья Чон только-только избавились от отца-тирана, решив открыть свою лабораторию. Тогда ещё она была единственная, частная. В принципе, как и сейчас, вот только теперь у неё имеются дочерние заводы и предприятия, на чём и держится семейный бизнес. А поместье, как и планировалось, осталось под развлечения старшего брата. — Если бы. – закинув ноги на стол, Чонгук откинулся на спинку кресла в кабинете Хосока, прикрыв глаза. — Миром должен владеть сильнейший. — И что не так, если ты себя таковым и видишь? — В нас, вампирах, есть свои изъяны, слабости. Вот если бы можно было создать существо, владеющее всеми сильными качествами трёх видов – поработить его, вырастить, воспитать и заставить служить на нашей стороне – мы были бы непобедимы. — Чисто теоретически – это возможно. — А практически? — А где ты найдёшь добровольцев среди людей и оборотней, готовых поделиться своим ДНК, чтобы тебе, вампиру, прямо на блюдце преподнести непобедимое создание? — Значит это реально… Думаете чёрный не может излучать свет – ошибаетесь, ведь прямо сейчас кабинет освещают пара чёрных, как самая тёмная ночь, глаз. Хосок знает, в этой голове среди мыслей нет ничего хорошего. Там зарождается самый извращённый план. Кощунство. Некто поставил себя выше природы. И такому же сумасшедшему уму науки это чертовски нравится.