Обветренные губы

После того самого объятия у дома парни разошлись совсем быстро, даже не сказав ничего. Оба были слишком смущены и даже не знали, как дальше смотреть друг другу в глаза без стыда. Нигель тогда раскраснелся, но долго не мог отпустить друга. Впервые он почувствовал что–то настолько родное и обволакивающее, ему хотелось утопать в объятиях Саки, прижиматься к нему ещё сильнее, но не с целью почувствовать его тело, а чтобы ощутить тепло и согреть заблудшую душу. Брюнет, в свою очередь, прекрасно понимал, с каким трудом всё это даётся товарищу. Он ощущал, как дрожит Нигель, как пытается что–то сказать, но тут же запрещает себе вымолвить хоть слово. Ему нужно больше времени, он, по своей натуре, не сможет по щелчку переделать себя, даже если захочет. Но он сделал шаг навстречу Саки, а это говорит о том, что брюнет ему всё же небезразличен. Любовь ли это? Парни в таком возрасте не привыкли задаваться подобными вопросами, пуская жизнь на самотёк, но всё происходящее так или иначе заставляет остановиться и задуматься, что происходит между ними? По мнению Саки это объятие стало зарождением чего-то большего. Наверное, именно про это ощущение трепета и бабочек в животе снимают кино, называя это "любовью». Принять это сложно, но парень, за счёт своего разгильдяйства и более-менее открытого ко всему новому сознанию, был готов постараться. С Нигелем было сложнее. Даже от простого объятия ему становилось невыносимо стыдно и дурно! Он будто стоял здесь совсем без кожи, ощущая прикосновения брюнета оголёнными нервами. Коротышка тоже начал что–то осознавать, впервые занимаясь серьёзным анализом своих чувств, но в тот же момент он представлял, как придётся оправдываться перед отцом, как расстроится мать, узнав про гадкие пристрастия сына. Так нельзя! Но и таить очевидную тягу к Саки было невыносимо. Даже привычное желание потравить заучек и довести какую–либо одноклассницу до нервного срыва ушло на второй план, потому что мысли были заняты совсем другими вещами. Домой Нигель уходил на ватных ногах, проклиная себя за слабость, но в то же время упиваясь блаженством. Ему не хотелось рвать и метать, не хотелось причинять боль Саки и самому себе. Он просто смирился, что было совсем не в характере парня. Жгучий стыд перед родителями не оставлял в нём никаких сил. Не смотря на то, что Нигель всегда брал пример с отца, он его, всё же, побаивался, от того и сам хотел вызывать у окружающих страх. Блондин старался реже появляться дома, когда там находились оба родителя. Отец всегда начинал споры по поводу того, как правильно воспитывать сына. Он всегда соглашался с женой, обеспечивая Нигелю прекрасное детство, но в ответ требовал немало: приемлемый внешний вид, хорошие оценки, достойное поведение. Его наставления выводили блондина из себя, вот и сегодня был такой же день. Коротышка старался бесшумно прошмыгнуть в комнату, лишь бы остаться наедине с самим собой и из раза в раз крутить в голове образ Саки, но прямо с порога он слышит басистый мужской голос: — Мать просила быть дома к ужину, ты опять водился с этим никудышным другом? – в интонации отца не было ни грамма открытой агрессии, он никогда не позволял себе поднимать голос, но от его холодного спокойствия становилось лишь хуже. И вот опять ожидается череда наставлений. Нигель пытается отключиться от реальности. Он не хочет слушать, как оскорбляют его лучшего друга. Особенно сейчас. Но выхода нет, в семье принято есть за одним столом. "Краще б я сюда не возвращался" – прорычал себе под нос блондин, медленно тащась на кухню. – Сколько можно шататься с ним? Я с твоей матерью познакомился ещё в школе, в твоём возрасте как раз, а ты до сих пор занимаешься ересью, как какой–то голубой, – мужчина горделиво усмехнулся, думая, что сказал что–то смешное. — Він допомагає мені с учёбой, – грозный взгляд отца заставляет опомниться и стараться контролировать говор, который Нигель ещё с детства перенял от бабушки с дедушкой и считал его крайне крутым. – Ты просил хорошие оценки додому приносить. — Это не значит, что можно таскаться за ним, как дворовый пёс! Ты растёшь в культурной семье, не позорь меня, – из–за своего постоянного отсутствия в связи с работой мужчина и представить не мог, как ошибается. Ведь от "культурного" у Нигеля осталась только глаженная одежда, пахнущая чистотой. Так ещё и он сам был тем, кто может плохо влиять на окружающих. Мать понимала это, но предпочитала блаженно закрыть глаза на всё, что было просто спасением для коротышки. Узнал бы отец о всех проделках – наверное, впервые сорвался бы и наказал. – Ты недавно рассказывал про какую–то блондинку, так проводи время с ней! В пятницу, перед выходными, пусть приходит к нам на ужин. Всё лучше, чем краснеть за сына... Тьфу ты, заднеприводного. — Пап, я не...! – язык не поворачивается, чтобы это отрицать, так ещё и напряжённость отца в совокупности с его ледяным взглядом не оставляла ни шанса на сопротивление. Пламя, что обычно горело в груди блондина, стремительно гасло, а вместе с ним и окружение погружалось во мрак. Нигель отводил взгляд, потерянно смотря в тарелку и лишь боковым зрением замечая силуэт отца, который, от разыгравшегося воображения, становился совсем демоническим. Будто тень неестественно вытягивалась, превращая руки мужчины в демонически длинные когти, жаждущие крови. С непоколебимым авторитетом невозможно спорить и парню самому становилось дурно от того, что он, как ни старайся, не сможет перестать видеть в отцовской фигуре свой идеал. – Добре, я... То есть, хорошо. Приглашу её. Любимая домашняя еда резко стала вызывать отвращение, а атмосфера, что должна была быть семейной, становилась гнетущей. Да, Нигель мог спорить с теми, кто его слабее. Мог перечить маме, но отцу – никогда. Как можно укорять в чём–либо собственный авторитет и идеал? Блондин едва сдерживал подступающий к горлу ком и дрожь от леденящего холода, охватившего всё его тело. Дрожащими пальцами он отодвинул тарелку с едой, зная, что так делать в семье не принято. Но продолжать сидеть рядом с отцом Нигель больше не мог. Он испытывал грызущее чувство смятения, задумавшись о том, а правильные ли ценности перенимает? А можно ли вообще ставить их под сомнения? На ватных ногах он поднимается в комнату, переставая воспринимать происходящее в реальности. За спиной отец снова начинает спорить с матерью о методах воспитания, но их галдёж сливается в неразборчивое нечто. Стоит коротышке только зайти в комнату, как он понимает, во что встрял. «Я сам собі обещал, що бiльше не трону Саки. Що мені робити? Розбити йому ебальник, щоб не підходив до мене?! Руки переломать, щоб не трогал? Не хочу я з цією тупорилою блондинкой общаться, менi нахуй не сдалась эта компашка и эта курица! – Нигель был очень эмоциональным парнем, но чаще всего все чувства находили выход через агрессию. Сейчас же он совсем вымотался, устал пытаться понять себя и этот мир. Слёзы, сами собой, текли из глаз ручьём. Парень старательно пытался вытирать глаза, смахивая солёные капли с щёк, но всё безуспешно. От собственной слабости становилось только хуже, но, с другой стороны, тело наполнялось чувством лёгкости, будто сбрасывая с плеч весь груз. Нигель больше не хотел запрещать себе эти дурацкие слёзы, как бы сильно они не жгли кожу, напоминая о безвыходности ситуации. – Я тільки в школі из себя представляю что–то, а тут я жалкий и нікчемний. Я нихрена не можу сделать! Можу тільки свалить від Саки куда подальше, але я не хочу! С ним хочу быть, а без него – нихрена не стóю!». Наконец и желчная злоба нашла себе место. Подушка, в знак зарождающегося протеста, полетела в стену. Хотелось рвать и метать, защитить себя и лучшего друга, убежать куда-нибудь, только бы остаться вдвоём! Революционный настрой, однако, быстро сменился ступором, стоило только заметить, что под подушкой всё это время лежал браслет из кожи. Нет, не обычный напульсник с шипами, который был обязательным атрибутом для Нигеля. То был потрёпанный браслет, неумело переплетённый вручную. Точно такой же когда-то носил Саки, пытаясь повторять за другом и перенимая его стилевые особенности. Тогда брюнет даже пробовал носить галстук, но быстро забросил эту идею, ощущая себя чересчур «прилизанным и сладким». Скорее всего браслет остался здесь после какой–то из ночёвок, но неужели он лежит здесь так давно и всё это время не был замечен? Коротышка, однако, не стал раздумывать о том, как маленькая вещица попала сюда. Он с необычной для себя нежностью в движениях взял этот браслет, пытаясь с его помощью держаться за воспоминания о Саки, вселяя в себя уверенность. «Батя мене точно вб'є, если узнает… – слёзы наконец перестали литься. Нигель судорожно снял привычные напульсники, сменяя их этим облезлым и нелепым браслетом. Он перебирал неумело переплетённые между собой лоскуты кожи, пытался ощутить родной запах сигарет, который напоминал Саки. – Нехай вбиває! Пошёл он! И мать пошла! Лишь бы мене забули, залишили у спокої! Ненавижу!». В стену полетело ещё пару предметов, разнося по комнате глухие звуки ударов. Вечная гиперопека угнетала парня, он даже завидовал Саки и его свободе. Блондин мог только мечтать, чтобы за него не пытались ничего решать. Пусть даже он рос избалованным, но скорее потому, что родители пытались «купить» доверие сына и местами манипулировать тем, что они его содержат, а значит в глобальных вопросах его мнение не должно учитываться. А может, коротышке и не нужны эти карманные деньги, новые приставки и уютная комната со всеми удобствами? Душой он всегда стремился к чему–то большему, с горящими глазами наблюдая за тем, как лучший друг может позволить себе изваляться в грязи и при этом оставаться счастливым, не думая о том, как потом прийти домой и объясняться перед мамой. Жаль, что Нигель ещё не знал, что вся эта напускная бравада испарится, стоит отцу только рявкнуть и проследить за тем, чтобы сын точно позвал «подружку» на семейный ужин.

–––––

— Нигель, кончай сидеть как задрот, мы в классе одни остались, погнали привяжем собаке консервные банки к хвосту? – последний день перед летними каникулами обычно предвещал нечто весёлое. Раньше парни всегда продумывали какую–то громкую шалость, чтобы всё лето все вокруг перешёптывались об их проделках. В прошлом году они, например, пронесли в школу тухлые яйца и спрятали их по разным кабинетам. Учителя, конечно, быстро догадались, чьих это рук дело, поэтому двоих несчастных посреди лета, под угрозой отстранения от занятий, заставили драить всю школу. Кто бы мог подумать, что и там они учудят катастрофу, подравшись швабрами. Только сейчас Нигель, после выходных, пришёл в школу совсем понурым, что напрягало Саки. Брюнет пытался развеселить его всеми способами, придумывая всяческие авантюры, но в ответ получал безразличие и, сам того не замечая, подсознательно искал причину апатии Нигеля в себе. – Мы можем в сортире петарды взорвать. Хочешь, можно найти дохлую крысу и подбросить кому-нибудь? — Слухай, може в этом году не будем ничего делать? – весь день блондин был сам не свой. Не грубил и не угрожал, но в то же время сторонился, сводя к минимуму даже случайные прикосновения. Интонация парня звучало грубо, но Саки, прекрасно понимая характер товарища, давно перестал на это обижаться, вот и сейчас списывал такое поведение на стеснение. И правда, долговязому самому было неловко смотреть на друга иным взглядом, задумываясь о том, во что дальше может перерасти их общение. – Мені зараз не до цього, друже, – последнее слово Нигель произнёс особенно чётко, как бы выстраивая границы. — С предками чёт? Тем более, надо что–то сделать, чтобы их вызвали в школу. Вот они охренеют, если мы… – Саки всё накидывал идеи, лишь бы увидеть прежнее, сияющее от энтузиазма, лицо друга. Самому ему, конечно, подобные шутки начинали надоедать, но компанейская атмосфера была в приоритете. — Батя этот… Заебал, у печінках сидит, – скалился коротышка, не скрывая раздражения. Он пообещал себе скрывать от Саки то, что познакомил ту блондинку-подружку с родителями. Из-за этого ненависть и к ней, и к родителям становилась лишь больше. Только рядом с другом Нигель чувствовал себя настоящим, даже если приходилось осознавать свои тёмные стороны. Он бы без зазрения совести променял тепло и комфорт на время, проведённое с брюнетом. Но было бы слишком стыдно обнадёжить его в очередной раз. Саки не заслуживает всего этого, а Нигель играет в героя, думая, что игнорированием поможет брюнету охладеть и двигаться дальше самому. Блондин очень плохо сдерживал эмоции, обычно всё читалось у него на лице, так ещё и жесты однозначно выдавали тревожность. Неуёмные пальцы перебирали изрисованные тетрадные листы. Иногда парень даже косился в сторону Саки, мельком умоляя его обратить внимание и оказать поддержку. Сам коротышка никогда бы не признал, что ему нужно внимание и тепло. Долговязый же, наоборот, хотел тепло отдавать, но боялся, что это будет неуместно и придётся снова проходить через боль и унижения в свой адрес. — Херня это. Мать сегодня опять уйдёт до утра. Если хочешь, можешь у меня ночевать остаться, – взгляд Саки непроизвольно цеплялся за дрожащие пальцы товарища. Его будто подменили, отчего в голове брюнета роилась только одна мысль: «Я опять где–то проебался…». Стоит подыграть и оставить друга в покое? Раньше бы брюнет так и сделал, ещё и посмеялся бы, подначивая того вкинуть ответную шутку, но сейчас хотелось хотя бы попытаться выстраивать отношения по–другому. Вокруг, правда, было совсем мало примеров нормальных отношений, а вдохновляться Джоанной и Джейсоном, которые то дерутся, то целуются на школьном дворе, не очень хотелось. Саки старался подмечать всё, чтобы иметь больше представлений о жизни, к которой он, за счёт отсутствующих родителей, был совсем неподготовлен. Часто парень видел, как парочки держатся за руки. Хотелось попробовать и самому. С трудом перебарывая робость, брюнет едва касается ладони Нигеля. Его маленькие, но довольно сильные руки, наощупь кажутся совсем нежными. Не наткнувшись на сопротивление, Саки, едва касаясь, провёл пальцами по ладони, замечая, как блондин недовольно хмурит брови, но перестаёт нервозно трястись и всё же успокаивается, расслабляя руки. Трепет пробежал по телу Нигеля, стоило ему только ощутить прикосновение. Он прикрыл глаза, стыдливо отворачиваясь, но наслаждаясь моментом. Долговязый придвигается к Нигелю ближе. Так, что блондин даже ощущает его тёплое дыхание. Саки набирается уверенности, наконец полностью накрывая ладонь коротышки. Парни боятся вымолвить и слова, но оба надеются, что в кабинет ещё долго никто не зайдёт. Гармония и спокойствие, которых не хватало Нигелю дома, здесь возмещались сполна. Дома он как коллекционная игрушка, которую купили, обхаживают, но не видят в ней ничего, кроме вложенных денег. А тут, рядом с Саки, он сам не свой. Такой воодушевлённый и окрылённый, что вот–вот взлетит на седьмое небо от счастья. Но стоит держать себя в руках. Нельзя давать слабину и бросаться в эту привязанность как в омут с головой! Иначе быть беде… Нигель бы выдержал наказание со стороны отца, но провалился бы под землю, если бы опять подвёл друга. — Завязывай со своей этой хренью! – ёрничает блондин, наконец заглядывая в глаза Саки, но руку не убирает. Наблюдает за реакцией, а долговязого эта эмоциональность только забавляет. – Пiшли, будемо малолеток в сортире мочить! – всё же парень соглашается на авантюру, лишь бы быстрее скрыть напряжение. Ему всегда было легче придуриваться, строить из себя бесчувственного аморала, лишь бы не оставаться один на один с чувствами. Блондин нехотя одёргивает руку, торопясь выйти на школьный двор и оглядываясь через плечо, лишь бы Саки поспевал за ним. Но стоило только выйти во двор, как тонкий голосок, точно ржавый гвоздь по стеклу, пронзил слух. «Ниге–е–ель!! Оберни–и–ись!» – девичий писк не смолкал ни на секунду, а коротышка пытался заглушить его, нарочито громко рассказывая Саки первое, что придёт в голову, лишь бы сделать вид, что ничего назойливого не сотрясает воздух. Но только это «назойливое нечто» подбежало, вешаясь Нигелю на шею, даже брюнет узнал в ней ту самую блондинку, с которой на показуху целовался его друг. Парень даже не знал, что думать. Видел, как Нигель сторонился её и вырывался из цепких девичьих рук, но, тем не менее, что она здесь забыла? — Спасибо, что познакомил с родителями! Они у тебя такие милые… – тараторила девчонка, но дальнейшие её слова уходили на второй план для обоих парней. Нигель побагровел от напряжения, стиснув зубы и плотно сжимая губы. Он буравил девчонку взглядом исподлобья, но та лишь увлечённо рассматривала новый блестящий лак на ногтях, попутно болтая о чём–то своём и даже не задумываясь, что отвлекает ребят от их дел. Саки же подвис ненадолго, не находя слов и пытаясь не делать поспешных выводов. Однако, утреннее ощущение своей вины в холодности Нигеля только усиливалось. Парень уже начал думать, что ему нашли замену в лице этой гламурной крали, но почему тогда Нигель реагирует на неё так гневливо? – Твой папа сказал, что я могу приходить к вам в любое время, хочешь увидеться сегодня? Блондин опустил плечи, отчего выглядел ещё более маленьким и неспособным на геройства человеком. Он бросал взгляд то на друга, то на блондинку. Выбор был крайне очевидным, если бы не роль отца во всей этой ситуации. Но стоило Нигелю только заметить разочарование на лице Саки и то, как он порывается уйти, коротышка заранее смирился с домашними разборками и криками в духе «Мой сын не может быть слащавым сучёнком!». — Нахуй сходи, срана ти стерво, бате моєму передай, що я тебе послав, – едва слышно, сквозь зубы пробурчал коротышка, поспешно разворачиваясь и утаскивая друга за рукав кофты на выход из школы. О уроках и шалостях на прощанье со школой не могло идти и речи. Стыд – всё, что сейчас затмевало разум Нигеля. Он то порывался оправдаться, то перевести всё в шутку, но, кажется, понимал, что это будет лишним. Зато Саки не понимал ничего. Он ведь прекрасно осознавал, как родители блондина его недолюбливают за неопрятность и скверный характер. Зато они приняли навязчивую глупышку в розовом, которая выглядела не лучше и, если к ней приглядеться, можно было заметить не гламурную красавицу, а такую же простушку с грязной головой и вызывающим макияжем. Саки больше не пытался смотреть на Нигеля. Он понимал, что это, скорее всего, было родительской волей, но до чего же было обидно… Брюнет порой склонялся к деструктивным мыслям, думая о том, как мешает всем вокруг и вообще «лучше бы он сдох». Сейчас это гложет только больше. – Я не хотів, веришь? Навіть не пам'ятаю, как её зовут. Это батя всё… — Погнали до дома, а? – доставая пачку сигарет, подавленно пробормотал Саки, лишь бы не слушать больше оправданий. Им двоим давно уже пора определиться, что делать со своими странными чувствами. Нужны ли они друг другу вообще? Смогут ли пойти наперекор предрассудкам и общественному мнению? Общими силами они, конечно, смогут всё. Другой вопрос в том, считают ли они нужными эти старания?