Книга ненаписанных историй

Всю дорогу от Заснеженного Кряжа до Огненного Королевства я промывал мозги дракону. Эта тупая скотина ухитрилась потерять ценный груз! Я, конечно, понимал, что во всем, скорее всего, виновата та эльфийка — чертовы эльфы вечно суют свои светлые носы в чужие темные дела, — но девчонки под рукой не было, а дракон был. И было зло, которое нужно было на ком-то сорвать. Этим злом был я. Я! Короче, матушка была бы довольна. Хорошо еще, что дракону удалось быстро ликвидировать досадную оплошность. Клетка не разбилась, и крылатый лузер подхватил ее до того, как гремлин успел выбраться, сам или с чьей-то помощью. Но я все равно сообщил красному придурку, что он уволен. Мы как раз приземлились у стен Хмурой Крепости. Вообще-то я хотел уволить его сразу после того, как сорвал на нем зло, но я же — не он. То есть не придурок. Если бы я уволил его раньше, на ком бы мы долетели до матушкиного замка? На прощание дракон объявил, что на самом деле он — дракониха, разрыдался и забрызгал меня соплями. Бррр! Ее счастье, что она быстро улетела, и я не успел в качестве ответочки наподдать ей под хвост. И не надо говорить мне, что женщин бить не по-джентельменски. Я — не джентльмен. Я — злой и страшный Мункус, сын Верховной Ведьмы Мортроги! И я мог бы сразить ее даже на той высоте, на которой обычно предпочитают передвигаться эти крылатые ящерицы, но я ее помиловал. Нет, не потому, что бросая заклинание, боялся не докинуть. Потому что она позволила мне на законном основании перед визитом в тронный зал, где матушка ждала меня с отчетом, зайти к себе и переодеться. А так же отрепетировать перед зеркалом выражение сыновней любви и преданности. Последнее время оно мне удается с трудом. Мамашин тронный зал находился под открытым ярко-алым небом, на самой вершине центральной башни. Гигантский трон располагался в самом центре круглой площадки. И если не считать присутствия матушки, атмосфера здесь была самая умиротворяющая: чадящие жаровни, несколько виселиц с болтающими останками поверженных врагов, крики и стоны ждущих своей очереди противников, доносящиеся из тюремных камер и пыточных, расположенных на ярусах пониже. Судя по физиономии гремлина, которого я, периодически подпихивая в профилактических целях, доставил для беседы с матушкой, он так не думал. — Где оно? — едва завидя нас, поинтересовалась мамаша. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «как долетели». Все, как обычно. — Он до сих пор отказывается говорить, матушка, — ответил я, выталкивая гремлина вперед, поближе к родительнице, стараясь не рассмеяться при виде клацнувшей о каменный пол челюсти старика-археолога. Да, моя мамочка — та еще красотка, особенно сейчас, когда она снова начала наедаться на ночь. Ее рога, зубы и щупальца повергают в трепет и закаленных воинов, и видавших виды магов, не то, что дряхлых гремлинов. И характер у нее преотвратный. Поди потом объясни, что ты смеялся над пленником, а не над ней. — Ничего, заговорит, — мамаша окинула «гостя» изучающим взглядом, после чего переключилась на меня. — Кто-то еще знает об этом? — Верховный Маг еще ничего не знает. Мы смогли подкупить слугу, ты же в курсе, — напомнил я. И тут настало время неприятных новостей. Лучше признаться самому. Иначе потом будет хуже. — Но… — Но?! — лицо матушки перекосило еще больше в ожидании продолжения. Хорошо, что я уже придумал, что скажу, чтобы переключить мамашин гнев с себя на кое-кого другого: — Есть одна эльфийка, матушка. Она пыталась освободить МакГаффина. Она может что-то знать. — Не спускай с нее своих мерзких глаз, — пророкотала мамаша. — И если она, действительно, что-то знает, воспользуйся ее знаниями, а потом уничтожь эту длинноухую… — Слушаюсь, матушка, — мысленно вздохнув с облегчением, я поклонился, после чего испытал искреннюю радость от того, что материнское внимание перекинулось на гремлина. — А сейчас, мой гадкий профессор, давайте немного побеседуем… — вкрадчиво прошипела она, после чего гремлин… просто потерял сознание. Первый из многих раз…