Обветренные губы

Парни ощущали себя инородными элементами, места которым не находилось ни в мире, ни в жизни друг друга. Саки, склонный к внутренним переживаниям и рассуждениям, ещё давно представлял, как всё могло бы сложиться. И в мечтах, конечно, всё так просто. Нет никаких мешающих обстоятельств и игры в горячо–холодно. От этого находиться в реальности становилось всё сложнее, приходилось заниматься эскапизмом. Брюнет в последнее время с изучающим интересом смотрел на тех школьниц, что показушно шептались о разных способах самоповреждения, дабы помериться проблемами в духе "кому хуже". И пусть это было до одури неразумно, но Саки, шагая в неловкой тишине, неиронично возвращался к идее о том, чтобы хотя бы таким способом заставить Нигеля обратить на себя внимание. Хорошо, что эти мысли были больше похожи на секундное помешательство. А Нигель и сам был не в восторге от происходящего, хотя обычно заряжался от конфликтов и перепалок. Эти постоянные недомолвки, недопонимания и условности измотали его, заставив растерять весь пылкий характер. Блондин уже начинал жалеть, что не оборвал общение ещё тогда, в доме у Саки. Да, было бы больно и даже непривычно, но, может, Нигель смог бы влиться в другую компанию? Заставил бы полюбить себя какую–нибудь девчонку, затравил бы Саки, чтобы все сплетни летели только в его сторону. Да, так, определённо, было бы легче. Только легче – не значит правильнее. Уж лучше пройти вместе через огонь и воду, они же неразлучны. Две стороны одной монеты, Солнце и Луна, Нигель и Саки! Даже если бы жизнь разлучила их, отправив на разные концы Земли, они бы взбунтовались и нашли друг друга, обойдя всю планету. Раньше, когда парни только начинали общаться, родители коротышки отправляли его на лето к бабушке с дедушкой. Эти двое были готовы перегрызть друг другу глотки, пытаясь доказать, что не будут скучать друг по другу, а потом оба ревели, отсчитывая дни до встречи. Примерно то же самое происходило и сейчас. Саки зачастую даже не догадывался, что в семье Нигеля не всё так гладко и он, оказывается, вовсе не блаженный ребёнок. Чего уж там, блондин сам часто хвалился и постоянно говорил про то, как хотел бы быть похожим на отца. Он вдохновлялся поведением холодного и отстранённого папаши, даже не задумываясь о том, а каким же хочет вырасти на самом деле, ведь перед глазами всегда был неоспоримый пример для подражания. А сейчас – надоело. Находясь рядом с Саки, Нигель всегда боязливо держал в голове мысль, что им придётся разъехаться, стоит только отцу этого всерьёз захотеть. Тут не помогли бы ни истерики, ни уговоры остаться со стороны мамы. Но теперь, вместо желания исполнить любую прихоть грозного отца, лишь бы тот не злился, хотелось втоптать себя в грязь, подорвать его доверие, упасть настолько низко, что вылезти будет невозможно! Хочется, а смелости не хватит. Так же и в отношениях с Саки. Он не ушёл, шагает рядом, но его молчание – парадоксально громкое, точно разбивающееся стекло. И осколки этого стекла пронзают кожу, сковывая и мешая оправдаться и извиниться. Брюнет удивительно спокоен. Мысль о том, что он никогда не будет приоритетом, его не удивляла. И правда, для Нигеля всегда было что-то важнее – мнение окружающих, требования родителей, эгоизм и собственная гордость. Парень шёл и старался не оборачиваться на рядом идущего коротышку. Он смиренно смотрел вперёд, иногда поднимая взор к небу, чтобы ветер растрепал волосы и наконец забрал с собой эти дрянные чувства, которые не имеют права на существование. От них слишком пусто, а если они невзаимны, то и жить не хочется. Блондин неуверенно шагает следом, пытаясь не отставать. На каждом повороте ему хочется свернуть, убежать домой и раскаяться перед отцом за свою никчёмность, получив удар ремнём с армейской бляхой. Лишь бы боль помогла снова стать нормальным. Парни действовали как единый организм. Шли нога в ногу и, даже не переглядываясь, направились к заднему двору дома Саки. Там – дерево, которое ещё давно повалил ветер. В детстве эти двое представляли на месте дерева доску, по которой ходили как настоящие пираты и норовились сбросить друг друга «на корм акулам». Когда детские игры сошли на нет, доска стала заменой лавочке. Когда Нигель оставался у друга на ночёвке, они периодически выходили туда посидеть и покурить. Атмосфера сразу становилась совсем другой, нарастало стремление откровенничать и делиться тем, что так дорого. Может, именно поэтому парни всегда делили время только друг с другом? Саки присел первым, закуривая ещё одну сигарету. Вкус был отвратительным и не приносил абсолютно никакого удовольствия, брюнет делал это скорее по инерции, чтобы скрыть терзания за механическими движениями. Жестом он пригласил Нигеля присесть, стараясь максимально равнодушно отводить взгляд. Растерянный блондин меньжевался, но сел рядом, специально поближе, задевая пальцами ладонь товарища, пытаясь повторить ситуацию в классе. Другой рукой он всё поправлял чёрный галстук, будто тот перекрывал доступ к кислороду. Воздух был пропитан неловкостью, страхом и бесполезной гордостью. Саки никогда не поймёт, каково это – следовать желаниям родителей и бояться их подвести. Нигель же не поймёт, почему Саки так нужны эти разборы полётов и выяснения отношений. — Заебался? – с трудом заговорил брюнет, пытаясь прокашляться. Как ни старайся, а безразличие сохранить не получится. Да, ему обидно и горько, он не понимает, что дальше делать, но раз за разом парень готов возвращаться к Нигелю, стоит тому только намекнуть! В интонации долговязого слышится забота, на которую блондин даже не находит сил ответить ничего, кроме кроткого «Угу…» и склонить голову на плечо друга. Время замедлилось. Не оставалось в мире больше ничего. Ни школы, ни дома, ни летних каникул. Только они вдвоём посреди бескрайней Вселенной. Такие маленькие и никчёмные в масштабах космоса, но друг для друга они и есть целый мир. Саки тает, с трудом сдерживая тёплую улыбку. Он старается выдыхать дым сигарет в сторону, чтобы не мешать блондину, но даже не знает о том, как Нигель обожает этот запах. Рукой он обхватывает коротышку так, чтобы он продолжал умиротворённо облокачиваться на плече как сонный котёнок. Саки замер, наблюдая за его чистой кожей и довольно аккуратными чертами лица. Без пластырей и ссадин коротышка выглядел даже немного приторным и терял нотку слабоумия и отваги. Брюнет даже забыл про тлеющую сигарету, начиная ласково поглаживать мягкие блондинистые волосы. «Сука, реально как с котом сижу» – провёл параллель парень, придвигаясь немного ближе. Нигель не любил, когда кто–то трогает его волосы, ведь они всегда должны быть аккуратно уложены. Только Саки мог безнаказанно взъерошить его причёску, ещё и посмеяться над этим. Правда, обычно после этого брюнет старался исправить ситуацию и привести волосы в порядок, чтобы коротышка сильно не злился. Сейчас от этих прикосновений сердце уходило в пятки, особенно когда длинные пальцы случайно касались шеи. Как странно, один замах сильной руки отца должен вызывать страх, но Нигель так и стремиться домой, чтобы наткнуться на наказание. А руки Саки не причиняли ему боли даже тогда, когда с лёгкостью могли избить, но от них хочется бежать подальше из-за страха. Парни не знают, долго ли просидели так, оттягивая неизбежный разговор или расставание, но начинало вечереть и не дай Бог отец заметит в поведении Нигеля что-то подозрительное, тем более если подружка-блондиночка действительно всё расскажет ему. — Мы же тут не просто так сидим. Мы типа друзi? – прерывает тишину коротышка, нехотя отстраняясь. Ему и самому важно выяснить это, чтобы понять, как нужно расставить приоритеты и можно ли доверить другу свою душу, показывая её слабые стороны. – Или… Не совсем? Ти б… Ну, хотiв чего–то? — Хрен знает. Я-то хочу, а тебя не понимаю. Когда надо было отмазаться от девчонки, ты со мной пошёл. А когда тебе это невыгодно – ты как–то и без меня справляешься, – Саки пожимает плечами и говорит как на духу. Ему самому было бы легче уйти и все летние каникулы просидеть дома, продолжая лишать себя еды в наказание за мысли о запретной любви. Но стоит только представить эти три месяца без лучшего друга, общих шуток и громких гулянок, как жизнь сменяется смиренным существованием. — Та нихрена! – Нигель и не задумывался, что на деле действительно вертит Саки как хочет. Неужели он обижался? Ему всё это время было тяжело, а он… Прощал? Блондин всё это время жил в своём мирке, где нет места глубоким чувствам, но он хотел понять долговязого, отчего и ломал свой внутренний мир, постепенно учась искренне любить. – Друже, вона мені не нравится даже… — А я нравлюсь? – Брюнет резко прерывает его, перенимая на себя роль лидера и даже упиваясь этим, но вовремя останавливаясь, сбавляя обороты. Не простил бы себе неуместную грубость сейчас, но внести ясность в их отношения, наконец, считал нужным. Уже обжёгся, когда доверился после объятия перед домом. Понадеялся, что это было серьёзно, а зря. – Ну? Ты же никогда этого не скажешь, вот и проблема. Оправдываешься, потом убегаешь, я как тёлка… Жду, блин, чего–то, а тебе всё похеру. — Ти ж розумієш, що мені батя жизни не даст, якщо узнает, який у нього сын сучёнок, – загорается Нигель, вставая и пытаясь казаться больше и увереннее хотя бы на фоне понуро сидящего Саки. Он переходит на повышенный тон, чтобы друг наконец вошёл в его положение и перестал смотреть на ситуацию своим, совершенно не имеющим ничего общего с реальным миром, взглядом. — Да прям. Тебя в жопу целуют. «Батя, батя…», а у меня мать есть. Надо будет – я ей так и скажу, «Смотри», типа, «у тебя сын – полное разочарование». Ты просто не хочешь делать нихрена. Да какая, блять, разница, как на тебя посмотрят?! – только сейчас Саки переходит на крик, ожесточённо растаптывая валяющийся рядом бычок ботинком, чтобы не сорваться на друга. Он прекрасно понимал, что сейчас вся правда всплывёт на эмоциях. Всё, как парень и хотел, лишь бы самому не перегнуть, идя на поводу у собственной гордости. — Огромная разница! Від тебе нічого не ждут, не требуют, не купують тобі ці сраные галстуки! – заплетающимися пальцами Нигель с трудом снимает ненавистный галстук, бросая его в грязь. Это – символ свободы, постепенного освобождения от старых оков. – Тобі нема кого розчаровувати и за найменшу провинность никто не грозит переездом в другой город. Як ти, сука, не розумiєш, что я здесь остаться хочу?! — Да? По тебе не видно, по тебе нихера не видно! Уж ты бы, если б захотел, из любой жопы бы выбрался, я–то тебя знаю. А так что? Зубы стиснешь и смиришься, что тебя батёк в армейку запихнёт? А потом надрачивать на сослуживцев будешь втихаря, потому что ты, дружище, ничем меня не лучше, как бы ни пытался скрывать. Такой же пидор. — Отъебись наконец, ты нихера не понимаешь! – коротышка в страстях толкает друга, но контролирует силу. Очередное секундное прикосновение, от которого по коже пробегают мурашки. Парень вовремя осекается, округляя глаза в недоумении, так как сам не понимает, зачем это сделал. Не хотел же, но ему тоже может быть больно, он тоже хочет понимания! — Ты на вопрос не ответил. Может, нам лучше друзьями остаться? Будем делать вид, что ничего не было. Проще было б, согласись? – Саки играет с огнём. Провоцирует, кидает вызов. Вредный характер наконец даёт о себе знать, но уж он–то, зная Нигеля как свои пять пальцев, понимает, что вот–вот он будет готов сказать всё начистоту. — Завязывай уже! Що тобi услышать нужно? Нравишься? Блять, подыхаю без тебя, конченный ты идиот. Додому прихожу – спати не можу, тому що твой ебальник носатый вижу и хочу к тебе под окна прибежать. Я тобі це доведу! Всё докажу! — Да? Я сам тебе всё докажу, – брюнет ликует. Он услышал то, чего так долго ждал. Вот она – искренность, настоящие чувства! И видно, как коротышке больно от них, но сейчас он такой живой и настоящий, что Саки готов и сам побороться за их любовь, но разочарование от ситуации с подругой Нигеля всё ещё стоит комом в горле, мешая простить и понять товарища. – Давай расходиться, а? Дождь собирается. На небе не было ни единого намёка на непогоду, а дождь просто стал предлогом уйти поскорее, забиться в комнату и истязать себя раз за разом. Нигель убежал первым, даже не оборачиваясь. Он стыдливо нёсся домой, ожидая получить наказание от отца и отправиться на лето в военный лагерь в попытке исправиться. Но стоило только вернуться домой, увидеть абсолютно пустой взгляд отца, который снова смотрит свои дурацкие военные фильмы, как блондин понимает, что он чужой в своей же семье. Он боится находиться в этих стенах, а родители, не смотря на внешнюю схожесть, кажутся парню неродными. Сын был для них достижением, в который вкладывались деньги. Но всем было плевать, как он себя чувствует, как у него дела в школе и какие подарки он на самом деле хотел получать на день рождения вместо новомодных гаджетов. Плевать всем, кроме Саки. Брюнет, за неимением карманных денег, всегда придумывал самые изощрённые и смешные поздравления. То нарисует похабный и до колик в животе смешной комикс, то найдёт место, где они ещё ни разу не были, и разведёт там костёр для посиделок. Долговязый ещё недолго стоял на улице. Какое-то время он буравил взглядом галстук, втоптанный в грязь, и всё же решился поднять его, параллельно просчитывая в уме, как сэкономить расход воды, при этом и постирав галстук и принять душ. Парень нехотя заходит домой, там, как и всегда, одна и та же картина. Шумные мелкие, мать вызывающе красится у зеркала, даже не интересуясь, откуда пришёл её сын. Зудящее чувство так и подбивает признаться ей в своих наклонностях. Сделать это, чтобы соответствовать Нигелю, чтобы стать достойным и не оставлять его одного в трудной ситуации. — М… М–м–мам… – впервые Саки назвал её мамой, надеясь, что так наткнётся на понимание. Было страшно, каждое слово давалось с трудом и эхом, раскалывающим барабанные перепонки, отскакивало от стен. Брюнет и правда не знает, что такое «семья», но хотел бы это узнать. – Я тут это… В парня втрескался, – несуразное признание звучит нелепо, но никто не обращает на него внимание. Мать всё так же красит губы неуместной розовой помадой, находясь в своём мирке. А Саки хочет до неё докричаться, чтобы его наконец услышали, а не топили в безразличии. Он снова провоцирует, даже не пугаясь возможных последствий. – И мы целовались! И… И мне понравилось! — Хоть в жопу друг друга целуйте, мне-то что? – скабрезность срывается с уст женщины, что даже взглядом не повела. Она не восприняла это всерьёз, а может даже и не вспомнит о таком признании наутро. Младшие дети всегда волновали её чуть больше, но, в целом, для Карен была только одна цель – устроить свою личную жизнь. Всё ровно как и в семье Нигеля – никому и дела нет до того, что таится в душе ребёнка на самом деле. Только если блондина хотя бы обеспечивали удобствами, то Саки был предоставлен сам себе, отчего раньше, когда не научился вымогать деньги, подворовывать и лишь изредка подрабатывать, иногда голодал. — Тебе неинтересно? Кинешь может чем–то в меня? Как ты обычно это делаешь, – безразличие было хуже любой другой реакции. Снова Саки остался один. О нём никогда не волновались родители, они вообще не присутствовали в жизни сына, а от очередного отчима каждый раз оставались только вещи, которые он либо забывал забрать, либо оставлял, спеша наконец покинуть дом, похожий на муравейник. — Кому ты нужен вообще? Заняться нечем, иди посуду помой, бестолочь, она со вчера стоит! – и тут Саки действительно понял, что он не нужен никому. Ему не нужно оправдывать ничьи ожидания, нет необходимости хорошо учиться и следить за собой. А зачем тогда вообще жить? Наверное, только ради Нигеля. Рядом с ним никогда нет ощущения одиночества, он – островок спокойствия, за который хочется держаться. «Нет, сука, не посмеет он в свой лагерь военный уехать, я утром же к нему прибегу, в ноги падать буду, лишь бы остался тут. Пусть бьёт, пусть угорает, но без него мне тут делать нечего!» – думает парень, полный уверенности. Брюнет не знает, сможет ли Нигель противостоять отцу и хочет ли он этого вообще, но верит, что сможет переубедить его. — Я завтра пойду ему признаваться, что он мне нравится, Карен. Потому что он мне как семья. А ты – нет. Ты никогда семьёй не была, – не дожидаясь ответа, Саки уходит в ванную, громко хлопая дверью, чтобы заглушить ругань матери. Он бережно отмывает галстук от грязи, так аккуратно, как не относился к своей одежде. Долговязый даже додумался порыться по шкафчикам, в поисках чего–то с ароматизаторами, чтобы брезгливый друг заметил такую приятную мелочь. Впереди – бессонная ночь, полная раздумий, попыток подобрать правильные слова и накидывания идей, что же сделать с собой в случае отказа.

–––––

Всю ночь Нигель пытался переубедить себя. Бормотал под нос одни и те же фразы про то, что ему ещё повезло с семьёй, что его здесь любят и ценят и только здесь он будет в безопасности. Отец ведь никогда не поднимал на него руку! Никогда, кроме раза, который до этого момента будто был стёрт из памяти. Тогда блондин впервые стащил отцовские дорогие сигары, за что получил ремнём несколько раз. Впервые он видел настолько грозный взгляд, совершенно ледяной и бессердечный. А после – оправдания в духе «я пытаюсь воспитать из тебя мужчину, вырастешь – будешь вспоминать добрым словом!». Остолбенев от воспоминаний, коротышка не моргая всматривался в стену. На ней, как на проекторе, он видел ряд воспоминаний. Самые яркие картинки, ощущение боли и страха, вечного подчинения. Неосознанно он роется в прикроватной тумбочке, нащупывая ножницы и наощупь импульсивно состригая пару прядок волос, трепля их и избавляясь от прилизанной укладки. Парень заглядывает вглубь шкафа, чтобы сменить надоевшую рубашку футболкой Саки, которую тот оставил во время очередной ночёвки. Нигель специально прятал её, чтобы родители, если решат обыскать шкаф, не задавали лишних вопросов. Белоснежная рубашка небрежно падает на пол, сменяясь несвежей и большой по размеру футболкой с названием какой–то панк группы и запахом пыли. Кожа зудила с непривычки носить такие вещи, блондин заставлял себя привыкнуть к физическому ощущению «грязи» и прогонял из головы все пугающие рассказы матери про микробов. Теми же ножницами Нигель делает дыру в джинсах, прямо на коленке. В чём–то похожем иногда ходил Саки, очень вдохновляя коротышку. На улице уже было совсем светло, когда блондин с шумом спускался на первый этаж, желая обратить на себя внимание всего мира! Пусть все видят, какой он на самом деле, пусть идиот–папаша, наконец, поймёт, что он – не вечный авторитет! Стоит только показаться на глаза родителям, как воздух начинает гореть. Удивлённые вздохи матери, суровый отец хмурит брови и встаёт с дивана, напоминая огромную скалу, с которой скоро сойдёт ком снега. — Батько, – Нигель смакует каждое слово, специально не контролируя речь и не стесняясь говора, который отец ненавидел. Парень не скрывает издевательскую улыбку, смотря страху в глаза. – Я йду на побачення до свого «солодкого друга». Ми з ним целоваться будем! А потім... – не успевает коротышка договорить, как встречает громкую, беспощадную и болезненную пощёчину от отца. Слух пронзает напуганный крик мамы, которая тут же помчалась разнимать конфликт и пытаться образумить сына. Ругань и угрозы едва различимы, несмотря на то, что Нигель стоит совсем близко, просто голова начала кружиться от пощёчины. Но стоит только дать слабину, как отец, уже снимающий ремень, не даст пощады. Осталось последний раз решиться – оставаться здесь, попытаться исправиться или всё же бежать к милому сердцу Саки, бросаясь с ним в омут. Жаль, только, что ноги подкашиваются и совсем затрудняют движение, а искры из глаз предательски затуманивают взгляд, мешая двинуться к выходу…