а в ванне красные розы

— Да всё, всë! Ну прости, — пищит Чонин, пока Мин даже не думает отпускать младшего. Сынмин видел перед собой, как Чон змеится на горячем песке, тоже играющем роль в мучительной «пытке». Он не только горячий, но ещё и имеет неподходящую для того, чтобы адекватным образом выбраться из хвата, структуру. Даже если шатену это было выгодно, то у Нина силы закончились бороться с сумасшедшим желанием старшего лишний раз пощекотать парня. Осознание этого нехило льстило, давило на мозги. А Мин беспощадно щекотал, лишь иногда сводя с уст приглушённые смешки. Всё таки брюнету удалось вылезти, когда тот откопал внутри себя последние крупинки, оставшиеся от затерявшихся сил. Он увертывался, корячился, скручивался. А спустя пару секунд Мин решил ненадолго отлучиться от перепалки, дабы сделать хоть один вдох. Это помогло Яну выбраться из хвата. Только вот убежать у него не получилось, стопу окутало недопонятое ощущение, впоследствии чего она перестала поддаваться контролю. Вскоре Чонина с новой силой одолели проворливые пальцы старшего, а у него не оставалось ничего, кроме того, как рвать все свои связки. — Отпусти, больно! — прикрикнул Ян грубым тоном. А Сынмин даже не планировал отпускать, пока не увидел вставшую перед ним картину: Нин, как только ему удалось отвлечь старшего, экстерном принялся держаться за стопу, закрывая её двумя ладонями. — Реально больно, что-ли? — шепнул парень, скованно перебираясь ближе к голеностопному суставу. — А ну-ка, убери руки. Все капризы Нина обратились тем, что Мин сам с кровью и потом освободил его стопы. Первоначально младший всякими способами уворачивался, отнекивался от продовольственной помощи шатена, а тот особо выбора не давал, ибо его вообще не было. Старший приказал открыть вид на стопу Чона, и тот должен был это сделать, потому-что как свои пять пальцев знал, что если дело доходит до оказания помощи, то у Кима даже мысли сделать плохо не будет. Точнее, не то чтобы знал, читал по глазам. Нин будто обладает необъяснимой с точки зрения науки силой и видит каждое живое существо насквозь. Он читал самого человека, не мысли. Каждый его шрам, каждые раны и порезы на сердце. А Сынмо, парня, с детской неуверенностью, но в то же время резвостью в глазах, прочитать не стоило ничего, что брюнет сделал в первый же день их знакомства. — Ащ...— взвыл Чонин, как только Сынмин взглядом дотронулся до его стопы. — Сиди тут и терпи, если выжить хочешь. У тебя рана смертоносная, помрёшь скоро, — Мин, недолго изучая «смертоносную рану», поднялся с песка и пошагал в сторону дома, пока младший не мог делать ничего, кроме того, как провожать Кима взглядом. Этот человек буквально несколько секунд назад мучил Чона, так ещё и получал от этого удовольствие, а сейчас что-то выдумал, чтобы помочь Яну. Сначала в голову мимолетом пробирались мысли, что закончится это нехорошо, но потом все сомнения как рукой сняло, когда Чонин, спустя недолгий промежуток времени, увидел вдалеке силуэт Сынмина, несущего в руке небольшую коробку, напоминающую аптечку. Да и жирным плюсом служило то, что при виде шатена все тревоги куда-то девались. Чонин словно попадал в отдельный ото всех мир, где нет никаких щекотных мыслей старшего (ровно до того момента, пока тот не начнёт беспощадно щекотать), вообще нет никаких мыслей. Только ласка, нежность и вечный покой. Именно в этот момент юноша поймал себя на мысли, что от Сынмо даже издалека веет неким теплом, заботой. Будто личность, живущая внутри чертенка, так любящего помучить Нина, является лишь глупой иллюзией. И пока эта иллюзия быстрым шагом добиралась до Чонина, тот уже было чуть не сгорал от любопытства. Что за смертоносная рана заставила Сынмо так озабочено хотеть помочь? Ян с кровью был на «вы». Чон всё время закрывал глаза, когда ранился, исключал из направленностей, куда можно было поступить, всё связанное с медициной, в детстве устраивал истерики, когда родители заставляли сдавать кровь хоть из вены, хоть из пальца. Но сейчас внутренняя личность брюнета на повторе мучила мозги со словом «посмотри». Она с каждым разом всё больше подчиняла себе внешнюю и добилась своего уже спустя долю секунды. Чонин валко принялся кидать взоры в сторону своей ноги, попутно щурясь. Только вот все голоса утихли, как только юноша заметил на песке кровавый след. Нин в мгновение ока зажмурился, а потом помолился всевозможным богам, лишь бы больше не видеть этого недоразумения. Благо его спас Мин, приземлившийся рядом. Он сразу завёл новый разговор, что помогло младшему отвлечься от увиденного. — Болит? — Нет, не болит, пока что, — Чон разлепил глаза, как только в уши приятным сюрпризом влетел голос Сынмина. — В том то и дело, что пока-что, — пока старший крайне неаккуратно копошился в аптечке, Чонин с ужасом наблюдал за разными баночками и коробкáми с таблетками. — Тут какой-то осколок от разбившейся бутылки, он забрался не сильно далеко, но доставать будет неприятно. — Может тренера тогда позвать? — Нет, я сам. Сынмо и себе признаться не в силах, что его заставило так настоятельно хотеть помочь брюнету. Может это чувство вины пробиралось до костей, может ещё что-то, но всё, что было у того в голове — паутина из собственных мыслей. Поэтому оставалось только догадываться, какие ощущения мучили Кима изнутри. — Чего?! Осколок?!? — А что тебе не нравится? Не надо было сопротивляться, будто ты дерганный, — сдержанно проговорил старший, на что Нин лишь состроил негодующую гримасу и стих. Сынмин ещё долго искал нужное. Он налил себе на ладонь какое-то химическое средство сначала из одной баночки, потом из другой, а затем растер получившееся по обеим пястям. И как только в малость влажной руке Мина оказался ватный диск, тот посмотрел на Чона так, что его дрожь пробирать начала. Правда, намёк был не понят. Если шатен хотел, чтобы младший отвернулся, то тот наоборот стал ещё проницательней пялиться на Кима, пока старший сам не повернул голову Чонина. — Мне уже больно, — хнычет Нин, щуря глаза. — Да? Тогда..— Сынмо, прочно зафиксировав пальцы на осколке, принялся медленно тянуть его на себя, с каждым разом всё плотнее прислоняя ватный диск, уже пропитанный смесью веществ из рук Кима, к самой ране. — Тогда мне тебя жаль. Боль острой нугой поплыла от кончиков пальцев до самой пятки. Лавина из чувств накрыла подсознание, вслед за чем к горлу подкатился ком, вырывающийся наружу в виде визгливых криков. Даже когда осколок, от которого живого места не осталось, был уже высвобожден, боль всё равно не прекращала провоцировать Нина на мычание. Будто его с перерывом в секунду ударяют электрошокером, с каждым разом увеличивая силу на один. Мучительные крики Чона заставили народ столпиться вокруг двоих. Атмосфера залилась сожалеющими аханиями, суетой и предложениями вызвать тренера, которые Мин отрицал ускоризненными взглядами. Сынмо пытался разогнать всех самыми разными способами, только подростки даже не думали отойти хотя-бы на метр, в рамках банально границ. Оставалось только одно: быстрее покончить со всем и уйти непричастным. Юноша отрыл в самой-самой глубине аптечки измученную перекись с оторванной этикеткой, чуть-ли не зубами распечатал её, а потом опять соединил взгляды с Чонином. Смотреть в бессильные глаза того, сияющие уже не так, было, казалось, ещё больнее, чем мазать раны солью. До последнего Сынмин не хотел так мучить младшего, но обработать ранение надо было только в его благо, никак не для того, чтобы нанести вред. — Зачем ты вообще всё это делаешь? — максимально неожиданно вырывается из уст Чона. — Зачем возишься? — Я? — Сынмин на мгновение забывается, испуская безрадостный смешок. — Я планирую поступать в медицинский университет, почему бы мне не попрактиковаться? — В медицинский?!? — корячится брюнет. — Я ж тебя теперь точно терпеть не смогу. — Почему это? — Я кровь на дух не переношу, так что, считай, шансов у тебя нет. — Это каких таких шансов у меня нет? Что ещё за шансы? — На будущее, если вдруг тебе приспичит в меня втюриться, — Нин ядовито прыснул от смеха. — В тебя?! Да проще песком стать, чем вытерпить такого самовлюблённого идиота, как ты. — Сынмо кинул взгляд в сторону лица брюнета, а потом точно так же отвёл его. — О влюблённости даже речи идти не может. — Раз уж на то пошло, то лучше быть самовлюблённым идиотом, чем неуверенным в себе мальчишкой, который пытается доказать обратное, жертвуя собственными нервами, — буквально через пару секунд улыбкой на лице младшего даже не пахло. — Всё равно же влюбишься и будешь жалеть о своих словах. — Знаешь-ка ты что...— юноша буркнул себе под нос и взглянул на толпу. — Да разойдитесь вы уже все! Впервые видите, как человек ранится? Нет? Так вот и скатертью вам дорога! Юноша попутно стал подбирать наиболее удобную позу, чтобы скорее завязать со всем, неторопливо поднёс бутылëк к ране, ещё раз сосредоточено изучил стоящую перед ним картину, а потом уже Чонин подал старшему мучительные крики в затрапезном виде, которые окончательно стёрли всю муторную стратосферу Сынмина. — Почему ты вдруг решил, что тебе тут можно всё? Да, любить себя — это хорошо, но неужели именно тебе так важно выйти за все границы? Это как минимум неуважение ко мне, про максимум я говорить не буду. Мне просить на коленях, чтобы твоя гордость не придушила меня? Таких ушлëпков в жизни я ещё не встречал никогда, тебе стоит сбавить обороты, если хочешь управиться с этой жизнью. Вся боль из стопы по венам потекла куда-то в район сердца. Чона словно кувалдой ударили по груди. На глазах на автомате выступили слезы то ли от слов, то ли от реального мира, а в мыслях так и прокручивалось словосочетание «самовлюблённый идиот». — Прости, — он резко опустил взгляд, постепенно переставая чувствовать боль. Не только боль. Он вообще больше ничего не чувствовал. Ни эмоций, ни себя. — Прости, но может это просто ты смотришь на жизнь слишком серьёзно? — Чон вмиг язвительно поднял голову на Сынмо, теперь уже без капли стыда заглядывая в его немигающие глаза. Ян не успел обдумать всё, сказанное им только что, как старший оставил след от пощёчины на его щеке. Только покалывать начало не щеку, а все органы внутри. Оказалось, что это Сынмин перебинтовывает стопу Нина с перекошенным лицом и шмыгает за угол дома, будто ничего не было. — Мин? — безмятежно промямлил Чон, пытаясь добиться того, что начнёт видеть сквозь стены, и сможет разглядеть силуэт Сынмина где-то там. Только, увы, его было уже не вернуть. Он ушёл восвояси, а возвращаться не планировал. — Нииин, давай я позову тренера? Тебе же лучше будет, если я это сделаю, — донёсся тонкий голос из толпы, на который юноша сначала не отреагировал. — Если хоть кто-то из вас попробует проболтаться нашему старику, то я лично нагну каждого, — Чонин скомкался в какую-то непонятную субстанцию, закрыл лицо руками и судорожно вздохнул, медленно утопая где-то в песке. ••• На небе россыпями искрят огоньки, стаями формируясь в различные созвездия. Их можно разглядеть невооружённым глазом и лишний раз восхититься изяществом обворожительного блеска, ласкающего глаз. Только Мину было не до этого. Вдалеке виднелся силуэт Чонина, чуть-ли не сложившегося пополам. Среди вставшей перед Кимом картиной он светился пуще любой звезды, какую только можно было высчитать в самой глубине неба. Пока юноша медленно брёл по песку, к самой яркой звезде, Чон уже успел распознать, кто на ночь глядя решил приползти к нему, и заранее морально приготовился (по крайней мере попытался) к любому исходу. — Можно? — прозвучало со спины, а Нин сразу почувствовал тепло на плече. — Садись, — Чон, попутно убирая кисть Сынмо с себя, рукой указал на место, куда должен был приземлиться старший, что тот сделал в первую очередь, как только появилось указание. — Ты тут весь день сидишь? — пролепетал Мин, смотря только вдаль. Не на море, не на небо. Вдаль. В неизвестную даль. Вопросу ответа не последовало. Только угрюмое молчание. — Нога сильно болит? — опять запнулся шатен, не теряя надежды заполучить этим вечером хоть каплю гармонии. — Нет, не болит, — наконец обретает дар речи Чонин и косится на Сынмина, не получая взгляда того в ответ. Только когда Ким потянулся к несчастной стопе Чона, её владелец шарахнул того по руке, останавливая. Сынмин, сразу после хоть и несильного, но удара, долго в открытую таращился на Нина, в момент, когда тот старательно отворачивался. — Плакал? Молчание и тишь уже звучат по-родному, вопреки их сварливости. Только Сынмо никогда не любил родню. Он насильно повернул на себя голову младшего рукой. — Плакал, — отвечает за Нина Мин, взглядом пробегаясь по его заплаканной морде. — Ты зачем пришёл? Допросы проводить? — вырывалось из уст Чона. — Тогда можешь уходить. Младший отдернул руку Сынмина от своего лица. — Да нет...— Сынмо разглядывает свои вытянутые вперёд ноги, стараясь не пропустить ни одну ссадину или синяк. — Извиниться пришёл. — Мм, — кривится юноша. — Тогда пойду я. — Да стой ты, — шатен цепляется за худощавое запястье младшего, через несколько секунд мешкотно скользя по нему, тем самым отпуская. — Хотя, ты всё равно со своей ногой далеко не уйдëшь. — Ладно, я слушаю. — Прости? Я был слишком резким и ударил тебя только из-за того, чт...— старший не успел договорить, как к его губам плотно прижимался указательный палец Яна. — Из-за того, что я слишком много о себе возомнил, бла-бла-бла? — Нин сначала протянул Сынмину какой-то провод, а потом сунул в ухо нечто, похожее на наушник. — Скучно. Мне этого хватило. Давай лучше посидим в тишине и послушаем музыку. Мин ведь серьёзно замолчал. Даже не стал говорить что-то против, несмотря на то, что музыку не слушает. В наушниках тем более. Не стал сопротивляться. Правда, сколько бы он не пытался вслушаться, не услышал ничего. — А где музыка? — вполголоса протараторил Сынмо, опасаясь получить по губам. — Тшш, — Чон замкнул глаза, тягостно вздохнув. — Слушай внимательнее. Слышишь шёпот птицы? Чувствуешь пульс моря? Видишь вой неба? Неужели это для тебя не муз...? Нин сам не заметил, как припал к Мину ещё ближе, всеми правдами и неправдами доказывая, что музыка — это не только музыка. Атмосферу снова возбуждëнно накрыло молчание, а губы у обоих начало покалывать, как только они ощутили чужое мятное дыхание на них. Около десяти секунд, обернувшихся часом, парни нецелесообразно тонули друг у друга в глазах, пока недопонимание на лице Сынмина не сменилось простодушной улыбкой. — У тебя на щеке след от моих пальцев в виде сердца, — хмыкнул Ким, растягивая улыбку с каждой секундой всё шире и шире. — Да? — подавился смехом Чонин, апатично разглядывая песок. — Ну так что, — покачнулся старший. — Я прощён? — Прощён, прощён, — Чон вымученно улыбнулся и скованно увалился на плечо Мина — Я простил тебя ещё тогда, когда ты ушёл. А что насчет меня? — Ответишь мне на один вопрос? Ты отвечаешь вопросом на вопрос? Мне уже страшно, — Нин поводил пальцем по песку. — Так и быть, я слушаю. — Как ты узнал, что я нетрадиционной ориентации? — Сынмо даже не понял, что он вообще выдал, потому-что сам был усомнен в своей точной ориентации. Ян с быстротой молнии прыснул от смеха и отринулся от шатена. — Скажу честно, я понятия не имел, что ты гей или что-то в этом роде. Мне хотелось повыпендриваться. — младший рассмеялся во весь голос, завалившись назад. — Зато теперь знаю. — Ах ты хитрая задница, — Мин скорчил недовольную гримасу, а Чон потянул того за край футболки, уложив рядом. — Смотри, там Большая Медведица, — невнятно процедил Чонин. — Где? — безрассудно бегая глазами по всему небу, вплоть до тех мест, которые не попадали в поле зрения, юноша посмеялся. — Дурак, это не Большая Медведица. Просто какое-то скопление звёзд. Тишина принялась попутным ветром обводить конечности двоих. Сынмин одним махом отогнал её, пальцами расчесав волосы. — Что ты тут всё это время делал? Вопрос остался без ответа, что знатно напрягло Сынмо. Он покосился на младшего и разулыбался так, как никогда раньше. Глаза Ян Чонина были накрепко слеплены, руки собраны в замок на уровне живота, а сам он крепким сном заснул прямо на твёрдом песке. Старший вытащил наушник сначала из его уха, потом из своего, а затем положил плеер в карман Нина, вскоре тоже уйдя в сонный мир.