Обветренные губы

Безумная злость постепенно накрывала Саки, искажая в нём всё человеческое. Он, в глубине души, так хотел поменяться и действовать вне рамок и своего образа, но если всё это оборачивается так, то стоит ли продолжать? Куда легче будет остервенеть, запереть сердце на тысячу замков и закостенеть в образе вечного задиры, лишь бы не быть уязвимым! Но Саки так не может. Даже сейчас, когда он, наконец, ощущает физическую боль во всём теле, парень не может врать сам себе. Он устал притворяться. Устал играть в «крутых парней», хоть у этого и были свои привилегии. Конечно, за издёвками над слабыми можно скрыть свои изъяны. На самом деле брюнет периодически завидовал тем, кого должен презирать. Скрипя зубами он задирал Теркеля с Джейсоном за их дружбу, а по факту просто с восхищением смотрел на то, что они не строят из себя других людей. Да, они странные. Этот трусливый придурок Теркель, казалось, способен вызывать только жалость, а его недоумок–дружок был просто невыносимым подонком! Но они, похожие на Инь и Янь, находили друг в друге поддержку и не стеснялись показаться «слабыми». И в этом, на удивление, была их сила. А в том, как Нигель трусливо убежал, избегая ситуации, Саки не видел ничего героического. Да и к самому себе он не знал, как относиться. Первым делом парень стал думать о том, что заслужил это всё за свою «порочность». Такому, как ему, нет места в этом мире, только и остаётся, что побитым сидеть на полу грязного школьного туалета, пачкая рукава белой кофты в попытке вытереть кровь с лица. А ведь когда–то они с Нигелем здесь изрисовали все стены в пошлых рисунках и оскорбительных надписях, самой ироничной из которых сейчас казалась «сдохните, пидорасы», которая сначала была написана с ошибками, которые парни заботливо зачеркнули и исправили спустя время. Голова брюнета гудела то ли из-за физической слабости, то ли от бесконечно роящихся в голове мыслей. Раньше Саки никогда так много не рассуждал. Даже когда хотел подумать над чем–то, всегда пресекал себя, считая склонность к долгим раздумьям слишком странной и неправильной для любого парня. В глазах слегка двоилось, но долговязый всё равно предпринял попытку встать, опираясь на стену. Слабость в ногах давала о себе знать, а тошнота после ночных посиделок и стресса сгущала краски. Даже один мелкий шаг даётся с трудом. Странно, ведь раньше Саки получал по лицу и вляпывался и не в такие передряги, но сейчас, помимо синяков и ушибов, болит сердце. И свою боль оно разносит по всему телу. Это ощущение сложно с чем–то сравнить. Ещё ребёнком парень услышал страшную историю про то, что если человеку в кровь попадёт маленький кусок стекла, то он доберётся до сердца и вызовет летальный исход. Примерно так себя и ощущал брюнет. Некая «болезнь» сводит его с ума, занимает мысли и заставляет меняться, прогибаться и унижаться. И имя этой болезни – Нигель. Как бы Саки ни старался, он не мог обозлиться на друга и готов был из раза в раз пытаться выйти на мирный диалог. Но так нельзя! Он не хочет больше быть ведомым и, чтобы окончательно взрастить в себе ярость, со всей силы парень бьёт кулаком об стену, помещая в этот удар всю свою боль и всё, что за такое короткое время накопилось в голове. Саки не чувствует боли и, переполненный эмоциями, бьёт кулаком в стену ещё и ещё раз, не замечая, как кровь стекает по руке. Остановить этот кипящий поток чувств невозможно. Один удар – сюда брюнет вымещает ненависть к себе, своему характеру и к образу жизни. Второй – сюда вымещает привычку привязываться к людям. Третий – вымещает боль из детства и желание получить внимание от вечно отсутствующей матери. Четвёртый – ненависть к этой «болезни», что заставляет парня терять контроль при виде Нигеля. Пятым же ударом он хотел выместить эти чувства, но не получалось. Образ блондина стоял перед глазами, а губы горели от воспоминаний о недавнем поцелуе. Удар, ещё один! Стена пачкается кровью, но гнетущее желание любить и быть любимым не уходили никуда. Сейчас Саки сам на себя не похож, весь помятый, грязный, с глазами, налившимися кровью. Несмотря на то, что он из бедной семьи, парень всегда старался выглядеть более–менее опрятно. Этому его научил Нигель, всегда одетый с иголочки. «Друже, на этом, – говорил он. – строится авторитет!». Конечно, ему было легко. Полная семья, где царил порядок и уют. Поглаженные рубашки, новая одежда. «Почему ему всё даётся так легко?! – кручинился Саки. – Почему этот мелкий идиот такой беспечный? Всё должно быть так, как он хочет, коне–е–ечно! Да хрена с два, чтоб я ещё раз, блять, за ним бегал хвостиком… Пусть он сдохнет, подхватит герпес от этой своей новой девчонки! – Саки не сможет признаться в том, что ревнует Нигеля. Будет убеждать себя в том, что она просто выглядит как очередная ветренная дура, которая не заслуживает уважения, но, если бы она не стояла рядом с Нигелем, брюнету было бы на неё абсолютно плевать. – Нахер её, нахер его и их долбаную компашку. И школу эту тоже нахер!». Пугающе низкая успеваемость по учёбе была ничем по сравнению с терзаниями юной души, которая только познает предательство и утрату, поэтому долговязый, управляемый слепой злобой, пересилил тяжесть и поспешил покинуть территорию школы. Ноги сами несли его в родное для души место. Рядом с городом протекала небольшая речка, совершенно непригодная для того, чтобы в неё окунаться, но именно там Саки и Нигель часто зависали вдвоём, особенно летними вечерами, которые всегда были особенными. У парней не было принято разговаривать о личном, но именно около этой реки они каждый раз понемногу открывались друг перед другом с другой стороны. Тут Нигель впервые узнал о том, в какой семье живёт его друг. Он тогда суетливо пытался придумать что–то, чтобы вытащить Саки из кошмарной домашней рутины, но тот лишь отмахнулся, мол «привык». Блондин понять не мог, как можно жить в таких условиях и пытался невзначай отдать другу «ненужную» приставку или вещь, которую «случайно» купил не по размеру. В душе этого злобного коротышки определённо была доброта, он умел заботиться о близких, но со временем убивал в себе эти качества. Так друзья всё реже приходили на эту реку, предпочитая короткие диалоги и совместные пакости или посиделки с пивом. Шум воды и легкий ветерок создавали атмосферу спокойствия и умиротворения, но это слабо помогало Саки прийти в норму. Парень пытался медленно и глубоко дышать, освобождая раздражённый ум. Он сел на берегу, закрывая глаза и мысленно возвращаясь в прошлое. И не просто так. Паззл начинает постепенно складываться. Именно тогда, ещё год назад, когда предрассудки не составляли значимую часть мировоззрения Нигеля и Саки, брюнет впервые озадачился вопросом, как один парень может испытывать чувства к другому. Тем тёплым весенним вечером он ощущал себя разбитым после очередной потасовки дома, а поддержал его никто иной, как этот, казалось бы, эгоистичный коротышка. От этой поддержки становилось так тепло, что Саки на секунду взглянул на друга под другим углом, но, испугавшись странных и непривычных мыслей, решил моментально окончить встречу и поспешил домой. Больше он к этой мысли не возвращался и смог быстро затереть её, но вот она, как нарыв, снова зудит и даёт о себе знать. Вырвавшись из обволакивающих воспоминаний, Саки замечает себя по пояс стоящим в этой грязной речке. Он совершенно не помнил, как здесь оказался, точно выбрался из транса, зато течение точно уносило негативные эмоции. В голове не было ни–че–го, только фоновое чувство тревоги и отвращения к самому себе, которое довольно быстро стало привычным. «Мать меня убьёт… – в отражении реки парень заметил, во что превратился. Неотёсанный, с засохшей кровью на лице и руках, ещё и единственные джинсы промокли. – Да плевать!». Брюнет, кажется, смирился с ситуацией, опустошённо выходя из воды и плетясь домой. Уже неважно, что ждёт его дальше, ведь морально он всё ещё на берегу этой тихой реки, где холодная вода способна хранить тайны.

–––––

Для Саки целая неделя прошла так, будто всё было в тумане. Спалось плохо, слабость становилась перманентной, но даже так приходилось делать вид, что ничего не произошло. Парень перестал ходить в школу, боясь наткнуться на новые проблемы. Можно было бы дать отпор каждому задире, но стоит брюнету только представить, как он оказывается на месте какого–нибудь ботана–неудачника, типа Оспри или, не дай Бог, жиропы Дорис, страх парализует его. В это сложно поверить, но в начальной школе Саки не был популярным парнем, наоборот. Он был достаточно тихим, себе на уме, тем самым «парнем с последней парты, которого просто обходят стороной», пока не познакомился с Нигелем. Тогда–то и выработалось убеждение, что если ты сильный и «крутой», то тебе все дороги открыты. Тем более парниша прекрасно понимал, как относятся к тем, кого считают «жертвой». Именно поэтому он предпочитал не ходить в школу, переждать немного, лишь бы никакие слухи про его якобы «пидорство» не расползлись, превращая Саки в объект насмешек. Но он ведь не из этих! И что, что одна лишь мысль о Нигеле доводит его до дрожи в коленках? Во всём виновата некая «болезнь». И парень проводил целые дни напролёт, занимаясь самоанализом. Как только в голову забредали непристойные мысли, он старался наказать себя, то щёлкая канцелярской резинкой по запястью со всей силы, то приседая до боли в ногах, то вообще лишая себя какого–нибудь удовольствия: сладкого, игры в приставку или еды в целом до конца дня. Тяжелее всего было прятаться от мамаши. Приходилось либо косить под больного, либо уходить с утра пораньше и вместо школы идти в какое–нибудь общественное место, но и там приходилось трястись и надеяться не встретить никого, кто мог бы надавить на больное. Саки ощущал себя полным идиотом но, если бы ему предоставилась возможность изменить что–то в ту ночь, он принципиально не изменил бы ничего. Как–нибудь выкарабкается и из этой ситуации, надо лишь забыть этого кретина Нигеля раз и навсегда, стереть из памяти годы дружбы! Парень ведь видел, как его мать легко меняет любовные интересы, забывая одних и уходя к другим. «Наверное, это не так сложно?» – обманывал он сам себя, но кожу жгло от желания дотронуться до белоснежной кожи Нигеля хотя бы на миллисекунду. И всё было бы хорошо, время бы обязательно помогло зияющей ране затянуться, если бы не одно «но». Очередная бессонная ночь, когда брюнет пялится в потолок в попытках заснуть. Такое тяжкое состояние надоело ему самому. Приобретённые раздражительность и нервозность постепенно начали напоминать о повадках Теркеля, а от этого легче не становилось. Зато различные наказания работали хорошо и помогали реже вспоминать о былом. Теперь Саки думал о будущем, но оно казалось совсем уж бесперспективным. Надо что–то делать, выбираться из этой дыры, тут жизни не будет… «Саки-и-и-и!» – совершенно внезапно послышался знакомый голос. Парень до крови прикусил губу и потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, но этот звонкий голос было слишком приятно слушать. Вот бы он зазвучал ещё раз… И он зазвучал! Откуда–то с улицы, громко, но при этом со спокойной интонацией. Саки с силой закрывает глаза, чтобы вернуться в реальность, но голос не стихает. Поднявшись с кровати, парень боязливо осматривается и смотрит в окно, а там стоит он. Нигель собственной персоной! Без своей компании задир, без кирпича в руках. Он кажется очень радостным и раскованным, таким лёгким, будто парящим над землёй. Либо это воображение Саки разыгралось, а сердце вновь заколотилось с дикой силой, ударами сбрасывая с себя оковы. — Друже! Жуйку будешь? – как гром среди ясного неба кричит Нигель, которого здесь, по идее, и быть не должно! Он стоит, слегка покачиваясь, и не отводит взор от Саки. Его взгляд сейчас напоминает кота, который жалобно просит вкусняшку со стола. Широко распахнутые глаза, наивно поднятые брови, ехидная ухмылка и пальцы, беспокойно перебирающие какую–то стопку бумаг. Это может означать одно. Привело его сюда не собственное желание, а алкоголь. Всю неделю Саки пожирали мысли о ненависти к другу. Он пытался очернить каждое общее воспоминание, чтобы наконец перестать тосковать и вспоминать эти стихийные поцелуи. Но вот коротышка стоит под его окном, будто они и не ссорились никогда, и ощущение привязанности снова возвращается. Оно невидимой ниточкой привязывает брюнета к товарищу, сжимаясь на шее и мешая спокойно дышать, когда парни находятся далеко друг от друга. И долговязый, укоряя сам себя, жестом показывает, что сейчас спустится. Он тихонько спускается на первый этаж и с завидной ловкостью, бесшумно подбирается к входной двери так, чтобы не разбудить мать и, делая глубокий вдох, идёт навстречу своему разочарованию. Да, он готов ошибиться ещё раз, но увидеть Нигеля и понадеяться на лучший исход. И стоит только обойти дом, как на заднем дворе видится улыбчивый друг, совершенно беззлобный и спокойный. Он стоит, переминается с ноги на ногу и даже не отводит глаза. Пытается усыпить бдительность? Или правда пришёл из лучших побуждений? — Какая нахрен жуйка? – товарищи будто бы поменялись местами. Блондин сейчас больше напоминает верного щеночка, а Саки ведёт внутреннюю борьбу, закипает и готовится вот–вот уйти, но не может. — М'ятна! Будешь? – Нигель, окружённый немой паузой, долго копается в карманах, выворачивает их, но так и не находит жвачку, будто и не приносил её вовсе. Его останавливает рука Саки. Парень не может противиться импульсу свыше, он как железяка, что притягивается к мощному магниту. Он жаждет тактильности, даже если ради этого придётся получить по морде в два раза сильнее. Хватая коротышку за предплечье, парень отрезвляюще трясет его и пронзительно смотрит в эти глубокие глаза, докапываясь до правды. — Что ты забыл тут? Не помнишь что ли, на чём мы закончили, а? Ты кретин, Нигель, – слова текли рекой. Ровным голосом Саки отчеканивал каждое предложение, не боясь сказать лишнего. Уж слишком ему надоело бояться и всегда быть на втором месте. Глазами парень указал на свои руки, на которых ещё не прошли синяки после избиения. Так хотелось, чтобы коротышка прочувствовал всю эту боль! — А-а-а! Так я тобі принёс задания по учёбе. Классуха просила передати, – блондин игнорирует все вопросы, говорит о чём–то своём и сознанием находится где–то далеко, без лишних мыслей протягивая листы с заданиями по школьным предметам. Саки ожидает подвоха, но настороженно берёт их, а Нигель так и смотрит ему прямо в глаза, не отводя взгляда. В воздухе будто пробежала искра, способная поразить своей вспышкой. Парни случайно соприкоснулись пальцами, отчего брюнет рефлекторно вздрогнул, боясь отхватить за «пидорство», но ничего не произошло. Нигель не возмущался, только слегка потупил взгляд, но в целом всё ещё оставался непоколебимым. — С тобой нормально всё? – странное состояние друга насторожило Саки. В их взаимоотношениях ему всегда приходилось брать роль старшего и более разумного, иначе Нигель бы совсем пропал, переборщив с чем–нибудь запрещённым или нарвавшись на кого–нибудь опасного. Парню нравилось заботиться о товарище, так он ощущал себя нужным, особенно если слышал в ответ благодарность, ведь эгоистичный коротышка с трудом мог сказать обычное «спасибо», – Ты пил? — Трошки. Предки знову не дома. — Херово? – утвердительный кивок в ответ вынуждал действовать и снова выручать этого горе-хулигана. И как бы ни хотелось послать его далеко, оборвав все связи, отказать Саки не мог. – Облокачивайся, у меня поспишь. Нигель, конечно, пытался отвертеться и найти отговорку, но по лицу было заметно, как он юлит и… Хочет согласиться и переночевать здесь, только гордость не позволяет. Он послушно опирается на друга, позволяя себе быть слабым и утонуть в этих худощавых руках. Аккуратно дойти до дома не получается, Нигель то тяжко вздыхает, то запинается на лестнице, от чего спящая на диване мать чуть не просыпается и сквозь полудрёму ругается на Саки. «Урод недоделанный, – ругался долговязый, занося товарища в комнату и помогая ему приземлиться на кровать, – Тихо только, если мать заметит тебя, пиздец обоим». Блондин выглядит виноватым. Куда же делась вся его напускная наглость? Он такой… другой! И Саки, ложась на пол, подальше от кровати, не может оторвать взгляд от быстро уснувшего друга, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Ох, как бы не хотелось, чтобы это была симпатия! Нельзя этого допустить, нельзя! Набраться бы храбрости и обсудить всё с утра, разойтись наконец, чтобы заковать сердце обратно в оковы, не терзать друг друга и не развивать болезненные чувства…