А оно того стоило!

Хэ Сюань жевал с таким видом, словно в тарелку насыпали яду. Хотя какой яд мог взять непревзойдённого демона? Черновод чувствовал себя только непревзойденным идиотом. Как он вообще вляпался в эту историю? Черновод следил за Цинсюанем почти с самого начала. Говорил себе, что наслаждается страданиями поверженного врага. Он просто приходил и смотрел, смотрел и не вмешивался. До того проклятого дня, когда Цинсюаня продали в бордель. С тех пор Хэ Сюань приходил чаще. Нет, он почти жил возле борделя, следя за каждым движением внутри. За тем, как Цинсюаню разъясняли все премудрости постельных утех, как показывали богатую коллекцию приборов, как рассказывали о правилах приема клиентов. Хэ Сюань наблюдал. Хэ Сюань думал "это отличная расплата", он думал "поделом". А потом, когда ночь с Цинсюанем выкупил какой-то жирный ублюдок, Хэ Сюань просто выложил все, что имел, и перебил цену. Он пришел в его покои, не понимая толком, что собирается делать. Уж точно не переспать. Но Цинсюань улыбнулся. Но Цинсюань прикоснулся к нему. Поцеловал. И Хэ Сюань забыл зачем пришёл, зачем все это затеял и вообще перестал думать. Их первая ночь была сладкой, горячей и такой желанной. А потом, ночь за ночью, Хэ Сюань продолжал приходить под разными личинами. Иногда он их повторял, иногда дважды за ночь приходил под разными. Раньше он хорошо изучил личность Ши Цинсюаня, теперь досконально изучал тело: каждый цунь, каждую чувствительную точку, позы, которые доставляют ему больше наслаждения. И, конечно, у Хэ Сюаня никогда не хватило бы на это денег... Он истратил абсолютно все и влез в новые долги. Разумеется, у Хуа Чэна. Проклятый Собиратель Цветов чуть со смеху не развоплотился, когда узнал, зачем Хэ Сюаню нужны деньги. Не от него, конечно, узнал. Просто Се Лянь, выяснив, что Ши Цинсюаня продали в бордель, прибежал к нему в панике, а тот сложил два плюс два. Деньги он давал и Хэ Сюань, сцепив зубы, терпел все насмешки. У него просто не оставалось выбора. Явиться к Цинсюаню в истинном облике, предложить забрать его? Хэ Сюань искренне сомневался, что Цинсюань предпочтет борделю его. Сегодня Черновод опять ходил за деньгами в Призрачный город. И Хуа Чэн опять упражнялся в остроумии. А под конец спросил, сколько еще Хэ Сюань собирается ломать комедию. — Не думаю, что ему будет очень приятно узнать, с кем все это время приходилось делить постель. — Упрямый нищий демон, — покачал головой Хуа Чэн, — с чего ты взял, что делить ее с кем-то другим ему приятнее, чем с тобой? Хэ Сюань ничего не ответил и просто ушел. Мысль, быть с Цинсюанем в истинном облике, ударяла по нервам. Именно поэтому он сейчас сидел и, не различая вкуса, поглощал всю купленную еду. В этот раз привычный способ не помогал — голод был иного свойства. Сегодня он опять придет в дом утех под очередной личиной, которые создает, следуя хорошо выученному вкусу бывшего Повелителя Ветра. Чтобы ему понравилось, чтобы не вызывать отвращение, чтобы хоть так облегчить его участь. Насколько Цинсюаню противно проводить каждую ночь с очередным любовником, который его покупает? Это должно быть невыносимо. С другой стороны, он ни разу не проявлял омерзения, ни разу не демонстрировал дискомфорта. А его тело реагирует очень даже однозначно. Черновод не знает, как к этому относиться, поэтому просто идет уже известным маршрутом, сменяя личину, и поднимается в единственные покои, которые посещает теперь чаще, чем свои владения. Цинсюань, как всегда, ждет его с мягкой улыбкой на соблазнительных губах. С этих губ хочется слизывать жаркие стоны. Но больше всего Черноводу сейчас хочется быть с Цинсюанем, быть в нем в своем истинном обличии. Он так устал от масок, от чужих образов. Устал даже больше, чем от личины Мин И. Эта мысль пульсирует в голове, раздирает внутренности, срываясь острым, тягучим желанием. Он просит Цинсюаня закрыть глаза, завязывает их черной лентой, а руки привязывает к кровати, чтобы тот не мог в самый неподходящий момент сорвать повязку и увидеть то, что приведет его в ужас. Чужая личина смазывается, стекает, растворяется... И вот в комнате остается только бывшее божество, надежно прикованное к постели, и его мучитель, его злейший враг, его нежнейший любовник. Хэ Сюань создает вокруг комнаты звуконепроницаемый барьер — сегодня он не желает, чтобы кто-то слышал, как он будет любить своего Ветерка. Сегодня это только между ними. Цинсюань распят на постели, лишён зрения, но чувствовать ему это не мешает. И он ощущает каждое движение воздуха, когда постель прогибается под тяжестью чужого веса и к нему приближается человек. Человек ли? От него веет холодом и свежестью, и морской солью, и опасностью. Сердце Цинсюаня замирает, а потом срывается в бешеный ритм. На нем опять тонкие, откровенные одежды, но с ними жестоко расправляются в считанные мгновения. Своему любовнику Цинсюань явно больше нравится обнаженным, возбуждённым и беззащитным. Холодные пальцы касаются колен, разводят ноги в стороны, открывая себе доступ. С тех пор, как Цинсюаня привязали, мужчина не произнес ни слова. Он молча делает и берет все, чего пожелает. Цинсюань не возражает. Если сегодня Ему нравится так, значит так и будет. Цинсюаня касаются нежно, но так жадно. Руки сминают кожу, губы жалят откровенными поцелуями везде, оставляя яркие свежие отметины. Чувствительные соски опять пытают до изнеможения и Цинсюань стонет и стонет, пока к губам не припадают с требовательным поцелуем. Его рот вылизывают, ласкают языком, губы прикусывают, втягивают, сминают. А потом Цинсюань чувствует, как к ним приставляют что-то гладкое и твердое и с готовностью впускает в себя. Он все еще чувствует ужасное смятение, удовлетворяя своего любовника ртом. Языком касается головки, дразнит маленькое отверстие, обводит по кругу, надавливает и, наконец, обхватывает мягкими губами, посасывает, принимает глубже. Как бы Он ни опасался быть узнанным по голосу, а стоны сдержать не выходит. Цинсюаня эти звуки вынуждают действовать решительнее. Он пытается взять глубже, на всю длину, но этот номер не проходит — ему не позволяют причинить себе дискомфорт. Мужчина отстраняется, тяжело дыша, слизывает с губ Цинсюаня влагу и, запуская пальцы в растрепанные волосы, жадно целует. Вкус его губ опять напоминает о море и приходится следить за своими словами, чтобы случайно не выкрикнуть в момент блаженства имя, которое так просится быть названным. Цинсюань только стонет, когда его члена касаются длинные пальцы, проводят несколько раз сверху вниз, а потом чем-то твердым, влажным от смазки надавливают на головку. Ему знаком этот предмет и тело пробивает дрожь. В его член медленно проникает тонкий стержень, а по стволу скользят губы и язык, заставляя выгибаться на постели от обилия ощущений. Эту сладкую пытку к Цинсюаню применяли несколько раз, и он почти страдал от удовольствия. Слишком необычные ощущения и их слишком много. Особенно, когда стержень оказался в нем полностью, а сзади проникли пальцы, разрабатывая вход. Цинсюань мог только стонать, сжимать в кулаки привязанные руки и двигать бедрами навстречу, теряя остатки стыда и терпения. Пальцев слишком мало и Цинсюань просит, требует получить, наконец, свою награду. И скоро над ним сжалились, достаточно при этом растянув. Ноги Цинсюаня дрожат, но он все равно скрещивает их на пояснице своего любовника, когда тот медленно в него проникает. Стискивает, сильнее прижимая к себе, вынуждая действовать смелее. Глаза Цинсюаня завязаны, но он и так ничего бы не видел — взгляд бы точно затуманился от страсти. В него проникли с двух сторон и Цинсюаню умопомрачительно сладко от этих ощущений. Внутри все кажется чувствительнее в разы и когда член надавливает на нужную точку, в голове взрываются звезды. Он не может сейчас излиться, член пульсирует, узкий вход стискивает в себе чужой орган. Цинсюань мечется на постели, непроизвольно дёргая привязанными руками и громко, безудержно стонет. Кажется, его стоны услышат и за пределами дома утех. Услышали бы… — Ох... Хэ... Ммм... — Цинсюань до боли закусил нижнюю губу, чтобы заткнуть свой неразумный рот, но в потоке звуков оплошность и так не разобрать. Когда ему дарят пощаду и вынимают стержень, Цинсюань тут же изливается себе на живот и грудь, пачкает чужие пальцы, медленно ласкающие его член. От переизбытка ощущений сознание уплывает. Он едва соображает, когда мужчина наваливается на него всем весом, что-то неразборчиво шепча на ухо, и с блаженным стоном изливается глубоко внутри. Очнулся Цинсюань где-то среди ночи и с удивлением осознал, что постель рядом не пустует. Он никогда не оставался на ночь, даже когда покупал ночь полностью. Крепкие руки обвивают талию, прижимая теснее к своему боку, голова Цинсюаня покоится на чужом плече. Конечно, на нем опять личина, но этой ночью он точно ее сбрасывал. Цинсюань в этом уверен. Оттого и завязанные глаза, и зафиксированные руки, чтобы случайно не сделать ненужных движений. Цинсюань успел его изучить за эти несколько месяцев. Сперва у него были сомнения, казалось, что он просто себе надумал, но с каждой проведенной вместе ночью, все больше убеждался — чье бы лицо он не видел, а делил постель с одним и тем же человеком. Маленькие детали понемногу складывались в общую картину. Его взгляд, его жесты, его привычки, то, как под одной личиной он делал что-то, что Цинсюаню понравилось с другим. То, как он выстанывал имя Цинсюаня в моменты экстаза, хотя в доме утех все его знали только А-Фэном. Но этой ночью, сквозь пелену наслаждения, Цинсюань слышал только свое настоящее имя, произнесенное невозможно знакомым голосом. Это был он каждый раз, каждую ночь, под каждой личиной. Лишнее тому подтверждение — все эти клиенты, которых он изображал, никогда раньше дом утех не посещали. Цинсюань уже давно перестал задаваться ненужными вопросами — просто ждал новой встречи. Если они могут быть рядом хотя бы так, то оно того стоит!