первое лето, последний август

Рюджин осталась в больнице. Сидя на стульчике в приёмной, она терпеливо ждала каких-то новостей о состоянии Йеджи. Не зная, почему вдруг её так волнует судьба какой-то девушки, которую она встретила всего пару часов назад. Доктор вышел из операционной. — Рану зашили, пару дней — и будет как новенькая. Рюджин улыбнулась. На подъёме она прошагала до палаты, куда должны были положить Йеджи. Присела на стульчик и... заснула. Она не чувствовала усталости из-за адреналина. Проснулась она уже ночью. Кто-то вышел из палаты. — Эй, ты. Рюджин вскочила и была готова закричать от страха. — Молчи. Это я. Она узнала голос той, кого сегодня спасла от смерти. Выдох. — Йеджи! Тебе нельзя двигаться, швы разо... — Её прижали к стене, заткнув рот ладонью. — Они придут за мной сюда. Нам нужно уходить. Сейчас же. Пойдём. Осторожно. К тебе домой. — Размышляя над каждым сказанным словом и делая долгие паузы, Йеджи пришла к выводу, что идти домой слишком опасно. А раз у неё есть невинная подруга, о которой никто не знает, можно было бы пойти к ней. Рюджин наклонила голову, осторожно убирая руку Йеджи со своего лица. В ответ, девушка схватила её запястье и повела к лестнице экстренного выхода. Она открыла дверь и, убедившись, что Рюджин тоже зашла полностью, отпустила её и закрыла дверь на защёлку. Самый верхний этаж. С одной стороны, то есть лицевой для госпиталя, сплошь шло одно большое длинное окно, с других — белая плитка под мрамор. Через ночную мглу прорывался свет фонарей, виднелись многочисленные дома, небоскрёбы, в которых проживали сотни людей. Чуть ближе стояли машины скорой помощи, легковые автомобили персонала отделения педиатрии, в которых врачи приезжали на дом к больным детям. Йеджи облизнула губы, вглядываясь куда-то вниз. — Видишь там чёрный крузак? Рюджин кивнула. — Это они. — Может, ты скажешь, кто такие "они"? — Рюджин развернула девушку лицом к себе. — Мафия. Рюджин остолбенела. В её голове крутились сотни мыслей. Все они остановились, как только она услышала пять букв — "мафия". — А почему... — Она не успела договорить. — Не важно, не важно, не важно. Чёрт, как тебя... А как тебя зовут? — Шин Рюджин. — Прекрасно, Шин Рюджин. Валим отсюда, Шин Рюджин. Благо, лестница не была металлической или деревянной, скрип и грохот привлёк бы внимание. Йеджи не была до конца уверена, видно их или нет. Есть ли кто-то в том Ленд Крузере или нет. Они уже на этаже или нет. Как долго займёт спуск и сколько у них времени. Не важно. Главное — выжить. Любой ценой. Они бежали по холодной плитке. Та белая плитка могла окраситься в кроваво-красный в любую секунду. Щелчок. Кто-то пытается открыть дверь на верхнем этаже. Акустика здесь идеальная, хоть концерты давай. Приближаясь к первому этажу, девушки заметили фигуру, стоящую рядом с выходом, нервно подёргивающуюся, курящую сигарету. Чёрный бронежилет. Приказ брать любой ценой. Приказ убить. Приказ расчленить. Приказ выбросить в реку. Йеджи достаёт длинный выкидной ножик. Дверь тихонько открывается. — Пикнешь, убью, гнида. — Шепчет она, приставляя нож к горлу мужчины. Фонтанчик крови. Обмякшее тело падает на твёрдый асфальт. Рюджин выскакивает вслед за Йеджи, чуть опоздав. Прохладный воздух обдаёт лицо, совсем не так мирно и спокойно, как на путях, тогда, несколько часов назад. Она хмыкает и смотрит, как мёртвое тело истекает кровью, с хрипами выпуская воздух, застрявший в лёгких, харкаясь при этом кровью. Йеджи шарит по карманам и находит заряженный пистолет Макарова. — Пойдёт. Бежим. Держа его в правой руке, левой прижимая новенькие швы на груди, она бежит прочь с территории больницы. Рюджин следует за ней. Мимо проносится чёрный Ленд Крузер и все остальные машины, что они видели сверху, кусты черники, которые растят здесь для употребления в кашу, приготовленную больным детям, взрослым и старикам, наконец, они минуют железную ограду и оказываются на улице города. — Далеко до твоего дома? — Едва дыша спрашивает Йеджи. — Порядочно. — Веди. И она повела. Порядка часа девушки шли, рассказывая друг другу какие-то истории из своей жизни, пытаясь забыться, выбить из своей головы то, что их преследуют, что теперь они обречены, что они снова висели на волоске от смерти. Рюджин погружалась в воспоминания свои. Рюджин слушала воспоминания Йеджи... Как-то раз, тёплым июньским днём Рюджин отдыхала в небольшой деревушке, где у её родителей был домик. Там она была настоящей звездой. Вокруг неё сплотились чуть ли не все ребятишки поселения. Вместе со своим отрядом Рюджин воровала яблочки с соседских деревьев, за что потом они все дружно получали по ушам. Они воровали ягодки с кустов, конфеты из ларька. Это было лет пятнадцать назад. Однажды зимой Йеджи каталась на лыжах со склона. Неудачный поворот. И вот, она в ногах у какой-то очаровательной девушки, лет шестнадцати. Её большие добрые глаза и аккуратные пальцы — всё, что могла видеть Йеджи. Но когда она заговорила... О, что за ангельский голосок. Говорит, так она и поняла, что ей нравятся девушки. В одну чудесную осень Рюджин шла по железнодорожным путям, как этим днём. Листья шуршали под ногами, звенящие колокола собора, гудок отъезжающего в десяти метрах от неё поезда, шорох листьев и бесконечные вокзальные объявления создавали какую-то какофонию в восприимчивых ушах. Там, в лесу, неподалёку стоит охотничий домик, она знала. Свернув по нужной тропинке, Рюджин направилась к нему. Деревья без листвы смотрели на неё своими дуплами и корчили рожицы, торчащие ветви добавляли страху. Будто бы они в ужасе бегут куда-то на пути. Вот и он показался. Накренившись, словно изба Бабы Яги, небольшой домик стоял, словно монолит, впившись в землю. Чем ближе она подходила, тем сильнее бил в нос какой-то жуткий запах. Весь этот дом насквозь пропах чем-то отвратительным. Трупами? Она открыла дверь. Вместе с усиляющимся зловонием в нос ударил аромат крови. Рюджин ступила на порог. Впереди лишь гнилые доски и мерзкий запах. Осмотрев первый этаж, она не нашла ничего. Рвотного рефлекса у неё не было с рождения, поэтому находиться здесь она могла без труда. И только поднявшись наверх, это не был второй этаж, просто небольшая будка над кухней, она нашла источник такого мерзотного запаха — два трупа людей, одетых как охотников, лежащих друг на друге. На столе рядом записка. Кровью по бумаге: "ЛУЧШИЙ ДРУГ — ЛУЧШИЙ ВРАГ" Интересно. Мерзко. Рюджин немедленно покинула дом, не желая больше вдыхать чудесный аромат с ноткой трупного запаха и крови. — А можно без мерзких историй, Рюджин, меня сейчас вывернет... — Почти что мыча, закрыв рот ладонью, сказала Йеджи, всем видом подтверждая достоверность сказанных слов. — А я думала, тебе ничего не страшно... Давай дальше. Один раз, весной, Йеджи возвращалась из школы. Аромат свежей травы сопровождал её, лёгкий приятный ветерок нёс какие-то пакеты и прочий мусор. Где-то курлыкали голуби. Она зашла в любимое кафе взять булочку с корицей. Йеджи очень их любила. Яркий свет солнца ослепляет, она идёт домой отдыхать после тяжёлого учебного дня. Сверху голубое небо, снизу чистая каменная плитка. Вокруг много людей, но она одна. Одна во всём этом мире с музыкой в наушниках. Как же прекрасно было быть ученицей средней школы... — Йеджи, мы пришли. Перед девушками предстал небольшой домик, расположенный на окраине крупного города. Отсюда можно дойти до того вокзала, до депо, железные пути совсем рядом. Совсем не безопасно. Рюджин отпирает дверь. — Ляжем спать рядом, если умереть, то вдвоём. — Решила она. — Чего это ты собой рискуешь? — Йеджи подняла бровь в сомнении. — Ты даже не представляешь, как я устала от этой блядской работы. Хоть что-то новое в моей жизни. — Рюджин ударила кулаком в стену, с которой от силы удара откололось несколько кусков серой краски. Йеджи вздохнула и вошла внутрь по приглашению спутницы. — Как у тебя здесь... уютно. — Ещё бы. Вся жизнь моя здесь. Щелчок. Дверь закрыта на защёлку. Никто их не побеспокоит. Этот венок, висящий на двери, Рюджин повесила ещё на Рождество. Всё никак не находила времени снять его. Справа стоит маленький столик с лампой и зеркалом, слева переносная лестница. В гостинице полный бардак. Она не ожидала гостей. На стеклянном столе, гордо расположившемся в центре, стопка коробок из-под пиццы, рядом с ними пара кружек, одна из них наполовину заполнена чаем, в котором плавает, словно по морю кораблик, муха. По полу разбросаны книги. Всякие разные. Вот рассказы Акутагавы, стихи Есенина, Пушкина, проза Мопассана, чуть подальше Мураками, Ремарк, Паланик. Интернационал. В углу стоит большой плюшевый медведь-пылесборник, рядом с ним несколько кукол — раньше к Рюджин приезжала племянница и дарила их ей. Рядом со столом стоит широкое облезлое кожанное кресло, а напротив большой телевизор, выглядящий дороже всех предметов в этой комнате вместе взятых и умноженных в несколько раз — достался от отца. — Кстати, как ты так быстро оправилась после наркоза? — Внезапно спросила Рюджин. — Он почти не действует на меня. Привычка. Часто бывала на операционных столах. — Как-то обыденно ответила Йеджи. Рюджин кивнула. С другой же стороны комнаты широкое окно, завешанное серой в тон стен шторой. Скорее всего, серая она от пыли и грязи. На кухне пропахло плесенью. В раковине расположилось множество тарелок и мисок, столы завалены мусором. В холодильнике давно уже повесилась мышь. Туалет и ванна, на удивление, были довольно чистыми. Спальня тоже. Сразу видно, куда Рюджин ходит, а какая площадь ей не нужна. — Не ходи только на кухню. Там плесенью пахнет. Для тебя будет неприятно. — Предупредила она. — Понял, принял. — Идём спать? Ничего не ответив, Йеджи прошла в спальню, следуя за Рюджин. Мягкий зелёный коврик на полу, широкая кровать с белым постельным бельём. Рюджин тщательно следила, чтобы нигде не завелись клопы. Эта кровать досталась ей от матери. Коврик — от погибшей в автокатастрофе сестры. Из своего в этой квартире у Рюджин только мусор. Она легла, не накрываясь одеялом. Рядом с ней — Йеджи. Держатся за руки. — С тобой и умирать не страшно, мисс Кровавая Рубашка. — Ещё бы... с тобой тоже, знаешь. — Йеджи улыбнулась ей. — Спасибо тебе. — Даже так? — Ухмыльнулась Рюджин. — Не думала, что ты умеешь говорить спасибо. — Заткнись. Йеджи закатила глаза. И они молча решили уснуть. С надеждой, что эта ночь не станет их последней. С надеждой, что к ним не пожалуют гости, так желающие их крови. С надеждой, что завтра настанет.