Истинный дворянин

      Когда вдали показался замок Чонов, Чимин сжал поводья и пришпорил лошадь. Его заметили сторожевые, Чимин видел, как его приезд навёл суету за воротами. Они распахнулись ему навстречу. Оттуда торопливо вышел Чонгук, спешно надевая накинутый плащ. — Чимин, безумство у вас в крови! — Чимин почувствовал головокружение, но Чонгук успел подать ему руку. Он помог ему слезть с лошади и не упасть. — Льёт как из ведра, а вы в одной рубашке! — Правда? А я даже не заметил. После нескольких лет под открытым небом это пустяки. — Чимину было плевать на холод, голод и усталость. Он смотрел не отрываясь, как Чонгук возится вокруг него: отдаёт приказы слугам, успокаивает уставшую лошадь и постоянно оглядывается на Чимина. — Вы что же, ехали без остановок? Лошадь совсем выбилась из сил. Это ведь несколько дней пути! — Чимин думал, что ему повезло с дождём, никто не видел его слёз. Он не слушал чужие возмущения. Чимин отмахнулся от них и положил руки на его плечи. — Я так скучал, Чонгук. Ты даже не представляешь. — Чимин тонул в его огромных, глубоких глазах. Они напоминали ему океан. Он не мог вдохнуть. Чонгук немного опешил от такого напора, но тоже приобнял парня и подтолкнул его к замку. — Мы обязательно поговорим. Но сначала вас переоденут в теплую одежду и накормят. Я никуда от вас не денусь.       Когда эйфория от встречи с Чонгуком прошла, Чимин почувствовал, как ему было плохо. От дождя он совсем озяб, пальцы казались деревянными, а желудок резало из-за продолжительного голода. Он ехал на лошади три дня и две ночи, удивительно, что они доехали так скоро.       Слуги принесли ему одежду. Чимин с удовольствием обнаружил, что она принадлежит Чонгуку. Подогретая на печи, она согревала его тело и душу.       Потом его пригласили на ужин. Чимин осмотрел замок и пришел к выводу, что это и правда самое уютное место на земле. Невысокие потолки, что редкость для замков, не заставляли чувствовать себя ничтожным, мягкие ковры заглушали его шаг, звук напоминал скорее ходьбу по траве. На стенах висели картины: некоторые были мрачными, другие заставляли облегчённо выдохнуть, также было много портретов. Чимин пытался найти портрет Чонгука, но ему пока что не удалось. Из окон виделся двор, в котором очутился по приезде Чимин, а с другой стороны открывался вид на рощу. Видимо, там же был сад, который нахваливал Чонгук. Жаль только, что весна прошла. Совсем скоро и лето отступит, оставляя за собой пожухлые красные листья. — Вы умеете удивлять, господин Пак. — Во главе стола сидел Чонгук и пригласил Чимина занять соседний стул. Ужин был подан, и Чимин кое-как сдержал порыв накинуться на него голыми руками. Чонгук бы наверняка не осудил, но Чимин желал оставить хоть каплю собственного достоинства. Он не ел несколько дней, в таком состоянии любая еда могла показаться изысканным шедевром, но Чимин отметил, что на вид и запах она действительно невероятна. Он дрожащими пальцами взял ложку и принялся черпать горячий суп. Только опустошив тарелку наполовину, он смог заговорить. — Прости, что прибыл вот так, без приглашения. Надеюсь, я не доставил проблем? — Что вы! В моем доме вы всегда желанный гость. — Спасибо тебе, Чонгук. — Чимину было необходимо называть его по имени. Убедить себя, что он настоящий, а не галлюцинация, вызванная переохлаждением. Они ужинали в тишине, а когда Чимин наконец отложил приборы, Чонгук заговорил, хмурясь при этом так, словно ему было больно. — Я никогда не мог предугадать ваши действия, Чимин. Помню, как мы тряслись, боясь умереть. А потом вы сами подставились под меч. Могу списать это на вашу усталость, но почему вы игнорировали меня последние недели? Знаете, одиночество меня никогда не тяготило, но вы приучили меня к вашему присутствию. — Тебе было тяжело. Злишься на меня? — Да, злюсь. Но я так рад, что вы здесь. Может, пора рассказать всё-таки, что вас гложет? Мне больно смотреть на ваши страдания. — На самом деле, от недосказанности они оба страдали. Чимин слышал в его голосе мольбу, это было непривычно. Как же хотелось наконец излить душу, высвободить сердце из железных оков. Но Чимин, разумеется, этого не сделал. — Тебе не стоит этого знать. Поверь мне.

***

— Ночной воздух здесь отличается. Дыши полной грудью, пусть у тебя закружится голова. Сегодня мы можем по-настоящему отдохнуть. Когда-то настолько ясные ночи вместе с умиротворением приносили чувство беспокойства, потому что именно в такие ясные ночи случаются самые жестокие налёты. А теперь, расправив пальцы, я чувствую свободу. — Свободу? Вы поэтому уезжаете так скоро? — Чонгук спросил таким тоном, словно его это несильно волнует. Но в его глазах Чимин уловил муку. — Верно, ты прав. Свобода возможна только при полной отрешённости от мира, а нам этого не дано. Жалеешь об этом? — Не думаю, что мы можем жалеть. Нам не приходится голодать или переживать о крыше над головой. У нас есть деньги и некоторая власть. Многим этого не дано. — Стоят ли привилегии отсутствия выбора? Сломанных мечт? — Чимин стал слишком сентиментален. Он нес чушь, но именно в такую ночь такие речи простительны. — Я слишком уважаю своих предков, чтобы думать об этом. Они жертвовали многим, чтобы добиться сегодняшнего положения семьи, и я сделаю всё, чтобы сохранить его. — Нам остаётся только женится, увеличить свои богатства и завести детей, чтобы всё им передать. Тебе этого достаточно, Чонгук? — Я не знаю. Моё сердце молчит, а значит, мне всё безразлично. Я найду смысл во всём, чем будет наполнена моя жизнь. — Тогда ещё оба не знали, что это ложь. — Тогда я постараюсь последовать твоему примеру. — «Постараюсь выкинуть тебя из головы».       Они говорили и говорили, словно завтрашний день не наступит. Чимин пытался запомнить каждое его слово, запечатлеть в памяти каждый его вдох.       Чонгук был похож на принца, заточенного в башню. Хотел ли Чимин его спасти? Нет. Он хотел быть заточенным вместе с ним.       Вскоре, когда небо только начало окрашиваться в розовый, Чонгук уснул. Он уронил голову на свое плечо, волосы упали ему на лицо. Чимин видел только его губы, соблазнительно блестевшие в лучах поднимающегося солнца.       Словно в забытье он приблизился к ним и, внимательно смотря на закрытые глаза, ощутил чужое дыхание.       Чимин его поцеловал. Прижался губами к губам, наклонил голову, чтобы сильнее к ним прижаться. Совсем опьянев, он высунул язык и облизнул его губы. Чимин хотел было углубить поцелуй, но, стоило ему почувствовать движение чужого языка, он вмиг отстранился и поднялся на ноги. От произошедшего закружилась голова. Чимин, испуганно смотря на спящего Чонгука, убежал в отведённую ему комнату.       Чимин спал беспокойным сном. Он всё ещё ощущал долгожданный поцелуй. Но его сладость заменило отвращение к себе. Он не смог сдержать похоть, осквернил Чонгука, пока тот спал. Чонгук ему доверял, а он воспользовался его беспомощностью, чтобы удовлетворить свои желания.       Мерзкий. Безнравственный. Развратный. — Как вы себя чувствуете? — Чонгук улыбался ему. Так, будто ничего не произошло. Чимин не мог смотреть ему в глаза, так как сгорал от стыда, не мог смотреть на его губы, так как все ещё помнил их вкус. — Замечательно, благодарю. Здешняя горячая еда уберегла меня от лихорадки. — Я обещал вам прогулку. — Чонгук вывел из конюшни рыжую лошадь. Шерсть его красиво переливалась под солнцем, при каждом движении проявлялись мощные мускулы. Это была невероятная лошадь. Чимин аж задержал дыхание. — Боюсь, ваша лошадь ещё не оправилась после поездки. Поэтому предлагаю вам взять Корицу. Я с самого её рождения лично ухаживал за ней. — Да и в твоё отсутствие за ней хорошо приглядывали. Я с радостью прокачусь на ней.       Чимин ехал верхом на лошади, которую годами выхаживал Чонгук. Пред ним словно предстал итог его трудов, словно Чонгук лично вылепил это прекрасное создание, вложил в него свою душу. Корица стала олицетворением чужой души.       Что могло стать иллюстрацией души Чимина? Он ни разу в жизни не прикладывал к чему-то руку. Умудрился только поцеловать спящего. Позор.       После экскурсии Чимин убедился, что владения семьи Чон нельзя было назвать богатыми. Но Чимин видел счастливые лица людей, которые рады были трудиться на этой земле. Они вернулись к замку, Чонгук повёл его в рощу, чтобы отдохнуть перед обедом.       Отъезд Чимина приближался.       Они остановились под могучим деревом, которому, по предположениям Чимина, было более ста лет. Настолько большое. Сквозь его крону не пробивались солнечные лучи, а на толстых ветвях висели детские качели. — Его посадили твои предки? — Кто знает, — Они смеялись. Чимин положил руку на ствол и как будто ощущал течение соков под толстой корой. — Отец рассказывал, что ребёнком он уже катался этих качелях. Оно очень старое. Порой, в самые солнечные дни, мы завтракали под его ветвями. — С тех пор, как родители умерли, ты больше не отдыхал здесь? — Нет. Здесь одиночество ощущается острее всего. — Так давай сейчас пообедаем вместе. Конечно, сегодня солнца не так много, но, уверен, это нам не помешает. — Чимин видел, что Чонгук хотел поначалу отказаться. Но спустя несколько секунд колебаний он всё-таки кивнул и опустил плечи. Чимин думал, что таким образом сможет поднять другу настроение, но получилось иначе. Возможно, это связано с его скорым отъездом.       Слуги быстро расстелили им покрывало и принесли блюда. Чонгук почти ничего не ел, только задумчиво смотрел вдаль или поднимал голову к шуршащим листьям. Чимин хотел взять его за руку, но он, разумеется, этого не сделал. Молчание отравляло. Он подобрал с земли жёлудь и показал его Чонгуку. Тот с недоумением посмотрел на него, молча требуя объяснений. — Я посажу его в своем саду. Когда-нибудь оно вырастет таким же большим, как это дерево. — Будет здорово. Через каких-то сто лет ваши потомки смогут кататься на качелях, подвешенных на его ветвях. — Ха-ха, шутить у тебя получается уже намного лучше. Но так и будет. Я завещаю детям никогда не срубать это дерево, а устраивать пикники в его тени. — Они долго смотрели друг на друга, но Чимин не смог выдержать чужого пробирающего до костей взгляда. Боялся, что обнаружат правду, которую он скрывал под тысячью замками. Но Чонгук был на многое способен. Помнил ли он о поцелуе? Какая-то часть Чимина, совсем крошечная, хотела, чтобы он помнил. — Дети… Так странно слышать про них. Но тем не менее это неизбежно. — Чонгук, тебе страшно? — Я не знаю как быть отцом. Мой покинул меня очень рано. Боюсь, что не справлюсь. — Чимин отчаянно не желал его бросать. Хотел ему помогать, поддерживать его. — Поверь мне, нет человека, который справился бы с этой задачей лучше, чем ты. Я уверен, что ты воспитаешь самых честных и порядочных людей, которые свернут горы. — Чимин. — Чонгук явно собирался что-то сказать, его рот беспомощно открывался и не издавал ни звука. Что-то в его взгляде Чимина испугало. Он отодвинулся, предчувствуя нехорошее, но их прервал слуга, который сообщил, что к отъезду Чимина приготовления закончены. — Тогда я должен скорее отправляться в путь. Я поступил безответственно, бросив незавершённые дела и своих людей. — Чимин быстро поднялся и последовал к воротам, где его должна была ждать запряжённая лошадь. Сзади он слышал торопливые шаги Чонгука, который из-за своей медлительности и недавней задумчивость не поспевал за ним. — Чимин, постойте же! К чему такая спешка? — Во мне неожиданно проснулась совесть. Всё благодаря твоим рассказам про честь фамилии. Пора и мне взяться за ум, дружище! — Но на самом деле он просто сбегал. Чимин увидел Корицу с седлом и вопросительно обернулся на Чонгука. Наконец тот нагнал его и объяснил: — Я приказал снарядить для вас именно эту лошадь. Я уверен, она быстро доставит вас во дворец в целости и сохранности. — Но ты ведь вырастил её? Не жаль тебе расставаться с таким животным? — Чимин был тронут. Он еле сдерживал слёзы, осознавая, что они расстаются. Он не мог понять, будет ли рад видеть Корицу в своем замке, столь яркое воспоминание об одном грустном дворянине. Чимин погладил ее круп, ощутил мягкость ее шерсти. — Нисколько. Для меня будет честью, если мой лучший друг примет этот подарок. — Чимин, не поворачивая лицо к Чонгуку, протянул ему руку для рукопожатия. Он был настолько сконцентрирован на том, чтобы сохранить достоинство, что не понял, какой была рука Чонгука в тот момент. Теплой ли, холодной, дрожали ли его тонкие пальцы. И уже никогда не поймёт.       Чимин ловко запрыгнул на седло. Он устремил взгляд вдаль, по-прежнему боясь смотреть на возлюбленного. Но он ощущал, что тот смотрит на него безотрывно. — Навестите ли вы меня когда-нибудь ещё раз? — С удовольствием, друг мой. — Чимин позволил лошади гнать во весь опор.       Он отпустил поводья, стремительно скрываясь от чужого взгляда. Чонгук прав, безумство у него в крови. Может быть, он хотел упасть. Но лошадь была прекрасна: даже почувствовав свободу, она не сбросила всадника, только бежала во всю мощь своих быстрых ног, наслаждаясь ветром. Чимин не ощущал качки, они словно летели. Корица словно несла в себе частичку Чонгука: такая же благородная и величественная. И всё-таки Чимину будет больно видеть её, ведь Чонгука

Он больше никогда

Не увидит.

***

— Господин, всё в порядке? — Дворецкий протянул Чонгуку платок. Он растерялся. Перед глазами всё ещё была чужая отделяющаяся спина. Чонгук принял платок и вытер щеки. Ткань моментально пропиталась слезами. — Я… Никогда его больше не увижу. — Чонгук сжал кулаки, пытаясь унять дрожь и вернуть себе самообладание, но выходило плохо. — Но ведь господин Пак сказал, что приедет. — За эти три года я тоже успел его узнать. В его словах не было ни капли правды.       Оба осознавали, что им лучше больше       никогда

не

встречаться.