Птичье молоко

      Они никогда не встречались вживую до этого момента. Бутхилл думал, что Воскресенье высокий. Воскресенье думал, что в Бутхилле не настолько много металла. Ощущается, как не оправдавшее надежд свидание после мэтча в приложении для знакомств. Только их связывают исключительно деловые отношения. Или нет?       — Ты принес конфеты, серьезно?       Воскресенье всегда сдерживает свои эмоции. Едва ли можно прочитать раздражение на его лице, когда он лишь немного поднимает бровь. Необходимость выстраивать все больше связей в большой межгалактической политической игре — это интересно. Разве что участники могут легко поубивать друг друга. Почти как «Монополия». Лучший способ потерять друзей и нажить себе врагов.       С самого детства галовианец ненавидел развивающие игры. Ему хотелось петь и танцевать, как сестра. Рисовать звезды и наряды. Играть в театре, снимать кино, писать любовные романы. Но все его игры и занятия должны были только развивать логику и расширять кругозор. Казалось бы, теперь он взрослый, может творить, что хочет. Только вот уже и не выходит. Обязательства и ответственность заслонили собой все, перемолов личные желания.       — Конфеты, — утвердительно кивнул Бутхилл с беззаботной улыбкой, протягивая упаковку с голубой ленточкой.       — Еще бы цветы принес и… что там дарят на свиданиях? — Воскресенье дернул крылом, но тут же опомнился, смягчая взгляд. — Не важно. Это не свидание. Но встреча конфиденциальная.       Рейнджер так и застыл с протянутой рукой, держа нарядную коробку.       — Ну, возьми!       — Положи где-нибудь на столе. Я посмотрю потом.       — Ну уж нет, — Бутхилл нахмурился и приблизился на шаг, — Это важно. Бери!       Можно было бы подумать, что Воскресенье капризный. Но все было иначе — он параноик, чья жизнь подчинена постоянному сражению со страхом предательства. Нет ли яда? Не появится ли киллер? Не пырнет ли кто-то его ножом прямо в холле отеля? Все эти тени ходили за ним по пятам. Даже в идеальных сладких грезах могут завестись кошмары.       Рейнджер же явно был не из тех, кому можно довериться. Импульсивный, болтливый, вечно потрясающий своим оружием. «Склонен к принятию необдуманных решений и излишнему риску. Особо опасен» — горело красным в его профайле. Воскресенье, конечно же, нашел даже ту информацию, которую очень старались удалить отовсюду.       — Слушай, я не люблю, когда меня заставляют что-то делать. Ни тебе, ни мне не хочется тут находиться. Я просто начну передачу данных через, кхм, твое тело и…       Теперь дернулись оба крыла. Воскресенье в один миг стал похож на грозовую тучу. Золотые глаза блеснули не по-доброму. Он позволил себе даже повысить голос:       — «Птичье молоко»? Тебе кажется это смешным?       — Всегда было интересно, где берут молоко у птиц. — Бутхилл издал сдавленный смешок.       — С меня хватит, я напишу, чтобы прислали кого-то другого.       Пальцы Воскресенья начали порхать над клавиатурой смартфона, но не успел он отправить сообщение, как Бутхилл ответил:       — А кого они еще должны прислать по-твоему? Только у меня тело — это огромная флешка, чтобы передать секретные данные безопасно.       — Хорошо, — почти прошипел Воскресенье, но снова опомнился, натягивал маску вежливости, — Попрошу впредь не шутить подобным образом. И не дарить мне ничего.       — Да, да, я понял, что прое…— Бутхилл скривился, слово как будто обожгло язык и застряло в горле, — допустил оплошность.       Выглядел он почти виноватым, если бы не эта его улыбочка, по которой и не понять, что у рейнджера на уме. Хочет он пристрелить Воскресенье во сне или сделать что-то куда более извращенное?       Шнур тянулся от серебристой коробочки, одного из физических хранилищ данных Семьи, к бедру Бутхилла, где очень кстати имелся разъем. Очистка и передача данных шла медленно, но Воскресенье сидел рядом, наблюдая за несомненно очень увлекательным мигающим индикатором. Рейнджер же насвистывал какую-то популярную песенку. Мотив казался галовианцу знакомым, пока он не понял — это же песня Зарянки. Та самая, под которую девочки любят снимать короткие ролики с танцами и липсинком. Крутости Бутхилла это ничуть не убавило, раздражение все еще сквозило в воздухе, но стена между ними, возможно, могла дать наконец трещину.       — Хотел спросить чувствуешь ли ты что-то? — осторожно произнес Воскресенье и, не дожидаясь ответа, задал еще вопрос, — Можно потрогать?       Тонкие пальцы замерли над металлической рукой.       — Не-а, ничего! Трогай сколько хочешь!       Постучав себя по прессу с не самым приятным звуком, Бутхилл рассмеялся, а затем вдруг выдал неожиданный факт:       — А ты знаешь, что то, что мы считаем запахом железа на самом деле запах кожи при соприкосновении с металлом?       Воскресенье водил кончиками пальцев по причудливым механическим частям. Осознание, что Бутхилл выглядит очень даже живым, не таким, как эрудроиды, без зловещего эффекта, только усиливало интерес. Раздражение покидало его, хотя конфеты с дурацким названием все стояли перед глазами. От этого «птичьего молока» было почему-то совсем немного стыдно и неловко.       — Мне иногда жаль, что я не могу ощутить многих вещей.       С тихим жужжанием рейнджер согнул и разогнул пальцы, изображая, как гладит что-то.       — Разве у тебя нет какой-то программы, влияющей на тактильные ощущения?       — Она слишком несовершенная, — отмахнулся Бутхилл, — И нельзя установить контроль для сражений. Да и ощущения не те.       — А на лице как?       — Ну с этим все по-старому. Лицо как лицо. Разве что очень симпатичное. Что, нравится?       От закатывания глаз Воскресенье воздержался, но посмотрел на Бутхилла очень выразительно. Настолько, что рейнджер беспокойно заерзал на диване.       Серебряная коробочка издала спасительный писк, оповещая, что загрузка завершена. Галовианец стал отсоединять шнур.       — Мягкие, — мечтательно прокомментировал Бутхилл.       — Что, прости?       — Твои крылья мягкие.       Воскресенье и сам не заметил как коснулся крылом щеки рейнджера, доставая провод. Место расположения порта итак вызывало неловкость, хотя очевидно, что с наибольшей вероятность под брюками у Бутхилла была просто металлическая пластина, а не чудеса эротической инженерии. Но все это смущало и раздражало. Хотя и раздражение то было скорее от того, что Воскресенью было непривычно что-то подобное чувствовать. Бутхилл одновременно выводил из себя и жутко притягивал. Он был таким человечным, живым, но при этом слишком сильно отличался от обычных людей и других гуманоидов из плоти и крови.       — Прикоснись еще раз, ангелочек, вдруг мы больше никогда не встретимся. Я тогда умру счастливым.       Бутхилл вгрызался острыми зубами в личное пространство галовианца, но тот даже не морщил уже свой красивый нос. Все еще игра. Теперь то уже интересно, а куда все идет?       Приблизившись обратно, Воскресенье дернул крылом, мягко проводя перьями по выступающей скуле и виску. Если бы Бутхилл мог, он бы почувствовал, как по телу бегут мурашки, но это было недоступно ему. Только губы растянулись в блаженной улыбке. Перья ничем не пахли, но в волосах Воскресенья вился едва заметный аромат лаванды. Парфюмов он избегал, предпочитая чистоту. Весь галовианский принц казался воплощением чистоты. Для всех, кроме ограниченного круга лиц, хорошо представляющих, сколько крови на этих красивых белых руках. Но даже зная правду, Бутхилл ощутил вдруг что-то давно забытое. Нежность? Бережность? Ласку?       — Ну раз это твое последнее желание, тогда можно и пойти навстречу, — шепот Воскресенья касался самого уха Бутхилла, — Руки убери.       Наваждение мигом улетучилось. Бутхилл отдернул свои металлические конечности, почти оказавшиеся едва ли не пониже спины Воскресенья. Хотел бы он оценить, что скрывается за этой строгой формальной одеждой. Какой-то простор для фантазии давал разве что модный ремешок на бедре. Да только киборгу все равно даже не подрочить на это. А хоть сколько-то провокационных фотографий с пернатым семейством не было. Бутхилл проверил. Трижды.       На лицо Воскресенья вернулась вежливая едва заметная улыбка. Он выпрямил спину, расправил крылышки и натянул перчатки на руки.       — Больше не буду задерживать.       Бутхилл фыркнул и отбросил свои длинные, очевидно жутко непрактичные при его работе, волосы за спину. Он выглядел вызывающе, хищно. У животных частенько бывает яркая окраска, оповещающая о том, что они ядовиты. Но даже его звериный оскал не мог обмануть Воскресенье. Отнюдь не Бутхилл был тут самым большим хищником.   ***       Вспомнив про запах металла, Воскресенье понюхал свои пальцы. Нет. Металл, из которого было сделано тело Бутхилла не пах. Но ощущение испещренной царапинами холодной поверхности все еще оставалось на подушечках. Это было странным для Воскресенья. Обычно он бросался сразу же мыть руки и выбрасывал перчатки, меняя по нескольку пар за день. Но Бутхилл, несмотря на его дурацкую шутку и вызывающее поведение, грязным не казался. Напротив. Воскресенье, даже зная каких размеров у рейнджера за спиной персональное кладбище, думал, что тот куда чище и честнее многих.       Конфеты с дурацким названием лежали на письменном столе. Галовианец взял одну, хотя обычно старался избегать сладкого. Слишком уж часто в детстве и юности ему говорили, что он полноват. Но под молочным шоколадом была нежная начинка, которая почти таяла на языке. Воскресенье прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.