six-eyed empire

Кугисаки поверить не могла тому, как круто изменилась ее жизнь. Всего несколько месяцев назад она была дочерью ремесленника, безликой чернью, которой в будущем уготовано было похоронить себя под домашними заботами и воспитывать детей своего мужа, такого же бедного и уставшего, а теперь она несла в швейные мастерские ткани, которые после осмотра ей всучил сам император. Нобара прижимала к груди пестрые выкрашенные отрезы так ревностно, точно боялась, что из-за углов бесчисленных павильонов резиденции выскочит вор и отнимет драгоценные тряпки, из которых умелицы сошьют для владыки Годжо или вдовствующей императрицы новый наряд. Осторожно поглаживая блестящую мягкую поверхность, Кугисаки молилась Будде, чтобы все это не оказалось прекрасным сном, навеянным ожиданием праздника конца года, а сама девушка не проснулась дома, на своем футоне, в окружении еще дремлющих братьев и сестер, жмущихся друг к дружке, чтобы согреться. Это точно разбило бы Нобаре сердце.

***

Решение сбежать из родительского дома родилось в голове Кугисаки сразу, как вспышка, стоило только главе семьи объявить, что отыскался достойный кандидат, желающий взять Нобару в жены и вскоре, как только родители отца дадут свое разрешение, будет объявлено о помолвке. Чувствуя, как у нее в горле застрял слипшийся рисовый комочек, который девушка под шумок стащила на рынке, Кугисаки вытаращилась на отца, но не произнесла ни звука — у Нобары отнялся язык. Ошеломленная, подстегнутая обидой, смешанной со страхом, она поклонилась родителю и как можно скорее убралась на задний двор, чтобы выплюнуть внезапно ставшую отвратительной на вкус еду, сесть на корточки и обнять себя за колени. Выйти замуж! Какой кошмар! Кугисаки слишком любила гуляющий в волосах ветер свободы и тишину сакрального уединения на энгаве под покровом высокого ночного неба, чтобы променять их на кого-то, кто будет маячить перед глазами всю оставшуюся жизнь и от кого — Будда милостивый, как отвратительно! — придется рожать кучу детей, и каждый день думать, хватит ли риса в кадке, чтобы прокормиться. Наверное, если бы Нобара родилась мальчиком, ей было бы проще… Чем дальше уходила от дома Кугисаки, стараясь ступать как можно тише и не оглядываться, цепко удерживая на плечах ремни плетеной корзины со скудным провиантом в дорогу, тем сильнее грызла девочку вина за свой поступок: оставила родителей, младших детей, украла еду и скрылась посреди ночи, как вероломный убийца. Представив заплаканные лица сестер, Нобара на мгновение замерла, шаркнув подошвами по земле, собралась было развернуться и побежать обратно в дом, но зашмыгала носом и устремилась вперед, в объятия жуткой, но манящей неизвестности. Помня леденящие кровь истории о дорожных душегубах, Кугисаки старалась продолжать путь днем, а ночью оставаться на постоялых дворах или спать, забравшись высоко на деревья, благо была ловкая, точно бесплотный дух. Иногда Нобара напрашивалась в помощницы в мастерские и торговые лавки, скрываясь сразу после того, как ей давали немного денег за работу или еду, иногда пробиралась на чужие поля и огороды, чтобы стянуть овощей, а однажды девчушке повезло, и она выкрала у кого-то целого кролика, жирного, юркого и фантастически вкусного. Скитающуюся Кугисаки (а она так и не решила, куда будет держать путь и просто шла вперед, надеясь на провидение предков) подобрал караван, прибывший в островную империю из-за Большого моря и державший путь прямиком в столицу. Прижимая к себе корзину, Нобара с жадностью и восторгом ютилась в большой крытой повозке и слушала рассказы красивых смуглых женщин, не понимая ни единого слова, но интуитивно чувствуя, что ей хотели донести собеседницы. Гибкие, сильные, с густыми длинными волосами, девы казались дочери ремесленника живыми богинями — коснись и получишь благословение. Караван вез в столицу специи и драгоценные камни для императорского церемониального платья, и Кугисаки быстро смекнула, что он неспроста появился на пути именно сейчас, когда она была растеряна и шла по одному лишь наитию. От женщин исходил тонкий, чуть приторный запах масел и чего-то острого, а позвякивающие на их запястьях завитки браслетов то и дело притягивали к себе внимание юной путешественницы. Снисходительно посмеявшись, одна из танцовщиц — по крайней мере, так они «представились», плавно пошевелив кистями рук и тряхнув плечами — сняла с руки золотое украшение и надела на Нобару, попутно поднеся к лицу девушки край своего шелкового платка и указав пальцем на свои подведенные глаза. Ощущая нарастающее воодушевление, Кугисаки ухватила сидящих по обеим сторонам от нее женщин за запястья и стала просить «сестриц» научить ее всему, что они умели. Останавливаясь на привалы, чтобы купцы пополняли запасы воды и провианта в маленьких городах, танцовщицы объясняли Нобаре, как правильно смешивать краски для раскрашивания губ и щек, подарили рулон ткани, из которой позже девушка сошьет юбку для императора Годжо, а еще научили некоторым танцевальным движениям. Кугисаки потом репетировала их каждую свободную минуту, вызывая у женщин звонкий одобрительный смех. Резиденция владыки оказалась гораздо больше, чем представляла себе Нобара. Открыв рот, девушка выглядывала из-под навеса, провожая глазами павильоны, в которых жили чиновники и их семьи, наблюдала за ухоженными садами и вооруженными клинками стражами, а когда повозки и паланкины остановились перед дворцом, Кугисаки почувствовала, что у нее от страха дрожат колени. Будда милостивый, она в столице, и вот-вот спустится по длинной каменной лестнице императорский подчиненный, пригласит важных гостей пройти в зал, где их уже ждал владыка, величественный, сияющий, настоящий потомок солнечной богини Аматэрасу! Нобара беспокоилась так сильно, что её чуть не стошнило под ноги одной из служанок, подошедших, чтобы проводить танцовщиц в пустующий дворец неподалеку. Прижимая к животу корзину, Кугисаки шла за женщинами, таращась по сторонам, точно дикарка, стыдливо бросала взгляды на свои стоптанные старые сандалии. На заморских дев глядели с подозрением и любопытством; невзрачные служанки то и дело поджимали губы и касались своих собранных волос, с завистью глядя на распущенные, густые, пружинистые локоны, выглядывающие из-под шелковых тонких платков, наброшенных танцовщицами на макушки. Одна из них покровительственно коснулась плеча Нобары, придвигая девочку ближе к шествующей толпе, и Кугисаки на мгновение воспрянула духом, выпрямилась и бросила на зевак дразнящий взгляд, мол, видели, я прибыла с ними! Скудная, практически пресная еда островных жителей не пришлась танцовщицам по вкусу, и они громко возмущались на своем странном языке, со снисходительными смешками передавали друг другу чашки с рисом и пожимали плечами, наблюдая за Нобарой, которая уплетала угощения за обе щеки, ловко орудуя палочками. Кугисаки пыталась разговорить служанок, принесших ужин, но те наотрез отказались беседовать, с опаской поглядывая на смуглокожих пришелиц, и быстро убрались восвояси. Свернувшись ночью на футоне в клубок, Нобара натянула покрывало на нос, жадно вдохнула аромат мыльного корня и чего-то свежего и со всхлипом выдохнула, зажала ладонью рот и опасливо осмотрелась, проверяя, не потревожила ли сон своих новых подруг. Всё происходящее казалось юной деве безумным сновидением, какие бывают, когда наешься на ночь, но странный сон так нравился Кугисаки, что она молила Будду не позволять ей просыпаться. Ещё хотя бы немного. Ещё хотя бы чуть-чуть. Весь следующий день танцовщицы готовились к вечернему приему, устроенному императором Годжо в честь иностранных гостей. Женщины достали из ларцов надушенные тяжелые юбки и платки, загремели массивными ожерельями, такими искусными и красивыми, что Нобара не могла удержать своего восторга, подбегала то к одной плясунье, то к другой, водила пальцами по резному желтому металлу и россыпям круглых монет, звенящих от любого резкого движения. Смуглые богини покачивали бедрами и взмахивали руками, подбрасывая в воздух длинные рукава и широкие пестрые ленты, смешно ходили на цыпочках друг за другом, кланялись и улыбались одними только густо подведенными миндалевидными глазами. Кугисаки нырнула под руки танцовщиц, оказавшись в центре круга, и начала старательно вертеть кистями рук и выбрасывать вперед ноги, как ее учили, отчего женщины рассмеялись и принялись хлопать в ладоши, раззадоривая и подбадривая Нобару. Никогда ещё рыжая бестия не чувствовала себя такой счастливой и веселой. Прикрывая нижнюю часть лица платком (танцовщицы любезно приодели Кугисаки, чтобы та сошла за прислугу, сопровождающую караван), девушка украдкой следила за пиром, присев у фусума поближе к выходу. Женщины вовсю плясали в центре залы, внимая ритму барабанов и звенящих браслетов, заставляя облаченных в дорогие сокутаи министров смущенно прятать лица за широкими рукавами и тихо о чем-то переговариваться, наклоняясь друг к другу через маленькие столики возле дзабутонов. Купцы и дипломаты, которых усадили возле императорского ложа, крепкие, с густыми усами и бородами, с толстыми пальцами, украшенными кольцами, посмеивались и довольно осматривали привезенных танцовщиц, то и дело обращаясь к худому, низкорослому, бледному мужчине, который внимательно слушал их, затем переводил сказанное императору и передавал его ответ. Нобара, конечно же, слышала о том, что новый правитель молод, но когда увидела владыку Годжо, то обомлела. Да он же ещё совсем юноша, ему точно нет и тридцати! Прикусив губу, Кугисаки пригнулась и быстро шмыгнула ближе, притаившись за спинами стражников, увлекшихся, как и все присутствующие, диковинными танцами. Император улыбался, щуря глаза, и внимательно следил за плясуньями, изредка постукивая пальцами по своему колену в такт барабанам. В какой-то момент альбинос задумался (Нобара определила это по тому, как взгляд правителя устремился куда-то вверх и замер), потом его светлое, точно выточенное из кости лицо покрылось румянцем, а сам мужчина спешно схватился за чашу и спрятался за рукавом. Кугисаки не удержалась и расплылась в широкой усмешке — небось представил, как одна из сестриц-танцовщиц будет вертеться в его покоях, раскинув руки и звеня драгоценными цепями на лодыжках. Один из охранников пошевелился, переступив с ноги на ногу, и Нобара мигом отстранилась к перегородкам, обогнула их и припала к полу, вытянув шею. Император что-то объяснял своему подданному, жестикулируя в воздухе, а когда тот передал слова владыки гостям, те переглянулись, подергали себя за черные бороды и покачали головами. Годжо в ответ смиренно улыбнулся, что-то быстро продекламировал и выставил перед собой чашу, предлагая выпить. Купцы мигом оживились. Кугисаки не планировала возвращаться домой с караваном, а потому, как только министры начали расходиться по домам, а танцовщицы, взмыленные, уставшие, но сияющие, как влажная рыбья чешуя, повалились на футоны и заснули, она выбралась из-под одеяла, подобрала корзину и покинула помещение, держа в руках сандалии, чтобы не шуметь. Казалось, в императорской резиденции царила своя, совершенно особенная ночь — всюду трещали факелы и фонари, освещая дорожки между павильонами и дворцами, откуда-то издалека раздавался приглушенный шум и смех (наверняка кто-то решил продолжить гуляния). Нобара, чуть пригнувшись, стала пробираться к воротам, вспоминая дорогу, но вскоре с ужасом поняла, что свернула не туда и попала в густой ухоженный сад, а когда стала пятиться, то врезалась во что-то твердое и вскрикнула. Быстрая сильная рука мгновенно схватила беглянку за шиворот и грубо выдернула на свет. — Вор! Убийца! — воскликнул широкоплечий самурай, занося над головой меч. — Пощадите! Я служанка! — разразилась криками Кугисаки, сильнее вцепившись в корзину, точно в фамильную драгоценность. — Я пришла с караваном! — Значит, вынюхиваешь что-то! Ничего, владыка знает, что с такими делать, — с этими словами стражник поволок девушку за собой в сторону императорского дворца. Нобара попыталась вырваться из крепких рук мужчины, но тот так сильно ее встряхнул, что Кугисаки обронила ношу и на несколько секунд забыла, как нужно правильно дышать. В зале, где проходил пир, остались лишь заморские купцы, несколько дзо из дворцовой гвардии и сам император. Подперев подбородок кулаком, Годжо с интересом слушал переводчика и кивал головой, а когда в комнату с шумом влетел солдат, то быстро выпрямился и сощурился. Обычно мягкое, плавное, как кусок нефрита, лицо мужчины посуровело и словно заострилось — правитель приготовился внимать тревожным новостям. Стражник грубо пихнул Кугисаки перед собой, отчего та упала на колени и поджала губы, не давая воли злым слезам. Девчушка резко подняла голову, уставилась на императора, и весь ее взъерошенный вид говорил о том, что Нобара не упустит возможности напасть первой. Даже если это будет последним, что она успеет сделать, прежде чем быстрый острый меч лишит ее жизни. — Кто это? Что случилось? — ледяным голосом спросил Годжо. — Владыка, она шастала по саду помощника министра Катсухито из Финансовой палаты! — Я нигде не шастала. Я хотела уйти в город, — шикнула в ответ Нобара, совершенно не стесняясь присутствия императора. — Паршивка утверждает, что прибыла с караваном. Мой владыка, это измена! — Мужчина кинул пылающий негодованием взгляд в сторону обеспокоенных купцов. — Она действительно попала сюда с ними? — Годжо обернулся к переводчику, и тот быстро шмыгнул к дзабутонам гостей. Мужчины закивали, наперебой говоря что-то на своем языке. — Её подобрали по дороге в столицу. — Как твое имя? — император окинул девушку цепким внимательным взглядом. — Кугисаки Нобара, владыка. — Рыжая отвесила собеседнику уважительный поклон. — Я из южных провинций. Я попала в сад министра случайно, потому что заблудилась. Я просто хотела уйти в город! — И зачем же тебе нужно было так срочно попасть туда? — мужчина усмехнулся. — Чтобы найти работу и жить в столице, — тут же выпалила Нобара. — Мой отец ремесленник, а я хочу научиться писать, поступить на службу и жить во дворце! — Надо же, какая амбициозная. — Владыка помолчал, растянув губы в смешливой улыбке. — Умеешь шить? Может, стряпаешь неплохо? — Всё умею, матушка научила. А ещё могу рыбу ловить и камни дальше всех швыряю. А ещё сестрицы показали, как глаза рисовать и танцевать. — Придется поработать над твоим поведением, но в остальном… — Годжо вновь замолчал, о чем-то задумавшись. — Во дворце не хватает рабочих рук, к тому же, одна из придворных дам жаловалась, что ей нужна помощница. Посмотрим, как она справится с такой дикаркой. — Альбинос ухмыльнулся, точно лис, задумавший нечто пакостное. — Владыка? — переводчик откашлялся, приблизился к императору и тихо зашептал тому на ухо. — Я абсолютно в здравом уме, — вдруг огрызнулся Годжо, но быстро сменил гнев на милость. — Передай гостям, что я выкупаю эту девицу и не стоит злоупотреблять моим радушием. Пусть увозят рис и свитки. Кугисаки, верно? — Д-да, владыка. — Нобара, смущенная словами собеседника, застыла на месте, не зная, что ей делать, благодарить императора или кричать от возмущения. — Я дарую тебе свою милость. Если придворная дама хорошо о тебе отзовется, будешь работать во дворце и дальше, а если нет — отправишься под стражу. Вернись в гостевой павильон, утром тебя заберут. Опустив взгляд себе под ноги, Кугисаки брела вслед за стражником, приведшим ее в зал приемов, и не могла понять, что испытывает по отношению к императору Годжо — то ли благоговела от того, что не велел казнить на месте, то ли считала сумасшедшим. Придворная дама была в священном ужасе от всученной ей владыкой помощницы и едва ли не по несколько раз на день бросалась в покои альбиноса, жалуясь на то, что Нобара «совершенно не умела вести себя, как дева» и просила выгнать негодницу из дворца, на что Годжо снисходительно уверял найси-но ками, что ей под силу вышколить новую служанку и отмахивался от женщины, прося не приставать с всякими глупостями. Кугисаки ее новая «госпожа» тоже не нравилась до зубного скрежета и желания плеснуть даме в лицо холодный чай из кувшина, с которым девочка то и дело плелась по коридорам. Потирая прикрытые рукавами кимоно синяки, коими найси-но ками щедро осыпала Нобару за малейшую провинность, юная служанка тщательно продумывала очередной план побега, запоминала все тропы и расположение дворцов в резиденции правителя, следила за перемещением охранников и заранее предвкушала сладость свободы, ждущей ее по ту сторону ворот. Однако, как только Кугисаки попала внутрь покоев владыки, отправленная к нему придворной дамой для получения распоряжений, ее вскормленное с остервенением желание вырваться за пределы стен сгорело дотла, оставив после себя пустыню. Годжо сидел за столом, читая очередное донесение из Палаты военных дел, и не сразу понял, что в помещении появился посторонний. Подняв берилловые глаза на Нобару, мужчина с улыбкой хмыкнул и потер подбородок. — Госпожа Сямо решила устроить мне представление? Что ты натворила на этот раз? — Я пришла за поручениями, владыка, — медленно протянула согнувшаяся в поклоне Кугисаки, не вполне понимая, что имел в виду император. — Но ты ведь знаешь, что все мои приказы передаются только через придворных дам? Ты — не придворная дама. — Владыка, если у вас есть претензии к госпоже Сямо, сообщите ей об этом напрямую, а не через меня! — Нобара стиснула кулаки, чувствуя, как от злости у неё начинает кипеть кровь. — Зачем вы вообще оставили меня во дворце? — Будь на моем месте отец, он за твою дерзость велел бы пороть тебя до тех пор, пока не испустишь дух. — Годжо шумно выдохнул, подпирая голову ладонью и ломая уголок рта в тоскливой, скорбной усмешке. — Я и сам не знаю, почему так поступил. Возможно, я был слишком пьян в тот вечер, а может, так сильно хочу насолить госпоже Сямо. Знаешь, она ведь служила еще покойному императору, и уже тогда жутко мне надоела. Что она, что её отец — оба пытаются держать всё под своим контролем. Впрочем, как и все остальные. Нобара стиснула пальцами рукава кимоно, запоздало понимая, каким на самом деле одиноким был её венценосный владыка. Незаметно прикусив себя изнутри за щёку, девушка выпрямилась и потупила взор, не зная, как ей реагировать: то ли продолжать стоять молча, то ли попытаться сказать что-то ободряющее, давшее бы Годжо понять, что он не один, что рядом с ним много достойных людей (и плевать, что Кугисаки не знала никого, кто был вхож в императорский дворец, должен же быть среди них хоть кто-то, кому можно доверять!). Значит, такова была участь всех правителей — всегда быть на виду, но при этом погибать от одиночества? Быть лишенным приятных мелочей жизни только потому, что сидит во главе государства? Ощущая, как у неё начинают трястись от негодования руки, Нобара вдруг смело шагнула вперед, ближе к столу, заставляя альбиноса выпрямиться и удивленно захлопать белоснежными ресницами. — Владыка, если вам кто-то не нравится, вы должны сказать ему об этом прямо! А ещё лучше — выгнать из дворца! — Что? — Да-да, именно так! Выгнать взашей, чтобы катился по лестнице и боялся потом попадаться вам на глаза. — Служанка ухмыльнулась. — А начать можно с госпожи Сямо и её отца. — Никогда ещё не встречал такой одновременно глупой и смелой девушки, как ты. — Император разразился громким заливистым хохотом, запрокинув голову, а когда отсмеялся, вытирая собравшиеся в уголках глаз слёзы, то подался вперед, упираясь ладонью в свиток на столе. — Наверное, ты уже и весь дворец облазить успела? Что интересного услышала? — Наложницы жалуются, что вы совсем к ним не ходите, — выпалила Кугисаки, задумчиво возведя глаза к потолку. — Неужели вам никто из них не нравится? — У меня… уже есть дорогой сердцу человек, — уклончиво ответил Годжо. — Но мы не можем часто видеться. — Это кто-то из дочерей ваших подданных? Какой ранг у её отца? Наверное, это кто-то из ваших самых-самых главных министров? — Служанка затрещала, как птичка, чуть наклонившись к альбиносу. — А может… Ах, это кто-то из служанок, поэтому вам нельзя встречаться? — Нобара, верно? Я могу доверять тебе? Поклянешься, что не расскажешь никому то, что я сейчас тебе сообщу? — Правитель понизил голос до шелестящего шепота, а Кугисаки ощутила, как по её спине побежали щекотливые мурашки. — Не уверена насчет того, можете вы мне доверять или нет, но обещаю, что никому ничего не скажу! Такой благодарной улыбки Нобара ещё ни разу в своей жизни не видела.

***

Кугисаки не могла не думать о том, что император Годжо был сумасшедшим. Мало того, что он принял в дворцовые прислуги необразованную дочь ремесленника, так ещё и приблизил её к себе, нанеся тем самым оскорбление придворной даме Сямо. Да, она по-прежнему была вхожа в покои владыки и исполняла его приказы, но всё чаще мужчина велел подослать к нему Нобару, отчего женщина едва ли не зеленела от злости и поджимала в тонкую нить губы. Кто-то пустил среди служанок грязный слух о том, что Годжо собрался возводить Кугисаки в ранг наложниц, но сам альбинос лишь посмеялся на такое заявление и убедил Нобару не обращать внимания на пустоголовых завистниц. А ещё доверил девчушке свой самый страшный, тревожный и опасный секрет. Кугисаки застыла с раскрытым ртом, когда император признался, что уже давно состоит в отношениях с генералом Гето и искренне жалеет, что не может избавиться от оков своего статуса и провести с возлюбленным остаток жизни где-нибудь вне стен резиденции. Ох, император Годжо действительно сошел с ума! Чтобы мужчина влюбился в мужчину — разве такое возможно? Неужели правитель настолько одинок, что от отчаяния начал таскаться за генералом? Или этот Гето настолько прекрасен, что даже владыка пал жертвой его красоты? Мужчина обещал, что как только воитель возвратится в столицу, то представит его Нобаре, и Кугисаки ожидала этого дня с тревогой и привычным любопытством. Служанка быстрым шагом удалялась от швейных мастерских, передав управляющей ткани, и прятала улыбку в рукаве. Генерал и в самом деле оказался красавцем! Когда рыжая раздвинула сёдзи, услышав тихий стук снаружи покоев, то сразу поняла, что высокий, прямой, как тетива мужчина со сверкающим лисьим взглядом — это тот самый Гето, о котором так вздыхал император. В глубине души Нобара испытала глубочайшее разочарование, что такой завидный мужчина не осчастливит ни одну из красавиц столицы, взяв её в жены, но в то же время Кугисаки чувствовала, что рядом с ним владыка будет в безопасности. Нобара трясущимися от стыда руками помогала Годжо одеваться к завтраку, стараясь не пялиться на темно-алые отметки на молочной коже императора, а сам альбинос молчал и лениво пытался просунуть конечности в рукава нижней рубахи. Собрав остатки смелости, Кугисаки рискнула спросить у Годжо, как тому удавалось всё это время скрывать ночные последствия, и мужчина, усмехнувшись, сказал, что всегда успевает натянуть нательные накидки до прихода придворных дам, а если Сугуру перестарается, то жалуется на недомогание, прячется под покрывалом и велит позвать придворного лекаря, Иери Сёко. Генерала в покоях правителя не оказалось, вероятно, брюнет ушел незадолго до того, как дворец проснулся и наполнился привычной суетой. Юбку, выпачканную маслом и засохшими следами спермы, как и предполагал Гето, Кугисаки брезгливо выволокла из покоев, держа ткань двумя пальцами, и закопала в саду за дворцом. Негромкий лай заставил Нобару вздрогнуть и начать озираться по сторонам в поисках источника звука. Невидимая собака отыскалась в беседке за Дворцом благодатного света вместе со своим хозяином, молодым господином Фушигуро. Император Годжо поведал Кугисаки, что, кроме наследного принца Сатоши и детей некоторых чиновников, на территории резиденции проживал также сын генерала Фушигуро, юный Мегуми — служанка не удержалась и прыснула со смеху; вот это да, сына и женским именем назвать! Наверняка мальчик был рожден от какой-нибудь наложницы и не был у отца в почете. С самим Мегуми Нобара ещё не успела увидеться, но зато многое уже знала о юноше из уст своего владыки. Например, то, что у Фушигуро-младшего были две большие собаки, которых отец-генерал однажды привез с собой, вернувшись со службы. И до сих пор никому так и не удалось выяснить, где самурай их раздобыл. Устроив локоть на хиджитатэ, Фушигуро подпирал кулаком голову и внимательно читал разложенный на чайном столике свиток, время от времени поднося к губам чашу. На плечах подростка покоилась большая теплая накидка, полы которой расстелились по доскам беседки и тихо шуршали, когда Мегуми шевелился, принимая позу поудобнее или тянулся к краю стола. Возле хозяина, точно стражи, лежали псы — белый и черный, — лениво дергая ушами и раскрывая в широком зевке клыкастые пасти. Белошерстная зверюга первой ощутила чужое присутствие и распахнула сомкнутые веки, уставившись на Кугисаки темными пуговицами-глазами, отчего девушка замерла в нерешительности. Пес глухо зарычал, отвлекая хозяина от чтения; Фушигуро поднял голову, взглянул на питомца, после резко обернулся, и их с Нобарой взгляды пересеклись. Молодой господин слыл слишком уж замкнутым и нелюдимым для своего юного возраста, и теперь служанка поняла, почему: таким суровым взглядом можно было лишь запугивать противника, но никак не расположить к приятной беседе. — Я не звал тебя, — коротко ответил Мегуми, осмотрев Кугисаки с головы до ног. — Знаю, я сама пришла. Ты ведь Фушигуро, я права? — Как ты смеешь говорить со мной таким тоном? — А ты ещё хуже, чем владыка рассказывал. — Нобара закатила глаза. — Я не так давно работаю во дворце и никого тут не знаю кроме владыки, придворной дамы Сямо и наследного принца. — И что мне делать с этой информацией? — сухо ответил Фушигуро, чуть сощурив глаза. — Мы ведь одного возраста, можем и подружиться. — Ты — служанка. — И что? О, понимаю, ты такой же напыщенный индюк, как и все остальные, кто живет в резиденции. — Кугисаки поморщилась, понимая, что разговор не сложился. — Я велю отрезать тебе язык, — угрожающим тоном протянул Мегуми. — Пошла вон, пока я не позвал охрану. — А ты догони сначала, индюк! — схватив со стола кувшин с уже успевшим остыть чаем, Нобара, поддавшись злому импульсу, плеснула содержимым прямо в собеседника, и только потом в ступоре осознала, что перед ним не младший брат, которому можно и тумака отвесить, а сын генерала и в его власти сделать так, чтобы дерзкую служанку высекли до полусмерти. — Куро. Враг. — Сощурившись, Фушигуро порывистым жестом смахнул с лица воду и в упор уставился на Кугисаки. Черная собака, мирно дремавшая у дзабутона хозяина, вдруг резко вскочила, ощерилась и начала медленно надвигаться на служанку. — Т-ты чего… Эй, у-убери свою псину! — Нобара шумно сглотнула и выставила перед собой кувшин. Молодой господин не собирался всерьез спускать на девушку своих гончих, всего лишь хотел припугнуть, дабы та как можно скорее убралась из сада, а потому краем глаза следил, чтобы Куро не подобрался к Кугисаки слишком близко. Служанка императора в очередной раз удивила юношу, потому что не убежала прочь, сверкая пятками, и не рухнула на землю, потеряв от страха сознание, как это делала прочая впечатлительная прислуга — воинственно взвизгнув, Нобара швырнула в собаку кувшин, а затем, перескочив через порог беседки, ловко, как белка, взобралась по низкой балке на ее крышу. Застыв в недоумении, Мегуми проморгался, быстро поднялся с подушки, отчего накидка сползла с его плеч и осталась лежать на полу, и выбежал из-под навеса, задрав голову. Кугисаки сидела на коленках, ухватившись за край и опасливо поглядывая вниз. — Живо убери собак, идиот! — прорычала девушка и отодвинулась подальше, когда Куро подошел к Фушигуро. — Убери, иначе я буду кричать! Владыка, на помощь! — Не ори, ненормальная! — шикнул в ответ брюнет, ногой отпихивая собаку. — Владыка Годжо, спасите! На громкий вопль Нобары быстро сбежались остальные слуги, работавшие неподалеку от дворца Гиёдэн, а также стражники, и вскоре вокруг беседки собралась целая толпа, перешептывающаяся, обменивающаяся непонимающими взглядами и смешливо тычущая в подростков пальцами. Кто-то негромко посетовал на то, что молодой господин совсем отбился от рук и начал издеваться над прислугой, но сплетника быстро заткнули — не приведи Будда, услышит кто из работников дома генерала Фушигуро, они за своих господ горой встанут и такой скандал учинят, что резиденция задрожит, как от землетрясения. Чувствуя, как у него начинают пылать от раздражения и смущения щёки, Мегуми громко потребовал, чтобы Кугисаки прекратила паясничать и быстро слезла с беседки, а та в ответ погрозила собеседнику кулаком и решительно заявила, что спустится, когда придет сам император. Фушигуро едва не поперхнулся воздухом, круглыми глазами уставившись на сумасшедшую прислужницу владыки Годжо. Юноша, конечно, знал, что у альбиноса появилась новая служанка, которой он, если верить тихим слухам, доверяет делать всё то, чем обычно занимались придворные дамы, но Мегуми и представить себе не мог, что Нобара окажется такой дикой и смелой. — Какая дерзость! — ахнул кто-то в толпе. — Ох и накажут эту паршивку. — Она служит владыке всего-то ничего, а уже считает себя главной! — Молчи лучше, император кроме нее никого к себе не подпускает, даже придворных дам вон выставил… — Что здесь происходит? — За спинами слуг вдруг раздался детский голос, и толпа шумно расступилась. Наследный принц Сатоши с удивлением и любопытством осматривал сгрудившихся людей, чуть склонив голову набок. Он вместе со служанкой, державшей над его белоснежной головой большой зонт, как раз прогуливался до покоев матушки, вдовствующей императрицы, когда услышал крики и препирания. Кугисаки нравился этот тихий, вежливый, немного пугливый мальчик, всегда ходивший по резиденции в окружении воспитателей и мечтательно глядевший по сторонам. Он был совершенной копией своего царствующего брата, разве что ростом ниже и щеками пухлее. Годжо Сатоши медленно переводил ясный взгляд с прислуги на солдат, затем на Фушигуро и только после заметил Нобару, припавшую к краю крыши беседки. Юный принц тотчас всплеснул руками, разметав рукава одеяний, и быстро приблизился (служанка, ахая, торопливыми, но мелкими шажками поплелась вслед за ребенком, вытягивая вперед руку с зонтом, из-под которого выбежал наследник). — Сестрица, что ты там делаешь? — воскликнул мальчик, подойдя поближе к беседке. — Ты упадешь! — Этот… этот… Он натравил на меня собак! — раздраженно ответила Кугисаки, ткнув пальцем в Фушигуро, на что тот фыркнул. — Братец Фушигуро, ты снова за старое? — Сатоши окинул юношу встревоженным взором небесно-голубых глаз. Мегуми ничего не ответил, сложив руки на груди. — Наследный принц, эту бессовестную служанку стоит наказать! Выпороть ее, чтобы знала свое место! — багровея, зашипела одна из младших распорядительниц, прибывшая на шум, и стиснула в дрожащих от негодования пальцах широкий рукав своего кимоно. — Кугисаки — служанка императора, и наказать ее может только сам старший брат, — ответил мальчик, взглянув на женщину через плечо. — Вернитесь к своим обязанностям, не нужно больше тут ни на что смотреть. Иначе я передам придворным дамам, что вы отлыниваете. Помогите ей спуститься. Двое стражников, поклонившись наследному принцу, стащили Нобару вниз, на землю, и встали по обе стороны от беседки, готовые к новым приказам. Отфыркиваясь, Кугисаки стала рваными движениями поправлять и запахивать накидки, метнула в сторону Фушигуро острый, как лезвие самурайского меча, взгляд и на всякий случай отшатнулась подальше, опасаясь, что оскорбленный Мегуми может вновь спустить на неё собак. Девушка прекрасно понимала, что если бы она не вспылила, облив Фушигуро чаем, этой скандальной сцены бы не произошло, а у болтливых слуг не появился бы новый повод злословить, но признавать вину Нобара не собиралась даже под пытками. Она всего лишь хотела узнать генеральского отпрыска получше, а чертов Мегуми её разозлил! Вот пусть теперь знает, что будет, если кто-то обидит Кугисаки Нобару! Ну и достанется же ей, наверное, от владыки Годжо… Император покровительствовал рыжей, но вряд ли спустит ей с рук оскорбление кого-то из членов чиновничьей семьи. Девушке оставалось надеяться, что правитель велит лишь выпороть непокорную деву, а не отсечь ей дурную голову. Поклонившись наследному принцу, Нобара вновь обиженно зыркнула на Фушигуро и быстро покинула территорию Гиёдэн, направившись прямиком к дворцу императора. — Откуда она здесь взялась? — спросил Мегуми у Сатоши, когда служанка скрылась за углом дворца. — Приехала с караваном, который приплыл из-за Большого моря. — Наследный принц закивал платиновой головой. — Старший брат говорит, она очень забавная, но хорошая. Братец Фушигуро, почему ты мокрый? — Да, забавная, — только и ответил юноша, равнодушно опустив взгляд на темные влажные пятна на своей одежде.

*

Сатору прикрыл глаза, с наслаждением вдыхая аромат свежего, только что приготовленного чая. Две юркие, тонкие, бесшумные служанки поставили на стол чашки со сластями, отвлекая мужчин от беседы, и так же незаметно, как и появились, покинули залу, чуть громче обычного скрипнув напоследок створками. Сугуру, склонив голову набок, любовался идеальным профилем Годжо, с тусклым сожалением во взгляде осматривая короткую прическу императора. Утром, сразу после завтрака, к дворцу Чистой Прохлады явилась делегация старейшин во главе с советником Ёсинобу, чтобы торжественно провести церемонию отсечения волос правителя. В течение всего года император не смел стричься, а по длине прически оценивали добродетель владыки. Если деяния Годжо были по нраву богам, волосы альбиноса росли, становясь всё длиннее, а если правитель совершал поступки, противоречащие воле предков, локоны истончались, выпадали и оставались короткими либо вырастали очень медленно. На следующий день после церемониального танца старейшины состригали императору волосы, знаменуя начало нового года, а Сатору приходилось молиться, чтобы его не подвело здоровье: нельзя было давать этим плешивым старым мешкам ни единого повода попытаться взять Годжо в оборот и начать гнуть свою политику. С длинными волосами Сатору был похож на обласканного солнечным сиянием небожителя, а Сугуру очень нравилось играть с шелковыми густыми прядями, убранными в высокий пучок или собранными на затылке в хвост. — У меня что-то на лице? — насмешливо произнес альбинос, поймав на себе долгий взгляд генерала. — Горюю по твоим волосам, — тихо усмехнулся в ответ Сугуру. — А я, наоборот, рад, что избавился от них. Голове сразу легче стало. А эти заколки, Будда милостивый, как только женщины их носят? — Тогда отмени церемонию отсечения, сможешь стричь волосы, когда тебе будет угодно, и больше не будешь страдать. — Генерал пожал плечами, прихлебывая чай. — У меня не хватит терпения и хитрости, чтобы тягаться с советниками, а большинство министров — приверженцы традиций и никто из них не поддержит реформацию. — Но ведь ты же добился смены верхушки. — А ты забыл, каким образом я это сделал? — Сатору сощурил глаза, а его голос вдруг стал на несколько тонов холоднее. Генерал поджал губы, опустив взгляд в поверхность стола. Вступив на престол после смерти отца, первое, что сделал Годжо — казнил всех, кто был причастен к отравлению императора или хотя бы знал о готовящейся измене. Сторожевая охрана резиденции переворачивала верх дном чиновничьи покои и рылась в почте старейшин, пытала в застенках тех, кому было выдвинуто обвинение, и в конечном итоге Сатору вынес смертный приговор девяти своим министрам. Вдовствующая императрица была недовольна решением первенца, но возразить новоиспеченному императору не посмела, в гордом молчании удалившись в свой дворец, а Гето долго сидел рядом с поникшим возлюбленным в церемониальной зале дворца Дзидзюдэн, поглаживая его по плечу и терпеливо ожидая, когда Годжо, наконец, скажет хоть слово, перестав пялиться себе под ноги, точно заколдованный. Лишь спустя час (по крайней мере, генералу так показалось) Сатору вдруг задрожал, закрыл ладонями лицо и расплакался. — Так что там с проклятиями? Вы выяснили, что они вынюхивают у крепости? — Император сменил тему, двумя пальцами подняв с тарелки мягкое, упругое рисовое пирожное и впившись в него зубами. — Эти демоны успевают скрыться прежде, чем солдаты настигают их. Возможно, они ищут лазейки или слабые места, чтобы прорваться через Итадаки. Генерал Фушигуро велел укрепить стены и усилить дозор. Он ждет не дождется, когда сможет поймать хоть одного из лазутчиков и вывесить его обезглавленный труп на воротах. — Надеюсь, в ближайшее время у него это получится. — Сатору призрачно улыбнулся. — Министры из Палаты военных дел предложили направить разведывательный отряд через проход в холмах на западе, чтобы тайно следить за перемещениями войск короля Рёмена, но я считаю это пустой тратой денег и сил. Мы и так регулярно отправляем солдат в разведку и уже потеряли большое количество людей. Эта война обходится империи слишком дорого. — Мы делаем все, что в наших силах, Сатору. — Ну так закончи бойню, Сугуру! — Я… — Владыка! — в залу, гремя доспехами, ввалился солдат, сопровождаемый встревоженными стражниками дворцовой гвардии. Приблизившись к ложе правителя, мужчина рухнул на колени в поклоне. — Генерал Гето! — Что ты здесь делаешь? — Сугуру сощурился, узнав в нежданном госте одного из своих подчиненных. — Мы отбили группу беженцев, подошедших к Итадаки, и генерал Фушигуро велел сопроводить их в столицу. Владыка… — Воин поднял глаза на альбиноса. — Среди… среди них юнец, утверждающий, что он — племянник короля Рёмена. — Что? Что ты сказал? — Сатору выпрямился, едва не выронив из пальцев недоеденное пирожное. — Что ты несешь? — рыкнул Гето, обеспокоенно переводя взгляд с Годжо на солдата. — Среди беженцев был мальчик. О-он сказал, что он родственник Рёмена Сукуны. Мы связали его и доставили с-сюда, — отрапортовал мужчина, боясь поднять на генерала и владыку взгляд. — Он сейчас снаружи, у дворца Весенней радости. — Я должен его увидеть. — Император отшвырнул угощение на стол, резко поднялся на ноги и стремительно, точно брошенный камень, вылетел из залы. — Сато… Владыка! — Сугуру поспешил догнать альбиноса, моля богов, чтобы это не оказалась подлая ловушка, устроенная с целью погубить Сатору.