Одна маленькая ложь

- Вижу, вы торопитесь воспользоваться советом, что женщин нельзя – особенно в такие ночи – обделять вниманием. В ее голосе не было даже разочарования. - Но, надеюсь, что сеньору Джильди, когда выпрашивали у него ключ, вы озвучили иную причину. - «Сеньор Джильди» напился хуже сапожника и мирно дрыхнет под столом. И едва ли выберется из-под него раньше полудня. Как и ваш адъютант. Женщина на постели – бледная тень в неверном свете свечи – не шевельнулась. Глаз ее Вальдес не видел, они тонули в полумраке, но взгляд ощущал. И столько времени приглядываясь к малейшим ее повадкам и движениям, мог даже угадать, каким тот был. Спокойным и чуть насмешливым. - Иными словами, вы его обворовали. - Слишком сильное слово. Вы и сами знаете, что ключ к нему вернется еще до рассвета. А взять на время… - Игры в эвфемизмы вам не идут, Вальдес. Вы мне всегда казались смелее и честнее этого. Думаю, что вы прекрасно понимаете, кем являетесь, придя сюда. «Не только вором». - Вас это не пугает? – прямо спросил он. Не пытаясь прикрыться за какой-то шуткой или цветистостью. Обычно он не затыкался, особенно с женщинами. Но прятаться сейчас за привычное балагурство было бы совсем скверно и мелочно. Ротгер Вальдес не берет женщин силой и принуждением. А если он на это решился – значит сейчас здесь находится кто угодно, но только не Ротгер Вальдес. Хотя можно еще попытаться себя обмануть и принять ее спокойное смирение перед обстоятельствами за согласие. Но отчего-то не получалось. Женщина пожала обтянутыми батистом плечами. - Едва ли вы причините мне увечья или даже боль. Что же до прочего возможного… ущерба… Думаю, вы уже заметили, что у меня довольно своеобразное отношение к своему телу. Да, это он заметил. - Вы считаете его… не совсем своим? - В некотором роде. Я привык думать о себе, как о мужчине. А это тело вызывает некоторый… диссонанс. Вальдес подошел ближе – она не вздрогнула, но не сводила с него взгляда. Так смотрят на дикого зверя, надеясь таким образом удержать его от нападения. Воткнул свечку в ближайший к постели подсвечник – так, что желтое пятно света полностью озарило, наконец, альков. Теперь Кальдмеер вновь казался собой. Мужчиной. Странное ощущение. - Вы мне его покажете? Ваше тело. На лице Олаф отразилось сначала недоумение, потом легкая досада. Честно говоря, порадовавшая Вальдеса – ее спокойствие начало его раздражать. К своему телу она могла относиться как угодно, но безразличия к себе ему прощать не хотелось. Кальдмеер встал с постели – так, как встал бы мужчина. Без намека на женскую грацию и тем более на какую бы то ни было игривость. И таким же мужским движением стянул с себя сорочку. Как Вальдес ожидал – под ней не оказалось ничего нового или особо соблазнительного. Худая жилистая фигура, сухопарости которой добавляли тренировки и непривычная женщинам нагрузка, из-за чего плечи и спина обтянулись мускулами и стали казаться слишком широкими. Небольшая грудь не самой лучшей формы – видимо, даже при ее скромных размерах ее пытались утягивать. Узкие бедра, плоские ягодицы, опять же слишком сильные для женщины ноги. Длинные белые ступни, ярко выделяющиеся на прикроватной циновке. Кожа у нее была бледной, сухой и шершавой, волосы на теле небрежно пострижены. И, конечно же, целая россыпь шрамов – как совсем недавно заживших, так и других – уже обратившимися неровными побелевшими рубцами. Пара пуль, небольшой ожог, след от сабли… Удивляло то, что на ее теле почти не было отметин от розги или плети. Только ягодицы пересекало несколько тонких светлых полосок да на руках щедро отпечатались следы учительской линейки, отчего Олаф предпочитала носить перчатки. Практически ничто по меркам дриксенских норм воспитания. Или тот, кто ее порол, осторожничал, или… - Кто-то был хорошей девочкой, - пробормотал Вальдес, подталкивая пленницу за локоть и заставляя еще раз медленно повернуться вокруг себя. Чтобы произнести это более-менее внятно, пришло сглотнуть слюну, которой неожиданно набежало целый рот. Потому что несмотря на столь сомнительное на вид угощение, «аппетит» у Ротгера разыгрался, как если бы его месяцами держали впроголодь. Пришлось даже стиснуть себя через штаны, чтобы не сорваться раньше времени. Олаф промолчала. Видимо, она давно определила для себя стратегию – не сопротивляться и не помогать. Если она надеялась, что этим сможет его отпугнуть, то ошиблась.

***

Всё закончилось довольно быстро. Это была одновременно и самая лучшая, и самая худшая в жизни Вальдеса близость. Его вело от желания сильнее, чем от любого вина, стояло как у молодого. Быть может, будь у него время и не спи за соседней дверью вспыльчивый мальчишка, он остался бы с ней на всю ночь. Быть может, даже вырвал бы из ее уст что-то большее, чем тихие глухие стоны, едва ли говорившие об удовольствии. Хотя с равным успехом, наверное, можно было распахать и засеять вечную мерзлоту, пронизавшую Седые земли, в надежде на богатый урожай. Вальдес никогда не испытывал такого желания к кому бы то ни было, и никогда не сталкивался с тем, чтобы на него так упрямо не отвечали. Он чувствовал себя не разочарованным, но обманутым. В том числе тем, что – как он и подозревал - оказался не первым ее мужчиной. Что у нее уже был кто-то другой, с которым она возможно была совсем иной. Потому что знал - она могла такой быть. Вальдес видел Олаф в бою и на тренировках, и на своем опыте мог убедиться, что в жилах у нее не вода, а телом своим – что бы она там ни говорила – владеет она отменно. Поэтому, если бы она пожелала, то стала бы подлинным источником наслаждений, как для себя, так и для него. Вместо же этого Вальдесу и впрямь пришлось напиться уксуса, пусть и чуть подслащённого растворенным в нем жемчугом. Лоно ее было сухо, как песок в пустыне. Что ж, слюна пришлась весьма кстати. Можно было бы кончить внутрь, и этим упросить им обоим следующий заход, но Вальдес нашел в себе силы выплеснуться ей на живот. Следующего раза не будет. Но в удовольствии размазать свое семя ей по животу и жестким волоскам, покрывавшим заветный холмик, чтобы пометить ее хотя бы так – он себе не отказал. Женщина рядом с ним лежала спокойно, и даже сейчас, когда его тело еще не покинул жар близости, дышала ровно. Этот миг – миг разрыва телесного единения – каким бы оно ни было, сам по себе порой бывает несладок. Это же неестественное спокойствие и безразличие Вальдеса и вовсе взбесило. Захотелось сделать ей больно, чтобы добиться хоть какого-то отклика. Вместо этого он лишь спросил: - Как вы? Возможно, покажи она, что ей тошно и больно – он бы сгорел от стыда и постарался испариться из комнаты без единого слова. Но самого опасного оружия из женского арсенала – слез – на вооружении у Кальдмеера не стояло, или она давно отучилась им пользоваться. - Я в порядке насколько… насколько это возможно в моем положении. Понимаю, что могло быть и хуже. Он смотрел на ее профиль, озаренный светом свечи, с приоткрытыми губами и распахнутыми глазами. В этом освещении и с этим выражением на лице она казалась дорогой фарфоровой куклой. - Вы говорите так, словно я вас пытал. Олаф прикрыла глаза и выдохнула сквозь зубы, словно говоря: «А что вы делали?» - Подобные случаи… прискорбны, но они – часть того, что может случится при попадании в плен. Как и упомянутые вами дознания. Раздраженно вздохнув, Вальдес поцеловал ее в плечо и положил ладонь на верх живота - там, где тот переходил в грудь. Чтобы ощущать биение ее сердца и дыхание. Кальдмеер не вздрогнула, но плоть под его ладонью на миг замерзла, закаменела. Как если бы он и впрямь коснулся ее раскаленным железом. - И как много подобных… случаев у вас было? — Это мое первое пребывание в плену. - А с мужчиной – нет. Живот под его ладонью заходил чуть чаще – кажется, ревновал он зря. Тот, о ком она вспомнила, первый ее мужчина, тоже вызывал у нее не самые лучшие чувства. - Вы слишком любопытны. - До ужаса, - признал он. – Все это время я только и думал о вас. О том, как вас разгадать. Понять кто вы и как такой стали. - Преуспели? - Не слишком. Наверное, поэтому я сейчас здесь. Но некоторые детали головоломки довольно занятные. Хоть вставали на место порой совершенно неожиданно. Уголки ее губ дернулись, но потом лицо вновь сковало льдом. - Нет, Вальдес. Второй раз я не вашему очарованию не поддамся. Я почти забыл о том, кто мы и каковы отношения между нашими странами, чем поставил себя в довольно неприятное положение. Но вы вернули меня на твердую землю. Странно было бы благодарить за… за такое, поэтому благодарности не будет. У вас был шанс сохранить свою и мою честь… мое доверие… но вы предпочли обменять их на удовольствие. «Будь я на самом деле влюблен, эти слова разбили бы мое бедное сердце». - Как хотите, - дернул он плечом, за невозможностью им пожать. Потянулся вниз и поймал губами ее сосок. Заставил его сжаться в горошину под своим языком, оторвался и с некоторой насмешкой произнёс. - Я могу сейчас в общих чертах обрисовать свои выводы. Ну или хотя бы последний, к которому пришел. Не думаю, что он вам понравится, но вы уж простите. Мне как врагу дозволено быть не слишком щепетильным. Она чуть приподняла голову, пытаясь заглянуть ему в лицо. На ее собственном отразилась легкая тревога. «Боится того, что я узнал слишком много? Или того, что я скажу об этом вслух?» - Вы не сами выбрали себе такую судьбу. Вас заставили. Но и не особо сопротивлялись. Как и мне сегодня. Собственно, я и решился к вам прийти, подумав, что вам хотя бы в этой малости, хотя бы на одну ночь будет приятно ощутить себя женщиной. Ведь вам это запрещено. Ее губы сжались в линию. - Почему вы так решили? - О, об этом мне сказали ваши спина, ваши руки и ваша славная попка, - Вальдес не упустил случая скользнуть ладонью под нее, и стиснуть одну из крепких половинок. В комнате было не слишком тепло – несмотря на прошедший излом зима в этих краях отступала медленно и неохотно. Забота и банальная вежливость требовали набросить на Олафа покрывало – ведь ласкать ее и льнуть к ней он мог бы и так. Но Вальдесу хотелось ее видеть. Зная, что это больше не повториться. И что вскоре это тело очень может быть пойдет на корм воронам и могильным червям. - Слишком у вас любят порядок, в том числе в порке. А начинать вы – ну если верить вашей истории - должны были бы с самих низов. А юнг и матросов секут только так. - … и обычно удары наносятся по спине. - Именно. А у вас она – чиста как первый снег. Стало быть, служить вы пошли сразу младшим офицером, после учебы. Где вас, похоже, тоже не трогали. Скорее всего из-за спущенного сверху запрета. Впрочем, судя по тому, как мало отметин от розги на вашей попке – как известно, так наказывают детей и женщин, чтобы меньше им навредить – вы были не слишком склонны давать для этого повод. Отличные оценки, спокойный нрав. Но в какой-то момент, пока вы еще были женщиной (если можно так выразиться), вас вдруг несколько раз высекли – и довольно жестко. С чего бы вдруг? - Молодости свойственно творить глупости. Даже таким как я. Но вы угадали, что на флот я попал не матросом. После училища. Такое возможно даже с моим происхождением… - По протекции? – разом помрачневший от этой мысли Вальдес навис над нею и взглянул ей прямо в глаза. – Протекции того, кто вас наказал, когда вы не захотели по его желанию надевать на себя одежду гардемарина? Кто потом бил вас линейкой по пальцам за каждое женское слово и жест? Кто был вашим первым, а может единственным – до меня – мужчиной? Она выдержала его взгляд. Не поддалась на эту провокацию. Ревность не любовь, но умелая женщина вполне способна сделать из нее удавку не хуже. Хорошо, что она не такая женщина. Плохо, что она не его женщина. - Побоями можно создать лишь раба для шахт. Возможно запугать матроса. Тех, от которого мало что зависит. Но хорошего офицера? - Ну лошадей объезжают и собак натаскивают тоже не одной только твёрдой рукой. Ласка и лишний кусок сахара тоже важны. Похоже это сравнение ее задело. - Подозреваю, что и вас ваш дядюшка воспитывал не покладая рук и розги, но тем, кем вы стали – вы стали не благодаря этому. А потому что сами этого хотели. Почему не мог хотеть я? Хотеть себе такую судьбу? - Потому что слишком уж хорошо вы играете мужчину. Аристократа на том же уровне вы отыгрывать не научились – простите, это видно. К тому же, я не верю, чтобы кто-то мог настолько успешно отречься от части себя по своей воле. Раззадоренный этой словесной дуэлью, теплом и близостью ее тела, Вальдес забыл о своем решении, что второго раза не будет. Коленом раздвинул ей ноги, ткнулся вновь налившимся членом в горячее и на этот раз хоть чуточку влажное, пусть, скорее всего, эта влага была его собственной. - Я восхищаюсь вами. Настолько самозабвенно забыть о себе. Позволить кому-то сделать из вас другого человека. Другую судьбу. После этого она снова тихо и болезненно стонала под ним, а он толкался в нее и шептал, шептал… Шептал, что тоже хочет себе такую живую игрушку. Из которой можно создать все, что угодно. Что он вернул бы ей то, что у нее отняли. Сделал бы снова ее женщиной. Самой желанной и страстной. Что ей еще не поздно передумать. Что ей достаточно завтра просто заявить перед всеми о своем истинном поле. И тогда не нужен будет этот обмен. И не будет суда и веревки. Будет жаркое южное море и дом его отца. «Только предай Дриксен. И себя». Чуда не произошло. Он снова излил семя в эту мерзлую и бесплодную землю. А в ответ на все свои признания получил лишь холодное: - Чтобы иметь такие игрушки, нужно быть кесарем. А теперь вам пора уходить. Я провожу вас. Прежде чем Вальдес успел возмутиться – возмущенный и еще оглушенный, Кальдмеер добавила: - Замок начинает просыпаться. И Руперт нас видел. Мне… никому не нужно, чтобы вы сцепились. Не забудьте свечу. И убедительная просьба – не попадайтесь эти пару дней на глаза. Нам обоим. Вот и всё. Его как нашкодившего мальчишку просто выставляют вон. Даже не дав времени толком перевести дыхание и обтереться. Когда она, одетая в одну лишь сорочку, выводила его вон, Фельсенбург действительно не спал, а сидел на своем топчане, стиснув кулаки. Едва увидев Вальдеса - рванулся было с места, но Олафу потребовался один только взгляд, чтобы мальчишка замер и упал обратно. Но собственный взгляд Руперта вонзился в Вальдеса словно стальное лезвие. Кажется, от ярости он даже полностью протрезвел. Они не обменялись ни единым словом, но Ротгер и без этого понял, что нажил себе заклятого врага. Который никогда не простит и не забудет.