Одна маленькая ложь

- Чем вы так насолили кесарю, Вальдес? Прибывший из новой столицы щеголь – один из тех, кого отправили представлять Талиг на свадьбе кесаря и кого пришлось доставлять в Дриксен хексбергской эскадре - удивленно воззрился на вице-адмирала, все еще державшего в руках письмо от начальника порта Ротфогеля. «Видать, услышал мой разговор с боцманом. Ходят тут, греют уши. Растреплет теперь на весь Талиг». Письмо содержало разрешение «Астэре» и сопровождающим ее кораблям войти в порт, а экипажу сойти на берег с правом свободно посещать город и его заведения, производить покупки и прочая, и прочая… Всем, кроме Ротгера Вальдеса. Не то, чтобы он особо рвался, но всё же такая встреча неприятно удивила. Вальдес вообще не любил запретов. И особенно – от тех, кого не уважал. - Ума не приложу. Возможно, ему не понравилась наша кухня? Ну, когда он несколько вынужденно у нас гостил. Или то, что после этого мы еще долго сами свободно заходили к гусям в гости без таких вот бумажек? Хлыщ уставился на него с недоуменным недоверием: - Но это же всё в прошлом. Вспоминать о таком сейчас просто лишено смысла. Наши страны занимались этим веками, если все поднять – никакая дипломатия невозможна. К тому же, кесарю Руперту по-прежнему нужны любые подтверждения его легитимности. В его интересах, чтобы как можно больше знатных гостей из самой Дриксен и соседних государств присутствовали на его свадьбе и засвидетельствовали свое почтение новой кесарине. Особенно учитывая ее особу… - А что с ней? – рассеянно спросил Ротгер, как попало засовывая письмо за пазуху. Ответ, впрочем, его не слишком интересовал – порт новой дриксенской столицы (после Излома многих, включая столицы, обуяла тяга к перемене мест) был буквально забит кораблями и вход в него обещал стать нетривиальной задачей. К байкам же о «гостившем» у них юнце, умудрившемся в мутной водице Излома усесться на трон, он настолько привык, что научился большую их часть пропускать мимо ушей. В эти смутные годы многие влезли по лестнице выше, чем следовало – включая навязавшегося ему собеседника, чьим именем Вальдес даже не соизволил напрягать свою память – и причина, как правило, была одна: гибель всех иных возможных претендентов. Ничего нового, ничего особенного. А с учетом их прощания особой нежности Вальдес к Фельсенбургу не питал. И судя по запрету, который молодой кесарь соизволил сделать почти сразу как обзавелся короной (хорошо, что у дриксов такая бюрократия – все напишут сами) – это было более чем взаимно. - То-то и оно, что ничего! В смысле ее никто не видел и о ней ничего неизвестно. Кроме того, что она подданая Дриксен. Иными словами – это не самый равный брак. Ах да, и еще имя - Одиллия фок Беркгейм. - Бергейм – вроде ж одно из великих баронств? – буркнул Вальдес, прикидывая нельзя ли как-то случайно вытолкнуть хлыща за борт. Хотя бесполезно – такое вряд ли утонет. Здесь столько плавающего всех размеров и сортов – успеют подобрать. – Да, не особо высокого полета птица. Хотя если свободных девиц у царственных соседей нет – куда деваться? Наследник нужен, а младший брат кесаря быть им не может – его место во главе дома Фельсенбургов. Наверное, вытащили какую-то симпатичную девочку, только что из монастырской школы… Что он там бухтел дальше, Ротгер уже не слушал. Никакие сплетни и навеиваемые ими воспоминания не стоили того, чтобы рисковать «Астэрой».

***

Но уже спустя несколько дней Вальдес оценил всю изощрённость придуманного ему Фельсенбургом наказания. «Астэру» он, конечно, любил, но находясь в порту и против своей воли вынужденный торчать на корабле, чувствовал себя птицей в клетке. Не слишком приятно, когда твой последний юнга может размять ноги на суше и поглазеть на местные красоты не через пушечные порты, а ты, вице-адмирал, торчишь здесь по капризу другого юнца, пусть и с короной на макушке. Вопреки его опасениям, хлыщ оказался или благороднее, или хитрее, чем Вальдес о нем думал, и лишнего не болтал. По крайней мере, пока. Видимо, понял, что делать это, когда еще предстоит возвращаться на этих же кораблях обратно – не лучшая затея. Как и раздувание полноценного дипломатического скандала. Нет, конечно, по возвращении эскадры в Хексберг посол Талига изведет в бумажной битве по защите «чести флота и государства» не одно перо (и все его усилия наверняка потонут в дриксенской бюрократии), но не здесь и сейчас. Команде же и даже офицерам других кораблей о запрете не сказали, чтобы не подрывать авторитет если не вице-адмирала, то Бешеного. Но если с этого борта он был надежно прикрыт, то ничего не могло уберечь Вальдеса от скуки. И от досады. Которые росли ото дня в день. Коронованному мальчишке хотелось насолить. Просто так, для порядка. За эту мелочность и за то, что – вопреки всем пафосным речам и взглядам преданного пса, которым тот следил за каждым жестом Кальдмеера – он не смог спасти своего адмирала. Та, из-за кого он назначил Вальдеса себе во враги, давно уже лежала в земле, а он по-прежнему играл в эту детскую ревность. Или если не смог спасти ей жизнь, пытается таким образом спасти ее честь? Не похоже. Нет, конечно же, после своего воцарения Фельсенбург приказал пересмотреть дело Кальдмеера, восстановил его репутацию и звание… но все это и близко не напоминало культ пресвятого Олафа, который можно было бы от него ожидать. Неужели он до сих пор надеется, что она жива, ведь восхвалять подобным образом живых непристойно? Вальдес помнил слух, который донесся до него спустя неделю после того, как более ранний (по итогам которого Вальдес надрался до совершенно невменяемого состояния, а главное – не смог даже выдумать для этого уважительной причины) известил его о вынесенном Кальдмееру приговоре. Что якобы на карету, которая везла бывшего адмирала цур зее к месту казни, напали и осужденного похитили. Но после этого беглый адмирал исчез, а прокатившаяся по Дриксен смута и вовсе погребла под собой все следы. И если уж Олаф нигде не всплыл, когда рухнули все законы, или когда эти законы стал писать его прежний адъютант – то скорее всего его не было в живых. А слух оказался просто слухом. Нежеланием людей верить в то, что в мире может произойти подобная несправедливость. Вальдес в справедливость и мудрость мироздания верил весьма своеобразно, а потому за эти годы так и не решил, как думать о Кальдмеере – как о мёртвом или о живом. Решил думать и так, и так. Умудряется же он как-то думать о дриксенском адмирале и как о мужчине, и как о женщине. Поэтому ведьмы порой приходили к нему в ее облике, как если бы она была по-прежнему жива. Иногда подражая ей полностью, иногда, как в последний раз, придавая ей тот облик, в каком ее желал бы видеть Вальдес. В каком мог бы ее видеть, если бы она согласилась на это хоть одним словом. Потому что быть насильником больше одной ночи было бы невыносимо. В такие ночи он ласкал ее и любил – так, как не успел и не мог позволить себе с ней настоящей. В другие же ночи – более редкие, но и они случались – Вальдесу виделись ее последние дни, бесспорно наполненные муками и унижением (если он не пощадил ее, с чего бы ее щадить тюремщикам и дознавателям, отличавшимся куда меньшей щепетильностью?), последний «танец» в остриженном мундире и безымянная могила для бедных, в которую тела сваливают в общую груду и засыпают негашеной известью. Если Фридрих унизил адмирала формой казни, то отчего ему было бы не унизить его и недостойным его чина погребением? Будь Вальдес влюблен, как якобы был влюблен Фельсенбург и обладай его нынешними возможностями – он бы разобрал эту кесарию Дриксен по камешку, но нашел бы Олаф живой или мертвой. Но об адмирале словно забыли, хоть забыли и уважительно. Да что там говорить, если щенок даже Бермессера не казнил, только списал с концами на берег и запретил приближаться ко двору…. Сплошное тявканье вместо дела. Зато Вальдеса заставил торчать безвылазно на своем корабле. Показал «характер». Да пошел он… Но прежде, чем Ротгер успел придумать как именно ему нарушить запрет и показательно утереть мальчишке нос – повод это сделать нашел его сам.

***

Принял повод облик молоденького дриксенского теньентика, на ночь глядя притащившегося под борт «Астэры» на какой-то лодчонке. И вручившего Вальдесу небольшой конверт – из дорогой бумаги, но без всяких вензелей и подписей. - И кто же в вашем славном городе решился мне написать? - Дама, господин вице-адмирал, - ответил мальчишка, нервничающий, но старательно пытающийся изобразить невозмутимость, тем самым неприятно напомнивший Вальдесу нынешнего кесаря в те минуты, когда кто-то при нем заводил спорный разговор о Кальдмеере. – Большего я вам сказать не могу. «Что ж, встреча с дамой – приключение не хуже любого другого. Хотя бы как затравка для него». Но когда Ротгер вскрыл конверт, его пустопорожняя веселость тут же угасла – внутри лежал пустой лист бумаги и пуговица. Золотая пуговица с характерной насечкой. Одна из тех, что были нашиты на парадном мундире адмирала цур зее, в который он по обычаю должен был облачаться и при крупных сражениях. В том числе в битве при Хексберг. Неужели?! «Но… женщина?» - Вы точно уверены, что автор – дама? На лице теньента он по-прежнему не смог прочесть ничего, кроме все той же двойственности – желания исполнить поручение любой ценой и оказаться, где угодно, кроме как здесь. Под взглядом Вальдеса – ставшим из лениво-добродушного холодным и пристальным – юноша поежился, но сумел произнести: - Мне велено сказать, что вы или следуете за мной без расспросов, или забываете об этом послании. Сердце забухало так, что от тока крови аж заломило в висках. И все же… «Вдруг - ловушка? Ведь если что, мои меня даже толком искать не смогут». Мысль пришла и сгинула. Сколь бы замечательной особой Вальдес себя не считал, едва ли кесарь решил свою последнюю холостяцкую ночь спустить на то, чтобы отомстить ему. Все это было авантюрой и скорее всего неумной, но ему, уже больше недели изнывающему от скуки, принесли загадку и отличный повод насолить Фельсенбургу, и он не смог устоять перед соблазном. Поэтому сказав вахтенному, что решил сойти на берег, и чтобы, если он не вернется, начинали искать его завтра после окончания свадебных церемоний, Вальдес спустился в лодку со своим провожатым. Матросы немного посудачат, конечно, но они ведь не в курсе дела, а офицеры к его выходкам привыкли. Равно как привыкли полностью ему доверять. В городе внимания на него предсказуемо не обратили – сказался и провожатый из дриксов, и то, что сам Ротгер по своему обыкновению был не в мундире. Улицы, гостиницы и обычные дома, чьи хозяева решили нажиться на сдаче жилья, были переполнены приезжими, и на еще одного чужака уже даже не глазели. Поэтому, когда парень завел его в один из трактиров и, забрав какой-то тючок у хозяина, провел в отдельную комнату, где предложил переодеться – то эта затея Ротгеру не понравилась. - Это еще зачем? Меня и так не отличишь от прочих портовых гуляк. «Не говоря о том, что так меня – если что – будет труднее найти». - Да, господин вице-адмирал. Но мы пойдем в ту часть города, где ваш нынешний костюм будет неуместен. Вас просто не пропустят. Но оружие при себе можете оставить. Ну, конечно же, едва ли они идут в обычный городской квартал. Да и охраны в городе сейчас полно, а возле особняков знати и богатых горожан ее должно быть еще больше. Что ж, раз он уже засунул в возможную ловушку одну ногу, стоит наступить в нее и второй. Иначе стоять и пускать в ход любезно оставленную ему шпагу и прочее будет неудобно. К тому же подобная секретность лишь подзуживала азарт. Закончив упаковывать себя в мундир дриксенского сержанта и пробегаясь пальцами по его завязкам и пуговицам, Вальдес вдруг подумал, что, если он ошибся? Что, если послал ее не Олаф – ведь перед казнью с одежды осужденных и тем, более разжалованных, частенько срезали все знаки различия. И он так рискует не ради встречи с ней, а непонятно с кем. «Что ж, возможно это тот, кто хоть немного знает о ее судьбе. Уже неплохо».

***

Когда они подошли к особняку, уже наступила ночь. Ни в саду, ни в самом здании почти не было огня – тускло светились лишь пара занавешенных окон, но и там явно берегли свечи, да еще горела лампа у главных ворот, возле которых чернели силуэты часовых. Маскарад оказался нелишним – по пути им и впрямь не раз попадались патрули, но мальчишке успешно удавалось их убалтывать. Одновременно все это время уворачиваясь от попыток Ротгера развести его на разговор. С такими задатками он явно далеко пойдет. Оставив Вальдеса возле двери заднего хода, дрикс исчез во внутренних комнатах. Дав немного времени оглянуться вокруг и подумать – кому мог принадлежать такой явно небедный дом и как его обладатель связан с Олафом? Навскидку ничьего имени на ум не пришло. - Последняя комната по правому коридору. Держите, - вернувшийся мальчишка сунул ему в руки ключ. – Вас ждут. Идя по сонному темному дому, Вальдес словно вновь вернулся в ту ночь Весеннего излома. Тогда он также шел к ней – тайком, опасаясь кого-то встретить на пути и сжимая в руке ключ. Вот только в ту ночь его не звали и ключ он украл. Что же изменилось за эти годы? Из-под искомой двери просачивался тусклый свет. Что ж, последнее препятствие. Сейчас он увидит… кого? Ее? Какой она стала за эти годы? Как сильно ее изувечили в Печальных лебедях, какую печать на ней оставило время? Узнает ли он ее вообще? В памяти всплыл ее образ, какой Ротгер видел ее в последний раз – освещенные мерцающим светом догоравшей свечи взъерошенные стриженые волосы, смятая длинная сорочка, босые ноги… Прежде чем он успел разглядеть сидевшую за небольшим накрытым столом фигуру, он услышал голос, от которого у него поднялись все волоски на загривке. - Заприте за собой дверь на ключ, Вальдес. Я отпустила прислугу, но мало ли что может произойти. Незваные свидетели могут создавать проблемы, как, думаю, вы отлично помните. Это была она.