Обветренные губы

Всё это так странно и превратно! Всего этого просто не должно происходить. Ну не мог Нигель прийти к человеку, которого стал презирать. Он бы никогда так не сделал, не позволила бы гордость и негласный «кодекс чести». Саки уже был готов смириться с этим и даже принять тот факт, что дружба кончится, ведь о других вариантах можно было только мечтать, но он старался быть реалистом. А что ему думать сейчас? Как действовать? Брюнет не может заснуть и дело далеко не в том, что пришлось сменить удобную кровать на холодный и скрипящий пол. Всему виной Нигель, всегда он, такой шумный и звонкий, заполнял собой всё пространство. Вот и сейчас, парниша просто спит, но его образ везде. Стоит Саки закрыть глаза – он видит друга, а как откроет – этот же друг умиротворённо дремлет, свесив одну руку с кровати и посапывая, иногда тревожно дёргая носом, как кот, который видит сны. Забавно, такой огненный и злой снаружи, но такой беззащитный, когда спит. Это зрелище приковывает взор, коварно подменяя всю ненависть на трепетное, но до сих пор неопознанное чувство, от которого бойкий парень становится робким мальчишкой. И вот Саки, сам того не понимания, приподнимается, дабы лучше разглядеть друга в таком состоянии. Свет от фонарей за окном падает на его лицо, подчеркивая все особенности внешности, на которые брюнет раньше не обращал внимания. На удивление чистая кожа, из «изъянов» на которой лишь ссадины, но и они не кажутся уродством, а являются изюминкой. Несмотря на свой бунтарский дух, коротышка был очень опрятным. По большей части из–за педантичного воспитания и эстетских замашек его мамы, которая заботливо заклеила Нигелю царапину на переносице. Миниатюрные черты лица, довольно тёмные брови и слегка вздёрнутый нос делали парня уж совсем кукольным, но стоит ему только начать скалиться и хмуриться – обаяние вмиг рассеивалось. — Са–а–аки–и–и… – внезапно протягивает блондин… Сквозь сон? Долговязый в страхе пошатнулся и попытался на всякий случай сделать вид, будто занят чем–то, хотя, если бы на него смотрели со стороны, это вызвало бы только смех и недоумение от такой неловкости. – Я знаю, що ти смотришь, – даже сквозь темноту можно было заметить, как Саки краснеет и нервозно отводит глаза, в душе молясь о том, чтобы Нигель просто неосознанно разговаривал во сне. – Лягай сюди. Опять фантазия разыгралась? Послышалось? Саки замирает в ступоре, не зная, что вообще можно предпринять и постепенно сомневаясь в своей адекватности. Всё встаёт на свои места, когда недавно, казалось бы, тихо спящий Нигель поворачивает голову в сторону друга и таращится на него. И опять никакой злобы во взгляде. Парень вскидывает брови и покачивая головой, как бы подначивая и убеждая в правдивости своих слов, но Саки лишь злится от этого. Не для того он терпел унижения, постоянную тревогу и страх стать жертвой издёвок! И он не намерен просто делать вид, будто всего этого не было, пусть сердце и говорит об обратном, точно на азбуке Морзе выстукивая фразу «Позволь себе любить». Их тянет друг к другу, в воздухе летают искры даже от одного намёка на возможность прикоснуться. Эти искры способны поразить электрическим разрядом! Повезло, что сердце у парня на деле довольно хрупкое, прямо как фарфор, который не проводит электрический ток. — Пшёл ты, – в полголоса пробросил Саки, буквально заставляя себя послать товарища и отворачиваясь, лишь бы не видеть его и не поддаваться импульсам, но Нигель от этого только больше улыбается и хочет управлять ситуацией. Для него всё это подобно шутке, какой–то игре, где нужно обязательно действовать на опережение. Никому не ясно, чем руководствовался блондин, но едва поднимаясь с кровати и пошатываясь, он с трудом подходит к Саки. Тот, в свою очередь, всё ещё сидя на полу, пытается пятиться назад, но маленькая комната не позволяет далеко уйти, а от стресса кажется, что пространство становится ещё меньше и воздух в нём обжигает лёгкие. Хочется прокашляться, может хотя бы это поможет избавиться от инородной «болезни»? — А знаєш… Ты дуже классный… – чего стоит ожидать? Очередного удара или вожделенного поцелуя? Брюнет собирает волю в кулак, напрягается, чтобы быть готовым отвергнуть друга или, ещё хуже, ударить в ответ, лишь бы опять не обмануться и не довериться. Но Нигель просто садится рядом, глубоко заглядывая товарищу в тёмные глаза, в отражении которых при желании можно разглядеть целую вселенную. Долговязый смотрит на него в ответ и становится ясно: да будь у него в руках хоть пистолет, здесь вооружён только Нигель. Немая тишина не пугает, а создаёт доверительную атмосферу. И снова хочется с головой тонуть в чувствах, открыться и признать свои слабости, прокричать так, чтобы весь мир узнал, что Саки – не такой, каким его привыкли видеть, не бесчувственная машина. – Ты, черт возьми, никогда не узнаешь, як я тебе кохаю. И тут мир перевернулся. Поцелуи были, мечтающие взгляды тоже, но такое… Тем более от эгоистичного Нигеля, который даже в трудных ситуациях едва находил слова поддержки! Говорить о чувствах для него было равносильно смертной казни, а сейчас он добровольно идёт на плаху, чуть ли не склоняя голову перед гильотиной. Что это? Реальные чувства, действия алкоголя, просто дурацкая шутка? Саки пытается не дышать, стать невидимым, лишь бы не вовлекаться в очередную историю, которая хорошо не кончится, но блондин делает всё сам, перекрывая любые пути побега. Нигель впервые обнимает Саки. Вечно напряжённые руки становятся нежными и обволакивающими. Это не мимолётная страсть, это нечто большее, такое спокойное, уютное и обезоруживающее. Брюнет искренне хочет остановить время, насладиться этим моментом, зарыться в мягкие светлые волосы и вдыхать запах терпкого алкоголя вперемешку с присущим Нигелю ароматом чистоты и отутюженных вещей. Коротышка склоняет голову товарищу на плечо, устраиваясь поудобнее и готовясь заснуть прямо так, ощущая безопасность и тепло даже в прохладном доме. Но Саки, несмотря на буйство чувств, ощущает режущий холод. Понимает ведь, что всё это пьяный бред, про который блондин потом предпочтёт забыть. А хочется честности и ясности, только от Нигеля этого не дождешься. Он действует бездумно и наверняка даже не сожалеет о том, как избивал друга. Да какое там «сожаление», он вряд ли даже вспоминает об этом, но чужая душа – потёмки, поэтому брюнет из раза в раз пытается разобраться в своей. «Что за хрень? Я не болен, я не болен… – бьёт тревогу внутренний голос, продолжая сбрасывать всю вину на «болезнь». – Наебёт же, а потом нож всадит в печень и поржёт, пидор. А я–то, блять, не лучше ничем. Ненавижу тебя, Нигель. Если бы ты не появился, если бы мы не познакомились…! Всё, всё было бы по–другому. Ненавижу тебя, твои глаженные рубашки, твою улыбку с этой… Идиотской щербинкой и… Руки! Руки тоже ненавижу! Ненавижу твои, блять, губы, но… С–с–сука, кажется, люблю твои глаза. И тебя я тоже люблю, придурок, – очередная попытка смириться и понять себя напоминала ломку, когда тебе настолько плохо от того, что совсем недавно было безмерно хорошо. – Но терпеть дерьмо я больше не хочу…» – болезненный, но правильный выбор заставляет Саки вырваться из сказочных объятий, легко отпихивая друга, но при этом помещая в жест всю свою обиду. — Злишься что ли? – с насмешкой спрашивает Нигель, от чего становится ещё более гадко! Он ведь просто играется, не терзает себя мыслями и превращает то, что так важно для Саки, в фарс. Или нет? – Лягай вже на кровать, я на полу посплю, – и тут брюнет запутался окончательно. Коротышка просто ненавидел жить без удобств, он даже представить не мог, как можно спать на полу, ещё и в опрятной уличной одежде. И пусть до ужаса аккуратным чистюлей он не был, но иногда ругался на товарища за беспорядок в комнате. С другой же стороны, такой хаос давал ему ощущение свободы, которого иногда не хватало, но даже так Нигель бы никогда не лёг на пол, тем более по своей инициативе. Так может, он всё же не издевается? Увы, Саки не намерен больше разбираться в этом, молча уходя в кровать. Движения его решительны, а душу грызёт совесть. Надо было последний разок взглянуть на милое лицо друга или уступить ему удобную кровать! А ещё лучше – уступить ему место в сердце. Жаль, что эти уступки всегда заканчиваются одинаково. Уснуть парню удалось лишь под утро, когда он устал заниматься самоедством и пытаться содрать с себя кожу ногтями, но стоило только начать смотреть многообещающий сон, как громкое «Сука!» и глухой звук падения заставили подскочить, проклиная всё вокруг и молясь, чтобы мамаша не услышала ничего лишнего. Нигель стоял у двери в комнату и был, очевидно, недоволен тем, что его поймали в момент побега. Парень примерно помнил, как пришёл сюда, как сначала лежал на кровати, а потом каким–то образом перебрался на пол, но всё, что было между – он решительно игнорировал. Сам факт того, что он сейчас находится в доме у Саки, которого старательно пытался ненавидеть, выводил коротышку из себя. Он злился на то, что не контролировал свои действия, только вот злость долговязого была сильнее. В глубине души он хотел верить, что сможет поговорить с другом, а кожа всё ещё горела в местах, которых касался Нигель при объятиях. Сейчас же в его взгляде нет той беззаботности, что была ночью. Снова хмурые брови, снова сжатые в кулаки руки и напряжённая челюсть. Эти «Американские горки» больше не могут продолжаться, от них уже тошнит, а борьба чувств изрядно истощала Саки, поэтому он решил действовать до конца, наконец–то ставя себя на первое место. Парень уверенно подходит к Нигелю, оттаскивая его за ворот рубашки, лишь бы случайно не дотронуться до нежной шеи и не передумать о своих действиях вновь. — Нахрена ты сюда припёрся? – приходилось говорить шёпотом и, чтобы товарищ лучше всё услышал, Саки пришлось слегка склониться, приближаясь к его лицу. Во взгляде брюнета не оставалось огонька, лишь холодный расчёт и жажда справедливости. Впервые Нигель кажется таким маленьким и беззащитным, тревожным и растерянным. Вся его бравада куда–то уходит, отчего коротышке становится не по себе. — Я тобі, вроде, домашку приносил, – парниша решил косить под идиота, который всё забыл. Но он помнил. Помнил каждую деталь и даже то объятие, но никогда в этом не признается. Как и не признается в том, что хотел всего этого, что напился специально для того, чтобы набраться храбрости и избавиться от заносчивости, которая всё портит. И Нигель тоже способен любить и ненавидеть. Просто делает это импульсами, живя моментом и опираясь на свои, не всегда корректные, убеждения. — Ночью? После того, как ты меня отпиздил, а потом неделю от тебя никаких вестей? Это ты тоже забыл? – постепенно становилось легче. Всё то, что накипело и мешало жить, наконец слышит виновник полуживого состояния Саки. И видно, как он переминается с ноги на ногу, как хочет быстрее уйти и избежать разговора, от чего брюнет лишь набирается сил, ощущая преимущество. Неважно, какой результат будет у этого диалога, но он всё равно останется победителем. — Слухай сюда, ты, ветеринар хренов. Ти сам мене сюди притащил, я допомоги не просил, – Нигель переходит в наступление, но сам не замечает, как совершает критическую ошибку. — Ты помнишь. Ты, сука, помнишь, всё! – на эмоциях Саки толкает блондина так сильно, что тот чуть ли не впечатывается в стену. Всё это так напоминает поцелуй в школьном туалете. Ненависть, перерастающая в страсть и то, что принято называть «бабочками в животе». Парень делает глубокий вдох, затем выдох в попытке избавиться от наваждения. Он уже не отрицает того, что хочет прильнуть к обветренным губам и прижать блондина прямо к этой стене, чтобы тот больше не мог убежать, чтобы почувствовал себя уязвимым и слабым, умоляя о прикосновениях! Перед глазами, точно из тумана, появляется картинка. Яркая фантазия о том, каким бы красивым и горячим мог выйти ещё один поцелуй, как извивался бы Нигель, поддаваясь навстречу. Как жаль, что болезни принято лечить. – Признавайся, ну! — Про що ти? Знову твої пидорские приколы, отвали уже… – дёргается коротышка, начиная закатывать рукава. Он вскипает, но у него нет никаких аргументов в свою защиту. — «Ты никогда не узнаешь, як я тебе кохаю», – перебивает Саки, с трудом пытаясь повторить говор, сводящий с ума своей плавностью. – Знакомая фраза, а? Ты её говорил, кретин! Ты сюда припёрся, ты ко мне лез. И, напомню, в толчке меня тоже ты засасывал. От напряжения было тяжело дышать, парни уже не знают, что говорить. Оба ставят свою репутацию под удар и стесняются себя настоящих, предпочитая любое чувство, присущее нормальному человеку, выражать через кулаки и ругань. Комната опять погружается в тишину. Саки изрядно вымотался, он не привык рулить ситуацией и боялся сказать лишнего. Бедный парень так устал, что вот–вот будет готов отпустить Нигеля, снова надеясь когда–нибудь поговорить. Когда–нибудь, но не сейчас. Потому что сейчас парни в унисон делают рывок на встречу, агрессивно хватая одежду друг друга и притягивая к себе. Их лица уже в паре сантиметров друг от друга, но оба боятся сделать первый шаг, продолжая скалиться и смотреть друг другу прямо в глаза. Действительно, в глазах Саки сейчас и правда отражается целая вселенная. Его Вселенная по имени Нигель, тайны которой только предстоит разгадать. Сколько бы слов про ненависть не было сказано, самой ненависти–то никогда не было, в том числе со стороны блондина. Оба заигрались в крутых парней, загоняя самих себя в угол. — Поцелуешь меня – убью, – нехотя угрожает Саки, чтобы обезопасить себя. Но ощущать горячее дыхание на коже, видеть ехидную ухмылку и хитрый прищур Нигеля – сродни пытке. Брюнет хочет сказать что–то ещё, оставить последнее, ёмкое слово за собой, но получается лишь молча приоткрывать рот в попытке подобрать слова. Парень ловит взгляд друга на своих губах, от чего в горле пересыхает. Этот взгляд полон желания, которое нарциссичный коротышка не может огласить. Но если бы он сказал прямо… Если бы он ничего не скрывал и не притворялся, Саки забрал бы все слова обратно, усыпая его поцелуями. Потом снова бы винил себя, в наказание отказываясь от всего, что способно приносить радость, но зато на короткое время он смог бы почувствовать себя живым. Нигель и правда был хитрым. Отставал по знаниям, но иногда выдавал такие идеи и планы, что оставалось в удивлении раскрыть рот. Желание прийти домой к Саки он вынашивал всю неделю, стоило только выбежать из туалета после поцелуя. Каждый день приходилось ждать друга в школе, чтобы напомнить о себе и пробросить какую–нибудь остроту, а потом тайком коснуться его. Что угодно, лишь бы избегать любых серьёзных диалогов. Нигель в них просто не силён, он никогда не сможет описать того, что чувствует к Саки. А его сердце тоже горит, тоже бьётся с невероятной мощью! И абсолютно так же болит и разгоняет «яд» запретных чувств по венам. В новой компашке парень искал кого–нибудь, кто напоминал бы Саки. Но все они – серая массовка, ни на йоту не похожие на друга. В них нет меланхоличной нотки, нет спокойствия и свободы, нет ничего, что может заставить утопать в человеке. А от поцелуев со случайной блондиночкой, чьё имя коротышка даже не запомнил, хотелось почистить зубы и вырвать себе язык. Парень, конечно, долгое время специально пытался создать себе образ бабника, который получает всё, что хочет, но оказалось, что эта идеализированная картинка непригодна для реальности. В голове каждого сейчас вертится только одно желание, которому парни сопротивляются. Ждут команды «Старт!» извне, дабы сорваться и слиться воедино, но жизнь этих двоих была бы совсем иной, если бы они не попадали в идиотские ситуации. «Бестолочь! – с первого этажа донёсся голос матери, – Если ты ещё раз прогуляешь уроки, я тебя выпорю ремнём с огромной металлической бляхой!». И тут ребята приходят в себя. Выходят из транса, снова осознают, что делают что–то не то и поспешно отпускают друг друга, поправляя одежду. Глаза Нигеля больше не блестят, в них читается сожаление, но виду он не подаёт. Притворяется, что и не хотел впиться в губы Саки, заставляя его невольно постанывать от жгучего напора. — Я спущусь, поговорю с мамашей и вернусь. Пообещай, что мы договорим ещё, – нервничает долговязый, боясь упустить последний шанс и абсолютно не веря в то, что друг не найдёт способа улизнуть. Но его глаза не могли врать, он, пусть ненадолго, но был настоящим. Может, сейчас именно тот раз, когда надо довериться, забить на гордость и предрассудки, пытаясь вместе справиться с внутренними демонами? Они справились бы. Справлялись и не с таким, вылазили из жутких передряг и были теми ещё плутами, но почему такая обычная вещь, как чувства, даётся им с трудом?