Бонус

Холод пронизывает насквозь, как физически, так и морально. По углам шепчутся тени, а мёртвую тишину разбавляет хриплый кашель. Домовые, как выяснилось имеют много общего с людьми. Они точно так же умеют переживать, привязываться, злиться, грустить и радоваться. А ещё, как оказалось, они тоже могут болеть. — Как ты? — тихо интересуется Эля, неуверенно протягивая руку на звук. — Живая, — хрипит Горе, судя по звукам переворачиваясь на бок. — Может встанешь с пола? Холодно всё-таки... — Принеси лучше воды. Эля послушно кивает, подрывается с места и мчится на кухню. Чучик, всё это время крутящийся рядом с хозяйками жалобно мяукает и лижет холодное запястье домового. — Ну-ну, не переживай... сейчас она тебя покормит, — шепчет Горе, сжимаясь в комок. Голова раскалывается, а горло по ощущениям наждачкой натёрли. Она буквально чувствует, как что-то холодное и гадкое растекается внутри неё, а контроль над собственными силами и домом слабеет. Из груди вырывается хриплый кашель, заставляющий домового согнуться в три погибели и уткнуться носом в колени. Паршиво. Кто бы мог подумать, что она снова почувствует это спустя столько лет. — Всё, я несу, — сообщает Эля, едва не запинаясь обо что-то и чудом удерживаясь, вот только так и замирает со стаканом посреди комнаты, уставившись в угол, — Горе..? Она настолько резко останавливается, будто бы врастает в пол. Горе растерянно оглядывает её снизу вверх, абсолютно не понимая, что может послужить причиной. — Чего? — недоумевает домовой, приподнимаясь на локтях. Она приподнялась. Эля это увидела. Увидела своими глазами. От шока она даже щиплет себя за тыльную сторону ладони и машет ей же перед глазами, стараясь убедиться, что ей не кажется. — Я тебя вижу... — заворожённо шепчет Эля, не отводя взгляда, словно боясь, что соседка сейчас вновь растворится. Может, она всё же сошла с ума? — А? В смысле? — домовой даже поворачивается и так же растерянно смотрит в глаза Эле. — В прямом. Я вижу, с кем разговариваю. Она и правда видит, и это похоже либо на сон, либо на очень реалистичную галлюцинации. Но галлюцинации зачастую искажены, сны размыты, а сейчас она чётко видит каштановые волосы средней длины, шоколадным водопадом струящиеся по плечам, колючий полосатый свитер кофейного цвета, широкие штаны в тон ему и какие-то старинные браслеты на руках. А ещё у неё красивые карие глаза. И босые ноги, от одного взгляда на которые студентку пробирают мурашки. Холодно ведь. Горе хмурит брови. — Погоди, то есть ты прям видишь меня? Прям знаешь, как я выгляжу? — Ну да. Если не веришь, то могу описать: коричневые волосы средней длины, свитер с барахолки, рост как у гнома... — Так, всё, закройся, — отмахивается домовой, пытаясь одновременно с этим встать с пола и разложить происходящее по полкам у себя в голове, — помоги лучше. Эля хихикает, однако послушно выполняет просьбу, давая Горе закинуть руку себе на плечо. Не смотря на все протесты, она доводит её до своей кровати и укладывает на неё, накрывая одеялом. Оставляет Чучика с ней, наказывая котёнку следить за больной, а сама вновь отправляется на кухню заваривать чай. Обнаруживает там даже мёд и кусочек лимона, чему очень радуется. К моменту, когда она возвращается в комнате тихо, отчего Эля успевает подумать, что Горе уснула, но слышит копошение, а затем видит, как на неё пялятся из под одеяла, наполовину накрывшего чужое лицо. — Держи. Ровно той крепости, которая тебе так сильно нравится. Эля ожидает очередной подколки или иронии со стороны домового, ну потому что это же Горе, ну не может она просто принять то, что ей дали, в особенности то, что дала ей Эля. Но сегодня, кажется, у них вечер неожиданностей и удивления, потому что Горе просто благодарно кивает и отпивает из кружки. Горло, видимо, болит очень сильно, иначе как объяснить то, почему она так сильно морщится? — Как я могу помочь? — тихо спрашивает студентка, сама не замечая, как кончиком пальца проводит по холодному запястью, выглянувшему из под одеяла, — если честно, я не имею ни малейшего понятия о том, как нужно лечить домовых. Горе открывает было рот, собираясь что-то сказать, но так и не произносит, лишь продолжая молча отпивать чай и смотреть в одну точку. Чучик запрыгивает на кровать, едва не заставляя домового разлить напиток однако всё же вполне удачно приземляется и устраивается на её коленях. Они обе начинают гладить котёнка, вслушиваются в его тихое мурчание, и этот момент ощущается невероятно легко и уютно. Хочется накрыть себя им, возвести вокруг себя завесой из тонкой, но безумно приятной и нежной на ощупь ткани, застыть в нём, спрятавшись от всех проблем. Он кажется отдельным, маленьким и уютным миром, состоящим лишь из них троих, старой квартиры, шума телевизора и аромата чая. — Я не знаю. Вообще, мне сейчас непривычно из-за того, что ты меня видишь, — отвечает наконец Горе. — Прости, я могу отвернуться, если хочешь, — моментально тушуется Эля, отводя взгляд в сторону. — Да нормально всё, — отмахивается домовой, — просто ты иногда откровенно пялишься и это напрягает. — Извини, всё-таки не каждый день я вижу домовых, — нервно усмехается Эля, вновь начиная украдкой поглядывать на соседку. — Я вроде не настолько необычно выгляжу. Ты, наверное, ожидала увидеть какое-нибудь лохматое чудовище. — Да не то чтобы, — совершенно искренне отвечает девушка, — если только в первые дни. Уже потом, когда ты рассказала мне, как примерно ты выглядишь, я перестала представлять тебя шерстяным шариком с глазками. Горе прыскает. — А я думала ты представляешь меня трёхголовым чучелом. — Не, это уже какой-то подкроватный монстр получается. Кстати, а они правда существуют? — Существуют, — вздыхает домовой и тут же заходится в приступе кашля, — жил тут один, еле выгнала. — Бедняга. Ему же теперь жить негде, — вдруг с внезапной печалью в голосе отвечает Эля. Горе в удивлении вскидывает брови. Ладно, наверное, пора смириться с тем, что её соседка вечно жалеет всё и всех. — Мг, негде. Я его еле вытравила, знаешь, какую они ужасную энергетику в дом приносят! Они по сути и есть сгустки негатива, образующиеся из отрицательных человеческих эмоций. От услышанного глаза Эли расширяются. Она моментально загорается интересом, повергнутая в шок от нового факта, забирается с ногами на кровать и прижимает колени, всем своим видом показывая, что готова слушать. — Погоди, как это? То есть из негативных людских эмоций формируются монстры? Прям живые существа? — Не сказала бы, что они способны причинить прям причинить вред, да и вообще материальны. Во всяком случае люди даже коснуться их не способны. Просто если в доме на постоянной основе происходит что-то нехорошее, то негатив накапливается. Постоянные ссоры и скандалы, хроническая усталость хозяев, слёзы, тревоги и детские страхи. Чаще всего, если родители часто ссорятся между собой, а ребёнок растёт в неблагоприятной среде, его эмоции постепенно формируются в это нечто. И даже потом, когда всё уже относительно затихает, эти чудища продолжают распространять негатив по дому, из-за чего в конечном итоге всё начинается заново. Наша работа, домовых в смысле, как раз-таки не допускать подобного и поддерживать хорошую ауру и позитивную энергетику. Эля вся превращается в слух, поражаясь каждому слову. Пару секунд она просто смотрит на Горе, стараясь переварить информацию. — Даже не верится, если честно... Это похоже на сказку. Горе пожимает плечами. — Возможно так кажется, вот только так оно и есть. Сказки никогда просто так не сочинают, знаешь, да? Ну вроде есть такое выражение или что-то наподобие. В любых сочинениях есть чуточка правды. Эля просто кивает, всё глубже проваливаясь в собственные мыслительные процессы. Значит, негатив и вправду накапливается? Он действительно способен принимать какую-то форму? Поэтому из подавленного состояния так тяжело выйти, находясь на постоянной основе дома, ни с кем не общаясь и не прося о помощи? — Знаешь, в чём главная проблема? — прерывает вдруг её размышления Горе. Её голос стал совсем сиплым и тихим, а лицо бледным. Девушка окидывает её взглядом и неожиданно понимает, что внутри что-то болезненно защемило. — В чём? — практически шёпотом интересуется она. — На домовых это тоже очень сильно сказывается. Чем больше в доме плохого, тем сложнее нам с этим справляться. Наше состояние зачастую тоже ухудшается, а сделать мы с этим ничего не можем. Многие домовые просто-напросто погибают от этого. Осознание прошибает подобно пуле. Так дело не в холоде? — Погоди... получается, ты сейчас болеешь из-за..? Её вопрос прерывает слабый кивок. Кружка со слабым стуком опускается на пол. Горе едва не падает туда же пока ставит её, потому Эле приходится её придерживать. Когда она садится обратно, то поправляет волосы, спавшие на лицо, и Эля успевает разглядеть едва заметный в тусклом освещении влажный блеск в карих глазах. На душе скребутся кошки. — Прости меня. Домовой мотает головой. — Ты не виновата. Я всё понимаю, обстоятельства разные бывают. Просто знаешь... иногда так хочется, чтобы дом был наполнен теплом и уютом. Чтобы тут всегда царили понимание и мир. Домовым большего и не нужно для счастья. Я столько времени прожила здесь одна, боясь, что повторится то же самое, что было в последний раз, когда... — на этих словах её голос начинает дрожать, — когда здесь были последние жильцы. С людьми больно и страшно, без них — пусто и одиноко. Хочется... не знаю, просто спокойствия, тепла и... любви в доме? Одна единственная капля всё же срывается с ресниц и скатывается по бледной щеке вниз, оставаясь влажной дорожкой на коже и маленьким пятном на колючем одеяле. Эля чувствует, как всё внутри неё сжимается. Что она может сделать? Чем помочь? Она судорожно перебирает варианты, пока в голове не вспыхивает ярче всех остальных одна единственная идея. — Горе? — М? Эля кусает губу, не зная, стоит ли озвучивать то, что ей так хочется сделать последние пару минут, но всё же собирается с силами и произносит на одном дыхании: — Можно тебя обнять? По лицу домового тенью проскальзывает удивление, а глаза расширяются. Горе явно хочет что-то сказать, но видимо мысли в больной голове никак не хотят формулироваться и собираться во что-то единое, тем более после вопроса, заданного Элей. Когда она в последний раз кого-то обнимала? А когда её в последний раз кто-то обнимал? — Ты же знаешь что такое объятия? — неуверенно интересуется Эля, начиная жалеть о том, что вообще решила задать свой вопрос. Конечно, на что она рассчитывала, спрашивая такое у своей нелюдимой соседки? Однако все её предположения по поводу чужой реакции ломаются. — Я не против, наверное, — кивает Горе, явно тоже переполненная неуверенностью, — можешь попробовать. Эля, ожидающая, что её сейчас пошлют далеко и надолго впадает в ступор на долю секунды. Начинает сомневаться, но тут же берёт себя в руки. Слабо дотрагивается до чужого плеча, и совершенно неуверенно, так осторожно, словно Горе сделана из хрусталя притягивает её к себе, мягко прижимая. В нос ударяет приятный запах имбиря и корицы, а на спине чувствуются чужие ладони. Откуда-то тянет сквозняком, поэтому они неосознанно жмутся друг к другу крепче, стараясь согреться. К ним на кровать взбирается Чучик, протискивается между ними и устраивается около их коленей. Комнату неожиданно лёгким облаком окутывает тепло. Кончики пальцев Горе невесомо касаются ткани чужой кофты, слабо сжимают боясь, что если сжать сильнее, то сам момент, в котором они сейчас находятся разлетится вдребезги, останется осколками, словно старая чашка на кухонном полу. Но кажется, сейчас строится что-то абсолютно новое, намного крепче, чем то, что можно разбить вот так просто, судя по тому, как прижимает её к себе Эля. Болезненная слабость и недомогание сменяются на какую-то странную, совершенно незнакомую эйфорию, непривычную тяжесть в животе, непохожую ни на что из того, что Горе испытывала хоть когда-то раньше. Тёплыми струями в груди скользит незнакомое чувство, проникает всё глубже, оставаясь где-то в сознании чем-то странным, но безумно приятным. Чужой кончик носа трётся о её шею, заставляя кожу покрыться мурашками и вызывая непонятную дрожь в кончиках пальцев. Впервые за всю свою жизнь она чувствует подобное. Что это? Есть ли у этого какое-то название? Горе прерывисто выдыхает. — Всё в порядке? — беспокоится Эля, тут же слегка ослабевая объятия. — Всё хорошо, — шепчет Горе, и поддаваясь какому-то внезапному порыву, вновь заключает девушку в кольцо из своих рук. Та замирает на секунду, явно удивляясь подобным действиям, но моментально делает то же самое. — Я могу лечь с тобой, если хочешь, — едва слышно произносит она, боясь реакции. Горе пожимает плечами, что оказывается не очень удобно делать, обнимаясь с кем-то. Тут же ложится на бок, неуклюже протягивая руки, приглашая Элю расположиться рядом. Та не медлит, моментально ложится тоже и вновь прижимается к домовому, даря самые странные и противоречивые ощущения. «Пожалеешь» — скребётся о ребра, шипит что-то мерзкое внутри. Горе моментально затыкает противный голос и отстригает этому чему-то острые когти, утыкаясь носом в чужие ключицы. Чучик мурлычет, прижимаясь к тёплой элиной спине, и Горе вдруг кажется, что она сама сейчас научится мурлыкать. По карнизу барабанят капли недавно прошедшего дождя, разгоняя своими звуками все лишние мысли. «Возможно, это не так страшно, как мне казалось», — проносится ясная мысль в спутанном сознании прежде, чем Горе проваливается в приятный сон. Чужие пальцы поглаживают её спину, а на лице Эли появляется лёгкая улыбка. «Отдыхай».