Бонус

Не то чтобы Эля была нечистоплотной. Нет, живя с мамой в их старой квартире она наоборот старалась даже поддерживать порядок, всегда готова была помочь с уборкой, комнату старалась в чистоте держать. Единственной проблемой были обычно разбросанные вещи и различные учебные принадлежности. Ну и по мелочи: скетчбуки, карандаши, разные художественные штуковины. Что уж поделать, натура такая — творческая. На все претензии девушка так и отвечала заранее подготовленной фразой: "да не срач это, а творческий беспорядок!". И вроде прокатывало. Да и вообще, Эле и в самом деле нравилось, что комната выглядит обжитой, а не идеально вылизанной. Но после поступления всё желание поддерживать порядок в квартире испарилось. Когда ты приходишь после трёх пар, подработки и двухчасовой тренировки, единственное твоё желание — трупом упасть на кровать и отключиться от мира на неделю. И уж явно после сумасшедшего дня отсутствует рвение за швабру браться. Поэтому, переехав от родителей в собственное жилище, Эля была вне себя от радости. Наконец-то никто не будет стоять над ней в одиннадцать часов вечера и требовать убраться в шкафу, да посуду помыть. И именно поэтому, видя перед собой висящие в воздухе тряпку с ведром, Эля раздражённо хмурит светлые брови. — Ты издеваешься? — Нет, это ты издеваешься. Мало того, что сама свалилась на мою голову, так ещё и вещи свои как попало свалила. Я уже молчу про слой пыли и грязные полы. Так что давай, ноги в руки и вперёд, — тряпка подлетает ближе. — Ну жила же ты тут как-то без меня, — студентка коротко ведёт плечом. — Прекрасно жила, всё было чисто, — шикает невидимый надзиратель, — а теперь въехало недоразумение, которое, мало того, что нарушило весь мой распорядок своими ночными приходами, так ещё и срачельник развело. Давай, я сказала, вставай и пошли. Я тебе эту тряпку сейчас в зубы засуну. — Да блять, ну что ты как моя мама, — сетует Эля, закрывая лицо ладонями, — это что-то старческое у вас, да? — Щас как дам! Сама малолетка ещё, — возмущается домовой, и студентка вовремя уклоняется от подзатыльника. Эля поджимает губы и моргает пару раз, по наитию пытаясь поймать зрительный контакт с соседкой и хоть как-то разжалобить её. Однако, перед злой Горе, как выяснилось за три недели совместного проживания все старания давить на жалость тщетны. — Ты глазки мне тут не строй, — фыркает Горе, — я тебе не мама. — Вот именно! — Эля подскакивает, выбивая синюю тряпку из рук соседки, — а ведёшь себя так же! Я думала, хоть когда съеду спокойнее будет в этом плане, а тут один хрен! Ну пожалуйста, ну Горь, десятый час уже! Я спать хочу! — Быстрее уберёмся, быстрее ляжешь. Тут не так много, — на скептический взгляд Эли паранормальная сущность ко́ротко вздыхает, — обещаю. Когда на неё злобно смотрят исподлобья, Горе идёт на крайние меры. — Я пожарю тебе утром на завтрак блины, идёт? Эльвира тут же оживляется. — Вот так бы сразу! Ладно уж, давай сюда свои тряпки-вёдра, щас все расчистим. Что нам тут убрать надо? — Пыль протереть, посуда и полы. Вдвоём, думаю, управимся минут за сорок. Но тебе ещё вещи свои собрать надо хоть немного, а то я сегодня раз двадцать споткнулась. — Начинать, я так полагаю, с вещей? — вопрошает Эля со страдальческим выражением. Горе, забыв было о том что девушка не видит её, кивает, но спохватившись кидает короткое «ага» и направляется на кухню воевать с посудой. Эля тяжко вздыхает, и дорисовав в голове образ своей новой мамочки, уходящей из комнаты, отправляется к шкафу. — Интересно, с какого возраста у людей начинается бзик на чистоте, — бубнит она, подбирая с пола черную водолазку. Через пару минут весь поднявшийся было запал стремительно падает обратно вниз, и Горе, зайдя в комнату, наблюдает Элю, медитирующую с ремешком в руке. — Я тебя этим ремнём сейчас тресну, — холодно сообщает домовой, облокотившись о дверной косяк. — А? — студентка отрывается от ободранных обоев, на которые она пялилась несколько минут, неосознанно стараясь найти глазами источник голоса. — Б, — отвечает ей этот самый источник, швыряя в девушку посудомоечную губку, — мы же договорились вроде. Или блины уже плохой стимул? — Да убираюсь я, — ворчит Эля, начиная активно складывать одежду на полку. Правда, осознав спустя несколько секунд, что снова занимает третью, тут же скидывает всё сложенное обратно на пол. В дверном проёме раздражённо цокают. — Пойдём, поможешь пыль в кухне вытереть. — А сама что? — Эля выгибает бровь. — Я не дотягиваюсь. Ты выше. Девушка скептически глядит в дверной проём, уверенная в том, что Горе отмазывается из вредности, и на самом деле они одного роста. Ну не может же она быть полтора метра, верно? — А нахрена ты губку притащила? — Чтобы тебе было, что унести. Надо же тебя нагружать как-то. — Да ты! — студентка вскакивает на ноги и швыряется в проём всем, что только под руку попадается, однако Горе умело уворачивается. — Пойдём-пойдём. Я из тебя человека сделаю. — Ты из меня труп сделаешь, — мямлит Эля, плетясь к дверям и размахивая параллельно губкой. — Ага-ага, слышали. Вперёд и с песней вытирать. Через минуту студентка с прискорбным выражением лица стоит на табуретке, протирая старой потрёпанной тряпкой верх шкафчика. — Вон там ещё, руку дальше просунь, — командуют снизу. — Да-да, щас, — цокает языком Эля и тут же закашливается от огромного количества грязи, — твою мать! Сколько тут не вытирали? — Долго, — сообщает Горе, от скуки начавшая расставлять посуду, — не навернись там. Студентка показывает язык, сводя брови к переносице, а затем с усердным пыхтением тянется дальше, привставая на носочки. Какое-то время они молчат, абсолютно не пререкаясь, а тишину разбавляет лишь гудение старого холодильника и негромкий звон тарелок, складываемых Горе на сушилку. Эля даже успевает подумать, что возможно, всё не так уж плохо, и они неплохая команда. По крайней мере квартира точно чуть чище стала. — Всё наверное, — уведомляет домовой, аккуратно поставив последнее блюдце. — Слава тебе Господи, — устремляет глаза к потолку студентка, собираясь уже слезать, однако пальцы зацепились за что-то, лежащее в самом дальнем углу, — эй, постой. В руках Эли оказывается фотография девочки, на вид лет десяти. — А? — Тут что-то лежит. Фотка, кажется... Боже, тоже пыльная, сколько ей вообще лет? Ого, а кто это? — Чё, фотка?.. — бубнит себе под нос Горе, а потом, кажется, подскакивает и выхватывает фотографию из рук соседки. — Чт... Горе! Не успевая среагировать, Эля теряет равновесие и летит вниз с табуретки, попутно стараясь схватиться за невидимую соседку. Та, вообще-то, делает то же самое. Результата это никакого не приносит, и обе оказываются на полу. И, как понимает Эля, на полу оказывается ещё и дверца шкафа. А ещё — ящик с мукой и пакет с молотым кофе. — Блять, — произносит студентка в трансе и растерянно моргает. А потом, осознав всю ситуацию, повторяет: — блять! Ты чего?! Ты видишь, что мы сделали?! Да мне хозяйка квартиры голову оторвёт за такое! — Не будешь чужие вещи зато трогать, — ворчат откуда-то сбоку. — Ты издеваешься?! Ты сама попросила меня шкаф вытереть! Откуда мне вообще было знать, что там что-то лежит, и это нельзя трогать?! — Это что-то очень важное, понимаешь?! — раздаётся вдруг как-то надломленно. На секунду Эле кажется, что Горе плачет. — Э-э..? Ты чего? Горь, слушай, ну я же не... — Прости, — голос звучит абсолютно ровно, не давая и намека на слёзы. Значит действительно показалось. — Я не знаю, что на меня нашло. Просто... просто не ожидала увидеть её здесь. Эля вздыхает. Находит наощупь плечо соседки и сжимает его в знак поддержки. — Ничего. Я тоже виновата. Наверное. Домовой усмехается и мягко убирает руку соседки, едва ощутимо сжимая. — Давай вернём всё как было. Эля хмурится, вспоминая про злосчастную дверь. — Каким образом? Крепление, кажется, сломалось, а без него... Девушка замирает, не успев договорить. Ошарашенно глядит, как дверца шкафчика прямо перед ней поднимается, окружённая золотистой пылью, и возвращается обратно на свое место, тихонько скрипнув. И как будто не было ничего. — Ого, — только и может вымолвить она. — Ага, — отвечает Горе, явно довольная собой. — Надо же. Я не знала, что ты так умеешь. — А ты как думала. Я же домовой, в конце-то концов. Моя обязанность — держать дом в порядке и уюте. — М-да уж. Только с чистотой у нас не ладится что-то. Они убирают с пола муку и кофе, подметают, проходятся тряпками по разным концам кухни. Горе бережно сжимает в пальцах фотографию, когда прохладный осенний ветер врывается сквозь открытую форточку, теребя её и разнося остатки сыпучих продуктов по разным углам. Эля понимает, что в квартире душно. — Эй, Горе. Пойдём покурим? Фото трепетно откладывается на третью полку в шкафу. На балконе холодно. Робко заглядывают фонари, собирающие тусклыми пыльными лучами темноту вокруг. Эля щёлкает потрёпанной зажигалкой, матерится тихо, когда огонёк не хочет показываться и подкуривает сначала себе, потом Горе. Та благодарно мычит, и обе глубоко затягиваются, уставляясь в тёмное полотно, нависшее над городом. — Весёлая, конечно, уборка. — Да, явно не такая, какой должна была выйти. Кстати, — домовой усмехается, — я сама могла вытереть тот шкаф. Я же прыгать умею на большую высоту. Эля давится сизым дымом. — Да ты..! Я..! Да блять, Горе! Ночную тишину разбавляет звук колёс изредко проезжающих машин и заливистый смех. Тремя секундами позже, дымом давится и Горе.