Маки Видеркера

Только никогда, мой брат-чародей, ты не найдешь себе королеву, А я не найду себе короля.

Мельница – Дорога сна.

К чёрту мне твои короли, я хочу себе королеву.       О графине Морте ходили разные легенды. Нищий рассказывал, что она продала душу дьяволу во имя вечной молодости. Бабки на базаре обглодали каждый дюйм её благородных костей, поговаривая, что она женолюбка, которая была отлучена от церкви, и теперь развращала несчастных девиц. Мужики плевались ядом ей вслед, когда она проносилась мимо их захудалых хат на белоснежной кобыле. Дескать, мужланка, что творит, отца на неё нет. Её ненавидели, её презирали, её откровенно побаивались, когда чаща её терпения переполнялась, и она вынимала клинок из ножен: недаром её называли Лютой Анжелой де Морт. Их она ненавидела и презирала в ответ, называя собаками некрещёными.       Но она снова и снова возвращалась в людской мир. Она искала в нём что-то хорошее, то, что заставило Творца в своё время прогнать львиную долю ангелов, а ангелов – восстать.       Она не видела в людях ничего особенного. Люди и люди – жадные и противные, аж желудок временами сводило, а вместе с ним – всё лицо. Они трепыхались в грязи, рвали друг другу глотки, издевались над братьями и сёстрами. Делали всё, лишь бы выжить, и порой доходило до того, что они шли по головам друг друга. И после этого они ненавидят её – женщину, любящую женщин, военное искусство и верховую езду. Что ещё для счастья надо? Ах, да, свободное от службы Императору Тёмному, Его Вечного Врага и Старшего Сына и Брата – Люциферу.       По современному календарю, был апрель. Снега отступили, грязь засохла, запекло солнце. То был идеальный день, чтобы вернуться после очередной стычкой с ангелами и пригубить красное полусухое, что припасла для неё верная прислуга. Анжела улыбнулась уголком рта, слабо прищурившись. Она уже предвкушала этот сладостный вкус вина, что каждый раз оставляло горько-ягодное послевкусие.       Но она вмиг мрачнеет. Демонические чувства не дают обмануть: она прибила не всех. Кто-то копошится между деревьями, подобно трусливой крысе, колеблется. Боится подойти, зная, насколько страшна она в раздражении. Насколько ужасна она к белопёрым тварям. Надо же было попытаться им устроить засаду, а ей – прошвынуться после очередной бумажной волокиты. Звёзды сошлись, ещё большей крови сегодня быть.       — Рай в последнее время шевелится слишком часто.       — Готовится к чему-то.       — Думаю, они намерены устроить обратный Армагеддон. Нанести удар первыми, растащить верховные силы Ада по углам, чтобы затем прибить всех по одиночке, а рядовых демонов прихлопнуть одним махом. Знаете, использовать водородную бомбу ангельского разлива.       — Водородную бомбу ещё не придумали, Карл, на дворе 15хх год.       — Шутку с Карлом тоже завезли в 21 веке, так-то.       — Славься свет утренней звезды, просто будьте осторожны, ладно? Сейчас ситуация максимально мутная, лучше не рисковать лишний раз, и не пытаться играть в героев эпоса. Не ходите по одиночке, держите уши на ма... Люсь, перестань кривляться, будь серьёзнее, блять. Надежда, чёрт бы тебя подрал, Ада.       И ведь она сама призывала быть осторожными. Сама говорила о важности предупреждать друг друга об опасностях, зная, какую чертовщину последнее время творит Рай. Сейчас, когда Рай устраивает чернуху похлеще Ада, не то, чтобы выходить, вообще светиться белой вороной нельзя. Н-Е-Л-Ь-З-Я. А она засветилась. Наткнулась на стаю особо бешеных ангелов – как показал осмотр мёртвых тел в дальнейшем, большая часть из них была пьяной от экспериментальной сыворотки увеличения благодатной силы – и — понеслось. Где-то отлетела рука, кто-то умер от горя потерянных крыльев, кого-то располовинило. В боевом бешенстве Анжела почти не соображала. Удар, отбив, удар, удар наотмашь, да такой, что от него какому-то блондинчику ногу снесло. Кто там называл её сногсшибальной?       А потом — боль. Она отрезвила её на долю секунды. Кажется, ей попытались снести голову, и боевая секира застряла где-то между четвёртым и пятым позвонком.       А дальше — темнота,

пустота,

чернота.

***

      Кому расскажешь эту историю – тот или та не поверит. Скажет, что Анжеле следует меньше грешить вином и святой водой, которую она порой показательно глушила от нечего делать. Угораздило же её вляпаться так... Наткнуться на стаю пьяных и бешеных ангелов и почти потерять голову. Будь там ангелицы, она бы пошутила. Будь бы она в сознании, она бы прокляла тех, кто поднял на неё боевой топор. И благословила тот день, потому что иначе её не принесло к ней.       Её белая лошадь была необычной. Клариас была всем: и надёжной подругой, и самым свирепым монстром. Какая лошадь – такая и хозяйка, можно было бы сказать, но важен был прямой смысл. Под личиной благородного животного скрывалась ящерица с двумя крыльями и белоснежной чешуёй, что отливала радугой под солнечными лучами. Она кончила последнего агнца божьего, подхватила спящую хозяйку и понесла её туда, куда её направили низшие демоны. Те набежали на свежую плоть и за пару тел согласились рассказать, где точно помогут. Иначе бы она и их пожрала.       Местные низшие демоны облюбовали место на отшибе деревни. Они называли его Домом, потому что в том Доме всегда есть тёплое козье молоко и мягкая краюха хлеба. Там вкусно пахнет шалфеем и тимьяном, а атмосфера на вкус напоминает сахарную пудру. Клариас бы не поверила, если бы не необходимость: хозяйку надо было спрятать. Надо, чтобы она отоспалась там, где её точно никто не будет трогать, или будут трогать, но по-доброму, без фанатизма и попыток воспользоваться её положением. А то место, которое описали, подходило. Главное, чтобы оно не оказалось рядом с ангельским логовом – от них сильно смердило благодатью, и Клариас это не нравилось.       Крючковатые лапы постепенно обращались в крепкие лошадиные ноги, крылья врастали в туловище. Чешуйки срослись с телом, а на шее появилась знакомая шелковистая грива. Лошадь была лошадью, а не грозной ящерицей, и сейчас осторожно несла свою ношу. Она прислушалась. Анжела дышала. Клариас недовольно-довольно заржала. Дура, дескать, но что с тобой делать, моя дура. Бросать не хочется: она её пестала с самого яйца.       На горизонте нарисовался Дом. Сам по себе он представлял из себя маленькую избушку, которую со всех сторон облюбовали цветы и кустарники. У него было маленькое окошко посередине, крыша, покрытая сеном, и бревенчатые стены. Закроешь глаза, отведёшь взгляд и поймёшь, что потеряла Дом из виду – он сливался с деревьями, лесом, словно был его частью, а не частью мира людского. То, что нужно, подумала бы лошадь вслух, если бы могла.       Она аккуратно процокала по каменной тропинке и постучала мордой в окно.

***

      Кольт была нежданным ребёнком. Мать принесла её в подоле красной юбки, а отец... Как сказала её maman, залёг на дно. От кого, куда, зачем – история умолчала, но и она ничего не спрашивала. Единственное, чего ей хотелось, так это выжить. А в условиях, когда её норовили отправить на костёр, её желание было роскошью, которую она едва могла себе позволить.       Жила Кольт на окраине деревни. У неё не было мужа или детей, но зато были знания и золотое сердце. Она умела врачевать и видела то, чего другим видеть было не позволено. Тварей, низших и высших, страшных и даже прекрасных.       Поначалу она их страшилась, но с годами страх перерос в привычку. Да и местная нежить не пыталась её сожрать. Её любили. Её ценили: краюха хлеба да блюдце молока смягчали чёртово отродье, и теперь ей хотя бы не скучно. Весело, потому что всегда есть, с кем поговорить, а те, кто к ней приходят, понимают, что на глаза посторонним соваться нельзя. Иначе сожгут чудесную травницу, не пожалеют: знающих девушек, тем более таких молодых и милых, и свободных, боятся, как огня. Светлая голова да изворотливый женский ум – страшное сочетание. Но не для Клариас.       В то утро Кольт предстояло удивиться больше обычного. Мало того, что солнце только начало свой восход, так ещё — какие гостьи её ждали!       Через маленькое оконце она увидела беломордую лошадь. У неё были большие выразительные чёрные глаза и длинные ресницы – красавица, одним словом. Она зашевелила мордой и требовательно заржала. Шестое чувство подсказывало: необычная она, знает, чего хочет, и знает по-человечески хорошо.       — О боже! — всплеснула Кольт руками, когда она увидела, что принесла ей эта белая лошадь. Точнее: кого.       Вся в кровище, потрёпанная и чертовски уставшая, незнакомая женщина в латах развалилась на конской спине и не открывала глаз. Злато её волос чернилось кровью и грязью, как и её доспехи. Она – как показалось Кольт – едва дышала, и только это заставило её прийти в себя. Она же может умереть, а она пялится!       — Боги, какая же ты тяжёлая, — пробурчала Кольт, снимая раненую с седла. То, что её вообще удалось сдвинуть с места, было чудом. Другая девушка на её месте уже распростилась с маткой и последующим деторождением, но она была хитрее, изворотливее: остановится то тут, то там, чтобы и не надорваться, и не уронить ту, чьего имени она ещё не знала.       В конце-концов, у неё получилось. Она доволокла её до дома и осторожно опустила на кровать. Лязгнули латы. Измученно застонали её мышцы. Кольт поблагодарила Бога за то, что тот не послал ей особо наглого рыцаря в женихи: больше тягать людей в доспехах не собиралась.       На улице брызнул рассвет.       — Хей, — Кольт не знала имени лошади, что пыталась сожрать её запасы тимьяна. — Можешь спрятаться куда-нибудь? — она чувствовала, что её понимают. — Ты слишком красивая, чтобы быть деревенской кобылой, посторонние заинтересуются, — оправдалась она.       Лошадь фыркнула. Она, прямо на глазах Кольт, обратилась в крылатую ящерицу размером поменьше, чем она была, и зарылась в крапиву под тенью дерева. С каждым днём всё чудесатее, подумала бы она, если бы не привыкла.       — Во дела... — только и выдала она и приступила к делу.

***

      Проснулась Анжела страшно уставшей. Она сначала не поняла, что что-то было здесь не так. Она, как по старой привычке, замоталась в одеяло и завалилась на бок, улыбнувшись. Хорошо быть дома, вдали от всей этой грязи... Ангелов...       Ангелов! Чёрт бы их подрал!       Она рывком села.       — У тебя всё в поряд-?...       — Нет, — почти рявкнула она.       Её занесло в обычную бревенчатую избу. Она была маленькой, небогатой: семь шагов в ширину и десять в длину. Из утвари – стол стоял почти у самого окна, а рядом с ним –пара табуреток и короткая лавка. У кровати замерли невысокие пузатые шкафчики. На стенах повисли пучки трав и связки грибов. Поодаль чернела печка, в которой ещё теплился огонь. Сегодня была холодная ночь, а она, жительница Ада, этого не заметила.       — Где я? — добавила она, но уже мягче. Ангелами тут не пахло.       — На окраине деревни Блаярд.       Она перевела взгляд на ту, кто её сюда занесла. Незнакомка носила короткие – неприлично короткие для любой уважающей себя деревенской женщины – волосы, что отказывались укладываться нормально, отчего она выглядела неряшливо. Серые глаза устало поблескивали то ли от усталости, то ли от постоянной тревоги (причины усталости блестели у печи и сидела в её кровати в одной рубахе). Возраст не успел наградить её морщинами или шрамами от побоев, а безбрачная свобода – взгляд глаз-рубинов перебежал на её тонкие руки – одарила её скудным одеянием.       — А где...?       — Лошадь? — девушка протянула Анжеле кружку молока. — Закопалась в крапиву ящерицей, — и улыбнулась так, словно она пошутила.       — Спасибо?       — Вы можете отправляться в любое удобное вам время, — сказала она, возвращаясь к хлопотам за столом: она перебирала травы, пока Анжела спала. — Ваши раны... Зажили, хотя с такими калеками остаются на всю жизнь... Думаю, это божье чудо, — на её губах снова появилась улыбка, а на щеках – лёгкий румянец.       — Не говори чепухи, — Анжела отвернулась к стене. — Божье чудо, чёрт, — она зажмурилась от злости.       Это божье чудо попыталось её убить. Не то, чтобы это волновало её – попытки отправить её к праматерям давно стали привычным ритуалом, без которого она чувствовала себя не в своей тарелке. Такие стычки разгоняли кровь и подстёгивали делать то, что она задумала: а именно готовиться к Армагеддону, чтобы потом, освободившись от ангельского гнёта, вдохнуть полной грудью. Личную жизнь наладить, отправиться в отпуск в Райские кущи.       От мысли об отпуске у Анжелы поднялось настроение.       — Я Анжела, — буркнула она. — Спасибо, что не попыталась меня убить.       — А должна была?       — Могла бы для приличия залить мне в глотку святую воду. Я же демон.       — Я знаю.       Непрошибаемая какая-то.

***

      Анжела не ушла: ни тем утром, ни вечером. Впервые за долгое время она не спешила оседлать коня и умчаться куда-нибудь в закат. Ей нравился запах тимьяна и шалфея, и ещё чего-то, что она не могла описать. Это был эфемерный дуэт умирающей еловой смолы и аромата женского тела. Здесь не было навороченных духов или ещё какой алхимической гадости, здесь была... Кольт. Только Кольт, которая жила в своём маленьком мире в маленькой избушке и обращалась с маленькими чертиками. Те клянчили хлеб, а взамен давали серебряные и медные монеты.       — Как ты смогла заставить их платить? — удивлялась по первости она.       — Я и не заставляла, — смущённо признавалась Кольт. — Они сами дают.       Дают, потому что им здесь хорошо. Анжеле и самой было хорошо, отчего тело наливалось свинцом от одной мысли оставить эту кровать. Хотя изъянов в ней как песка у моря: то солома норовит вылезти из-под ткани матраса, то она стукается об изголовье головой, потому что кровать ей мала. Но нет, она всё равно возвращается сюда, не зная, что за зарождающееся чувство прячется под рёбрами. Оттого ей и беспокойно. Беспокойно сладостно.       — Ты слишком добрая, — только и сказала Анжела, поднявшись.       Кольт не ответила. Она плела корзинки из прутьев ивы.       Анжеле казалось, что она слишком много молчит. Чужое желание говорить жжётся на кончике её языка, и никак не высвобождается в слова. Она краснеет, когда их взгляды пересекаются, а Анжеле хочется улыбаться. В какой-то момент она чувствует непреодолимое желание её укусить и понимает: надо с этим что-то делать. Попробовать провести время вместе и пообщаться нормально.       — Пошли погуляем, — говорит она.       — А как же... — Кольт кидает взгляд на прутья в своих руках.       Анжела расплывается в улыбке. Она смотрит не на то, что в ладонях, а на них сами. У Кольт тонкие пальцы. Кожа рук огрубела от постоянного труда, кое-где виднелись шрамики – назвать их шрамами у Анжелы не поворачивается язык. Ногти короткие, стёртые от постоянной работы и местами погрызанные.       — Я дам тебе денег, — и добавляет, предвидя протест. — За то, что ты позаботилась обо мне, так что тебе не придётся сегодня плести корзинки.

***

      Ей кажется, словно это было вчера. Словно только вчера Клариас дотащила её, спящую, до милой Кольт. Время летит неумолимо быстро, и проходит год, за ним – второй. Анжела бьёт голову, как сделать её любовь бессмертной, такой же, как она.       Сегодня она удирала от инквизиции. Какой-то обиженный и оскорбленный мужик подготовил всю деревню на коллективный донос, и теперь ей пришлось переезжать. Все самые ценные и нужные вещи Анжела хранила в Аду, так что с собой она взяла только себя и верную лошадь. Даже доспехи остались пылиться в доме, что медленно пожирало пламя очищения.       Она смеётся. Порой её забавляла человеческая слабость.       — Кольт! — кричит Анжела, улыбаясь, когда подъезжает к знакомому домику.       Прошло два года. Для любви в мире людей – это вечность, после которой принято венчаться в церкви. Но для Анжелы вход туда не то, чтобы смертелен, неприятен. Низшие демоны не переносят присутствия том, такие, как она, потеют и бесятся. А злиться при Кольт она не хотела, пусть та и знала, какая она в гневе. Знала и не сбежала, показала, что жить с ней готова. Или жить ей.       — Кольт!       Всё-таки небезопасно здесь оставаться. В Ад бы им перебраться, на первый круг. Там и солнышко светит, адское разве что, и сад можно устроить. Перевезти её любимые растения и посадить деревья, кормушку для птичек и чертей организовать. Сделать всё, чтобы Кольт чувствовала себя, как дома, чтобы ей не хотелось возвращаться в грязный мир людей, где их за один безвинный поцелуй готовы вздёрнуть.       Так она и поступит. Предложит переехать. Сейчас. Прямо сейчас.       — Кольт?       Но Кольт не выходит. Анжела спешивается.       Ветер приносит запах палёной плоти.

***

      — Тебе не следовало устраивать резню, — кажется, говорит Люцифер, но Анжеле всё равно. — Не так открыто.       — Они убили её, — сдавленно шепчет она.       — Ты одна из самых ярких надежд Ада, — слышит она. — Если Рай начнёт за тобой усиленную охоту, Армагеддон может сор–...       — Иди нахер.       У неё снова мутится рассудок.

***

      Она молится. Впервые за долгое время она молится, сдирая с губ кожу зубами. Она, заляпанная кровью, никогда не просила мир вокруг об одолжении.       Пожалуйста, верните её, пожалуйста, пусть она будет счастлива, здесь, там, со мной, где угодно, хоть в следующей жизни или в этой. Её мысли сбиваются в бесформенное нечто, что даже мыслями назвать нельзя. Её разум превратился в сопливое и судорожно вздыхающее нечто, которое между всхлипами и непонятными стонами орало и стенало. Пожалуйста, пусть она вернётся ко мне, и я никогда больше не буду такой легкомысленной. Пожалуйста, дайте мне снова накрыть её веки губами в ангельском поцелуе, чтобы она снова улыбалась и говорила, что ей щекотно. Пожалуйста, пусть она будет дышать. Пусть она будет жить.       Но никто ей не отвечает. Гаснут свечи.

***

1995 год, Видеркер.

      — Дамиано!       Прошли года, улетели века.       — Где тебя черти носят?!       А у неё по-прежнему проблемы. С гневом, с работой и личной жизнью.       — Что с машиной?       Хотя отсутствие личной жизни лишает проблем с ней. Хоть какой-то плюс нашёлся. Будь она не занята, она бы пошутила. Злостно, конечно, потому что жизнь не даёт повода для добрых шуток, а она устала ещё сильнее, чем когда-либо.       Кто там говорил, что плюсы есть везде, даже на кладбище?       Ей хотелось рвать и метать. Хотелось пустить на немецкие сардельки парня, что был выше и крепче её – только физически, – за то, что он снова вытворил полный сюр. Её отправили следить за его задницей, а Дамиано – это имя она была готова выбить на его лбу, чтобы он возненавидел его так же, как она, – как всегда наворотил дел. Машину, да в такую рух–

      лядь.

      Анжела на секунду теряется.

      Ей кажется, что мир остановился. Ход времени замер и отказывался идти просто потому, что случилось то, чего никто – даже Анжела – не ожидала. Девушка, стоящая рядом с люциферским голодранцем, оказалась ею. Той, которую она потеряла когда-то давно. Той, о которой мечтала самыми холодными и одинокими ночами.       Той, кого она любила.       Кольт.       Её Кольт.