RenkazaWeek [May 2024]

Ренгоку волновался. Хотя вернее будет сказать — сгорал со стыда. Из-за того, что пришлось срываться посреди ночи в полицейский участок и выслушивать сначала длинный перечень того, что натворил в пьяном угаре отец, а затем и грязный поток ругательств уже непосредственного от Шинджуро, который ни в какую больницу ехать не хотел. Где-то между этими двумя событиями вклинилось ядовитое «Пошёл на хуй, мажор», которое прорычал ему розововолосый бармен, угодивший в участок, потому что расквасил лицо не только своему нерадивому клиенту, но ещё и охраннику, который попытался их разнять. Кёджуро подошёл к нему, чтобы принести извинения и заверить, что готов взять на себя все медицинские расходы. Послали в пешее эротическое его дважды, напоследок посоветовав засунуть свою готовность себе же в задницу. В больницу всё-таки поехать пришлось. По дороге домой отец отключился, и Кёджуро испугался, что это может быть что-то серьёзное. А стыд, между тем, впился в него сильнее. Правда, уже по иной причине — в глубине души он надеялся на что-то серьёзное. Не настолько, чтобы на их семейном кладбище появилось ещё одно надгробие, но достаточно серьёзное, чтобы хоть на какое-то время Шинджуро образумился. Или был образумлен запретами и ограничениями по медицинским показаниям. Потому что дальше так продолжаться не могло. За последние двенадцать лет, что прошли со дня смерти Руки Ренгоку, их некогда уважаемая в высоком обществе семья превратилась в изгоя, не говоря о том, что серьёзно обнищала. Распроданное имущество, спущенный в долговые ямы бизнес, просаженное наследство. К тому моменту, как Кёджуро достиг возраста, с которого имел право что-то решать, у них остался только фамильный дом, пара машин да дышащая на ладан скромная фирма, в которой — стараниями скользкого управляющего, на которого Шинджуро всё повесил, — творился настоящий бардак. Пришлось изрядно попотеть, чтобы реанимировать последнее, что у них осталось. И если с этим у Кёджуро с переменным успехом получалось более или менее, то реанимировать отца оказалось намного сложнее. То, что Шинджуро не спускал на кутёж и азартные игры в обществе сомнительных лиц, шло на выплаты накопившихся долгов. То, что удавалось вывести в плюс их семейному бюджету, Кёджуро старался либо вкладывать в дальнейшее развитие бизнеса, либо в образование брата. Увы, нередки были случаи, когда львиную долю приходилось тратить на устранение последствий отцовских выходок. И вот сейчас тот снова угодил в передрягу. Да не в абы какую, а под носом у Кибуцуджи Мудзана. Хуже не придумаешь. Оставалось только молиться, чтобы дело ограничилось дракой с барменом и несколькими разбитыми бутылками дорогого алкоголя. Меньше всего Кёджуро хотелось переходить дорогу одному из самых влиятельных бизнесменов Японии. Одно слово Кибуцуджи — и всем попыткам Ренгоку сохранить старые полезные связи и наладить новые настанет конец. Проведя полночи в разъездах, вернулся домой Ренгоку только под утро. Сенджуро встретил его так быстро, словно сам всю ночь не спал, и, глядя на не по годам серьёзного брата, Кёджуро испытал очередной укол стыда. Говорят, что младшим детям достаётся всё самое лучшее, в то время как старшие собирают лишь родительские шишки воспитания. В семье Ренгоку получилось наоборот. Кёджуро повезло ещё в сознательном возрасте застать времена, когда их семья могла считаться благополучной и образцовой, повезло помнить мамину заботу и повезло получить хорошее образование (пусть для оплаты последних двух лет в частной школе отцу пришлось продать несколько земельных участков, о чём Кёджуро узнал, только когда пришла пора поступать в университет). Сенджуро повезло меньше по всем этим пунктам. И хотя мальчик, кажется, не сильно переживал по поводу того, что ему приходится ходить в обычную школу, Кёджуро всё равно… всё равно чувствовал какой-то стыд, словно это была его вина, что младший брат не получил всего того, что в своё время досталось старшему. «Не получил чего? — сказал как-то раз Узуй, который, как обычно, в выражениях ничуть не стеснялся. — Головной боли из-за кучи дерьма, которую заварил и продолжает заваривать ваш папаша и которую ты теперь расхлёбываешь? Пацан живёт свою нормальную жизнь, избавленный от унижений со стороны более везучих сверстников, и не парится. Так что и ты не парься за него. У тебя на шее вон, целый паразит, который тебя запаривает. И хватит цыкать на меня. Паразит он. И мудак. Но я тут одну клинику могу посоветовать, у меня знакомый там главврач…» К сожалению, клиники не помогали. Ни клиники, ни кодирование, ни скандалы и ограничение финансов. Горбатого могила исправит, говорил Узуй. А Кёджуро помнил, каким когда-то был отец, поэтому не мог просто взять и разорвать с ним все связи. Не мог делать вид, что никакого отца в его жизни больше нет. Но мог оградить от его пагубного влияния хотя бы Сенджуро. Ведь так и поступают старшие — помогают младшим и служат им опорой. Год назад Кёджуро забрал брата к себе, и с отцом тот теперь виделся лишь по воскресеньям и праздникам, когда они собирались всей семьёй. Вернее, Сенджуро виделся. Кёджуро встречался с Шинджуро куда чаще. — Тебе не стоило ехать в участок сегодня, — Сенджуро спрятал в школьную сумку ланчбокс, который сам же себе и собрал. Они были на кухне их небольшой съёмной квартиры. Кёджуро домывал посуду после раннего завтрака, который брат приготовил из-за бессонницы. — Я должен был. Указан у него как контакт на случай экстренных ситуаций. Неизвестно, что бы он сгоряча ещё вытворил, — убрав последнюю тарелку в сушку, Кёджуро повернулся к Сенджуро и вздохнул. — Проблем с законом нам только не хватало. — Нет, это были бы его проблемы с законом, — подросток мотнул головой, его взгляд остался прикован к сумке. Кёджуро удивлённо вскинул брови. Это было не похоже на Сенджуро, который раньше всегда первым делом интересовался, всё ли с отцом в порядке, и искренне за него переживал. Должно быть, молчание слишком затянулось, потому что мальчик искоса взглянул на брата, словно проверяя его реакцию, и решил внести ясность в своё внезапное заявление: — Он знает, что ты всегда приедешь и всё уладишь, поэтому не думает о последствиях. Как не думал о деньгах, когда они ещё были, потому что их было много. Может, когда он осознает, что действительно остался один, когда некому будет его подстраховать… Может, тогда он возьмёт себя в руки. А если нет, то… — Сенджуро угрюмо стиснул ремень сумки, отваживаясь произнести то, что, должно быть, зрело в нём очень давно. — Если человек сам себе не захочет помочь, то ему никто не поможет. — У тебя что-то случилось? — насторожился Кёджуро. — В школе какие-то проблемы? — Да нет у меня проблем, — буркнул Сенджуро, закидывая сумку на плечо. — И я хочу, чтобы у тебя их тоже не было. А ещё через несколько часов выяснилось, что никаких проблем не было и у Кибуцуджи Мудзана. Кёджуро приехал в клуб, чтобы поговорить с управляющим или кем-то из персонала, оставить им свои контакты на случай, если нужно будет связаться и уладить этот инцидент полюбовно. На личную встречу с хозяином клуба он даже не надеялся, однако по счастливому случаю (который был рождён несчастливым происшествием ночью) господин Кибуцуджи оказался на месте. Видимо, хотел лично оценить ущерб. Кёджуро чуть не застонал, когда выяснилось, что потасовка не только унесла с собой несколько барных полок и настенных зеркал, но ещё и каким-то образом переросла в небольшой пожар. Сработала автоматическая система пожаротушения, всех пришлось вывести, а потом полночи убирать воду с пола. Тем не менее, Кибуцуджи Мудзан и слова дурного в сторону семьи Ренгоку не сказал. — «Кидзуки» — не ваша забота, Ренгоку-сан. Здесь мы придерживаемся политики, что клиент, что бы тот ни говорил на затуманенную алкоголем голову, всегда прав. Но если вдруг, — с нажимом произнёс мужчина, заметив, что Кёджуро собирается что-то сказать, — клиент всё-таки не прав или начинает своими правами злоупотреблять, то на такой случай у нас есть специально обученные люди. К которым бармен, будь он хоть чемпионом мира по рукопашному бою, никак не относится. У каждого своя роль. И тому, кто со своей не справился хотя бы раз, Кибуцуджи Мудзан второго шанса не давал.

***

Хозяин небольшой квартиры на втором этаже старого дома явно кого-то ждал, потому что белая дверь, к которой Ренгоку поднялся по скрипучей деревянной лестнице, открылась быстро. А судя по тому, как вытянулось бледное лицо, хранившее яркие следы прошедшей ночи, Сояма Аказа ждал явно не того, кто перед ним предстал. По потрескавшемуся асфальту дороги проехала машина, снизу под лестницей гудел кондиционер, солнце нещадно палило в затылок Ренгоку, а стоящий на пороге мужчина, одетый в простую чёрную майку и спортивные штаны, пялился на него так, словно увидел привидение. Или сумасшедшую бывшую. — Я похож на хуй? — совершенно неожиданно выдал он, полностью проигнорировав прозвучавшее приветствие. — Прошу прощения? — немного опешил Ренгоку, решивший, что ослышался из-за недосыпа. — Я тебя на хуй слал, а не в гости к себе звал. Чего припёрся? Как ты вообще узнал, где я… — Сояма прищурился, затем выглянул за порог и покрутил головой, проверяя, есть ли здесь кто-нибудь ещё. — Как узнал, где я живу? О, это была потрясающая история. Охранник, которому накануне досталось от вспыльчивого бармена, очень охотно поделился с Ренгоку всем необходимым. Видимо, в надежде, что сын буйного клиента замыслил вендетту в лучших традициях избалованных богачей. Впрочем, Кёджуро решил сохранить инкогнито своего информатора и унести эту тайну с собой в могилу. — У мажоров свои связи, — рискнул он перевести всё в шутку. Судя по скривившемуся лицу его собеседника, получилось не очень. Что ж, шутить он никогда не умел. — Чего надо? — Сояма скрестил руки на груди, помимо рельефной мускулатуры рук демонстрируя сбитые до ссадин костяшки пальцев. Кёджуро поспешил поднять взгляд, но было сложно решить, куда смотреть хуже — на лицо, где внимание на себя перетягивали то разбитая губа, то рассечённая бровь, или на эти руки. Бывший бармен «Кидзуки» явно был завсегдатаем спортзала. Как минимум. — Я зайду? — стараясь не выдать ни капли волнения, спросил Ренгоку. — На улице жарко. Да и дети, высыпавшие из квартиры на первом этаже поглазеть на «крутую тачку», голосили слишком сильно. Хозяин квартиры, как ни странно, посторонился. Правда, с таким видом, словно делал великое одолжение. Однако быстро стало ясно, что на большее гостеприимство рассчитывать не придётся. Закрыв за нежданным гостем дверь, мужчина встал посреди тесного коридора, преграждая путь. Одна из дверей была приоткрыта, в проёме виднелся синий диван и часть экрана телевизора, который работал без звука. Что скрывалось за остальными двумя дверями, неизвестно, но Кёджуро и не ждал, что ему проведут экскурсию. — На чай приглашать не стану, — заявил Сояма, успев заметить, куда смотрел Ренгоку. — Я не займу у вас много времени, — заверил тот. — Сегодня я был в «Кидзуки», общался с господином Кибуцуджи. Собственно, так и узнал о вашем увольнении. Ни один мускул на холодном лице собеседника не дрогнул. — В заведения такого уровня абы кого не берут. Вы, должно быть, профессионал своего дела. — Ага, — мрачно перебил мужчина, — профессионал, которому теперь только пиво в забегаловках светит разливать. Ренгоку не стал цепляться за этот комментарий, но учёл болевую точку, которую ему только что вольно или невольно продемонстрировали. Этот человек прекрасно понимал, на кого работал, и понимал, что спокойствие владельца «Кидзуки» не равнозначно прощению. Когда Кибуцуджи Мудзан говорил, что у него нет проблем, он ничуть не лукавил. Проблемы были не у него, а у тех, кто не оправдал его ожиданий. — Мой друг, — Ренгоку выудил из-за пазухи визитницу, открыл и принялся перебирать карточки, — владеет несколькими барами. Не знаю, есть ли у них сейчас интересные для вас вакансии, однако в следующем месяце откроется новая точка. Конечно, история с «Кидзуки» не будет вам в плюс, но господин Узуй в первую очередь смотрит на опыт, в этом я вас уверяю. Кроме того… — Мне не нужны подачки. Тем более от… — Сояма запнулся на мгновение, но затем, будто бы через силу, выдавил из себя несколько граммов вежливости. — От вас. — Кроме того, — выждав небольшую паузу, продолжил свою мысль Ренгоку как ни в чём не бывало, — всегда есть такая вещь как испытательный срок. А что касается рекомендаций, если под подачками вы это имели в виду, то я вас совсем не знаю, а потому замолвить за вас словечко перед господином Узуем не смогу. Это, — он протянул переливающуюся алмазной крошкой визитку, — просто возможность. Пользоваться ею или нет, решать вам. Прошло несколько утомительно тягучих мгновений, прежде чем прямоугольная карточка всё же оказалась в руках собеседника. Ни воодушевления, ни доверия, впрочем, в нём не прибавилось. — Верно подмечено, — хмыкнул Сояма. — Вы меня совсем не знаете. Так с какого хрена помогаете? Может, это я вашего отца спровоцировал. — Вот кого я точно знаю, так это своего отца, — Ренгоку печально улыбнулся. — Он… Не плохой человек, просто сильно сбившийся с пути. Не хочу, чтобы его действия сбивали с пути и других. У его собеседника то ли не нашлось подходящих слов для ответа, то ли он ещё не определился, за что бы ещё зацепиться, чтобы вывести гостя на чистую воду. Ренгоку же, в свою очередь, не собирался отнимать у этого человека ни минуты больше, пусть и от чая, особенно холодного, он бы действительно не отказался. — Всего хорошего, Сояма-сан.

***

После истории с «Кидзуки» никакого чуда не случилось. Отец, проведя несколько дней в больнице под капельницами, вернулся в их фамильный особняк и на какое-то время заперся в нём, не желая никого видеть и слышать. Период затворничества не продлился долго, и вскоре старший Ренгоку возобновил свои похождения по злачным местам. Кёджуро честно пытался следовать совету Сенджуро, оставив отца разбираться со своими проблемами самостоятельно. Увы, всего через месяц Шинджуро сам вырос на пороге квартиры сыновей и, пряча взгляд в своих ногах, принялся бубнеть про опасных людей, которым задолжал крупную сумму и которые теперь грозили разобраться не только с должником, но и с его семьёй. На сей раз, правда, Шинджуро хотя бы понял, что всё зашло слишком далеко, и без пререканий согласился вернуться в реабилитационный центр. А может быть его встряхнул взорвавшийся Сенджуро, который очень много всего наговорил в тот вечер и чуть ли не с кулаками на отца полез, пока не менее шокированный Кёджуро удерживал его. Выплата долга сильно ударила по карману, но по крайней мере всё разрешилось благополучно. А отец и вовсе удивил своей покладистостью и смирением в первые — и самые тяжёлые — недели лечения. Впрочем, врачи, которые уже не раз имели с ним дело, больших надежд Кёджуро и Сенджуро не давали. Да и сами братья их не питали, как бы ни хотелось. Круг отцовского пристрастия замыкался слишком часто, чтобы оставаться оптимистами. Чтобы верить в серьёзные изменения. И всё же одно серьёзное изменение в жизни Кёджуро произошло. Ворвалось в его жизнь раздавшимся однажды утром звонком с незнакомого номера. Привычка отвечать на такие звонки выработалась у Ренгоку за долгие годы пьянства отца, когда в любой момент ему могли позвонить и сообщить, откуда его забирать и какие последствия разбирать. Спросонья Кёджуро даже не сообразил, что теперь таких звонков ждать попросту неоткуда — номер реабилитационного центра был занесён в контакты. Сердце по привычке зачастило, пока мужчина, щурясь от утреннего солнца, тянулся к тумбочке за смартфоном, а затем и вовсе замерло на мгновение, когда на том конце послышался смутно знакомый голос: — На чай приглашать не стану, — короткая пауза наверняка была сделана специально, чтобы Кёджуро успел покопаться в своей памяти. — Но буду рад, если заглянете в «Авичи» и попробуете мой фирменный коктейль. Ренгоку улыбнулся. Впервые за последние месяцы он вдруг ощутил ту немного щекочущую и одновременно окрыляющую лёгкость, которая всегда предшествовала переменам к лучшему. Давно забытое чувство, которое уже сегодня вечером зацветёт в его груди, пока он будет с интересом наблюдать за розововолосым барменом и обмениваться с ним историями из жизни. А спустя время, уже на рассвете, буйно расцветёт на его губах жаркими поцелуями под тихое поскрипывание синего дивана в гостиной на втором этаже старого дома.