Бонус

В квартире холодно, а батареи напрочь отказываются работать. Эля уставала. Безумно уставала в последние дни. От всего. Навалилась целая куча: реферат по истории искусств, проект с одногруппниками, новая хореография с командой и смены в кофейне допоздна. Брошенное сквозь зубы "одно американо" под конец дня, холодное, безэмоциональное, резало слух. Но Эля давила из себя дежурную улыбку, старалась быть как можно более дружелюбной, молча выполнять заказы уставших и агрессивных клиентов, а ещё не ссориться с начальством на ночь глядя. И совершенно неважно, что несмотря на то, что фактически Эля работала бариста, в конце смены её заставляли убирать всю кофейню. Эля терпела. Она справлялась. Из-за всех сил старалась справляться. Но, если кажется, что проблем в жизни уже больше некуда, обязательно найдётся то, что станет последним гвоздём в крышке гроба. Элю вот почему-то в таких ситуациях всегда добивала её же семья. — Ложиться спать в ссоре с кем-то — плохая примета, — заметила как-то поздним вечером Горе, сидя в своём углу и поглаживая мурчащего Чучика. Эля тогда вышла из кухни озлобленная, расстроенная и совершенно потерянная после звонка от мамы. Та звонила пять раз подряд с просьбой приехать и помочь разобрать вещи, но девушке и без того хватало забот. Как бы вежливо Эля не старалась отказать, уговорить мать подождать хотя бы до выходных, в ответ получала лишь фразы "неблагодарная сволочь" и "как я тебя только такую воспитала". Взглянув на Чучика, Эля лишь тяжело вздохнула, и, распустив высокий пучок на голове, отправилась спать. «Хуй со всем этим» — мелькнула в сознании мысль, прежде чем она погрузилась в тревожный сон. Следующие дни тоже не радовали. Совершенно не радовали, если уж совсем честно. Бесконечные споры по поводу поставленной хореографии в команде, точно ли стоит воплощать именно этот проект, достаточно ли хороши навыки участников медленно разбивали. Проект в колледже они защитили на "удовлетворительно", и Эля, расстроенная всем этим совершенно забыла доделать реферат. Вспомнила о нём в третьем часу ночи, когда подскочив от резкого звука на кухне. Обнаружила там лопнувшую банку солёных огурцов, заботливо переданных ей бабушкой. Реферат тоже оказался сдан на три. Оценки катились ко всем чертям, работы в кофейне прибавилось, ведь единственная на тот момент элина сменщица уволилась. Возвращаясь домой заёбанная под ночь, Эля не хотела существовать впринципи, поэтому слыша претензии от Горе по поводу грязи в доме, лишь огрызалась и падала без сил на кровать. В один прекрасный вечер Горе психанула настолько, что швырнула тарелки, а Эля, не желая слушать чьи-то истерики после и без того отвратительного дня, отправилась ночевать на улицу. Бродила до самого рассвета, дрожа от холода и жалея, что вышла в самой тонкой куртке, а вернувшись в квартиру и не получив никакой реакции на «эй, Горе!» собрала все свои конспекты и громко хлопнула дверью. — Заебали все со своими прихотями, — прошипела она, пока какая-то женщина в маршрутке пыталась донести до неё, как важно уступать места старшим. В груди, прямо на самом сердце тянулась дорожка инея. Лужи за окном автобуса покрылись тонкой ледяной коркой.

***

Ледяной коркой покрываются и стены их квартиры. Свет, что так выделял её среди серости остальных квартир медленно гас, оставляя вместо себя густые чёрные тени. Наверняка если бы количество уюта в квартирах измеряли в градусах, ртуть в их доме упала бы до минуса. Чучик жалобно мяукает, просясь на руки к вернувшейся хозяйке, но получает лишь злобное «не сейчас» и «отцепись». Котёнок следует за Элей в комнату, наблюдает за тем, как та не раздевшись сразу же садится за какие-то чертежи и предпринимает ещё одну попытку привлечь внимание, но тут же испуганно прижимает уши к голове. — Ну что тебе надо, блять?! Не видишь, что я занята? Жрать у тебя есть! — срывается Эля, сжимая в пальцах ручку. Чучик растерянно поджимает хвост и выбегает из комнаты, не желая больше слушать чужих криков. — Не вымещай свои истерики на животном, — раздаётся хриплый голос откуда-то из угла. — Кто бы говорил про истерики, — шикает Эля, не отрываясь от чертежей. — Я тебе говорила, что домовые не любят, когда в их дом несут негатив? — тихо интересуется Горе. Эля хмурится, но ничего не отвечает, показательно сильнее утыкаясь носом в бумаге. Домовой как-то печально вздыхает, и, судя по скрипу старых половиц, покидает комнату. Девушка бросает короткий взгляд на дверь, но моментально разворачивается обратно. Рычит себе под нос и швыряет ручку куда-то в сторону, когда слышит рингтон собственного телефона. Когда он стал её так раздражать? — Почему тебя не было на смене? Мне зарплату тоже через раз выплачивать? — голос в трубке стальной и безразличный Эля сжимает телефон и кусает губы. — Извините, — едва ли слышно роняет она. В трубке слышатся омерзительно-громкие гудки, и студентка роняет голову на стол, с силой сжимая пряди у корней.

***

С работы её увольняют, и это бьёт сильно. Эле всего девятнадцать, и она не уверена во многом. Всё ещё не была уверена в том, правильную ли она выбрала специальность, или же стоило послушать совета матери и поступить в экономический, всё ещё не была уверена в том, что не тратит время в пустую, воплощая свои желания и творческие идеи. Однако, почему-то заселившись в собственную квартиру, Эля была уверена, что к ней пришла хоть какая-то стабильность. Три разбитых стакана в кофейне и две тарелки дома — отличные причины для загонов. Если из-за стаканов её просто-напросто выгнал с работы начальник с лопнувшим терпением, то с тарелками стоило что-то решать. Вопрос как, если с работы её выгнали, а стипендия грозилась упасть в два раза. Ноябрь решил отыграться по полной, кажется. Руки опускались. В очередной отвратительно-длинный и тяжёлый день задремавшую после учёбы Элю будит настойчивый звонок в дверь. Не соображая толком, она натягивает на замёрзшие ступни разные носки, и споткнувшись об пробегающего по комнате Чучика, плетётся к двери. Горе со своего угла ворчит что-то недовольно, но Эля не вслушивается. Лампочка в коридоре снова работает на отвали, но девушка не заморачивается. Когда она открывает дверь, дыхание замирает, а сердце проваливается куда-то в желудок. Мама. Её родная мать стоит в дверях с самым недовольным лицом, которое только можно себе представить. — Откуда у тебя мой адрес? — первое, что выпаливает абсолютно растерявшаяся студентка. — И это вместо "здравствуй, мама", — хмыкает женщина, щёлкая замком, — вот она — благодарность за воспитание. Эля стискивает зубы. — Мам, не начинай пожалуйста, а. Я устала, и... — Ха! Устала она, — грязные от слякоти туфли летят на недавно помытый пол, от чего Эля морщится, — а я не устаю? Я тебя неделю, блять, просила приехать и помочь мне, а у тебя всё нет времени! Ради чего я тогда тебя рожала? Последняя фраза неприятно отдаётся в сознании, однако Эля привыкла, потому не реагирует остро. Набирает в грудь воздух и пробует спокойно построить диалог: — Пожалуйста, мама, давай не будем ссориться. Я ведь обещала, что приеду как освобожусь... — Да ты только и делаешь всю жизнь, что обещаешь! Хотя бы раз можно взять и сделать?! Хоть бы пройти пригласила! — женщина скидывает с себя мокрое пальто, забрызгивая зеркало. Выслушивая гневную тираду, Эля едва сдерживается, чтобы не закатить глаза. Она-то как-раз собиралась пригласить мать в дом, вот только та со своей истерикой и слова дочери вставить не дала. Стараясь не начать истерить тоже, она осторожно интересуется: — Тебе чай или кофе? — Как-будто ты не знаешь, что кофе, — шикает раздражённо гостья, проходя в коридор, — где у тебя кухня? Эля кивком указывает в нужную сторону, и мать, хмыкнув, направляется туда, куда показали. Эля вдруг чувствует прикосновение на плече, и сообщает: — Я сейчас. Ей ничего не отвечают, лишь фыркают и скрываются из поля зрения. Девушка на это не обращает внимания, оборачивается в нужную сторону. — Это твоя мама? — шёпотом интересуется Горе. — Мг, — без особого интузиазма подтверждает Эля, — сейчас будет часовая ругань. — Вы только сильно не бушуйте, а то и так квартира не в лучшем состоянии, — скромная просьба, на которую Эля не может отреагировать агрессивно. — Постараюсь, — кивает она. — Мне и в твоей квартире всё самой делать? Я в гости вообще-то пришла! — доносятся возмущения, и Эля, собрав всю волю в кулак, покидает коридор, оставляя Горе в одиночестве. Та тяжело вздыхает, глядя ей вслед. В процессе заваривания кофе Эле пришлось выслушать ещё тысячу и одну причину почему она ужасная дочь. И даже поставив ароматный напиток перед матерью, вместо спасибо она получила лишь: — Растворимый? Так ещё и самый мерзостный по вкусу взяла. Девушка едва слышно вздыхает и усаживается рядом. — Так... ты чего приехала-то? — спрашивает Эля, отпивая из кружки. Мать едва не давится, и оборачивается к ней, смотря огромными от шока глазами. — А что мне уже нужна причина чтобы к родной дочери в гости съездить? Эля тушуется. — Да нет, что ты, приезжай когда захочешь. Просто сейчас уже поздновато, да и живём мы на разных концах города... — Поздновато?! Так и скажи, что просто не рада мне! — Мам, ну не разводи скандал, пожалуйста, — в очередной раз удерживаясь от того, чтобы закатить глаза просит Эля, — я этого не говорила. Просто.. — Ой, всё, пей молча! Слушать ещё твои оправдания... Эле очень многое хочется сказать, но она молчит. Знает просто, что с этой женщиной абсолютно бесполезно спорить. Какое-то время они молча сёрбают кофе из своих кружек, погружаясь в собственные мысли. Порой Эля хочет завести диалог, но тут же одёргивает себя, зная, во что это может вылиться. Но её мать прекрасно умела начинать ссору даже на пустом месте. — Ну и как дни проходят? — сухо интересуется она, — ты только вернулась, я смотрю? В уличной кофте ещё. Где была так поздно? Девушке очень хочется съязвить по поводу того, что буквально несколько минут назад её мать утверждала, что ещё детское время, для гостей в самый раз, но прикусывает язык и спокойно отвечает: — С командой тренировка была. Мы сейчас новый проект ставим. Женщина фыркает: — Опять эти твои потанцульки бесполезные. Тебе почти двадцать, а ты всё ещё хернёй страдаешь. Если тебя из-за твоих танцев дурацких отчислят из университета, то даже не думай бежать ко мне за помощью. Я тебя предупреждала. — Я и не собиралась, — равнодушно пожимает плечами Эля, — с чего бы меня отчислили? У меня нормальная успеваемость. — Нормальная или лучшая? Я тебе всегда говорила: "либо первая, либо никто". Как думаешь, где ты будешь со своими бесполезными увлечениями? Ещё и дизайн выбрала... понимаю, если бы пошла на архитектора. — Потому что ты так хотела, да? — хмурится Эля, — а давай я сама буду решать, как мне жить и чем заниматься, ладно? Мать ошарашенно вскидывает брови. — Ты мне ещё хамить будешь? Да ты никогда меня не слушала! От тебя дома толку никакого не было, всё время шароёбилась где-то! Учёбу еле натягивала, на танцы свои дурацкие бегала! Как ты вообще на бюджет поступила, я удивляюсь! Элю сложно вывести на открытую агрессию. Единственный во всём мире человек, способный это сделать — её собственная мать. — Так и поступила! Ты пришла почти ночью в мою квартиру, пьёшь из моей кружки, и ещё будешь тыкать меня куда-то носом и учить как мне жить? Мне не двенадцать лет, чтобы ты давила на меня подобными речами. Что-то не нравится — я не держу. Женщина тоже вскипает. — А ты кажется забыла, что я тебе мать? Думаешь, съехала — всё, самостоятельность? Нет, дорогая моя, ты как была ребёнком, так и осталась! Посмотри вокруг себя — срач один! — Я сама разберусь в своём доме. И убиралась я недавно, — шипит Эля, — я сказала... Звон фарфора. Кружка летит на пол и разбивается, разбрызгивая вокруг горячую тёмную жидкость. Эля лишь успевает ахнуть и ошарашенно взглянуть на разъярённую мать. — Мам, ты что совсем?! Ты не у себя дома, чтобы посуду вот так бить! Хочешь сказать, ты мне платить за неё будешь?! — А должна?! Я ещё раз говорю, я тебя воспитывала и я устанавливаю правила в нашем общении! Эля ещё раз оглядывает темную лужу у себя под ногами, белоснежные осколки, всклокоченную женщину перед собой, и... Взрывается. — Да объясни мне, что в твоём понятии воспитывала?! Это когда ты в меня тарелкой кинула за тройку в пятом классе?! Или когда я в синяках вся ходила, потому что вы с отчимом на пару постарались?! Когда ты желала мне сдохнуть, потому что я бесполезный ребёнок?! Или, может, когда вы, блять, трахались пьяные в соседней комнате, пока я обрабатывала ушибы от ваших же рук?! Когда, блять, скажи мне?! Когда... Удар. Щёку яростно обжигает, и Эля словно в трансе прикладывает к ней прохладную ладонь. Голова гудит и становится тяжёлой от бесконечного потока мыслей и давящей тишины. Они обе молчат. Только старые настенные часы тихонько тикают. Она ударила её. Снова. Руки вдруг едва заметно начинают подрагивать, а сознание возвращается на несколько лет назад. Эля вновь ощущает себя беспомощным ребёнком, отчаянно умоляющим больше не трогать, прикрывающим себя руками, в попытке защититься от бесконечных ударов. Ребёнком, у которого от малейшего повышения голоса на глаза наворачиваются слёзы. Ребёнком, что больше всех веселится в школе и больше всех плачет по ночам. Об ноги вдруг трётся что-то мягкое и тёплое, и девушка, проморгавшись, различает в чёрном шерстяном комке Чучика. А затем поднимает взгляд и говорит тихо, но твёрдо и решительно. — Уходи. Мать словно не понимает. — Что? — Я сказала уйти. И не возвращайся, пожалуйста. Я ещё раз повторю, мне не двенадцать лет, чтобы ты меня воспитывала. Ты сама ведёшь себя как ребёнок. Женщина, казалось бы, сначала даже удивляется, а потом хмыкает, и окинув дочь полным призрения взглядом, покидает кухню. Эля закрывает за ней дверь, и покачав головой, направляется в комнату. Хватит с неё сегодня. Она устала. По дороге она зацепляется руковом за дверную ручку, и после долгих попыток освободить руку, ткань с треском рвётся. Пару секунд Эля тупо смотрит на испорченную вещь, а затем вдруг чувствует неприятное щипание в глазах. Губы начинают дрожать, а из груди вырываются задушенные всхлипы. Вздрагивая, девушка опускается на колени и начинает рыдать. Ей почти двадцать, но она совершенно не уверена в том, что делает. Ей почти двадцать, но она всё ещё ощущает себя ребёнком. Ей почти двадцать, но она совершенно беспомощна перед яростью собственной родительницы. Скулы полыхают от соли, а в кистях рук вспыхивает боль, когда Эля с силой выпивается в них зубами, в попытках подавить рыдания. Выходит только хуже, и она с силой бьёт себя по щекам, но это лишь вызывает желание взвыть. Сознание безжалостно подкидывает воспоминания о том, как увидев искусанные и расцарапанные руки, мать назвала её слабой и никчёмной, не способной справиться со своими проблемами и тараканами в голове. Слушая приглушенные всхлипы, Горе с силой закусывает губу и выпускает из рук Чучика, рвущегося в комнату к Эле. Лампочка в коридоре снова перегорает, а в углах сгущаются тени.