Временное утешение

— Миш, прости…я…я не могу. Когда она выбирается из его объятий, наконец-то становится легче. Ему нет. Она видит, как его глаза наполняются слезами, когда он всё понимает. Потому что нельзя заставить человека полюбить, когда не любит. Он попытался, а сейчас смотрел на неё и понимал, что сердце крошится от каждого её слова и касания. Она видела, что каждая её фраза уничтожает его понемногу, но не могла больше врать. Хватит. Она и так живёт во лжи последние полгода. Спокойно объясняет ему, что не может, не хочет, что ему будет лучше без неё, нежно касается его щеки. Он, конечно же, кивает на её слова, выдавливает улыбку, которая скорее похожа на оскал, потому что знает, что ему лучше не будет. Ей — да. Когда она выбегает из его квартиры на улицу, ощущает, как лёгкость распространяется по её телу. Оборачивается в последний раз и даже улыбается. Очередная глава её жизни закончена.

***

— Ну ты же не сказала ему этого? Ты же убьёшь его! — Уже убила. Конечно же, она рассказала всё Юлиане. Только попросила никогда больше не сводить её ни с кем. Хватит с неё этих «хороших» парней, которые точно сделают её счастливой. Она и сама пока не знала, что для неё счастье, что она хочет и хочет ли вообще. Всё это было слишком сложно для Кати. Подруга слушала её, подруга хмурилась и нервно скрещивала руки, но в конце концов согласилась с просьбой Пушкарёвой. Ведь Юлиана на самом деле хотела лучшего для своей новой, но быстро полюбившейся подруги. — И что намерена делать? Загул? Катя рассмеялась. Загул? Какие глупости.

***

Они встретились в тот же день. Спасибо Жданову-старшему, потому что так Пушкарёвой не пришлось выдумывать всё самостоятельно. Нуждающаяся женщина — слишком жалкое зрелище, а жалкой она больше не хотела быть никогда. Когда стало понятно, что сегодня ей нужно быть в Zimaletto, Катя сама попросила Юлиану сделать всё, чтобы у всех рты поотваливались, когда увидят её. Юлиана хоть и с радостью согласилась, но всё поглядывала на подругу с осторожностью. Видела, что у Пушкарёвой зрел план, но спрашивать не спешила. Сама всё увидит и поймёт. В конференц-зале было тяжело. По разным причинам: издёвки, выпады в её сторону, которые умело отбивала, шок некоторых членов совета от предложений, а ещё глаза. Его глаза. Которые сверлили, выжигали всю её. Казалось, что сидит не через стол от неё, а позади, касается её рук, ключиц, проводит пальцами по самым чувственным участкам её тела. Она молилась, чтобы её ёрзание на стуле господа приняли за нервы от всей ситуации. И да, она, конечно, нервничала, потому что не каждый день становишься главой огромной компании, но это было не всё. Больше всего её выбивали из равновесия его почти что чёрные глаза, парфюм и пальцы длинные, которые постукивали по столу, а она то и дело на них отвлекалась. Каждый раз вспоминала, что он делал ими, когда они были вместе, и сглатывала появившуюся слюну. Экзекуция закончилась через пару часов, Пушкарёва выдержала, и не такое бывало в её жизни, только отпускать её всё равно не хотели. «Подруги» просили ответов на вопросы в приватной обстановке, и ей пришлось согласиться. Тут было проще сдаться, чем бороться, но всё же сумела попросить их отправиться первыми, а ей сообщить адрес, когда определяться с местом. Катя хотела переодеться и освежиться перед новой битвой, где нужно было быть во все оружии. Он слышал. Он видел. Он знал, что будет делать, потому что когда сидели на совещании, то не отрывал от неё глаз. Сканировал, впитывал, «поедал». Потому что ну как тут не смотреть на неё, когда она снова здесь да ещё и такая, что аж челюсти сводит, а ткань классических брюк натягивается от напряжения. Когда Жданов увидел, что она вышла из здания компании и стояла в ожидании такси, то вдавил педаль газа в пол. Успеть, пока не уехала. Она почти удивилась, когда увидела его притормозившую машину возле неё. Опустил стекло пассажирской двери и улыбнулся. — Подвезти? Катя лишь усмехнулась и забралась к нему в машину. — Я слышал, что у тебя ещё есть планы. Скажешь куда? — Полагаю, что свой адрес ты прекрасно знаешь, не так ли?

***

С того самого дня она часто бывала в его квартире. Вернее, в его постели, потому что дальше кровати у них дело не доходило. Она не позволяла. Стоило Пушкарёвой пересечь порог, она притягивала Жданова в свои объятия и отпускала только в тот момент, когда они оба кончали. Она не хотела слушать его оправданий, ей было плевать на то, что он просил её остаться на пару часов или на всю ночь. Всё, что она хотела от него, — секс, и она его получала. Каждый раз когда он видел, как она наспех одевается, даже не приняв душ, на его сердце появлялась ещё одна трещинка. Таких образовалось уже очень много за все ночи, что они провели. Он знал, что так нельзя, что это неправильно, что всё это какой-то бред, но не мог остановиться. Он знал, что если откажет ей, то она найдёт ему замену, а этого он принять и пережить точно бы не смог. А так она хотя бы в такие моменты была только его. На работе они почти не пересекались, никто бы и не подумал, что между ними что-то есть. Она больше не кидала на Жданова пылкие взгляды, а он перестал её преследовать. Все, кажется, были довольны: и подруга Кати, и Кира. И плевать, что Андрей с ней уже и не был. Она была рада, что он пока ещё никого не нашёл, ведь замену себе она бы вряд ли пережила. И только Жданов знал, что около 8 вечера Катя вновь появится на пороге его квартиры и наполнит его жизнь каким-то смыслом на несколько часов. Это уничтожало его, но он не мог остановиться.

***

В этот раз она собиралась немного дольше, растягивала каждое своё движение. Неужели впервые хотела задержаться? Жданов усмехнулся своим мыслям. Ну, да, конечно. Он всё ещё оставался наивным глупцом, который даже в таких незначительных деталях замечал какие-то знаки, намёки для себя. Будто бы она специально всё это делала, чтобы спровоцировать его на действия. Только голос здравого смысла, который у него всё ещё где-то оставался, скандировал одно и то же: «Она не намекает. Отпусти. Забудь». Жаль, что слушать он его не собирался. Мужчина смотрел на её спину, лежа на простынях их постели. Он всё ещё пах её оргазмом, на подбородке осталась её смазка. А она была далеко, она одевалась и вновь уходила от него. Всё казалось нереальным в этот момент. Ну как так-то? Вот она, его любимая женщина. Вот он, обыкновенный мужчина, который любит, который горит и, кажется, сгорает. Она же… Она никак этого не замечает или попросту не хочет видеть. Она не хочет слушать его, слышать и ждать. Она лишь пачкает его подбородок, оставляет на его теле засосы и следы зубов, а затем так спокойно собирается и исчезает. — Кать. Он не выдерживает и привстаёт. Она не обращает на него никакого внимания. — Кать, я прошу тебя. — Андрей, — она впервые за этот вечер смотрит ему в глаза. И он не может прочитать в них ничего. — Это я тебя прошу. — Ты знаешь, что я хочу тебе сказать? — И это не впервые. Она застёгивает ширинку своих брюк. Ещё пара мгновений, и она будет готова. Вновь выпорхнет из его жизни, оставив без всего. — И сколько так будет продолжаться? Она видела, что Жданов закипал. Она видела это каждый день, когда вот так одевалась и затыкала его. Пока он на входе квартиры пробовал сказать что-то в её рот, пока она бесстыдно целовала его. К её радости надолго его не хватало. Рычал, стонал, шипел, но наконец замолкал и давал ей то, за чем она приходила почти каждый вечер. Катерина помнила тот разговор с Виноградовой и точно была уверена, что не решится на подобное. Она тогда лишь посмеялась с её слов, потому что, ну в какой загул она может пойти? Она же Катя Пушкарёва, такие, как она, в загул не ходят. Такие, как она, сидят дома и пишут в своих дневниках да причитают на страницах, что только мужчинам позволено делать первый, второй и все последующие шаги. Вот только когда она переступила порог конференц-зала и встретилась с его взглядом, поняла, что может. И будет. Когда ехала впервые на такси домой из его квартиры, то чётко поставила для себя границы: никаких разговоров, никаких обещаний, ничего. Она не была готова что-либо выяснять, узнавать, обсуждать. Всё, что она хотела, — забываться в его руках, о которых так долго бредила и мечтала. Позволять ему уносить её в чертоги, где она не могла ничего, кроме как наслаждаться. И пускай это были минуты, этого хватало. Как минимум, для неё. Она видела, как он каждый раз порывается с ней поговорить. Она чувствовала это своим телом: его требовательные взгляды, аккуратные касания. Только каждый раз пресекала, останавливала, обрывала на полувздохе. Каждый раз ей это удавалось, но сегодня всё выглядело так, будто бы Жданов будет идти напролом. Их взгляды встретились. — Тебе надоело? Ему хотелось застонать от бессилия. — Да причём тут это вообще? — Тогда в чём проблема? Она смотрела на него пустым взглядом. Бровь правая изогнута, рука на бедре, а грудь в чёрном бюстгальтере спокойно вздымается. Так и показывает всем видом, что её всё это никак не выбивает из колеи. Только его, а он и поделать с этим ничего не может. — А ты не видишь, Катенька, в чём проблема? Увидел, как почти резануло её это обращение к ней. Ну хоть что-то она чувствовала. Он больше не мог просто сидеть и смотреть на неё. Медленно подошёл, совсем голый перед ней, и даже если бы был полностью одетым, чувствовал бы себя точно так же. Катя сумела справиться с эмоциями в то же мгновение, как только он оказался рядом с ней. Вновь смотрела на него, ожидая, что ещё он скажет. — Кать, я прошу, поговорим. Ну так не может продолжаться дальше. Или тебе достаточно того, что я просто тебя трахаю по вечерам? — Да, мне достаточно. Она было потянулась за рубашкой, но он рванул её за руки, разворачивая к себе. — Я тебе не игрушка, слышишь? — Отпусти, Жданов, мне больно. — Мне тоже больно, только ты не хочешь останавливаться. Продолжаешь вести свою чёртову игру. — Да что ты? — Её взгляд не говорил ни о чём хорошем. Он видел, что буквально каждое его слово очерняло всё, что происходило у них последнее время. — А ты думал, только ты прекрасно умеешь играть в игры? Только тебе позволено быть кукловодом? — Ты мне мстишь, Катенька? Вот так просто мстишь? Он улыбался, только она видела, что в его глазах будто бы собирались слёзы. И она уже не знала, от боли это или злости на неё. Катя выдернула свою руку из его хватки и продолжила одеваться. Андрей молчал и просто смотрел на неё. Она могла бы ответить на его взгляд, но не стала. Побоялась что-то такое увидеть там, что не позволит ей уйти, а уходить нужно было. Ей нужно было бежать. Уже стоя в дверях его спальни, она услышала его голос. — Если ты сейчас переступишь порог моей квартиры и уйдёшь, между нами всё кончено. Когда она окажется за дверями его квартиры, она возьмёт в руки телефон и наберёт номер, который уже давно не набирала просто так. И когда ей ответят, она сквозь слёзы сможет выдавить из себя только одно предложение: — Я, кажется, совершила сейчас самую большую ошибку в жизни.