Evolution is spelt with an R

Уважаемый Сириус Орион Блэк, Мы рады сообщить, что Ваше участие в Целительской и Медимагической программе Святого Мунго одобрено. Участие считается одобренным при условии, что информация, которую Вы указали в Вашей заявке, является достоверной и полной, что все юридические требования соблюдены и что все необходимые документы для зачисления направлены в Отдел работы со студентами не позднее 25-го августа. Первый семестр начнется 1-го сентября. Пожалуйста, ознакомьтесь со списком документов ниже. Если у Вас остались какие-либо вопросы касательно участия или зачисления, свяжитесь с нами. С наилучшими пожеланиями, Огастус Пай Отдел работы со студентами Больница магических болезней и травм Святого Мунго Сириус сжимает свиток пергамента в руках, а его щеки начинают болеть от улыбки, которая появилась на его лице, как только он прочел первую строчку. Джеймс сидит напротив него на полу их новой гостиной, его очки сползают с носа, пока он в сотый раз перечитывает идентичное письмо. У них все еще нет мебели, на которой можно сидеть, но Джеймс нашел где-то огромный антикварный кофейный столик с ножками, которые выглядели как львиные лапы — разумеется, он был им нужен. Они как раз завтракали, когда совы принесли письма о зачислении. — Нас взяли, — говорит Сириус, и его голос надламывается так, как не надламывался лет с шестнадцати. — Джейми, нас взяли! Джеймс кидает пергамент на стол, чуть ли не сбивая кофейную кружку, и драматично падает на спину, заставляя половицы под ним заскрипеть. — Мы смогли! Они подали заявки в конце июля, обрадовавшись тому, что требования к целительским и аврорским курсам были практически идентичны. Сириус бы сошел с ума, если бы ему пришлось сдать хоть еще один ТРИТОН. И все же много кто подал заявку, и тот факт, что их оценки соответствовали требованиям, еще не значил, что их зачислят. Сириусу даже начали сниться кошмары о том, что ему отказывают, а Джеймсу — нет, и он не знал, что было хуже: то, что его не взяли, или то, что Джеймса взяли, а его нет. Но, к счастью, сейчас это было уже не важно. Джеймс внезапно вскакивает на ноги с совершенно безумным выражением. — Мне надо рассказать Лили! — вскрикивает он. Сириус смеется и кивает. — Передавай ей привет. Джеймс выбегает из гостиной так быстро, что он почти что поскальзывается, сворачивая за угол к лестнице, и Сириус трясется от смеха, наблюдая за ним. Лили, наверное, будет на седьмом небе от счастья — она всегда считала, что аврорство рано или поздно убьет их. Довольно вздохнув, Сириус снова перечитывает письмо, допивает кофе, немного морщась от вкуса. Они так и не поняли, как варить его так, чтобы он не отдавал горелыми носками. Может, ему стоит рассказать Ремусу? Они все-таки встречались, люди так делали, да? Делились такими новостями со своими половинками? Сириус дважды касается амулета и даже не успевает отнести кружку на кухню, когда он нагревается. — Сохатый, я ушел! — кричит Сириус наверх, прежде чем аппарировать. Сириус сразу удивляется яркому солнечному свету. Он думал, что Ремус будет в своей комнате или хотя бы в госпитале, но они где-то в парке. Ремус сидит на какой-то лестнице, оперевшись локтями на ступени позади себя, вытянув ноги и подставив лицо солнцу, как разленившийся кот. От легкого ветра пару прядей падают Сириусу на глаза, а листья на деревьях тихо шуршат. Повсюду лежит пух, он скапливается в уголках гравийных дорожек, летает в воздухе. Пахнет скошенной травой и сладкой ватой, где-то вдалеке кричат и смеются дети. Ремус с прищуром смотрит на него, приоткрыв один ярко-оранжевый глаз, и улыбается. — Привет, щеночек. Сириус оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видел, как он появился из ниоткуда, и садится возле Ремуса, отзеркаливая его позу. На улице тепло, но еще не слишком жарко, и Сириус счастливо вздыхает. — Привет. Нежишься под солнцем, а? Он скорее чувствует, а не слышит, как Ремус хмыкает, слегка прижимаясь к нему плечом. — Добираю витамин Д, — со слышимой улыбкой соглашается Ремус. — Надо было уйти ненадолго. Сириус поворачивает голову и с улыбкой разглядывает его профиль. За волосы зацепилось пару пушинок, и Сириус почти протягивает руку, чтобы убрать их, но передумывает, решая, что это мило. — Что не так? Ремус пожимает плечами и вздыхает. — Ничего. У нас новенькие после луны. Там… — Он замолкает, ища подходящее слово. — Громко. И беспокойно. Сириус знал, что стая постоянно искала обращенных оборотней и предлагала им присоединиться, но все равно чувствует укол грусти. Еще больше перевернутых жизней из-за беспечных жертв Фенрира, наверное, и еще больше мертвых. — Я так полагаю, они не слишком хорошо это восприняли? — с сочувствием спрашивает Сириус. Ремус искоса смотрит на него с каким-то раздражением. — А ты бы как воспринял? Сириус проводит рукой по его спине, но когда Ремус никак не реагирует, то убирает ладонь, кладя ее на теплую ступеньку. — Я не хотел показаться равнодушным, — извиняющимся тоном говорит он. Очевидно, что тема раздражает Ремуса сильнее, чем он думал. — Это маглы, Сириус, — говорит Ремус, отворачиваясь. — Они и понятия не имеют, что с ними произошло. Они не верят в то, что с ними произошло. И это самое опасное. Сириус пытается представить себя на их месте и попросту не может. Не потому что он не может представить себя оборотнем, а потому что он не может представить жизни без магии, без знания ее существования и истории. Отрицание, однако, кажется достаточно понятным. — И что вы делаете, когда они отказываются слушать? — с любопытством спрашивает Сириус. Ремус невесело усмехается. — Мы пытаемся столько, сколько потребуется. Это изматывает и ранит. — Ты тоже в этом участвуешь? — Сириус хмурится, слыша печаль в его голосе. — Конечно, я один из самых старых членов, я здесь с самого начала, — объясняет он. — Я знаю, как все проходит. Как они реагируют, что говорят, как ведут себя, когда ты рассказываешь им. — Он закусывает губу, прежде чем продолжить. — Со временем лучше не становится. — Это как врачи сообщают плохие новости? — предлагает Сириус. Ремус качает головой. — Врачей не винят в том, что у них плохие новости. Кровь Сириуса стынет в жилах. Внезапно все начинает иметь смысл — дело не только в том, что им нужно выдержать тяжелые разговоры и убедить людей. Сириус думает обо всем, что Ремус, наверное, слышит от только обращенных оборотней-маглов, и чувствует себя беспомощным. — Но ведь не ты же их обратил, — возражает Сириус, устало потирая бровь. — Да, — легко соглашается Ремус. — Но это не важно. Для них мы все кровожадные чудовища, разрушившие их жизнь. — Мне жаль, — бормочет Сириус. — Я не знал, что все так плохо. Ремус открывает один глаз, чтобы посмотреть на него, и кивает, принимая извинение. — Все хорошо. Я справляюсь. По большей части, — добавляет он с самоуничижительной улыбкой. — Иногда всего становится слишком много. Если даже хладнокровному Ремусу приходится бежать оттуда, то все, наверное, действительно плохо. Сириус чувствует странную смесь жалости к тем людям и горячую, обжигающую злость из-за того, как они обращаются со стаей — с единственными, которым правда не плевать на то, что с ними произошло. Не похоже на то, что Министерство или магловское правительство очень уж хотят разобраться с этой проблемой, разве что устранить их всех. Но, может, они еще не смотрели на это с такой стороны. — Ну, ты не кровожадное чудовище или как они там тебя называют. И ты не виноват. И если уж на то пошло, то они должны быть благодарны, что ты им помогаешь, — говорит Сириус, ощущая странную позабавленность тем фактом, что он озвучивает очевидные факты. И все равно ему кажется, что Ремусу нужно услышать это от кого-то еще. — Я знаю, — просто говорит он и поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Это… Здорово, что ты тоже знаешь. Сириус игриво пихает его ногу. — Конечно, знаю. А ты сомневался? Ремус невнятно пожимает плечами. — Не знаю… Иногда я забываю, что ты не один из нас, а иногда это… до жути очевидно. — Он пододвигает руку к ладони Сириуса, лежащей на ступеньке, и осторожно переплетает их мизинцы. — Я думаю, что все еще жду, что ты поймешь, кто мы такие, и сбежишь. — Тогда ты совсем меня не знаешь, — говорит Сириус и смеется. Ремус же не смеется. — Я и правда не знаю, — серьезно говорит он. Сириус понимает, объективно, что он прав. Что они познакомились всего месяц назад. Но ему все равно больно слышать эти слова из уст Ремуса, больно знать, что он все равно думает, что Сириус бросит его из-за его состояния. — Ну, я никуда не собираюсь, так что у тебя есть все время мира, чтобы узнать меня, — наконец говорит Сириус и надеется, что его волнение не отразилось в голосе. — Ты никогда не говоришь о себе, — продолжает Ремус. — Ты бы рассказал мне о своих родителях, если бы м… Если бы Альфа не спросил? Сириус прикрывает глаза и борется с тяжелым чувством, которое возникает каждый раз, когда кто-то упоминает Блэков. Разумеется, Ремус уцепился за его слова об отлучении от рода. И не то чтобы Сириус боится говорить об этом или стыдится этого. Дело в том, что он бы скорее притворился, что всего этого не было, что у него было обычное, нормальное детство — без постоянных криков, разговоров о превосходстве чистой крови и висящих на стенах головах эльфов. Что он не чувствовал себя всю свою жизнь каким-то разочарованием. Что он не бросил своего младшего брата в этом аду совсем одного. — Наверное, рассказал бы, — осторожно говорит Сириус. — Если бы ты спросил. — Я не хочу вытягивать из тебя все, — тихо отвечает Ремус. — Мне бы больше понравилось, если бы ты сам захотел поделиться такими вещами со мной. Сириус понимает, о чем он, но он не имел в виду, что он не хочет рассказывать об этом конкретно Ремусу. Он никогда не говорит о своей семье, даже с Джеймсом и Питером, если у него получается. Его друзья давно смирились с этим и перестали задавать вопросы. Но Ремус заслуживает знать — это, в конце концов, важная часть того, кто такой Сириус. Или, скорее, кем он стал. — Ты, наверное, уже понял, что я родом из старой, состоятельной семьи, — начинает Сириус, видя краем глаза, как Ремус полностью поворачивается к нему, подтягивая колени к груди и складывая на них руки. — Если бы у волшебников была знать, то Блэки были бы на ее вершине. Ты знаешь, как нас учили представляться? — Сириус горько улыбается. — Сириус Орион Блэк из древнейшего и благороднейшего дома Блэков. — Ты шутишь, — говорит Ремус, поднимая брови. — Если бы, — со вздохом качает головой Сириус. — Блэки — самые фанатичные, старомодные темные волшебники во всей Британии. Поэтому Лайалл так себя повел — и я не виню его, он имел полное право думать обо мне самое худшее. Ремус издает раздраженный звук и хмурится. — Нет, не имел, — сурово отвечает он. — Он понятия не имел, кто ты такой, и он знал, что ты значишь для меня. Это было совсем не обязательно. Сириус улыбается. — И что же я значу для тебя, любовь моя? — Ой, иди нахуй, — смеется Ремус, потирая раскрасневшиеся щеки. Сириус очень хочет поцеловать его прямо сейчас, но сначала ему надо закончить рассказ, чтобы больше ему никогда не пришлось говорить об этом. — В любом случае. Расти там было не особо весело. — Это, наверное, преуменьшение века. — Я никогда не был хорош в том, чтобы следовать правилам или вести себя так, как ожидалось от их маленького чистокровного наследника. Было много ссор. Ремус снова хмурится, и Сириус чувствует его обжигающий взгляд на себе, но не может заставить себя посмотреть ему в глаза. Легче не смотреть. Сириус не хотел видеть разочарование на его лице. — Ссор? — спрашивает Ремус. — Они… они делали тебе больно? Сириус слегка морщится. — Конкретизируй, — бормочет он. — Если ты о физическом насилии, то нет. Мои родители считали себя выше этого. Скорее… психологическое. Крики, манипуляции, угрозы, оскорбления. Ты понимаешь, о чем я. — Звучит ужасно, — говорит Ремус. — Мне жаль. Честно говоря, Сириус уже устал слышать, как люди жалеют его за вещи, которые они не делали и на которые они не могли повлиять. Поэтому Сириус игнорирует Ремуса, продолжая. — Когда я признался им в том, что я гей, все стало гораздо хуже. Они хотели забрать меня из школы, оградить, как они сказали, от плохого влияния. В действительности же они хотели как можно скорее поженить меня, заставить меня выполнить долг и продолжить род. — Поженить? — возмущенно спрашивает Ремус. — Как это вообще работает? Сейчас же семидесятые, бога ради! Сириус усмехается, видя его реакцию. Если бы он только знал, кто должен был стать его женой… Может, это история для другого раза. Сириус всерьез думает, что заводить разговор о кровосмешении сегодня точно будет лишним. — Я так же сказал, — соглашается Сириус. — Я отказался, и они пригрозили отлучить меня от рода. Думаю, они не слишком хорошо знали меня, раз решили, что для меня это станет чем-то, кроме возможности вырваться оттуда. Какое-то время Ремус молчит. — Сколько тебе было? — Шестнадцать, — вздыхает Сириус. — Я остался у родителей Джеймса. Мы уже давно дружили, и я все равно проводил с ними почти все каникулы, так что разница была практически незаметной. — Очень мило с их стороны, — по-доброму говорит Ремус. — То есть теперь ты живешь с семьей Джеймса? Сириус оборачивается на него и ухмыляется. — Больше нет, — говорит он. — Вообще-то, мы съехали где-то неделю назад. Теперь у нас свое жилье в Лондоне. Ремус удивленно выгибает бровь и улыбается. — Правда? Ты ничего не сказал. — Я лучше покажу, — отвечает Сириус и встает. — Хочешь посмотреть? — Конечно, — с легкостью соглашается Ремус и тоже встает. — Где это? Сириус улыбается и обвивает его талию рукой. — Не переживай, я тебя отведу. Держись крепко! Он не дает Ремусу возможности осмыслить все и просто касается палочки, разворачиваясь на пятках и аппарируя их из парка. Секунду спустя они уже стоят в коридоре, и Ремус опасно покачивается на ногах, чуть ли не падая на пол и не утягивая за собой Сириуса. — Блять! — сбивчиво вскрикивает он, цепляясь за плечо Сириус. — Какого черта это вообще было? Сириус улыбается, держа его покрепче. — Магия, — заговорщически шепчет он и усмехается, видя раздражение Ремуса. — Порядок? — Меня как будто в трубочку пропихнули, — бормочет Ремус и вздыхает, качая головой. — О, да, — извиняющимся тоном отвечает Сириус. — Поначалу странно, но ты быстро привыкнешь. Ремус отпускает его и делает шаг назад, проводя рукой по коротким волосам. — Не уверен, что мне хочется повторений, — уперто говорит он, оглядываясь по сторонам. — Это твой новый дом? Сириус кивает и пытается увидеть это место глазами Ремуса. В коридоре все еще по большей части пусто, если не считать кучи пока что нераспакованных коробок из-за того, что им негде хранить вещи. И стены не покрашены, потому что они решили сначала сосредоточиться на комнатах. Только Сириус хочет сказать что-то, как сверху раздаются шаги и с лестницы выглядывает Джеймс, крича: — Бродяга, ты? Ты видел мои… — Он замирает на краю лестницы, замечая Ремуса, и вопросительно смотрит на Сириуса, прежде чем до него доходит, и он улыбается. — О, привет! А ты, наверное, Ремус! Ремус с вежливой улыбкой кивает. — А ты… Джеймс? Питер? — Джеймс, — отвечает он, спускаясь, чтобы пожать Ремусу руку. — Питер куда-то ушел, понятия не имею, где он проводит большую часть времени, но я уверен, что он вернется вечером. — Приятно познакомиться, Джеймс, — говорит Ремус. — Давно пора, — с шальной улыбкой заявляет Джеймс. — Этот постоянно говорит о тебе. Здорово соединить наконец лицо и имя. Ремус позабавленно косится на Сириуса. — Прям постоянно? — Да. Меня уже почти тошнит, — тянет он, мастерски уворачиваясь от пинка Сириуса. — Без обид. — И не думал, — успокаивает его Ремус. — Так вы теперь втроем живете вместе? — А когда не жили? — риторически спрашивает Джеймс, подмигивая Сириусу. — Ладно, парни, оставлю вас. Я все равно собирался отправить письмо. Он проходит мимо них к двери, взъерошивая по пути волосы Сириусу, и секундой спустя на заднем дворе раздается треск аппарации. Они еще не перевезли сову Джеймса в новый дом, решив, что им надо освоиться, прежде чем приносить сюда животных. Ну и огромная сова, живущая на заднем дворе магловского дома, выглядела бы несколько подозрительно. — А он… неплох, — задумчиво говорит Ремус. Сириус фыркает от смеха. — Это не звучало слишком убедительно. Ремус криво улыбается и качает головой. — Нет-нет! Просто я представлял его по-другому. Сириус с любопытством наклоняет голову. — А как? — Менее… накачанным, наверное? — признается Ремус и закатывает глаза, видя, как это веселит Сириуса. — Ладно, забей. Джеймс и правда достаточно подтянут — всегда таким был из-за того, что всю жизнь играл в квиддич и не заботился ни о чем другом, но пубертат ударил по нему на пятом курсе как самый настоящий бладжер. Он перестал быть ловцом — слишком большой и тяжелый, — но стал загонщиком, а год спустя — и капитаном Гриффиндорской команды. — Видел бы ты его, когда ему было одиннадцать, — с улыбкой говорит Сириус. — Малюсенький, тонюсенький, самый настоящий дрищ. Когда только увидел его в поезде, то сразу спросил, как ему удалось пробраться в Хогвартс Экспресс. Я серьезно думал, что это чей-то младший брат. Ремус улыбается. — Мне интересно, каким ты был в одиннадцать. — Примерно таким же, — пожимает плечами Сириус. — Менее крутым, очевидно. — Очевидно, — передразнивает его Ремус, без труда ловя локоть Сириуса до того, как он успевает столкнуться с ребрами. — Тебе бы стоило уже запомнить, щеночек, что я быстрее и сильнее тебя. Он с улыбкой прижимает Сириуса к стене, и Сириус фыркает, стараясь не показывать, как сильно ему это нравится. — Никогда не перестану пытаться. — Пожалуйста, не переставай, — бормочет Ремус и целует его, задирая голову Сириуса вверх двумя пальцами за подбородок. Поцелуй нежный и медленный, как касание перышка, и Сириус тает. Проходит пару секунд, но ему кажется, что больше, целая вечность, спустя которую они отстраняются друг от друга. Сириус смотрит Ремусу в глаза, и его грудь знакомо сжимается, как будто ему надо откашляться, но вместо воздуха из легких выйдут все его секреты. Сириус прикрывает глаза, боясь того, что он может сделать, если Ремус продолжит смотреть на него вот так. — Давай устрою тебе экскурсию, — предлагает он, и его голос кажется ему чужим. — Веди, — говорит Ремус, отшагивая и создавая между ними такое нужное расстояние. Дом все еще выглядит ужасно несмотря на все чистящие заклинания, которыми они воспользовались, чтобы сделать его более презентабельным. Но он больше не выглядит заброшенным, и это, наверное, лучший исход. Ремус никак не комментирует состояние дома, его слишком увлекает то, как львино-кофейный столик мурчит и ерзает, стоит им зайти в гостиную. Он внимательно слушает, как Сириус второпях рассказывает о том, что надо подсоединить камин к сети, и улыбается, видя пустую кухню. — У нас всего две кружки, — гордо говорит Сириус, словно это достижение, а не показатель их незрелости, — так что пьем по очереди. — Меньше мыть, — соглашается Ремус. Кухонную мебель подарили Эвансы — новехонькую магловскую штуку с блестящими светло-зелеными столешницами и оранжевыми дверцами. Питер где-то достал маленький стол, Сириус подозревает, что он нашел его на улице. Стульев нет. — Вам бы сидеть на чем-то, — говорит Ремус. Сириус закатывает глаза. — Знаешь что, я не делаю ничего «на отвали», понятно? — тянет он. — Этот дом — дом абсолютов. Ты либо в вертикальном, либо в горизонтальном положении. Третьего не дано. — Ты слишком нестандартен для человека, который утверждает, что он прямолинеен, — говорит Ремус, шутливо пихая Сириуса в плечо, пока они идут наверх. — Ха! — вскрикивает Сириус. — Слабовато, но я начислю тебе утешительные очки за попытку. Ремус фыркает, но не спорит. Сейчас он кажется расслабленным, не таким грустным, как когда Сириус только аппарировал к нему. Его слова все еще эхом раздаются в голове Сириуса, о том, как он никогда не говорит о себе, и теперь Сириус чувствует себя виноватым. Не то чтобы он пытается не сболтнуть лишнего или сойти за загадочного — он просто хотел бы слушать, как Ремус говорил о себе, о том, что им движет, что он чувствует. Сириус думает, что он мог бы слушать его днями, и он бы не устал, но отношения это ведь не улица с односторонним движением, да? Хоть у Сириуса уже и были отношения раньше, он вообще не считает себя опытным в таких вопросах. Ему никогда не приходилось делиться таким количеством информации с кем-либо — они и так были в Хогвартсе, так еще и репутация Мародеров говорила сама за себя. Все знали, кто такой Сириус, какой он, чем он занят. Или все думали, что знают, и не удосуживались спрашивать. — Это комнаты Джеймса и Питера, — говорит Сириус, показывая на две двери в конце коридора. — А это моя. Сириус открывает дверь, позволяя Ремусу войти первым. Его комната крошечная, даже меньше спальни Ремуса, совсем не похожая на ту, что была у него на Гриммо. Собственно, поэтому она ему и нравится. Тут помещается кровать, которой у него пока нет, но зато есть матрас в углу. У подножья матраса шкаф, разделяющий комнату надвое — Джеймс как-то перетащил его из дома родителей сюда. Напротив место для стола, хотя сейчас там стоят коробки, которые Сириус еще не успел разобрать. Наверное, он смог бы еще уместить комод или книжную полку, но это может подождать. — Уютно, — говорит Ремус, с улыбкой оглядываясь по сторонам. Это звучит совершенно искренне, и Сириус кивает. — Мне еще много чего нужно, — признается Сириус. — Но у меня есть где спать, готовить и работающий душ. А это, прошу заметить, было не самым легким достижением. Видел бы ты это место до того, как мы его переделали. Ужасно. — Должен сказать, что я ожидал чего-то более… — Ремус взмахивает рукой, снова вертя головой из стороны в сторону, — грандиозного. Сириус фыркает от смеха. — Да. К сожалению, Букингемский дворец уже занят. Ремус бросает на него радостный взгляд. Сириус счастливо улыбается. Тот факт, что Ремус здесь, в его комнате, заставляет Сириуса чувствовать себя в десять раз лучше. Но Сириус, наверное, сказал бы, что везде, где Ремус, хорошо. — Мне нравится, — решает Ремус. — Стой, зацени! — Сириус подходит ближе к Ремусу, почти вплотную, и взмахивает палочкой, заставляя окна перестать пропускать свет. — Посмотри наверх. В комнате темно, и Сириус не видит выражения лица Ремуса, но он слышит тихий вздох и улыбается. Это не сравнится с зачарованным потолком в Большом зале, но Джеймс вообще-то был лучшим на курсе по Чарам и обожал этим выпендриваться. Над ними низкий потолок мерцает звездным небом. Не настоящее небо, и погоду не показывает, но отображает местоположение созвездий в реальном времени. — Вау, — впечатленно выдыхает Ремус. — Очень круто! Сириус улыбается и проводит рукой по плечу Ремуса, чувствуя под пальцами мягкую ткань футболки. — Всегда любил астрономию, — признается он, не в силах сдержать грусти в голосе. — Одна из немногих вещей, которая досталась мне от семьи и которую я забрал с собой. Почти всех нас зовут в честь звезд или созвездий. Ремус тепло хмыкает, оборачивая руку вокруг талии Сириуса. — Имена важны, — серьезно говорит он. — Как думаешь, ты можешь превращаться в собаку, потому что тебя назвали в честь Собачьей звезды? Это, на самом деле, отличный вопрос. Сириус задумчиво закусывает губу. — Говорят, что твое анимагическое обличье, ровно как и твой патронус, отображает твой характер. Но я думаю, что это скорее о том, с чем ты на бессознательном уровне ассоциируешь себя. — Хочешь сказать, что ты из-за имени ассоциировал себя с собакой? — уточняет Ремус. — Я как бы всегда видел себя отчасти именно так, — признает Сириус. — Думаю, если бы меня звали по-другому, то и анимагическая форма у меня была бы другой. Ремус притягивает его ближе, касаясь губами лба, и Сириус понимает, что пока он думал, что Ремус все это время смотрел на небо, Ремус в действительности смотрел на него. — Тебе подходит, — бормочет он. — Боюсь, что в противном случае мы бы не познакомились. Он, наверное, прав. Сириус знает, что в том, что Ремус спас его тогда в июле, не было ничего личного, никакой любви с первого взгляда, но ему все равно не сильно нравится думать о том, чтобы бы с ним было, не спутай Ремус его с оборотнем. Сейчас бы он тут не стоял, это уж точно. — Вообще, я хотел тебе кое-что сказать, — говорит Сириус, готовый оставить неприятную тему позади. Какой смысл думать о том, что было бы? — Все хорошо? — взволнованно спрашивает Ремус, отклоняясь назад, чтобы посмотреть на Сириуса. Это становится привычкой, думается Сириусу — их разговоры в темноте, где только Ремус может видеть, что происходит, пока Сириус просто плывет по течению. Он не то чтобы против: такая обстановка создает ложное ощущение уединенности и избавляет его от давления. — Просто замечательно. — Сириус улыбается. — Меня зачислили на курсы целителей. Я начну в сентябре. Ремус на секунду замирает, крепче обхватывая Сириуса за талию. — Погоди, что? — удивленно спрашивает он. — Ты все это время хотел стать целителем? Суть в том, что Сириус не хотел. У него не было детских мечт о какой-то определенной карьере. Очень долго он просто считал, что будет делать то же, что и остальные Блэки — заботиться о делах семьи, заделывать наследников и, возможно, сидеть в Визенгамоте. Визенгамот был избираемым судом и парламентом, места в нем не передавались по наследству, хотя со стороны, учитывая количество старых и чистокровных членов, так и выглядело. Блэк, выдвинувший свою кандидатуру, скорее всего наверняка бы получил место вне зависимости от того, подходит он или нет. Лишь на пятом курсе, когда отношения Сириуса с родителями совершенно испортились, он позволил себе задуматься о том, что он мог бы заняться чем-то другим. И даже тогда его выборы вертелись вокруг «то, что мои родители ненавидели бы сильнее всего», вместо «чем бы я действительно хотел заниматься». Стать аврором, буквально тем, что его родители презирали в Министерстве сильнее всего, было очень хорошим вариантом. А когда он поделился мыслями с Джеймсом, тот тут же загорелся идеей, что только укрепило уверенность Сириуса в его выборе. А теперь, видя, как быстро Джеймс отказался от цели, к которой они шли годами, Сириус сомневается, что карьера аврора была его настоящим стремлением. Джеймс никогда не был тем, кто слепо следовал за другими, и Сириус решил, что к нему это тоже относится. Теперь он не был в этом так уверен. Его беспокоило, что Джеймс поддерживал все его задумки, и даже давило, но вместе с тем Сириуса радовало, что его сообщник был с ним — они всегда хорошо работали в команде, и это не станет исключением. — Я никогда по-настоящему не знал, чем хочу заняться после выпуска, — честно говорит Сириус. — Очень долго я думал, что пойду в авроры, но это из-за отсутствия вариантов получше. Какое-то время Ремус молчит, и Сириус жалеет, что не видит ничего, кроме его очертаний в тусклом свете зачарованного потолка. — Ты делаешь это ради меня, — вдруг шепчет Ремус, и его голос — смесь удивления, неверия, радости. — Я делаю это ради себя, — исправляет его Сириус. — Ради нас, если хочешь. Когда в его губы отчаянным неловким поцелуем впиваются чужие губы, Сириус подавляет удивленный звук. Сириус не соврал, но сейчас, стоя здесь, в своей новой спальне, в объятиях Ремуса, с мягко мерцающим потолком, он думает о том, что даже если бы это оказалось не совсем тем, чего он хотел, оно бы определенно того стоило.