Лепестки бледно-розовой вишни. Танец под Луной

Такэ - Приветствую милорда Бледно-розовых Лепестков! – сказала та, кого я никак не ожидал увидеть здесь, в комнате Соловья. Думал, она давно покинула город. Не поднимаясь с мягкой подушки, она подняла фарфоровый кувшинчик и наполнила чарки, приглашая: - Проходите, гость-доно. Служанка уже ушла, а я, унимая трепет в душе от радости видеть ту, кто был мне когда-то давно близок и дорог, словно младшая сестра, выравнивая дыхание и сердцебиение, подошел к столу. Там меня ждало не только теплое вино, но и кусочки орехового сыра с гроздьями черного винограда, красиво-выложенных на тарелку. Сев напротив Цветочной девы, взяв фарфоровую чашку. Вдохнув аромат вина, возвращающего меня на родину, в уничтоженные войной земли Бледно-розовых драконов, сделал глоток. Кисло-сладкий вкус вишни, с добавлением светло-розовых лепестков и капельки сахарного меда, захватил мое ментальное сознание эйфорией. Вкусив чашку этого вина, будут не нужны никакие утехи дев любви. А после целого графинчика и все мирское, только бы продолжать плыть по течению кисло-сладкого моря, пребывая в спокойствии и умиротворении. Я так бы и поступил, не будь у меня важных дел перед родом и принесенной Королю-Дракону клятвой служения. - Не думал, что ты, Каюки-чан, останешься в Стэхе, и уж тем более примешь титул «Соловей», - сказал я, ставя чашку на столик, отрывая ягодку винограда, поднося ее к губам, - сколько тебя помню, всегда была вольна и предпочитала кочевой образ жизни. На эти слова моя названная младшая сестренка – Каюки, с которой мы выросли вместе, и постигали путь бледно-розовых лепестков, только улыбнулась и налила еще вина в чашку. А опустив графинчик, придерживая кончиками пальцев край широкого рукава своего расписанного вишневыми цветами кимоно, посмотрела на меня все таким же теплым взглядом, говоря: - Все когда-то меняется, аники*, - вызывая этим самым обращением у меня улыбку. – Но ты прав. – Взгляд ее погрустнел, по щеке скатилась одинокая слеза, упав на шелк одеяния, - я не должна была здесь оставаться. Мой путь не подразумевал титул «Соловей» и пленение знаниями в этих стенах пахнущих цветами. Каюки смотрела на чашку с вином, в котором плавал бледно-розовый лепесток, вызывающий на ровной поверхности рябь. Мысленно она была не со мной, а в прошлом, когда принимала от прошлой Птицы пост с обязанностями и знаниями. И ничего приятного там явно нет. Яркая и задорная улыбка девушки отражала скорбь и тоску потери. Прошло полминуты, глаза Каюки закрылись-открылись, видение о прошлом отошло назад. И она, словно отгоняя кошмары прочь, опустошила чашку одним глотком. - Я не буду спрашивать о прошлом, Юки-чан, - она чуть улыбнулась, склонив голову в благодарном поклоне, - но я хочу знать о ночи с принцем. О чем он тебя спрашивал, находясь в жарких объятиях птичьей трели? Чем интересовался? - Аники, аники, ты что, забыл о правилах Поющих Птиц? – и подошла ко мне, очень близко, так, что аромат цветов вишни окутал меня с головы до ног. Склонившись, она прошептала в самое ухо, касаясь заостренного кончика светло-розовыми губами: - За все надо платить… Согласно правилам Птичьей трели, вопрошающий должен предоставить свое тело, разум, магию и жизненную энергию в усладу отвечающему, чтобы связать их на короткий срок. Я был готов к этому, потому что знал, на что подписывался, когда шел в квартал Благовоний. И сейчас, зная процесс, расслабил пояс на талии, распахнул на шее и груди нижнюю и верхнюю рубашки кимоно, и распустил хвост светло-розовых волос, которые теперь лежали в беспорядке. Давая доступ к телу, дыханию и сердцебиению, стучащему в жилах, откинул шею назад, подставляя ее под нежные пухлые губы и горячее дыхание. Она, опустившись ко мне на колени, обвив шею руками, прислонившись полной грудью к моей груди, сплела наши волосы в косу, обвязав ей свои пальцы. Каюки, склонившись к плечу, оставляя там касание теплых губ, поднималась выше и выше, к бьющейся жилке. Тяжелые, полные истомы выдохи, отдавались стуком сердца, бьющего в ушах. Перед глазами бледно-розовая пелена, в разуме сизый туман. Моя энергия, жизненная и магическая, медленно, едва-едва покидали тело. - А ты вкусный, аники, - сказала она, выдохнув, оставив аромат цветов вишни на коже, - очень вкусный, - и потерлась носом о косточку ключицы. – Словно древо спелой вишни в сезон цветения, - и запустив другую руку в мои волосы, стянув их и отпустив, коснулась груди, того самого места, где остался шрам от дальнострельного копья. – В твоем сердце для меня нет места, - шепчет Каюки, смотря в мои затуманенные глаза, - ты уже впустил туда половинку чужого… - и попыталась прочесть, чья именно половинка живет в огне бледно-розового пламени, как я прервал попытку, опустив ладонь на ее руку, сказав: - Не стоит этого делать, Каюки-чан… И дело не в том, что я хочу скрыть отпечаток в сердце, оставленный Юнором и его отданными годами ради спасения моей жизни, а в том, что Пламя Смерти принимает только меня и самого некроманта и никого более. Для других оно принесет лишь гибель, окончательную, без возможности спасения. – Задавай свой вопрос, аники. Она, растворившись бледно-розовым туманом, оказалась напротив меня, на той же мягкой подушке, что и в первые минуты нашей встречи, с чашкой вина в руке. Взгляд ее затуманен от вкушенной энергии и отданных добровольно лет, но речь связна и точна. Нет и намека на страстную, не опороченную физическим контактом эйфорию, в которых обычно проводят ночь вопрошающий и отвечающий. Только тепло, не нарушенные границы дозволенной близости. И я задаю свой вопрос: - Когда принц Винсент планирует свержение отца? - Хороший вопрос, Такэ-доно. *** Лепесток, тот самый, упавший к ногам Тао, не давал покоя Айсидору с тех самых пор, являясь в кошмарах, окрашенных его собственной кровью. Уже третью ночь он погружался в сон, ожидая встречи с тем, кого предал, от кого отвернулся, променяв на титул и привилегии. Был готов к битве с последующим печальным концом – смерти от закаленной стали меча. В первую ночь – его убил Такэхико, с присущей дракону жестокостью. Во вторую – Лиссах, названный брат, кровь которого все еще теплиться в сердце и течет по жилам. Осталось дождаться визита старшего брата, покинувшего мир по вине Наследного принца Алого Пламени. - Я ждал тебя, брат… Сказал Айсидор, видя перед собой Авалора, как живого. Все такого же, как в последний день их громкой, бурной ссоры, срубившей последний мост братской любви и семейных уз. Распущенные длинные черные волосы, разбросанные по спине и плечам в беспорядке, горящие алым глаза, пробирающие своим холодным взглядом до самых костей, в идеально-сидящей форме отрада Бури, с летающими над головой вóронами, каркающими и теряющими перья. - Айси…дор-се, - шепчут бледные губы старшего брата, оскалившиеся в клыкастой улыбке, - я тебя поймал… Рука старшего демона в мгновении ока сжимается на глотке младшего. С каждой секундой и попыткой вздохнуть, ледяные пальцы Авалора сильнее давят, забирая последний воздух в легких. Перед глазами, как и в случае с Такэ и Ссахом, проносятся вся жизнь. Ошибки, неудачи, провалы, поражения. Но нет там раскаяния, покаяния, как нет и прощения. Именно поэтому: - Прощай, брат…