Эксперимент

Спокойствие в загородном коттедже — всегда затишье перед огненной бурей. Последующие несколько дней вышли подозрительно тихими, но в общей атмосфере все равно витал аромат предстоящего пиздеца. Наступил день приезда Лины, которую на Московском вокзале встретит Олег, а так же близилась дата фейковой пресс-конференции. Забавно, но придурки, и правда, клюнули. Ведь с чего вдруг они не могут доверять аккаунту самой Юлии Пчелкиной? Все было настолько хорошо, что даже Сережа с Птицей умудрялись периодически меняться без кровопролития. С каждой из сторон. Но Лера все равно встречала это утро на легком нервяке. Из-за Сафиной, разумеется. Иногда подруга могла быть мудрой и рассудительной, а иногда… В ней просыпалась жажда карать неугодных мужиков. И что-то подсказывало Беловой, что Лина будет не в восторге от всех присутствующих тут особей мужского пола. Денег нет, менталки нет. Что они могут предложить, кроме истерзанных в клочья сердец? И вот сейчас Лера сидела прямо на столешнице кухонного островка, потихоньку поддувая электронку, и наблюдала за сборами Олега. О, конечно, он берет с собой пистолет. И нож тоже, ну естественно. Возможно, что даже не один. — Ты это… — усмехается она. — Главное, Лину не прикончи, окей? Я подозреваю, что она будет ворчать. Много-много ворчать. Сейчас было самое сырое и туманное время суток — раннее утро, предрассветные сумерки. Сафина специально выбрала «Сапсан» на то время, когда он меньше всего загружен. Невольно Белова вспомнила, как сама в начале сентября прибыла в Петербург тем же маршрутом. Хотелось бы сказать, что она никак не ожидала настолько крутых перемен в жизни… Но это было бы ложью. Ей с самого начала было неспокойно. И тут как раз со второго этажа спустился Птица — даже цвет глаз проверять необязательно, чтобы понять, что это именно он. Язык тела выдает. Он умудряется почти элегантно маневрировать между предметами мебели — если бы на его месте был сонный Сережа, он бы, как и всегда, стукнулся об угол дивана. Лера, едва его завидев, счастливо улыбнулась и призывно протянула к нему обе руки. Должно быть, Птица просто не мог упустить момент, когда Волкова не будет дома, и они смогут остаться наедине. — Не думала, что ты встанешь так рано, — сияет Белова. — Хотя… Зло не дремлет, верно? Самое прекрасное зло на свете. Птица не может удержаться от самой саркастичной усмешки, когда видит, как на него демонстративно закатывает глаза Олег. До примирения было еще много-много шагов, которые ни одна из сторон делать не собиралась. Птица не мог простить, что Волков забрал у него Сережу, а по итогу бросил обоих, ускакав в армию — Волков терпеть его не мог, считая его корнем зла всех проблем своего обожаемого Сереженьки. И все же, они немного… начали терпеть друг друга. Забавно, что общая цель, оказывается, сближает. А за Леру они хотели отомстить одинаково. — Я предвкуша-а-аю, — почти мурлычет Птица, обнимая Леру и привычно касаясь губами ее шеи. — И соску-у-учился. По тебе. У него в последнее время было ужасно прилипчивое настроение. Хотелось ее целовать, обнимать, вообще от себя не отпускать. И Птица в наглую пользовался каждой возможностью провести время вместе. — А еще по костюму, — демонстративно громко добавляет он, бросая взгляд на Олега. Волков снова фыркает с очевидным раздражением. Его все еще напрягала эта показуха с костюмом Чумного Доктора. Но… — Так сам и кради. Раз невтерпеж. — Зачем, если у нас есть ты? — с наигранным недоумением интересуется Птица в ответ. — Должна же быть польза и от тебя, родной. И напоминаю, нам еще надо время покопаться во внутренностях! Он и правда хотел устроить для засранцев действительно мучительную смерть. А для этого нужно было немного подкорректировать настройки. Привыкнуть к костюму заново… Птица сегодня пялился на их торчащие ребра в зеркале. Главное — не переломаться под костюмом. — Я поехал, — фыркает на него Олег, делая вид, что не услышал требования поторопиться. Все будет. Но сейчас главное — доставить в целости и сохранности до дома подругу Леры. А там уже… — Она ему нравится, — как ни в чем не бывало поддевает Волкова Птица, подмигивая Лере. — Кстати, а вы знали, что «Вместе» ночью продали? — Да, пролистала новости, как проснулась, — вздыхает она в ответ, прижимаясь к нему. — Это… ужасно обидно. Кто бы ни был новым владельцем, он загубит соцсеть. А вот мысль про Олега и Лину Белова запомнила. Хотя не то что бы там можно на что-то расчитывать… Пусть оба имеют татарские корни, что для Сафиной будет огромным плюсом, она слишком принципиальная мужененавистница. Особенно после последней истории с разорванной помолвкой. Лера смотрит вслед махнувшему на них рукой Олегу и вновь возвращает внимание Птице. Ей чертовски нравились перемены в нем в последнее время. Она сама была до крайностей тактильной и теперь пребывала в восторге, что он так к ней тянется. Вот она и ластится в ответ, упиваясь прекрасными мгновениями. Обвивает руками его шею, повторяя его излюбленный маневр с поцелуем. Нет, пожалуй, даже так. Одного поцелуя мало, поэтому Лера прокладывает дорожку от мочки уха до кадыка. — Мне нравится слышать, как ты говоришь, что соскучился по мне, — мурлычет она. — Это… Заставляет ее чувствовать себя важной. Нужной. Любимой. Единственное, о чем она реально мечтала, и что казалось ей невыполнимым. — И чем ты хочешь заняться, пока мы одни, м-м-м? — и так и не отлипает от него. — В идеале нам бы позавтракать… Но я приму любое твое предложение. — Значит, любое предложение, — эхом вторит ей Птица, будто пробуя словосочетание на вкус. Определенно, ему нравилось. Даже слишком. — Ты будишь самые ужасные фантазии, но ты об этом прекрасно знаешь, да, пташка? Это было интересное чувство. Столько времени Птица считал, что какие-то чувства ему недоступны по определению — просто потому, что он все-таки злобный двойник, и соответственно, все самое темное он забирал на себя. Но с Лерой вдруг выяснилось, что он, вообще-то, тоже может… чувствовать. Целую гамму эмоций — от привязанности, хоть и своеобразной, до даже… легкого стыда, пожалуй. Вины? Он тогда, по факту, сбежал, поджав хвост, передавая управление Разумовскому, потому что был уверен, что обдолбанной Лере ничем не поможет. Но сейчас… было интересно посмотреть на отношения, сначала раздражавшие Птицу даже перспективой своего существования, под другим углом. Углом странной, но все же нежности. Птица изначально считал, что эти чувства делают его слабым. Злился даже на перспективу их существования. А теперь? Теперь он, подпитываясь любыми ее эмоциями — от любви до самоненависти — чувствовал себя таким сильным. И готовым ради нее хоть весь мир сжечь. — Есть у меня одно предложение… — вкрадчиво начинает Птица. Для Сережи любовь во многом была и в словах. Для Птицы же большую важность имел контакт физический, поэтому ластился все дни, как большая кошка. И сейчас он усмехается, заправляя прядь волос Лере за ухо, и как бы между делом интересуется: — Как он там сказал недавно? Павлину ничего не достанется? С Лерой всегда было интересно. И, возможно, сама того не осознавая, она с каждым днем привязывала Птицу к себе все сильнее. В какой-то мере, он лишался свободы, которой всегда желал, ведь теперь крылья оплетали золотые нити — такие же, как ее волосы раньше. Но… это было то самое ограничение, на которое Птица шел добровольно. Белова тихо прыскает со смеху, когда Птица упоминает прозвище, данное ему Сережей. Оно было довольно… точным. — А павлины и черные бывают, — она продолжает смазанно зацеловывать его линию челюсти. — Очень красивые, кстати. И все жмется к Птице и жмется, разводит колени в стороны, чтобы он мог устроиться между ними. Олег, наверное, ужаснулся бы, узнав, что они делают это на кухонном островке. Но, в любом случае, скоро в их коттедже, в котором спокойствие и так было редким гостем, станет совсем неловко. Вот-вот Волков привезет Лину и… Нет, сейчас их время. И Лера запускает руки Птице под футболку, почти невесомо пробегается кончиками пальцев вдоль ребер, чтобы потом начать по памяти начать соединять родинки на груди в созвездия. И она все наглядеться на может на то, как горят его желтые глаза в этот момент. Поверить не может, что это абсолютно фантастическое создание, сочетающее в себе две полных противоположности, принадлежит ей. Целует острый подбородок, поднимается выше, находя его губы своими. — А я рассказывала, что увлекалась оккультизмом в старшей школе? — невпопад интересуется Белова. — Ну, знаешь, демонические призывы. Все надеялась душу продать, чтобы заполучить демона-хранителя. Забавно получается, если учесть, что Олег тебя едва ли не одержимостью и считает. На самом деле, Лера не верующая. Но так приятно иногда думать, что существует хотя бы… судьба? Потому что ее-то уж точно все, что она пережила, вело именно к этому моменту. — Я могу считать, что заполучила своего темного покровителя?.. — Мне стоит расценить как оскорбление то, что ты еще так не считаешь? — с наигранной задумчивостью интересуется Птица, усмехаясь. Его рука уже скользнула по ее бедру, задерживаясь на шрамах и касаясь их — ощутимо, но без желания доставить больно. — Твоя душа у меня. Я — местный демон. По факту, все условия соблюдены. Но свободной рукой Птица касается ее запястья, на котором так и остались следы от порезов, оставленных при нем, неожиданно нежно. Ладно… из-за него. Пора было это признать. Получается забавный контраст из легкого дискомфорта и неожиданной нежности, и Птице определенно нравилось… ее тело ощущать. Каждую реакцию, каждый шальной вздох, от чего у нее побегут мурашки, что заставит стонать, срывая голос. Как кукловод, дергающий за нити своей куклы, чтобы привести ее в движение. А кукле при этом нравится. И Птице нравится та власть, которую она ему дает. Разве что… Статус куклы Лера одномоментно переросла. — Это же классический сюжет, — воркует Птица, отпуская ее запястье, чтобы уже обеими руками скользнуть по бедрам выше, дразняще пощекотать ребра и самым медленным движением снять с нее футболку. — Красивая девушка вызывает неведомую хтонь, с которой вступает в союз. Иногда хтонь может вселиться в ее любимого милого парня, а девушке приходится с этим жить. И, несмотря на то, что она была почти обнажена, Птица намеренно не касается так, как хотелось бы. Гладит почти невесомо, дразнится. Зато касается губами за мочкой уха, проходясь дорожкой поцелуев до самого плеча и оставляя после себя свежие метки. — И хтонь влюбляется в девушку, забывая о своей прошлой жизни, но любя по-своему. Я вот сожгу Питер, если ты попросишь. Одно «но». Обычно хтонь становится человеком, а я человеком не стану. Мне нравится наш чудовищно-бракованный дуэт. И сам же усмехается вновь, качая головой. Опускается губами до груди, в круг проходясь языком по ареоле и деланно невозмутимо продолжая: — Это все Сережины тупые фанфики про попаданцев. Забирай у него телефон хотя бы на ночь. Я не выдерживаю. И, обжигая влажную кожу горячим дыханием, прихватывает сосок зубами. Лера шумно выдыхает, выгибаясь ему навстречу, блаженно прикрывает глаза и закусывает уже почти зажившую губу. Тело реагирует мгновенно, кожа покрывается мурашками, а в низу живота начинает сладко тянуть. Сама она сжимает его плечи, поднимается выше, скользя по любимой красивейшей шее, чтобы в конце концов зарыться пальцами в рыжину волос. — Мне очень нравится, когда ты так говоришь, — признается она. — Только мне, и правда, не надо, чтобы ты становился человеком. Я свою хтонь люблю во всей ее естественности. И сама поддевает его футболку, тянет вверх, заставляя Птицу вытянуть руки. Любуется им, не может не любоваться. Она знает это тело во всех его проявлениях, но обе личности, беря контроль, все равно заставляют его ощущаться по-разному. — И знаешь, — вкрадчиво продолжает Белова. — Я пиздец как жду возможность увидеть тебя в костюме Чумного Доктора. Я же видела фото с задержания… Черт, это горячо. Боюсь, меня ждёт перевозбужденный обморок, когда я смогу… лицезреть вживую. И параллельно гладит его кожу всюду, где может, и теперь и сама мягко, влажно целует грудную клетку. Этот человек с обеими своими гранями сводит ее с ума одним лишь фактом своего существования, а от мысли, что она может его касаться и целовать как и где хочет… Стоит ли говорить, что Лера буквально теряет остатки рассудка? Нет, этого определения точно мало. — Забери меня всю без остатка, — просит между поцелуями Белова. — Ведь если ты сожжешь Питер по моей просьбе, то я вырежу себе сердце, если ты захочешь, — и усмехается: — И даже решу вопрос с попаданцами… — Зачем мне твое сердце, — а сам Птица скользит двумя пальцами по ложбинке между ее грудей, где за каркасом ребер было скрыто сердце, — если оно уже мое? Он криво усмехается, чуть царапая кожу ногтем. На мгновение представляется, как пташка это делает. И Птица ни на секунду не сомневается — сделала бы. Стояла бы с развороченной грудной клеткой, остатками сломанных ребер, белеющих под бесконечным потоком крови. И сердце бы билось на ее маленькой ладошке, а она смотрела бы своими бесконечно влюбленными глазами, и… На мгновение Птица снова сжимает ее талию слишком сильно, проходясь по не до конца сошедшим следам их близости. Получается как-то рефлекторно, и он и сам не понимает причину. Гипотетически привлекательный образ жертвующей для него жизнью пташки вдруг оказывается подозрительно раздражающим. — Нет, — цедит Птица почти раздраженно, сжимая ее кожу до новых следов. — Нет. Больно тебе могу делать только я. Ему не понравилось ощущение собственной беспомощности в моменте, когда она наглоталась таблеток. А необходимость иметь власть во всех сферах ее бытия требовала контролировать и ее боль. И Птица действительно мог сделать это сам. Потому что он знает предел. И этот контроль… — Не могу избавиться от собственничества, — кривится Птица. Ее же это и бесило. — Хотя ты и так вся моя. И боль твоя тоже должна быть моя. Он толкается ближе к ней, чтобы она могла почувствовать его возбуждение — никогда не хватало на долгие прелюдии. И, как будто ничего и не было, ухмыляется, прижимаясь губами к ее скуле: — Но с попаданцами точно что-то делать надо. Иначе ты меня потеряешь. — Обещаю что-нибудь придумать, — выдыхает Лера. А саму вновь на мурашки пробирает. Места, куда он надавил пальцами, пульсируют и немного ноют, но это ощущается так сладко. И она не может не признаться: — Я люблю, когда ты делаешь мне больно. У нее тоже нет сил терпеть. Она приподнимается, опираясь на руки, чтобы Птица мог снять с нее белье, и сразу же после сама спускает его штаны. Какое-то мгновение, и они уже сливаются воедино, отчего с губ Беловой тут же срывается протяжный стон. Она цепляется за его плечи, припадает к его шее, раскрашивая кожу красновато-фиолетовым. Тут уже и не разберешь, где следы, которые она оставляла Сереже, а где — Птице. И потом Лера плавно откидывается назад, укладываясь спиной на столешницу — на хрупких острых лопатках точно останутся новые синячки от их темпа. Ритмичные движения сменяются немного хаотичными, и наоборот. И Белова тянет Птицу за руки на себя, в привычном желании ощутить его хватку на своем горле. Она ему доверяет. Но даже если он решит ее придушить… Лера умрет очень счастливой. — Значит не отбирай у меня это, — усмехается Птица, но желаемого сразу не дает. Вместо этого давит большим пальцем на ее нижнюю губу, где еще недавно красовался его укус. Сейчас от ранки почти не осталось и следа. Заживает. И было бы кощунством не припасть к ней в поцелуе, терзая зубами пострадавшую тогда губу, но при этом не оставляя новую ранку. Красиво. Все в ней красиво. И припухшие от укусов губы, и блестящие глаза, и протяжные стоны. И хрупкое тело — он специально двигается быстрее, понимая, что после этого у Леры останутся следы. Птице нравится. Все в ней, блять, нравится. Но и как оставить ее без желаемого? В мгновение его рука смыкается на ее горле. Под пальцами частит пульс, а прекрасная пташка сдавленно сипит, когда Птица болезненно замедляет темп, каждый раз почти выходя, но входя на полную длину. — Представь… Представь, как скоро будут гореть те ублюдки, — хрипло продолжает Птица, касаясь губами мочки ее уха. — Они будут умирать медленно… Мучительно… Пытаться просить у тебя прощения… Но кто их будет слушать, верно? Они умрут, потому что тронули тебя. А я их убью. За тебя. Еще несколько секунд, и он расслабляет хватку, но зато возвращает прежний быстрый темп. Но ладонь не убирает, продолжая держать ее горло. Пульс пташки под его пальцами частил так очаровательно. — Приручи-и-ила, — усмехается Птица. — Счастлива, да? Я вот — очень. И снова перекрывает кислород, не давая даже толком отдышаться. Лера тонет в ощущении невиданной ранее эйфории. Его ядовито-сладкие речи, его резкие движения преумножают эффект за счет легкой асфиксии. У нее кружится голова, но она все равно старается толкаться навстречу. Умудряется даже осмыслить, что Птица ей говорит. Он счастлив с ней. — И я… тоже… — кое-как сипит Белова в ответ, растягивая губы в улыбке. — Счастлива… Счастлива до полуобморочного состояния. *** Ангелина никогда не любила Питер. Нет, ей нравилась его архитектура, культурный вклад города в истории страны, но жить бы она здесь не смогла. Сырость, грязные дворы-колодцы… Не по ней это. Сафиной подавай поездки в Баку, Тбилиси, Стамбул… она была южанкой до мозга костей, даже несмотря на то, что родилась и выросла в Москве. И вот сейчас, угрюмо глядя на по-осеннему хмурое небо за окном поезда, она всеми фибрами души ощущала, как настроение стремительно ползет вниз до отметки «фи, отвратительно». И так придется контактировать с маньяком, задурившим Лере голову. Но… черт, она не могла бросить лучшую подругу без помощи. А помощь ей необходима — уверена Ангелина в этом просто железно. «Сапсан» прибывает на Московский вокзал. Первое, что ощущает девушка, выходя на платформу — мерзкую морось. Потрясающе. Настроение пробивает дно и катится ещё ниже. Лина катит за собой чемодан, воровато оглядывается по сторонам, ибо откуда ей вообще помнить, как этот чертов Олег выглядит? Они говорили всего раз по видеосвязи. Она понимает, почему Лера не могла ее встретить лично, но блин. Лучше бы просто адрес ей дали, сама бы добралась. Она успешно проходит весь необходимый контроль и уже почти покидает здание вокзала, как вдруг кто-то хватает ее на плечи и утаскивает в одно из закрытых темных помещений — должно быть какая-то подсобка. В темноте и не разобрать. Лина уже думала взбунтоваться и закричать, может, даже двинуть этому человеку локтем в нос, но все же успела вывернуться и заглянуть в глаза. Да, этот жесткий взгляд невозможно не вспомнить. — Какого черта? — шипит Сафина. — Разве мы не должны уехать по-тихому? Но потом до нее доходит. — Мәрхәмәтле Алла, только не говори, что за нами следят! Быть арестованной или убитой в первые же минуты нахождения в Петербурге в ее планы не входило. — Ты предлагаешь мне молчать? — скалится Олег в ответ. Единственное, что радует — что Ангелине хватило выдержки не завизжать, когда он дернул ее сюда. Лишнее внимание было совсем не к чему. Самому тоже приходится говорить почти шепотом, когда Волков продолжает: — Без паники. Цель — я. Выберемся. Он предусмотрительно умалчивает о том, что преследователь шел именно за Линой. Очевидно, знал, что ту будет встречать Волков. И это не удивительно — для отряда мертвецов нет информации, которую невозможно было достать. Собственное клеймо напоминает о себе фантомной болью, на которую Олег старательно не обращает внимание. Было глупо полагать, что у него получится столько времени выползать в Питер незамеченным. Еще было более глупо ожидать, что отказ от участия в легендарном отряде не выйдет ему боком. Среди наемников не прощают отказ от дела. Олегу, конечно, тоже не простили. Но были и дополнительные… сложности. Это был Отто — новоиспеченная псинка Хольта. Хольт ночью выкупил все акции «Вместе», однако Разумовский все еще на свободе и мог стать серьезной проблемой для новоиспеченного владельца. Лишить его защиты — это первое, что сделал бы любой уважающий себя наемник. Олег бы тоже так поступил. И все так удачно совпало! Да и разве отказал бы такой павлин, как Хольт, в удовольствии блеснуть тем, что поймал опасного преступника? Кажется, ему еще утром, в момент появления Птицы, нужно было догадаться, что вся сегодняшняя вылазка будет пиздецом. — Будет неплохо, если получится вывести его из здания, — продолжает Олег. Деловито натягивает капюшон ей на голову, пряча волосы, чертыхается на приметный чемодан. Отто уже допустил ошибку, когда не взял ее в заложники. Пронесет? — Бросай чемодан. Слишком заметно. — И будет мешать бежать. — Сейчас мы выйдем и максимально естественно, но быстро, идем к выходу. Если начинается замес — бежишь. Водить умеешь? Справедливости ради, ей сейчас было одинаково опасно что с ним, что без него. Как минимум, Отто ее приметил. И даже если она ему не столь интересна, про связь с Олегом он уже все понял. Это плохо. И Волков тоже не может не чертыхнуться на татарском, на всякий случай снимая свою куртку и набрасывая ей на плечи. Вот так. Временный способ отвлечения, но можно хотя бы попытаться. И тогда за его поясом становится прекрасно видно пистолет. — Потрясающе, блять, — ворчит Сафина, заталкивая чемодан под какие-то черные мешки, вероятно, с опавшей листвой. — Если ты потом не заберешь мои вещи, я тебя прибью, клянусь. И не посмотрю, что ты весь такой из себя крутой мертвый наемник. Потому что она в гневе будет явно страшнее. — И да, у меня есть права, — добавляет абсолютно невозмутимо, не обращая никакого внимания на пушку. Короткими перебежками они покидают подсобку через другую дверь, бесшумно двигая к выходу по залу, закрытому на ремонт. И именно в этот момент вдруг грохочет выстрел. Четко над их головами. Пуля попадает в колонну, свежая побелка разлетается в пыль, крошевом осыпаясь на пол. Лина вновь ругается, но не кричит, прячется за соседнюю колонну даже быстрее, чем Олег успевает начать командовать. — У меня хорошая реакция, — все так же ворчливо поясняет девушка. Сердце, конечно, готово выпрыгнуть из груди от страха, но Сафина всегда обладала потрясающей выдержкой. И умела двигаться тихо — как иначе умудрилась на стеклянных дверях офиса бывшего жениха красным баллончиком намалевать «Слава Утяшев — пидорас» так, что ни один охранник не спалил? А Лера, кстати, была соучастницей. — И что теперь? — интересуется Лина, когда некто, в них стрелявший, принимается зазывно свистеть, будто пытается привлечь внимание пса. — А теперь ты сидишь тихо, — отрезает Олег, прежде чем шагнуть из-за злополучной колонны. В грудь немедленно упирается зеленый луч прицела. Оказывается, что Отто вооружен отнюдь не просто пистолетом. Какая-то новая приблуда от Хольта. Успеет выстрелить — будет нехорошо. И прошел все контроли ведь. Под гражданским, очевидно, броня — Отто знал его достаточно хорошо, чтобы не идти за Олегом не подготовленным. И все же, голова остается незащищенной. Этим надо воспользоваться. — Давно не виделись, брат! — с недобрым оскалом бросает Олег на английском, тоже поднимая пистолет. В теории, модифицированное оружие Отто будет быстрее. Но и Волкову скорости тоже не занимать. Бывший товарищ улыбается в ответ почти дружелюбно. Очевидно, у Хольта живется неплохо. — Бешеного пса давно пора устранить, — отвечает Отто. — Убить тебя — большая честь, друг мой. Выстрелы гремят одновременно. Олег целится в голову — Отто, прекрасно читая ход его мыслей, успевает уклониться. Сам тоже метит туда, с деланным благородством желая подарить ему быструю смерть — Олег валится на землю, перекатываясь в сторону. Рывком поднимается… и почти рычит. Болью обжигает правую сторону. На руке остается кровь. Олег не думает, бросаясь вперед. В рукопашке ему равных нет. И Отто это знает. Оружие с грохотом валится на пол — и Волкова, и его преследователя. Отто усмехается, расправляя плечи. — Хочешь поединка? Хорошо. Из-под рукава показываются два лезвия. По отношению друг к другу члены «Отряда мертвецов» никогда не были лишены определенного благородства. И благородный Отто так легко ведется на совершенно не благородный маневр Олега. Траекторию пули можно просчитать. Тем более, Отто знает, куда будет метить Олег. Призрак. Но в рукопашке все иначе. — Гребанный Росомаха, — ухмыляется Олег, бросаясь вперед. Это почти было красиво. Они слишком хорошо друг друга знали и были равными по силе соперниками. На каждый удар Олега приходилось два от Отто. Рука от брони тяжелая. Хрустнуло плечо. Времени мало, чтобы об этом думать. На близком расстоянии Олег слышит, как в наушнике надрывается Хольт. Отто швыряет его в сторону, увлеченный боем. Когда Волков бросается вперед, намереваясь проломить ему висок, уворачивается, ставя подножку. Олег не ведется. На мгновение они расходятся, ходя друг напротив друга, как дикие звери. — Хольт хочет Разумовского, — вдруг делится Отто, пристально следя за каждым его движением. — Если ты выживешь, друг, тебе это пригодится. — Я догадался, — усмехается Олег в ответ. — Но он его не получит. Только через мой труп. — Мы можем это устроить, — немедленно заявляет Отто, снова нападая. Они кружили, нанося друг другу новые удары. Олег был ограничен — только голова. У Отто простора было больше — бесстрашный Призрак редко тратил время на защиту. И в какой-то момент… Олег начинает уставать. Тяжелый удар приходится в живот. Волков валится на колени, но Отто ногой сшибает его на пол. Отто слишком благороден, чтобы добить лежачего. Он отворачивается, давая возможность подняться. Глазами пытается найти Лину. А сам насмешливо уточняет: — И это — все? Олег поднимается слишком резко для того, кто устал. Тоже задирает рукав, насмешливо гремя закрепленным на запястье детонатором. Он ведь тоже был подготовлен. А Отто так легко повелся на его дешевый трюк. Ведь так важно было вывести его на рукопашку. Устать. Получить возможность добраться до самого слабого места. На его затылке не менее насмешливо сверкала маленькая самодельная бомба. — Тебя ждет Вальгалла, брат, — обещает Олег, прежде чем голова Отто разлетается, как слишком спелый арбуз. Волков фыркает, скидывая с себя ошметок мозгов, а обезглавленное тело валится на пол. Хорошо. Это хорошо. Все еще не чувствовавший боли, Олег находит глазами Лину. Бросает почти небрежно: — Все. Забери его оружие. Пожалуйста. А Олегу нужна его броня. Сафина, до этого подглядывающая за дракой, покидает свое укрытие. Она даже не разнервничалась. Медленно подходит к Волкову, покрытому чужой кровью, смотрит на труп на полу, чуть скривившись. Надо признать, Олег ее впечатлил. Это было красиво. — Надеюсь, теперь мы заберем мой чемодан? — невозмутимо интересуется она. — Если ты, конечно, хочешь, чтобы я выписала рецепты моей подруге и твоему другу. Будет немного незаконно, да, но что поделать? Ради этого Лине пришлось утащить с работы официальные печати — без них рецепты будут недействительны. Да и не только в этом дело. Ей, блять, нужны ее вещи. Но тут она замечает поврежденное ухо у Олега, поджимает губы. Подходит ближе, и пусть она намного ниже, все равно весьма властно берет его за подбородок, заставляя повернуть голову, чтобы лучше рассмотреть рану. — Радуйся, что не снес всю ушную раковину. Приедем в это ваше убежище, и я обработаю, — ведь не даром Лина тоже медик. — Погнали отсюда, пока никто на выстрелы ментов не вызвал. И сама отступает, направляясь обратно в подсобку за чемоданом. Возвращается уже через минуту, выуживая влажные салфетки, чтобы по-быстрому стереть с Олега остатки чужих мозгов. В морге на практике Сафина вещи и похуже видала. Окольными путями они находят чёрный ход, около которого чуть поодаль припаркован джип Волкова. Лина занимает место водителя, как и договаривались, только слушает указания, где нужно сворачивать. На самом деле, нервы от раздражения у нее натянуты до предела. С кем, блять, связалась Лера? — И часто тебя пытаются убить? — хмыкает она, лишь на мгновение обратив взор к Олегу. — В последнее время — чаще, чем мне хотелось бы, — ухмыляется Волков. Боли все так же нет, а пострадавшее ухо напоминает о себе только кровью — и тем, что от выстрела он слышал в половину тише. На мгновение Олег представляет себе выражения лиц Лерки и Серого, если бы он вернулся без уха, и не может снова не усмехнуться. Не все же им вечно калечиться. Но спокойная жизнь его все-таки расслабила. И в прежние времена Олег точно бы не подставился так глупо. Но… если выбирать между Разумовским и Леркой и привычным существованием в отряде наемников, выбор был очевиден. — Из последнего — орбитокластом в живот. Пока сбегали из Чумного форта. — А вот о том, что сделал это нежно любимый Птица, очевидно, пока стоит промолчать. Лера ему не простит. — Только за руль на всю дорогу садить было некого. Спасибо. На самом деле, он мог бы и сам. Но передать руль Лине оказалось… как будто бы даже приятно. Тем более, ей это было нужно. Сам всегда скрывающий эмоции Олег это кожей чувствовал. — Не злись. Знаю, что сложно. Сам злился. — И всерьез подозревал, что Леру убьет. Кто же знал, что все обернется вот так. — Лерка в безопасности. Настолько, насколько это возможно. Я стараюсь. Правда, старался же. Настолько, насколько это возможно в ситуации, когда под твоей ответственностью два человека с максимально раздолбанной менталкой… ну, и Птица. Оставалось только надеяться, что за время отсутствия Волкова не случилось очередной катастрофы. Было бы славно, если бы они просто опять трахались. — Орбитокластом, — эхом повторяет Лина, поджимая губы. Это такие методы практиковались в Чумном форте, куда угораздило устроиться ее дурной Лерочке? Откуда там вообще, блять, взялся орбитокласт, учитывая то, что лоботомия — вне закона? Да уж, Белова всегда умела влипать в истории, из которых Сафина ее, как правило, и вытаскивала. Нет, иногда они устраивали разнос вместе, но… у Лины хотя бы всегда всё было под контролем. — Значит, этот именитый профессор Рубинштейн издевался над пациентами? — делает вывод она, вновь сворачивая на одной из улиц, чтобы хоть разбавить тишину. — Зная Леру, ее мягкое сердечко растаяло, стоило ей узнать, что над ее дражайшим ставят опыты. А сама все вскользь поглядывает на Волкова — следит за кровотечением. Нет, ну задело его не так сильно, как могло бы. И хорошо, что сама Лина — достаточно собранный человек и вместо возможного страха испытывает лишь раздражение по отношению ко всей сложившейся ситуации. Ух, она Лерке пропишет пиздюлей, как увидит. Словесных, разумеется. Олег отвечает не сразу. На какую-то долю секунды вдруг накрывает таким… раздражением. Ни к Лине, нет. Стараниями Леры к моменту появления Олега Сережа уже мог относительно нормально функционировать — не боялся людей и прикосновений, относительно трезво мыслил, с недавних пор даже начал шутить. Иногда напоминал себя прежнего, до момента, как Олег ушел в армию и там «трагически скончался». Но потом… когда накрывало, сразу становилось понятно, что Рубинштейн его окончательно сломал. Просто появление Леры красной нитью сшило растерзанную душу. А что было до этого? Что с ним делали в гребанной психушке, изучая проклятое расстройство? И иногда Олегу было почти страшно, что бы он забрал из Чумного форта, если бы не Лерка. И забрал ли бы вообще что-то. Серый окончательно бы сошел с ума? Или его убили бы? Или просто превратился бы в овоща, неспособного к дальнейшей жизни? Смог бы Олег в таком случае его мучения прекратить? — Рубинштейн — мразь, — выносит Волков однозначный вердикт, качая головой. Ответ, на самом деле, очевидный. — Плохо, что не получилось его убить сразу. Моя вина. По крайней мере, чертов псих не успел бы разболтать лишнего про Лерку. Ну… ничего. Пожалеет еще, что вообще на свет родился. Хотя если бы умер в Чумном форте, было бы гораздо лучше. А так как они были все ближе к месту назначения, Олег все-таки предупреждает: — Если глаза голубые, это Серый. Не обижай его. Пожалуйста. А желтоглазый засранец зовет себя Птицей. Лерка обожает обоих. — И не может не усмехнуться, добавляя: — Угадай, от кого был орбитокласт. — Поня-я-ятно, — вздыхает Сафина, выруливая на шоссе, ведущее за город. — Что ж, я не удивлена. Ну, что она обоих обожает. Любить засранцев — ее даже не хобби, а фактически дело всей жизни. Надо же — лучший друг Олега-то и пырнул. Весело у них дома, должно быть. Интересно, Волков осознает, что этот Птица — просто другая стороны любимого Серого? — Но чтоб ты знал, — продолжает Лина, свободно прибавляя скорости на открытой трассе. — Я не поощряю карательную психиатрию. Да, я не ношусь с убийцами, как с пушистыми щенятами, как это делает Лера, но и методы Рубинштейна считаю дикостью. Поэтому пошла работать в судебную экспертизу. Чтобы иметь возможность быть беспристрастной. Хотя, конечно, частили и случаи, когда коррумпированное начальство из Сербского давило на нее, заставляя менять психиатрическое заключение. Но таков современный мир. Чумного Доктора на них нет, хах. — Ладно, — хмыкает Сафина себе под нос. — Расскажи мне лучше о себе. Не ожидала, что единственный адекватный человек в вашей фриковой тусовке окажется моим земляком. Ангелина, между прочим, очень гордилась своим татарским происхождением. Даже звала себя Леркиной татарской матерью, в шутку требуя с ее поклонников калым. С Разумовского, разумеется, тоже потребует. И еще сверху пусть докидывает — за синяки и поломанную психику, которую Сафина так старательно восстанавливала, как хорошая подруга. Но нет, появляется на горизонте красивый псих, и Лерочкина менталка рассыпается, точно карточный домик. — Наполовину, — тут же поправляет Олег. — Мать татарка была. Она языку учила. Не знаю, почему до сих пор это помню. Что действительно было забавно, при условии, что последний год его круг общения составляли сирийцы и братья по отряду. Каким-то образом те знания, которые вложила в голову мать, все равно сохранились, несмотря на то, что Олег от родителей отгородился принципиально. Понимал, почему его сплавили, но никакого интереса и желания встретиться не испытывал. Какой смысл? И все-таки, откровенничать Олег не любил, да и делал это слишком редко — с узким кругом близких людей, в который недавно вошла Лера. Да и вываливать сейчас увлекательную историю про детдом точно было странно. Если сама вдруг не спросит. Так что сейчас Олег самым спокойным тоном продолжает: — Күңелем сиңа тарта. «Моя душа тянется к тебе». Красивая фраза, которая отпечаталась в голове даже несмотря на то, что любое упоминание девчонок в пацанские времена вызывало презрительное «фу-у-у». Мама говорила, что важно. Олег действительно запомнил. — Меня комплиментам в первую очередь учили, — после недолгого молчания добавляет Волков. А может, и не просто блеснул знаниями татарского. Было в ней что-то… такое. Что-то, что обычно цепляло Олега в женщинах. Он тряхнул головой, сбрасывая невольное наваждение, и продолжил: — Но Лерка нас тобой уже запугала, не буду врать. Если найдем Серого на шкафу, не удивляйся. А про что еще рассказывать? Про прелести детдома? Про то, как он без всяких колебаний убивал людей? Да и… он буквально только что взорвал голову бывшему товарищу, содрал с него броню и забрал оружие, которое сейчас громыхало в багажнике. И это он-то — адекватный? А Лина только усмехается, едва заметно качая головой. — Я думаю, что, если бы она рассказала обо мне все, ты бы не приехал меня встречать. Или дал бы убить этому своему… А кто он тебе? Потому что, да, только сейчас, когда адреналин отпустил, Сафина вообще осознала произошедшее. Их пытались убить. — Ты разве не считаешься погибшим? — уточняет она. — Почему тогда на тебя охотятся, если в розыске только Лера и Разумовский? А вот перехода на эту тему Олег справедливо опасался. Он плохо представлял, как преподнесет новость о том, что их могли убить, и Лерке с Серым. Особенно последнему, который так и не вдавался в подробности, к чему была инсценировка смерти — просто был слишком рад тому, что Волков вообще живой. А теперь об этом спрашивает Лина, и… И все-таки, они уже давно повязаны. И кровью, и преступлением, и общими целями и желаниями. И Лина теперь, хоть и вынужденно, к этому братству присоединяется. И не факт, что выпутается. Потому что, как оказалось, окружены они в том числе и со стороны Олега. А если про нее знал Отто… знали ли другие? К черту. Придется. Тем более, ее это тоже касается — хотя и из-за самого Волкова. Олег задирает рукав, демонстрируя почти зажившее клеймо на предплечье — 1526. И не может не оскалиться чуть напряженно, говоря: — «Отряд мертвецов». Ты не можешь присоединиться к отряду, если тебя хоть что-то связывает с этим миром. А у мертвецов никаких связей нет. Даже при условии того, что после его «смерти» менталка Сережи окончательно попрощалась с этим миром и больше не возвращалась. Олегу… пришлось. И все же, это был один из тех вынужденных выборов, которые он вряд ли сделал бы снова, если бы была возможность вернуться в прошлое. Черт знает. Может, и никакого Чумного форта не было. Но… и Лерки бы не было? — И ты не можешь уйти из отряда просто потому, что тебе приспичило вытащить лучшего друга из психушки, а потом обеспечивать выживание ему и его подружке. А я ушел. И меня хотели устранить. Полагаю, попытаются еще раз. К тому же, Хольт опасается Разумовского, а добраться к нему можно было только убив Олега. Но это уже частности. — Отто был моим братом. И он встретил достойную смерть, — заключает Олег по итогу. — Но теперь у них еще больше поводов меня убить. За то, что рассказал. — За то, что рассказал мне? — вновь хмыкает Лина. — Я могу принять это за оскорбление, потому что я трепаться ни с кем не собираюсь. Напоминаю, что меня вообще могут записать в соучастники за то, что я вас всех прямо сейчас ментам не сдаю и покрываю. Наконец, они сворачивают в лес. Листья на деревьях уже теряют зеленый цвет, выцветая до бледно-желтого, а местами переливаясь алым, но чем дальше заезжал джип, тем активнее листва сменялась болотистого оттенка хвоей. Вскоре вокруг вовсе остались лишь темные сосны и голубые ели. — Неплохо устроились, — резюмировала Сафина, подъезжая к коттеджу. — Не подумала бы, что беглые преступники и технически мертвый наемник организуют себе дом отдыха. Я ожидала заброшенный завод или ещё что-нибудь в таком духе. И выскакивает из авто, по пути прихватывая свой многострадальный чемодан с заднего сидения. До ужаса хмурая Лина все еще искоса поглядывала на раненого Олега, когда вдруг на террасе раздался пронзительный писк. Лера, едва услышав, как подъезжает машина, выбежала на улицу прямо в носках и объемной домашней футболке. И, конечно, она едва не снесла свою любимую подругу, заставив уронить чемодан. — Лина-Лина-Лина, боже, это правда ты! — Драгоценная моя, простудишься ещё, — бурчит Сафина, тщетно пытаясь вырваться из мертвой хватки. Кое-как отодвинув Леру от себя, она придирчиво ее оглядывает, придерживая за плечи. Потрясающе. Свежие засосы на шее, ещё не до конца сошедший синяк на скуле, отливающий сейчас желтоватым, и вообще вся она такая взъерошенная с этой новой прической… И следа не осталось от московской Леры, первой красавицы своего курса. Если не всего университета. Лина переводит взгляд ей за спину и замечает сжавшегося от ужаса Разумовского. Стоит на террасе и мнется весь, бедненький. А потом переводит взгляд на окровавленного Волкова и выглядит ещё более напуганным и бледным, чем минуту назад. — Небольшой форс-мажор на вокзале, — поясняет Сафина, приобнимая Белову. — Я должна сказать, что рада познакомиться, да? Потому что на самом деле — нет. — Не должна… — справедливо соглашается Сережа, сразу почувствовав скрытый посыл во фразе. Он, на самом деле, ждал этого дня с тихим ужасом, ведь прекрасно понимал, что под представления идеального мужчины для Леры он у Лины не попадет в жизни. Но в реальности оказалось… еще хуже. Разумовский от одного только взгляда Сафиной был готов провалиться сквозь землю. А вокруг гостьи уже расхаживал Птица. Придирчиво осмотрел с ног до головы, едва ли не обнюхал, с совершенно особенным взглядом посмотрел на ее руки на плечах Леры. И вынес однозначный вердикт: — Мне не нравится. И все равно, управление себе не забирает. Знает же, что получит. — Но я все равно рад… познакомиться… — кое-как выдавливает из себя Сережа, переводя совершенно беспомощный взгляд на Олега. Страшно было представить, что у них там за форс-мажор, при условии, что одна сторона его лица была в уже подсыхающей крови, и было особенно восхитительно, что Волков при этом выглядел все таким же невозмутимым. У него иммунитет, что ли?.. И действительно. Как будто ничего такого и не происходило, Олег перехватывает чемодан Лины за ручку, специально касаясь его не окровавленной рукой, и понес его в дом, бросая на ходу: — Давайте все в дом. Про простуду всех касается. — И уже проходя мимо Сережи, добавляет: — Багажник без меня не открывать. Развеселившийся Птица материализуется уже рядом с Разумовским. Черные крылья почти закрывают его от Олега, а сам он склоняется к уху Сережи, самым ангельским тоном сообщая: — У него над подстреленным ухом мозги. Точно. Маленький кусочек чего-то розовенького, сливающегося с раной. И у Сережи не было сомнений в правдивости слов Птицы. Он двумя пальцами тянется к этому нечто, касаясь его… и только потом понимает, что это вообще. Руки трясутся, когда Сережа судорожно выбрасывает буквально ошметки чьих-то мозгов за пределы дома, а сам переводит полный ужаса взгляд то на Олега, то на Леру. — А в тачке чей-то бронированный костюмчик и пистолет, — науськивает Птица. — Я проверил. — Вы кого убить успели?.. — медленно-медленно уточняет Сережа. А у Олега ни единого мускула на лице не дрогнуло. Разве что взгляд стал чуть более жестким, когда он повторил: — Я непонятно сказал про дом? Бегом, все. Ему не нравилось находиться на открытой территории. Особенно после нападения Отто. — Хоть ты объяснишь, что случилось? — шепотом спрашивает Лера у Лины, пока они поднимаются по ступенькам террасы. А Сафина ее даже из своих рук не выпускает, будто собственница какая. Отвечает она не сразу, сначала входит с подругой в дом и придирчиво оглядывает первый этаж. Не в ее вкусе таких охотничьи угодья, но достаточно уютно. Даже странно, что чисто. Она привыкла, что дома у Беловой постоянный бардак. И только потом Лина лениво тянет: — Пришлось разобраться с какой-то тайной военного прошлого Олега. Но мы же здесь? Значит, все относительно хорошо. И на слове «относительно» она все равно покосилась на Сережу. — Я не буду работать ближайшие две недели, — невозмутимо продолжает она. — Потом обратно в Москву. Увы, погонов у меня нет, чтобы отпуск был длиннее. А если переходить к делу… И Лина снимает с плеча небольшую сумку, тут же выкладывая оттуда несколько незаполненных рецептов, ручку и украденную с работы печать. — Я могу выписать вам препараты. Но в этом случае медикаменты — не лечение, а лишь купирование некоторых симптомов. Ну ты, Лер, и сама знаешь. Вам нужно будет купить нормотимики, атипичные нейролептики и антидепрессанты. Скоро вылазка в город? — Ну, Олег собирается выкрасть из участка костюм Чумного Доктора, до этого можно и в аптеку… — как ни в чем ни бывало, прикидывает в уме Белова. — Что вы собираетесь сделать? — тут же хмурится Сафина, складывая руки на груди. — А я только называла Волкова самым адекватным из вас… Зачем? — Зачем называла? — невинно хлопает ресницами Лера. — Зачем костюм. Не паясничай. — Мы собираемся убить моих бывших. От лица Пчелкиной пригласили их якобы на конференцию через несколько дней. Наплели, что, может, у них даже интервью для телевидения возьмут. — Слушай… — Лина от напряжения аж сжала пальцами переносицу. — Ты знаешь, что я только за то, чтобы эти козлы поплатились. Но, драгоценная, если это возымеет для тебя последствия… — Я уже в розыске, просто напоминаю. — Пока ни у кого нет никакой информации, кроме россказней Рубинштейна. Вполне возможно оправдать тебя в случае чего. Чудо-доктор же не видел, как ты организовывала побег? Нет. Свидетели мертвы. Ты можешь прикинуться дурочкой, которую взяли в заложники. — Лина, — едва ли не цедит Лера. — Я так не поступлю. Я выбрала свою жизнь. И точка. Назад я не хочу. А Сафина только тяжело вздыхает. Ну какая же у нее глупая подруга, просто ужас! Остается только… — Алкоголь есть? — с самым угрюмым видом интересуется она даже не у Леры, а у Олега. — И да. Давай обработаю тебя наконец. — Ура, с меня снимают полномочия единственного врача в доме, — хихикает Белова и подходит к Сереже, демонстративно прижимаясь к нему. Пусть Лина видит и знает, как она его любит. Несчастному Разумовскому в этот момент и дышать становится сразу легче. Он и сам льнет ближе к Лере, аккуратно обнимая ее за талию, чтобы не задеть ни один из синяков, старых или новых, коротко, почти стеснительно касается губами макушки и утыкается носом в волосы. И сразу так спокойно-спокойно становится. Даже несмотря на то, что его от одного упоминания так называемого «чудо-доктора» до сих пор в дрожь бросает — и Сережа готов был поклясться, что Лина это прекрасно осознает. И он все-таки произносит почти что шепотом то, что не могут осознать те, кто не испытал методы Рубинштейна на себе лично: — Он знает. Профессор все всегда знает. У него все еще не было логических объяснений тому, как Рубинштейн так легко ломал чужую волю с помощью метронома, но было чудом то, что он, увлеченный Птицей, не испытал свое главное оружие на Лере. Но… профессору проницательности было не занимать. Да они и не скрывались особо, поэтому Сережа не сомневался — Рубинштейн в курсе, кто организовал побег. И при этом… он никому не расскажет. Ведь Лера — главный ключ к Птице, а безумный профессор, скорее всего, не теряет надежды их вернуть. Не отходивший от них Птица, которого косвенно спугнула Лера, насмешливо закатывает глаза, всем своим видом выражая то, что быть настолько желанным для всех — ужасно тяжело. Хотя от Сережи не ускользнуло, как воинственно блеснули глаза его второй личности на словах и о таблетках, и об оправдании Леры. На последнее Разумовский даже не отреагировал почти, сосредоточившись на Лерином «я так не поступлю», так приятно гревшем сердце, да и против медикаментов ничего против не имел, но Птица автоматически воспринял все в штыки. Лина ему не нравилась. Категорически. И Сережа прекрасно знал, чем это закончится. Он медленно-медленно, чтобы не привлекать внимание Лины, покачал головой, в упор смотря на Птицу, но тот вообще не отреагировал. Черт. Может, ублюдки, плохо высказавшиеся о Лере, его немного отвлекут?.. Психологическое состояние Сережи и так держалось на волоске, потому что пока все было хорошо, и если сейчас придется сдерживать Птицу от желания убивать… А Олег тем временем грохочет кухонными шкафчиками и возвращается опять с бутылкой коньяка и аптечкой. И даже у Сережи рефлекторно вырывается: — Ты же сказал, что у нас теперь здоровый образ жизни. — У вас, — выразительно парирует Волков, садясь на диван с аптечкой, а бутылку ставя на столик. — Ты плохо слышишь. — У нас отличный слух, — справедливо возражает Птица. Сережа как-то невольно даже улыбается. — Аптека на мне, — продолжает Олег, Птицу, естественно, не слышавший. — С тебя рецепты. А насчёт костюма — я все еще против. — Это наша идея, — соглашается Сережа все еще тихо. Ему сложно было принять Птицу именно как себя, но после сильного отката отношения снова потихоньку возвращались в то мирное русло, в которое их направила Лера. — Чумной Доктор несет наказание, а они его заслужили. А вот это получается сказать как-то… как само собой разумеющееся. Птица аж присвистывает восхищенно. Сережа, пряча вспыхнувшее предательской краской лицо в Лериных волосах, спешно добавляет: — Олег все-таки самый адекватный из нас. Белова же разворачивается в его руках, заглядывает в голубые глаза с абсолютной гордостью. Гладит по острым скулам и, хоть обращается к Олегу, все равно с Разумовского глаз не сводит: — А я поддерживаю своих мальчиков. Сейчас из всех щелей трубят, что я психованная любовница Чумного Доктора. Ну, психованная есть, а Чумного Доктора нет. Непорядок. — Лер, не принимай никаких решений, пока Олег не купит тебе таблетки, и пока не пройдет накопительный эффект, — спокойно напутствует Лина, на что подруга закатывает глаза и вновь прижимается к Сереже. А Сафина усаживается на диван рядом к Олегом, распаковывает аптечку, одобрительно хмыкает, обнаруживая там реально все необходимое для первой помощи. Смачивает вату перекисью и тянется к лицу Волкова, аккуратно стирая запекшуюся кровь. Делает это сосредоточенно, но совсем не грубо, и Лера даже не может удержаться от смешка: — Впервые вижу, чтобы ты была так нежна с мужчиной. На татарскую свадьбу позовете? — Никаких свадеб без калыма, — ожидаемо резюмирует та в ответ, не отвлекаясь от Олега. И даже непонятно, шутит или нет. — Тебя, Разумовский, это в первую очередь касается. Или думаешь, что мою лучшую подругу охмурил своим видом несчастного котеныша и все? Она сломает всю свою привычную жизнь и ничего не получит взамен, кроме синяков? — Лина! — тут же воинтественно огрызается Белова, ощущая, как обнимающие ее руки Сережи начинают мелко подрагивать. — Спокойно, — одними губами шепчет Разумовский, в первую очередь — самому себе. Или даже не себе. И без того маленькая чаша терпения Птицы оказывается переполнена за секунду. Огромные крылья раскрываются во всю мощь, желтые глаза недобро вспыхивают, когда он тоном, не предвещающим ничего хорошего, цедит: — Впусти. Сережа судорожно мотает головой. До истерики буквально полшага, и даже несмотря на то, что предательская обида сжирает изнутри, он понимает прекрасно — он не может позволить Птице занять тело сейчас. Здесь Олег, но он ранен, здесь Лера, но он не может позволить себе причинить хоть какой-то вред ее подруге, и… Она же понимает прекрасно, что Сережа бы весь мир Лере отдал… если бы мог. Она ведь и правда заслуживает намного, намного больше, чем жизнь в бегах в лесу с опасным преступником, но он… он… Специально, да?.. — Серый, — запоздало доносится до него голос Олега, и он говорит что-то еще, собираясь подойти, но Сережа ни слова понять не может. — Впусти!!! — требует Птица надрывно, и Сережа буквально чувствует, как его личность ломается, складывается, как карточный домик, уступая место более мощной. Всегда более мощной. — Я не могу… — на выдохе скулит Сережа за мгновение до того, как его глаза вспыхивают желтым. Птица буквально за секунду преодолевает разделяющее их с Линой расстояние, рывком заставляя ее подняться. На ногах тут же оказывается и Олег, но Птица вскидывается на него с раздраженным: — Сиди, подстреленный. Я же не собираюсь ее убивать. Наверное. Олег не делает и шага в сторону, и с его реакцией он легко успеет его остановить. Птица криво усмехается, снова переводя взгляд на дражайшую подружку. Раздражает. Одним фактом своего появления. И существования. — Значит так, — обманчиво мягко начинает Птица, но ухмылка не предвещает ничего хорошего, — ты, глупая женщина, спасительницей себя считаешь? Что сейчас приедешь, наставишь ее на путь истинный, заберешь в Москву? Нет. Я тебе ее не отдам. Она моя, поняла? И это я ее делаю счастливой. Потому что я ее люблю. — И даже без секундного замешательства с непривычки. — Мы ее любим. И если ты считаешь, что можешь заявиться и пытаться утащить ее в эту «привычную жизнь», где существуют ублюдки, которые делают ей больно, ты можешь сходить к черту, окей? Пока у него еще нет огнеметов — просто сходить к черту. — А ты не делаешь ей больно? — резонно подмечает Сафина. — Или ты слепой и не видишь синяка на половину лица? И я не удивлюсь, если он не единственный на ее теле. Я права? И сама переводит взгляд на совсем уж сжавшуюся Леру. Белова невольно растирает раненое ранее запястье, сейчас перетянутое тремя розовыми полосками свежих шрамов, и Лина, заметив это, тотчас аж глаза сузила, возвращая внимание к распетушившемуся Птице. — Серьезно? — и даже ее обычно убийственно спокойный тон теперь сменяется почти что на шипение. — Она этого несколько лет не делала. Вот теперь эта маленькая бестия рассвирепела ни на шутку. Сделала шаг к Птице, с яростью смотря на него снизу вверх, и… занесла руку. Но ударить она не успевает, потому что ее вдруг останавливает Олег. Перехватывает запястье, сжимая не сильно, но достаточно крепко для того, чтобы она не могла вырвать руку. Птица, не успевший даже шевельнуться для того, чтобы ответить разбушевавшейся Лине сам, сейчас хлопал на него глазами в воистину Сережиной манере. Тишина, воцарившаяся в комнате, была почти звенящей. — Ты прикалываешься? — настороженно интересуется Птица. А сам невольно сжался — не так, как Сережа, от испуга, а просто готовясь принять другой удар, уже от самого Волкова, потому что это было бы более серьезно. Но ничего не происходит. Олег заставляет Лину опустить руку и почти рычит: — Съебись, пока я не передумал. — Я тебе не псина какая, чтобы… — цедит Птица в ответ, но резко осекается, вдруг хватаясь за грудную клетку. На мгновение глаза снова становятся голубыми, но тут же вспыхивают желтым. Птица криво ухмыляется, бросая: — Еще один смелый… — Съебись, — повторяет Олег настойчивее. — Иначе ударю уже я. И сам понимает, что даже не замахнулся бы. Бесспорно, потому, что это Сережа. Но не менее важная причина сейчас сжалась в сторонке, потирая не так давно изрезанное запястье, и хлопала на них глазами. А Олег… может, идиот. Может, так и неправильно, но… Не хотел он Лерку расстраивать. Не мог. Птица смотрит на него как-то странно. А потом отворачивается, и не проходит и нескольких секунд, как Олегу приходится ловить опасно пошатнувшегося Сережу. Он не сразу понимает, что вообще произошло, но осознание накатывает слишком быстро, и оглушенный Разумовский, почти вися на Олеге, как в бреду шепчет: — Я не хотел, я не хотел, я не хотел… Он же только… начал учиться это принимать. И понимать. И справляться. А теперь вина уродливым монстром разрастается внутри, сжирая все, что попадалось на ее пути, и даже крылья Птицы не могли ее остановить. — Не слушай эту тупую бабу, — мрачно требует Птица, оказываясь рядом. — Мы же говорили об этом с ней. Ты сам ее слышал. И тут же понимает, что огнеметы, кажется, первым делом пойдут в ход не на бывших Леры. Сережа опять его не слышал. И тут отмирает и Белова. Почти подлетает к Сереже, зыркая в сторону Лины самым грозным из возможных взглядов. Даже становится стыдно, что растерялась, и едва не дала подруге ударить Птицу. — Сереж, пойдем к нам, — просит Лера, придерживая его вместе с Олегом. — Фильм какой-нибудь посмотрим. — Драгоценная, я о тебе вообще-то забочусь, — напоминает недовольная Сафина. — Обо мне уже заботятся, спасибо, — а она уже утаскивает Разумовского за собой в сторону лестницы, всем видом демонстрируя обиду. Лина валится обратно на диван, тут же хватаясь за бутылку коньяка. Откручивает крышку и делает глоток прямо с горла — в отличие от Леры не закашливается, хоть и немного морщится. — Дурдом, — и добавляет емкий комментарий. — За две недели привыкнешь, — шутливо скалится в ответ Олег. — Хотя сейчас с ними почти скучно. А еще недавно в день был либо передоз, либо порезанные вены, либо истерика с додумываниями, потому что ни один из них не мог просто открыть рот и поговорить. До недавних пор. А это он еще не знал о последнем разе, когда Лера накидалась таблетками. Сережа, как и обещал, ни слова не сказал. Но вот этот почти мгновенный откат к ставшей паршивой обыденностью истерике Олега напряг. Только успокоился немного… И Волков слишком хорошо знал эту бедовую рыжую голову, чтобы не понимать, что Линины слова туда слишком крепко засели. А значит сегодня что-то будет. При условии, что Птица в этот раз как будто бы впервые на стороне Разумовского, вряд ли Олегу это «что-то» хотя бы немного понравится. Так что Олег на мгновение забирает у Лины бутылку, чтобы приложиться самому, и вернуть ей. Покой уже даже не снится. — Мне тоже казалось, что это — плохая идея. А по сути, им друг без друга совсем плохо. Уже проверяли. И я понимаю, что никогда не пойму Серого так, как его понимает Лерка. И я знаю, что они счастливы. По-своему, мы этого не поймем. И если они счастливы, то мы лезть не должны точно. Наверное, Олег уже просто достаточно преисполнился. А может, просто за них… троих был рад. Тоже — по-своему. Но пока они были вместе, Олегу было спокойно. — Зато можно минимизировать риски. Поэтому в этом доме острые предметы есть только у меня, алкоголь — тоже у меня, а они потихоньку учатся говорить. Я стараюсь, — криво усмехается Волков. Проблема в том, что у них скоро будет костюм Чумного Доктора со всеми огнеметами, но… в открытом доступе его потом не будет. — Лерка остынет. Но я же тебе говорил. Она обожает обоих, а они — ее. Может, даже слишком. Разговоры о психологии никогда не были его сильной стороной, но за время совместного проживания с Лерой и Сережей Олег научился многому. — Закончим? — уточняет Волков, кивая на брошенную аптечку. — Потом унесу твои вещи. — Реально дурдом, — вновь вздыхает Сафина. — Да, давай закончу. И отставляет бутылку обратно на столик. Обработка пострадавшего уха не заняла много времени — благо, что Олегу его вообще не снесли, а лишь задели. Но Лина все равно была до педантичного аккуратна. Уж на кого, а на него ей злиться было не за что, даже не смотря на то, что он не дал ей врезать Птице. Наверное, он прав. Лерка бы тогда точно ее не простила, сейчас хоть небольшой шанс есть, что отойдет. — Так, и где же я буду жить? — интересуется Лина, откидывая на столик несколько пропитавшихся кровь ватных тампонов. — Надеюсь, подальше от пернатых фриков? А ведь комнат на втором этаже не так много — всего две. И потому Волкову придется уступить ей свою спальню — это Сафина понимает сразу, как после его короткой усмешки они направляются к лестнице. Хотелось взвыть. А Лера, тем временем, недоуменно пялилась на Разумовского, уж очень старательно копавшегося в ее ноутбуке и, главное, даже не говорящего, что именно он делает. — Сере-е-еж? Мне нужно начинать переживать? А у него перед глазами плывут строчки замысловатого кода. Лерин ноутбук пыхтел, взлетал, стремительно раскалялся и был не готов к задачам, которые на него Сережа сегодня возложил, и Разумовский и сам не заметил, как периодически гладил корпус, словно умоляя технику пожить еще чуть-чуть. Да нет, помереть он не должен, потому что Сережа успел немного покопаться во внутренностях и кое-что почистить. И, наверное, это слишком много, но… «Ничего не получит взамен, кроме синяков». Слова засели в голове, до сих пор звучали эхом. У Сережи и правда еще тряслись руки, а внутри скреблось что-то нехорошее, но сейчас, стуча по клавишам, он сохранял собранность. Может, это было глупо. Ну… с моральной точки зрения. Риски Сережа оценил здраво — его невозможно было отследить. Может, он дурак, но… Лера ведь и правда заслужила гораздо больше. Весь мир. И подарки. И он же должен… тоже что-то сделать. И сбережения Олега точно не бесконечны. И Сережа это сделает. Уже же есть опыт. Тогда, правда, он пакостил одному придурку в универе, так любящему похвастаться своими деньгами. Теперь цель покрупнее. А еще, в свете утренних новостей, Сережа именно сейчас понял, что он должен… обязан сделать кое-что еще. Как создатель. Не дать исказить свою идею. И… — Соберись, — требует Птица. Точно. Сережа чуть заторможенно жмурится, мотает головой и снова стучит пальцами по клавишам, не позволяя чувствам накрыть себя с головой. Потом. Вот сейчас доделает, а потом уже… потом уже можно… — Ты заслуживаешь намного больше, чем я могу тебе дать, — глухо шепчет Сережа, не отрывая взгляд от экрана. — Но все хорошо, я просто… я просто ломаю банковский счет Августа ван дер Хольта, а еще кладу серваки «Вместе» через «Блэк Марго»… Сейчас, тут еще немного… А у самого в итоге даже губы дрожат. В голове — такая эмоциональная каша. — Ты делаешь что? — а Лера аж поперхнулась. — Сереж, положить серваки это, конечно, хорошо, но… И она тут же подползает к нему через кровать, чтобы обнять и поцеловать в изгиб шеи. — Но мне не нужны деньги. Правда. На что мы их тратить-то будем, дорогой? Нам даже в город выбираться нельзя. Но тут мне спохватилась, что это может звучать как укор, поэтому поспешила продолжить: — Нет, я, конечно, иногда скучаю по возможности, спокойно гулять, но… Я бы ни на что жизнь с тобой не променяла. Правда. Сереж? И у нее аж сердце щемит от осознания, насколько на него повлияли слова Лины. То есть… Он реально из-за этого так изводит себя, что аж дрожит весь? Ради нее? — Сереж, ты прости, пожалуйста, что я не вступилась там внизу, — и Белова продолжает без какого-либо намека покрывать его шею короткими поцелуями. — Я типа… реально растерялась. Но больше такого не повторится. Знайте и ты, и Птица, что я вас люблю больше всего на свете. Сережа залипает безмерно. Кажется, у Хольта все-таки есть свои программисты, потому что пара робких попыток его остановить все-таки предпринимается, но хватает пары коротких команд, чтобы их снести. Вирус, написанный еще в студенчестве, ломает все алгоритмы соцсети, в которую Разумовский в свое время вкладывал душу, нехитрый код ломает банковские защиты, лишая Хольта сбережений. Все забирать Сережа и не планирует — хватит и половины. Просто… обозначиться. Птица нашептывает, что и нападение на Олега могло быть делом рук Хольта. Сережа ни о чем не жалеет. Наверное. Все ощущается заторможенным, словно чувства доходили до него, превозмогая жесткий пинг. Он и не сразу понимает даже, что Лера к нему ластится. — Нет, нет, ты не должна извиняться, Лина же… — Выдавить из себя очевидное «Она права» Сережа не смог физически. — Я же правда должен был весь мир тебе подарить… Потому что ты заслуживаешь… нет, даже не заслуживаешь, почему ты вообще должна что-то заслуживать, я просто должен был… И раньше мог… Но я все исправлю. Я правда постараюсь, и я… Нет, тратить есть, на что, я уже даже знаю… Это он тоже понял буквально только что. Лера пережила слишком много боли. И теперь он… Сережа обязан был сделать так, чтобы все было правильно. Полноценно правильно не получится, но он может… хотя бы что-то… Придется просить Олега, но Сережа был уверен, что именно лучший друг его поймет. Лера же ведь… особенная… И он продолжает лепетать что-то про это, по ощущениям выбрасывая отдельные слова, а не какие-то связные мысли, пока не… Бесконечный поток букв и цифр на экране прекращается. Дело сделано. Сережу как рывком дергает обратно в реальность, и он осознает и Лерины губы, и руки, и тепло родного тела. И Разумовский шумно выдыхает, прежде чем извернуться в ее объятиях и уже самому уткнуться в сгиб ее шеи, обнимая хоть и крепко, но очень бережно. — Прости, пожалуйста, — тихо-тихо просит Сережа. А колотить все равно продолжает, как от холода, даже несмотря на то, что с Лерой очень тепло. — Я совсем выключился… Вместе с чувством вины внутри скребется страх, раздирая только-только начавшие заживать раны. Сережа судорожно мотает головой, глухо продолжая: — Я не должен был… пускать Птицу сейчас… Он злится, я знаю, что он хочет сделать ей больно, я знаю, что он будет злиться на себя, если сделает тебе больно так, но просто… просто… Нам страшно… Ведь сейчас становится так пугающе очевидно, что они Лере не подходят. И хотя Птица с этим не согласен, страх у них общий. Лина умеет быть убедительной. И вдруг… у нее получится убедить в этом и Леру?.. — Ты чего, солнце мое? — Белова с ним почти сюсюкается, как с маленьким, гладит по волосам, целуя за ухом. — И ты, и Птица все правильно сделали. Лина должна была это услышать, потому что ей необходимо смириться. Я вас люблю. Очень сильно, и мне всего хватает. Наши с ней взгляды на отношения всегда расходились. Это ей нужно, чтобы ее добивались и одаривали, а я всегда… Просто хотела настоящих чувств. Взаимных. Вы оба подарили мне то, о чем я только мечтать могла. И привычно берет его лицо в свои ладони, заставляя поднять голову. Заглядывает ему в голубые глаза ласково, так, что у самой черные буквально светятся теплом. — Никогда не думай, пожалуйста, что мне что-то от тебя нужно. Мне нужен ты. И Птица. — Я не думаю, я просто… — вяло пытается возразить Сережа, но тут же шумно вздыхает, неловко улыбается и, на мгновение опустив глаза, признается: — Ладно, я немножко думаю. Не в таком контексте, а просто… мы оба очень-очень боимся тебя потерять. Прости, пожалуйста, я опять слишком много думаю… И с этим уже точно что-то надо делать. Птица со стороны, явно подобревший после слов Леры, все же предупреждает: — Это не значит, что теперь я хочу ее меньше убить. Сережа коротко качает головой в ответ и уже сам ластится к Лере, бездумно зацеловывая сначала щеки, а потом приникая к губам со всей нежностью, на которую только мог быть способен. И отстраняется на пару мгновений, чтобы осторожно заправить прядь волос ей за ухо, и с чуть растерянной улыбкой протянуть: — Кстати, а про калым ведь сначала в адрес Олега было сказано… и я не уверен, что это была шутка. Так что деньги могут понадобиться ему… — Если они будут вместе, мы их выселяем, — вклинивается Птица. — Я не выдержу. А впереди были две увлекательные недели.