Только ты меня видишь {18+}

      Яркое лето вступало в свои права. Солнце оставалось над горизонтом чуть дольше, грело чуть жарче, и обитатели дворца разделились на тех, кто всё чаще гулял в Солнечном саду, и тех, кто прятался от зноя за стенами здания. В тёмной каморке Феликса было прохладно. Хёнджин лежал на кровати, подогнув ноги, и вглядывался в лист с результатами последнего теста. Феликс же сидел на краю постели, свесив пятки, и тихонько мурлыкал в такт музыке: теперь в его комнате стоял граммофон, и они частенько слушали пластинки.       — Ещё немного, и я разочаруюсь в своих умственных способностях, — дулся принц.       — Что ты имеешь в виду? — не понимал Феликс.       — Ты снова набрал больше баллов по логике, чем я, а ведь ты не так давно слушаешь этот курс. Обидно, знаешь ли.       — Ладно тебе. Это же просто оценки.       — Эти «просто» оценки придуманы для того, чтобы «просто» показывать уровень знаний. И я «просто» не дотягиваю.       — Ну, во-первых, я уже говорил, что у меня хорошая память, потому что при отсутствующем зрении быстро запоминать информацию очень важно. Ну, а во-вторых, ты же знаешь, я всегда могу подсказать тебе ответ.       — Так не интересно. И нечестно, — принц покрутился, взбивая подушку. — Я должен сам дойти до решения. Должен сам понимать алгоритм.       — С логикой так не выйдет. Этот предмет слишком, хм, ментальный что ли. Истинность выводов в нём очень относительная, и в нашем случае я получаю высокие оценки просто потому, что подстраиваю свои ответы под желания преподавателя…       Хёнджин ловил пояснения Феликса и в очередной раз заслушивался его рассуждениями. Было в его манере общения что-то такое, чего принц не понимал, но чем искренне восхищался. Когда Феликс говорил так убеждённо и вдумчиво, Хёнджин не мог оторваться от его лица, и всё бегал глазами от губ до подёрнутых туманом глаз и обратно, и силился представить, какие образы создаёт чужой разум на обратной стороне век. Порой принц совершенно забывал, что его Феликс не видит, но стоило взгляду упасть на серебристые глаза — в Хёнджине тут же возникало желание расспросить друга о слепоте. Хотя юноша часто иронизировал над своим недугом, принц не чувствовал той же свободы в обсуждении этой темы. С их знакомства прошло так много времени, он давно мог спросить обо всём прямо и даже сейчас был уверен, что, задай он вопрос — Феликс наверняка ответил бы, но он отчего-то трусил и молчал. Выжидал подходящее время.       — … в общем, это даже здорово, что ты мыслишь не совсем стандартно, — не останавливался Феликс, усаживаясь поудобнее, и Хёнджин возвращался от мыслей к реальности. — Ты одновременно понимаешь рамки, и в то же время не боишься выйти за них. Логичный ход размышлений хорош в теории, но на практике всегда есть огромное количество вводных, которые нельзя анализировать однобоко. Поэтому тебе совершенно не стоит расстраиваться из-за оценок.       После такого обоснованного утешения Хёнджин перестал переживать и лишь тихонько заулыбался.       — Ладно. Спасибо.       — А ещё мне кажется, преподаватель завышает мои баллы из-за слепоты.       — Ну, нет, это вряд ли, — теперь настал черёд Хёнджина ободрять своего друга. — Мне кажется, мало кто из лекторов вообще обращает на это внимание. Я вот порой забываю, что ты не видишь, так уверенно ты теперь ходишь по замку.       — Я просто… Просто привык и стал чуточку смелее.       — И это очень хорошо, — кивнул принц, потираясь о подушку щекой. — Скажи, если я могу ещё что-то сделать для тебя.       Дорожка на пластинке закончилась вместе с заводом механизма, в комнате вдруг стало тихо. Выждав несколько секунд, юноша несмело кашлянул и вдруг сообщил, что готовиться к занятиям им будет лучше в библиотеке. В свою каморку он попросил больше не приходить.       — Просто это как-то неправильно, что сам принц сидит в таких убогих покоях и вообще бывает в служебной части дворца чаще, чем в королевской, — убеждал Феликс, но Хёнджин, совершенно сбитый с толку такой просьбой, был с ним не согласен и даже уселся, удивлённо хлопая глазами.       — Ерунда это всё. Мне нравится сидеть здесь. Тут уютно, и хорошо, и…       По растерянно-грустному лицу Феликса становилось понятно, что что-то не так, и Хёнджин, боясь, что мог чем-то ему не угодить, нервно озвучивал сразу всё, что приходило в голову:       — Если хочешь, можем заменить всю мебель, как я предлагал. Или вообще попрошу переселить тебя в другое место. Куда-нибудь в мою часть замка. Там полно пустых помещений, найдём комнату с окнами на сад, чтобы ты мог слышать пение парковых птиц по утрам и приходить даже на завтр…       — Нет! Не надо, Хёнджин. Теперь из-за нашей дружбы ты порой слишком уж пренебрегаешь вашими многовековыми законами. Но если в оранжерею мы с тобой ходим потому, что там почти никогда не бывает твоих родителей, то постоянному соседству с каким-то калекой они вряд ли обрадуются. Просто давай делать уроки в библиотеке, и всё. Я ведь не многого прошу.       — Как скажешь, — хмыкнул Хëнджин без споров, хотя идея эта ему не особенно нравилась.

***

      Сперва Хёнджину казалось, что Феликса кто-то обижает. Принц допускал мысль, что из-за их постоянного общения у юноши могли появиться завистники из числа других учеников, которым доставалось в разы меньше внимания, или же слуги, кому такая дружба казалась неправильной, могли намекнуть Феликсу, что он проводит с принцем слишком много времени. Чтобы исключить этот вариант, Хёнджин начал ещё чаще дружески общаться с одногруппниками и присматриваться к окружению, но ничего подозрительного не замечал. Один из его доверенных людей сообщил, что даже сплетен про Феликса было не так уж много. В основном все они были о том, что Хёнджин возится со слепцом из банального сочувствия и для поднятия личного авторитета. Но это было даже хорошо: слухи о добросердечии принца только располагали к нему слуг и народ в целом. К тому же Феликс уже давно общался с одногруппникам без былой скованности и не выглядел обиженным на кого-либо, потому от этой версии Хёнджину пришлось отказаться.       Однако принц продолжал недоумевать, почему они не могут проводить свободное время как раньше, и после долгих раздумий в голову его закралась мысль, что он, должно быть, своими постоянными разговорами осточертел Феликсу настолько, что тот хочет банально сократить время совместного времяпрепровождения. Однако и эти опасения не оправдывались. Юноша никогда не отказывался от прогулок, разговоров, вариантов досуга вне своей комнаты. Лето было в разгаре. После занятий людей в библиотеке становилось меньше, другие студенты либо отправлялись в свои поместья, либо выбирались в сад, либо тихонько сидели за столами, пользуясь обширной королевской коллекцией книг. Хёнджин с Феликсом облюбовали один из дальних подоконников читального зала, с молчаливого согласия библиотекаря принесли подушек и разваливались уже на нём. Лекций летом было в разы меньше, так что теперь Хëнджин чаще читал вслух романы, а Феликс время от времени останавливал его, придумывал сюжетные повороты и был жутко доволен, если у него получалось их предугадать. Хëнджин даже не заметил, когда начал придумывать альтернативные концовки книг, совпадающие с предположениями своего друга, лишь радовался его довольной улыбке и всё чаще сам спрашивал, что будет дальше.       Они болтали перед редкими лекциями и иногда во время них, обедали, гуляли, устраивали дебаты по поводу актуальности учебной программы и возможности практического применения полученной теории. Когда у Хёнджина были дела, Феликс занимал себя готовкой, помогал другим слугам или сидел в своей комнатушке, увлечённо исписывая собственными мыслями десятки листов, которые никто никогда не должен был видеть. Когда выдавались свободные вечера, они договаривались встретиться в оранжерее и сидели на лавке под магнолией дотемна, беседуя на самые разные темы или сохраняя приятное безмолвие.

***

      — Снова попросил маму поменять программу званых ужинов, так она обиделась на слово «скучный» и уже третий день со мной не разговаривает! — возмущался Хёнджин, а Феликс вторил:       — А я уже не помню, когда отец говорил мне что-то кроме «не сейчас». Всё сидит перед своим телескопом и чего-то там ждёт. Ну хотя бы ест. И на ноги больше не жалуется…       — Да уж. Эти взрослые…       Хёнджин многозначительно вздохнул и замолк. Они полулежали на широком подоконнике библиотеки. Мягкие лучи, приглушённые листвой за окном, падали на лица и золотили кожу. Из приоткрытой форточки сквозило, и ветер заставлял длинные полупрозрачные шторы медленно танцевать в потоках тёплого воздуха. Было очень хорошо и спокойно, однако минут через десять Феликс тихо, слегка тоскливо окликнул:       — Что ты делаешь?       Он не изменял себе. Если тишина была долгой, юноша непременно спрашивал что-нибудь, будто проверял, что Хёнджин ещё здесь. А он просто любовался чужой еле заметной улыбкой. Когда Феликс выглядел счастливым, ему самому было слишком чудесно — до того безмятежно, что говорить не хотелось.       — Скажи, а тебе снятся сны? — хрипло спросил Хёнджин, чтобы не отвечать на вопрос, и тут же пожалел, что начал именно эту тему.       — Иногда, — Феликс задумался. — Но чаще всего я их забываю. А тебе?       Сожаления принца усилились. В последнее время ему снилось слишком много всякой необъяснимой ерунды. Он не хотел признаваться, но, в конце концов, кому как ни лучшему другу можно было рассказать о своих глупых видениях?       — Да. Очень часто, — ответил Хёнджин. И, погодя, честно добавил: — И обычно они странные.       — В каком плане?       — Ну… Ты только не смейся. Позавчера, например, мне снилось, что ты русал. А я был капитаном корабля, преданным командой и выброшенным в открытое море. Но ты нашëл меня и спас.       — Кажется, Вашей светлости нужно поменьше читать перед сном и больше отдыхать, — хихикнул Феликс.       — Не смешно.       — Смешно, и ты сам это знаешь. Какая из меня русалка? Я даже плавать не умею. И что я вообще делал в этом сне?       — Ты… Я обрывками помню. Кажется, ловил для меня рыбу. И дрался с кальмаром… Или это я уже придумал. Ну, в общем, по итогу ты меня спас. И не русалка, а русал. Весь в чешуе. С длинными зелёными волосами…       — Длинные волосы разве не только девчонки носят? — вставил Феликс, а Хёнджин уже начинал проклинать себя, за то что не удержал язык за зубами.       — Не только девчонки! — рявкнул он. — У меня вот… Не важно! Это просто образ. И вообще, твоя очередь рассказывать. Что тебе снится?       Феликс мгновенно нахмурился и отчего-то стал путаться в словах.       — Не помню. Разное. Не помню. Вроде есть какие-то обрывки в голове, а пересказать не могу.       — Поделись хоть чем-нибудь.       — Как только запомню, ладно? — выдохнул он.       — Ладно, — Хёнджин не стал давить.       Он уселся, упёршись ладонями в подоконник и свесив ноги. Посмотрел на друга сверху вниз, испытывая дурацкое желание наклониться ниже и ближе рассмотреть его серебристые глаза в солнечных лучах. Феликс словно чувствовал этот взгляд и только чуть дëрнул носом, будто спрашивая «что?». Хёнджин снова не ответил, прикусил губу и принялся разглядывать носки своих ботинок, сдерживая рвущиеся из груди вопросы.       «Как он ослеп? Когда? Или, может, он уже родился таким? Стоит спросить его прямо? Или подождать, пока он сам расскажет?»       — Расскажи, что ещё тебе снится? — окликнул Феликс, и Хёнджин обернулся через плечо, находя его лицо. — Я не буду смеяться. Разве что немного поулыбаюсь.       — Можешь даже смеяться, я не обижусь, — хмыкнул принц и вдруг понял, что действительно не расстроится, если Феликсу от его рассказов станет весело.       — Так что ты видишь ночами? — поторопил юноша.       — Да я не то чтобы помню сюжеты, — Хёнджин задумчиво поднял голову к потолку. — Они меняются так странно и хаотично. Например, в один миг я еду по железной дороге и ем сладкую вату, в другой — светловолосая принцесса в лазоревом платье ведёт меня куда-то в лес. Ещё секунда — и над нами с Фелицией грохочет фейерверк.       — Фелицией? — нахмурился Феликс.       — Так её звали. Принцессу.       — А-а-а… — протянул юноша, многозначительно улыбаясь. — Интересное имя.       «Похоже на твоё», — чуть не ляпнул принц, но вовремя закашлялся, поняв что ассоциация была бы странной. Про продолжение сна, в котором они с принцессой долго целовались, Хёнджин тоже умолчал. Зато вспомнил другое интересное видение, в котором они с Феликсом были студентами магической школы, и эту идею они обсуждали почти полчаса.       — Н-да-а-а, — мечтательно тянул Хёнджин, — было бы неплохо вместо философии учить защитные заклинания.       — Или зельеварение, — кивал Феликс. — Думаю, у меня хорошо получалось бы смешивать ингредиенты.       — А ещё можно было бы заставлять вещи летать.       — И летать самому.       — А представь, что была бы такая магия, которая могла брать тебя из одного места и переносить в другое!       — Было бы здорово. Тогда бы я просто появлялся в нужном мне месте и не плутал по дороге.       — Да если бы была магия, то…       Хёнджин собирался сказать, что в таком случае он бы просто исцелил его слепоту, но это желание вдруг показалось каким-то неуместным. Он оборвал фразу на середине и не знал, как закончить. Феликс ждал продолжения, а потом предположил сам:       — То ты бы сделал себе бесконечный запас моих конфет?       — Угу, — выдохнул принц с облегчением, и Феликс снова заулыбался.       Хёнджину стало как-то совсем не по себе. На него вдруг нахлынуло понимание, что Феликс так сросся со своими недугом, что даже в мечтах не думает избавиться от него. Это было… больно, что ли. Его отсутствие надежд. С другой стороны, принц прекрасно понимал, что в реальности вероятность чудесного исцеления так мала, что об этом действительно лучше не задумываться и даже не заговаривать. Хёнджин снова взглянул на лицо Феликса, судя по беззаботному выражению, ещё летающего в магических мирах. Несмотря на умиротворённую картину, в памяти принца вдруг всплыл кошмар, и он снова выпалил, не подумав:       — Как думаешь, если бы мы вдруг стали бессмертными вампирами, то как проводили бы дни?

***

      Уже к середине июня летняя духота начинала утомлять. Хёнджин сидел за столом в столовой и сосредоточенно разглядывал какой-то лист, бездумно запихивая в рот вилку с макаронами. Феликс уже закончил трапезу и только тихонько сидел рядом, старательно вытирая губы и щёки, которые могли запачкаться во время обеда.       — На сегодняшний бал мне снова надеть тот костюм, что ты подарил мне? — спросил он еле слышно, и Хёнджин отозвался, не отрывая взгляда от букв:       — А что, он тебе разонравился? Ты же чудесно выглядишь в нём, но если хочешь, я пришлю тебе что-нибудь другое. С новым модным покроем. Или яркого цвета. Что ты хочешь?       — Ты опять забываешь, что я не способен оценить свой внешний вид. Так что главное, чтобы тебе не было стыдно находиться рядом со мной.       Принц всё-таки поднял глаза от листа и глянул на друга.       — Что за разговоры? Мне не стыдно и никогда не будет, даже если ты голышом на бал заявишься.       — Ну, конечно, — хихикнул Феликс. — Хотел бы я на это «не стыдно» посмотреть.       — Надеюсь, тебе хватит благоразумия всё-таки приодеться сегодня, — сказал Хёнджин серьёзно и снова уткнулся в записи.       — Конечно, хватит. Я ещё не сошёл с ума, чтобы так тебя подставлять. Я просто хотел уточнить, могу ли я надеть что-то из своих вещей? Тот фрак очень жаркий, к концу вечера я в нём наверняка сварюсь.       — А, да? Прости, я что-то не подумал. Конечно, надевай, что тебе по нраву. Или… Давай я всё-таки пришлю тебе что-нибудь подходящее.       Голос его был монотонно-задумчивым, и Феликс не мог не поинтересоваться:       — Ты чем-то занят?       — Да, прости. На вечере будут заморские гости. Я пытаюсь выучить несколько фраз для общения. Отец говорит, что сотрудничать с ними будет очень выгодно, так что нужно не ударить в грязь лицом. Возможно, мне придётся вообще начать учить их язык. Но это просто абракадабра какая-то! «Ихь лиебе дихь». Звучит, как проклятие, а на деле признание в любви. Уму непостижимо.       — Ладно. Тогда я пойду, не буду тебя отвлекать. Встретимся после десерта, да?       — Да. Ладно. Хорошо… Можно, я не буду провожать?       — Можно, — хмыкнул Феликс, поднимаясь. — Уверен, что не потеряюсь.              Принц продолжил сосредоточенно штудировать основные разговорные фразы, даже когда он ушёл. Суть их разговора догнала его намного позже, уже по дороге к покоям. Хёнджин попытался вспомнить, о чём Феликс его просил, и, сообразив, полез в собственный гардероб, чтобы подобрать для друга красивое и лёгкое одеяние, подходящее к жаркому летнему вечеру. Принцу нравилось, как Феликс выглядит в тех вещах, что он дарил. Дорогие ткани на его плечах совершенно стирали разницу их статусов, делали юношу ничуть не хуже любого высокородного графа или даже принца, потому Хёнджин скрупулёзно осматривал свои вешалки и искал что-то особенное. Больше всего, по его мнению, Феликсу шёл белый цвет, потому принц остановил свой выбор на светлой, расшитой кружевными цветами блузе, кремовом жилете и брюкам им в тон. Он позвал коридорного и велел отнести комплект Феликсу, а сам вернулся в комнату, чтобы подобрать наряд уже для себя, но всё никак не мог отделаться от назойливой мысли: «И почему я сам никогда не носил тот костюм?»

***

      Вечер был почти обычным. Принц дежурно озвучил заморским гостям те фразы, что успел выучить, почти ничего не понял из их ответов, но смеялся, судя по их отличному настроению, впопад. Королевская чета же без стеснения пользовалась помощью переводчиков. В остальном всё было привычно: закуски менялись каждые десять минут, оркестр играл знакомые мелодии, а Хёнджин ожидал скорой встречи с Феликсом и уже присматривал, какую бутылку стащить с собой в оранжерею в этот раз, да только вместо десерта концертмейстер вдруг объявил перерыв на игру.       — Игру? — Хёнджин недоверчиво повторил слово вслух и уставился на загадочно улыбающуюся мать. — Какую ещё…       — В честь прибытия заморских гостей весь второй этаж королевской части замка сегодня открыт к посещению. Всё потому, что наступает время пряток! — восклицал распорядитель вечера. — По велению королевы, сегодня наши чудесные десерты получат лишь те, кого ведущие не смогут найти на протяжении пятнадцати минут.       Хёнджин несколько раз моргнул, улавливая смысл объявления. Затем обернулся вокруг своей оси. Нашёл взглядом Феликса. А спустя несколько секунд они уже неслись наверх, пока остальные гости, не привыкшие к разнообразию программы, соображали, что происходит и что им нужно делать.       — Ступеньки. Поворот. Давай-давай, здесь просто прямо. Сюда!       Хёнджин крепко держал Феликса за руку и тащил за собой, предупреждая перед каждым препятствием. Ребёнком он излазил все комнаты этой части замка и мог прятаться от слуг часами, а теперь он бежал и по-детски улыбался, совершенно точно зная, куда они заберутся в этот раз. Огромные часы посередине коридора были самым подходящим местом: никто и никогда не находил его там, потому что мало кто знал, что сзади они полые. Теперь, правда, туда с трудом можно было протиснуться и для двоих было не так много пространства, но слишком воодушевлённый Хёнджин знал, что лучшего места им не найти. Он помог Феликсу забраться внутрь, залез следом сам и затаился.       — Так хочется чужих десертов? — вдруг с неопределённой интонацией спросил юноша, и принц вздрогнул.       — Тш, Феликс! — Хëнджин от неожиданности звука приложил пальцы к чужим губам. А через секунду отнял их и заговорил недовольно. — Ты же выдашь нас голосом!       — Поблизости нет людей. Если кто-то пойдёт, я услышу.       — Они скоро придут. Давай не будем рисковать.       — Как скажешь, — кивнул в темноту Феликс и замолк.       Следующие пять минут они провели в тишине. Стоять смирно не получалось. Носы их ботинок сталкивались, что-то постоянно чесалось, свербило, от соседства их разгорячённых после бега тел в небольшом пространстве быстро стало жарко, и, хотя они даже не касались друг друга, было неудобно. В конце концов Хëнджин не выдержал первым и, выглядывая из укрытия, зашипел:       — Они вообще собираются искать кого-нибудь?!       Сразу после этого вопроса на лестнице послышался шум, затем кто-то поднялся на этаж и, хихикая и перешёптываясь, пробежал мимо. По всему коридору зашуршали шторы. Начали хлопать двери. Заскрипела отодвигаемая мебель. Люди продолжали прибывать и прятаться ещё несколько долгих минут. А затем раздался звук колокольчика, и все шумы вмиг стихли — игроки затаились.       — Трое, — шепнул Феликс, прислушиваясь к далёким шагам у лестницы, и снова замолк.       Хёнджин кивнул и расстегнул ворот рубашки. Ему было душно, но азарт давно забытой игры будоражил кровь и заставлял ощущать ребяческую радость. Он глупо улыбался, когда звук шагов ведущих отдалился. Закусывал губы, чтобы не хихикать, когда то тут, то там раздавались возгласы застигнутых врасплох людей. Прикрывал нос руками, чтобы даже дыханием не выдать своего присутствия. Колокольчик всё звенел, оповещая о найденных игроках, а пойманные проходили мимо часов, негромко обсуждая места, в которых прятались. Хёнджин ликовал, понимая, что их скорее всего так и не найдут.       Когда ведущие в очередной раз прошли к лестнице и стало тихо, принц наконец решил ответить на вопрос друга и радостно зашептал:       — Чужих десертов мне не хочется, я просто люблю вы…       Через мгновение уже Феликс накрыл рот Хёнджина ладонью. Принц затаил дыхание и непонимающе свёл брови. А через секунду услышал сам: по коридору ещё кто-то крался. Спустя несколько мгновений невдалеке от них послышался удивлённый вскрик — нашли того, кто прятался за плотными шторами. А затем снова отзвенел колокольчик.       — Кажется, теперь все. Можно возвращаться, — крикнул один из ведущих другому. И их шаги направились к лестнице, а затем коридор погрузился в тишину.       Феликс только через пару мгновений отдёрнул пальцы от чужих губ и сдавленно вздохнул. Хëнджину не хватало воздуха. Он наконец отвис, проморгался, развернулся к стене и прислушался. На этаже снова никого не было. Спустя пару минут они решились вылезти из своего укрытия и наконец отдышаться. Феликс провёл по вспотевшему лбу рукавом рубашки, простонал: «Как же жарко», — а затем начал стягивать с себя жилет. И Хëнджин мгновенно вспомнил, почему не носил этот комплект: на вешалке все выглядело прилично, на деле же полупрозрачная блуза была слишком откровенной, и кружева её скрывали очертания тела лишь отдалённо. Принц тут же схватился за голову от того, что мог подставить Феликса своим подарком. Он даже представлять не хотел, что было бы, если бы юноша снял жилет там в зале, на виду у всех слуг и придворных, оказавшись почти голым.       «Ну и дурак», — снова думал Хëнджин про себя, пока юноша напротив него оттягивал прилипшую к груди и животу ткань, чтобы хоть немного освежиться.       — Идём за твоим выигрышем? — бесхитростно спросил Феликс, а Хёнджин не знал, что ответить.       Лишь терзал друга виноватым взглядом, не зная, как раскаяться, как намекнуть ему, что жилет стоит надеть обратно. Он даже суть вопроса не сразу понял, а когда понял — запаниковал.       — Нет! Нет, я же говорил, что мне не нужны десерты. Я просто хотел победить. И мы победили.       — М-м.       На лице Феликса промелькнуло сразу несколько эмоций, но он быстро совладал с ними, так что Хёнджин, судорожно соображающий, как лучше действовать дальше, не успел их расшифровать.       — Пойдём сразу в оранжерею? — предложил он, прикинув маршрут, на котором им никто не должен был встретиться. Феликс кивнул, уточняя:       — Хорошо. А алкоголь?       — Давай без него. Я… Очень жарко. Совсем не хочу возвращаться в зал. Там духота, и родители могут поймать меня.       — Ладно, — юноша снова качал головой, — но в таком случае тебе придётся меня отвести, потому что ты утащил меня так быстро, что я даже не успел схватить трость.       — Ну и дурак, — воскликнул вслух Хëнджин, совершенно теряясь. — Прости, я самый настоящий олух. Я сбегаю, как только доберёмся до оранжереи. Прости, пожалуйста. Дурацкая игра…       Феликс ничего не ответил. Лишь тихонько улыбнулся и протянул принцу руку. А когда они направились к оранжерее, почти неслышно выдохнул:       — Зато мы выиграли.       — Только благодаря тебе. И… Феликс, такое дело… — Хёнджин всё же решился раскаяться. — Мне нужно тебе кое-что сказать. Твоя рубашка, она… В общем, я олух в квадрате…

***

      Феликс не обижался за казус с нарядом. Как только Хёнджин честно сказал ему о прозрачной ткани, он просто надел жилет и остаток вечера в оранжерее провёл как ни в чём не бывало, зато принц терзался от своей невнимательности ещё несколько дней после бала. Они снова сидели на подоконнике библиотеки после лекций, но теперь, несмотря на погожую погоду за окном, разговоры выходили какими-то тоскливыми. Даже новый, взятый для чтения приключенческий роман так и покоился где-то под ворохом подушек неначатым.       — Хватит киснуть. Ничего смертельного не произошло, — в очередной раз утешал Феликс, а Хёнджин на это лишь мычал. — И вообще, я хочу, чтобы ты прочитал кое-что и сказал своё мнение.       Юноша вдруг протянул принцу стопку бумаг, подтянул колени к лицу и стеснительно спрятал голову.       — Что это? Это ты написал? — Хëнджин бегло пробежал взглядом по буквам, вмиг оживая. — Про меня?       — Нет, не про тебя! Какой ты всë-таки эгоцентричный!       — Но тут ведь про принца…       — Да все сказки в мире про несчастных принцев и принцесс! Это же не значит… Ай, в общем, это просто сюжет, который пришёл мне в голову! Я не запоминаю снов, но ты просил поделиться. Я решил поделиться придуманной историей. Если листы перепутались, то там в уголке слева должны быть зазубрины. Надо положить в порядке возрастания.       Сперва Хëнджин не понял задумки, а потом до него дошло. Чтобы самому ориентироваться в нумерации, Феликсу приходилось оставлять засечки на листах, ведь нащупать текст на листе он не мог. Хëнджин снова поразился:       — Как же ты писал всё это?       — Так и писал… Сначала придумывал сюжет, потом проговаривал несколько предложений в голове, потом записывал. И ты прости, если где-то ошибки, я решил не исправлять, потому что мог случайно зачеркнуть не то…       — Ты удивительный, знаешь!       От переизбытка чувств Хëнджин вдруг придвинулся и обнял Феликса. Сгрёб в кольцо рук прямо вместе с коленями. И сжал крепко и трепетно, выражая весь свой восторг чужой сообразительности и стараниям. Отлипать не хотелось, но они всё ещё были в библиотеке, и приличия толкали принца разжать хватку, потому он отстранился, кашлянул и начал воодушевлённо, но сбивчиво читать вслух. Феликс время от времени давал комментарии и просил исправлять словосочетания или целые предложения, а когда у Хёнджина закончились исписанные листы, он недоумённо спросил:       — А дальше что?       — Я ещё не дописал.       — Но это не честно! Выходит, теперь я буду мучиться в ожидании.       — Вообще-то это не так просто! Я только над этим сидел всю ночь.       — Прости, я не хотел обесценивать твой труд. Просто мне правда хочется узнать продолжение. Ты ведь уже придумал конец?       — Придумал.       — Тогда расскажи! Как принц вернёт воспоминания любимой?!       Феликс был так доволен неподдельно бурной реакцией, что будто светился от счастья.       — Не всё так просто, — говорил он, задрав нос. — Я ещё много всего интересного задумал. Следующую часть я напишу и покажу тебе завтра.       — Завтра начинаются заседания Совета. Я буду на слушаниях всю неделю.       — Как обычно?       — Да, — расстроенно ворчал Хёнджин. — Но если хочешь, могу возвращаться во дворец вечером.       — Наверное, не нужно. Это ведь неблизкий путь. Оставайся в расположении Коллегии и отдыхай после слушаний, а я за это время напишу побольше глав. Когда вернёшься, прочитаешь всё сразу.       — Ладно. Кстати, про слушания…       В последние дни Хёнджин был подавлен не только из-за глупого случая с блузой. Он давно уже собирался поговорить, но трусил начать разговор. А теперь время до заседаний поджимало, и ему нужно было выговориться и получить хотя бы негласное одобрение Феликса. Принц набрал побольше воздуха в лёгкие, но это отчего-то не помогало успокоиться. Он вновь начинал шепелявить:       — Я должен был сделать это раньше, но почему-то сообразил только сейчас. На этом заседании наверняка будет министр здравоохранения, я пристану к нему и расспрошу, нельзя ли тебе как-то помочь. Вдруг всё-таки найдется лекарство или способ… Тогда мы смогли бы не только болтать в оранжерее, но и вместе смотреть на звёзды и л…       — Зачем ты делаешь всё это? — вдруг перебил Феликс, и голос его был таким сдавленным, что Хёнджин не сразу понял вопрос.       — Что именно?       — Всё. Всё, что ты делаешь для меня. Зачем?       — Потому что я…       Хёнджин отлично знал, что это тёплое чувство в груди называют любовью. Знал и то, что ему стоит аккуратно подбирать слова, чтобы быть понятым правильно, потому он ещё несколько секунд искал подходящие фразы, чтобы остаться предельно честным.       — Ты мой самый дорогой друг, — отозвался принц после паузы, — и я хочу, чтобы тебе было удобно и хорошо. Если я могу сделать что-то для тебя, я делаю. Я делюсь всем. Не только ведь хорошим. Но и переживаниями. Страхами. А если что-то не получается, то и злостью. Всем. Просто так вышло, что в плане благосостояния и связей у меня есть почти неограниченные возможности, вот я и стараюсь ими пользоваться при нужде. Но если бы ты был на моём месте, разве не поступал бы так же?       Феликс отвернулся в противоположную от Хёнджина сторону, хмыкнул и не стал спорить. Лишь виновато добавил, что ингредиенты для конфет снова подошли к концу, на что принц заверил: «Нестрашно». Он знал, что лучше всего в этих сладостях было то, что его дорогой друг продолжал старательно делать их для него одного, а значит, теперь Хёнджин мог ждать сколько угодно.       Он всё-таки отыскал нужную библиотечную книгу, читал её Феликсу допоздна и закончил вечер как обычно на доброй ноте. Однако, возвращаясь в свою спальню, Хёнджин не переставал думать, что именно чувствует к лучшему другу, и мысли его были одновременно слишком тяжёлыми и в то же время безгранично окрыляющими.

***

      На следующий день Хëнджин вместе с отцом снова отправился за город, чтобы участвовать в заседаниях парламента. Прибыв в здание Коллегии, он первым делом разыскал нужного министра и начал расспросы. Его воодушевление быстро иссякло, стоило только седому и умудрённому опытом мужчине сообщить, что современные технологии не позволяют излечить слепоту.       — К сожалению, Ваша светлость, наши инструменты ещё далеки от совершенства. На данном этапе мы можем разве что проводить диагностику и выявлять причину заболеваний глаз, слегка замедлять некоторые из болезней, но на этом, боюсь, всё. У вашего друга наверняка уже зрелая катаракта. В теории мы знаем, что это помутнение хрусталика, но в таком случае может помочь лишь его замена, а таких операций ещё никто не делает. Глаза вообще не подвергаются хирургическому воздействию. В связи с отсутствием очень точных инструментов для работы, именно этот орган невозможно безопасно прооперировать. Несмотря на его важность, он слишком хрупкий и слишком нежный. Поэтому, даже если его наличие кажется чем-то само собой разумеющимся, его стоит беречь, ведь он незаменим…       После этого безрадостного разговора настроение принца упало ниже плинтуса. Вторя его мрачному настрою, погода стала пасмурной, а мир за окнами зала заседаний — блёклым и серым. Принц тосковал и терзался от невозможности что-либо изменить. Последняя фраза министра прочно засела в его голове, только вот на всех монотонных скучных совещаниях думал Хёнджин совсем не о глазах. Он думал о Феликсе.       Феликс был хрупким, нежным и настолько важным, что действительно стал незаменимым. Хёнджин так соскучился по нему уже к концу дня, что, засыпая этим и каждым последующим вечером в неуютной душной комнате здания Коллегии, обнимал подушки и проговаривал события прошедшего дня вслух, представляя рядом своего самого дорогого друга.

***

      За неделю погода стала только хуже: ударили затяжные дожди и небо не переставало быть свинцовым ни на минуту. В расположение дворца Хёнджин вернулся сильно измотанным и расстроенным. Было очень поздно, но тоска по Феликсу будто физически толкала его в башню астрономии. Принцу хотелось просто услышать его голос и увидеться хоть на пару минут, потому сразу с дороги он направился в служебную часть дворца. Он взлетел по лестнице, сделал пару глубоких вдохов, успокаивая сбитое дыхание, затем несмело постучал и тихо спросил в щель двери:       — Феликс. Ты спишь?       Отозвались не сразу. Голос друга почему-то был испуганным и дрожащим.       — Хёнджин?       — Да, это я, — выдохнул принц в предвкушении встречи. — Можно войти?       В комнате что-то зашуршало и, кажется, упало. Хёнджин не понимал, что происходит, но выжидательно сжимал ручку двери.       — У тебя всё хорошо? — забеспокоился он, когда ответа не было слишком долго. Голос Феликса тут же раздался совсем близко за дверью.       — Всё хорошо, — отозвался тот, сдавленно и тяжело дыша. — Только я уже сплю.       — Можно я зайду на минутку?       — Я… Не надо. Нет. Я не одет. Давай увидимся утром, ладно?       Хёнджин растерялся. Хотел сказать, что это ерунда и «чего он там не видел», но странная интонация Феликса вдруг навела его на мысли, что он, должно быть, отвлёк своего друга от чего-то важного.       «А что если Феликс в комнате не один?»       От этой догадки во рту вдруг стало сухо, Хёнджин промычал «ладно» и побежал к себе, сгорая от необъяснимого стыда. И стыд этот не отпускал ни в коридоре, ни в опочивальне, ни — особенно — в собственной ванной.       Принц терзался догадками и, кажется, начинал сходить с ума. Поэтому Феликс больше не пускал его к себе? После того пьяного разговора втайне познакомился с какой-нибудь девушкой, и теперь его комната была открыта только для неё? И они там…       «Да нет же, он не мог не рассказать о таком. Если бы Феликс начал встречаться с кем-то, он бы непременно обсудил это со мной. Значит, он был один. Он точно был один, — уговаривал сам себя Хёнджин. — Но он… просто не был одет. Не был одет… Почему? Сейчас ведь не так жарко… Не может же он… Да почему не может? Все занимаются этим, и Феликс… Феликс тоже…»       Несмотря на прохладу воды в ванной, Хёнджин горел. Горел и зачем-то представлял, как Феликс, лёжа в темноте своей комнаты на подаренных им мягких подушках и пушистых одеялах, ласкает себя. Фантазии свои принц списывал на то, что у него самого больше полугода не было девушки, а ещё — на банальный интерес, но было в этих мыслях и что-то неправильное. Например, едкое, почти осязаемое стремление быть сейчас там, рядом с Феликсом, слушать его тяжёлое дыхание и смотреть, как именно он себя удовлетворяет. А ещё Хёнджина вдруг сотрясло желание сделать ему ещё приятнее, ещё сладостнее.       «Я мог бы показать ему, мог бы поделиться всеми своими открытиями, мог бы сделать ему очень и очень хорошо…»       Хёнджин со стоном открыл глаза и обнаружил свои руки потирающими болезненно напряжённый член. Наверное, в этот миг ему стоило остановиться. Стоило закончить мытьё и улечься спать, а следующим утром написать записку одной из тех благородных девиц, с которыми он иногда неблагородно проводил время, или хотя бы выудить из потайного отсека шкафа альбом с фотографиями нагих девушек в развратных позах. Но он не мог заглушить свои дурные мысли о Феликсе, и его пальцы задвигались сами собой. Хёнджин не мог перестать представлять его, нагого, разнеженного, прикрытого лишь полумраком своей небольшой комнаты, которую принц уже успел позабыть. Он представлял красочно, прекрасно помня, как выглядят его живот и грудь, подчёркнутые тонким светлым кружевом.       Хёнджин представлял, как делает Феликсу приятно медленными движениями своих рук. Представлял, как его тело от касаний дрожит и выгибается. Представлял, как горят щёки под его поцелуями, а шея — под прикосновениями. Он хотел подарить ему что-то такое, чего Феликс никогда не забыл бы. Хотел сделать ему так хорошо и так сладко, чтобы тот мог безоговорочно признать: Хёнджин действительно исполнил его мечту и позволил летать. Хёнджин хотел сделать Феликса счастливым так сильно, что от напряжения невольно закусывал собственное запястье и двигал ладонью по своему члену, представляя, что эти блаженные ощущения он дарит своему самому близкому человеку. Хёнджин представлял под своими руками Феликса до тех пор, пока не кончил прямо в воду, обильно и слишком уж ярко.       И это было совсем… совсем неправильно. Отойдя от оргазма, Хëнджин опомнился. Схватился за голову. Вмиг вылез из осквернённой ванны. Он улёгся в постель, боясь себя и своих мыслей. А ещё — совсем немного ненавидя то, что ему слишком понравилось думать о том, кто так дорог, и ощущать себя таким твёрдым при одной лишь мысли о его удовольствии.       Он придавил свою дурную голову плотной подушкой. Завыл в неё, выплёскивая с криком скопившееся непонимание и растерянность. Спустя время успокоился и перевернулся на живот, твёрдо решив, что может и должен оставить свои фантазии в прошлом. Он уснул, считая произошедший инцидент каким-то сбоем в своей голове, случайной ошибкой, которая точно больше никогда не повторится. А после, проснувшись среди ночи ото сна, в котором нежные руки Феликса гладили его промежность, а губы выцеловывали грудь, довёл себя до оргазма ещё раз, потираясь о мягкие простыни и шепча его имя шёлковым наволочкам.