Свет Маяка

7 Туман стоит густой и белый, как молочная пенка. В нём тонут дом, гараж, кладовые и башня; тонут, погруженные в холод по макушку, и даже ветер — завсегдатай на Маяке — не может разогнать этот сырой студень. Чайка скачет по камням с противными криками, будто хочет о чём-то предупредить. Но Минхо знает, что ей нужно — еда. Прожорливые вредные птицы, во много раз хуже голубей, кормятся на местной мусорке. Одна из них, упрямая пернатая истеричка бросается прямо под ноги Минхо и не перестает визжать и бить ботинки клювом. — Кыш! Кыш! — Минхо отпихивает её, пока идёт к башне, — У меня нет пожрать! Ай! Кыш, говорю! Птица поднимается в небо с возмущенным криком и исчезает в клочках тумана. Чаячьи звуки множатся в злости и количестве, доносятся с той стороны, где Маяк заканчивается обрывом. Минхо озирается по сторонам, беспокоясь от странного предчувствия. Башня возвышается над ним в своём измученном, но мудром великолепии. Она видела, как начинались и заканчивались войны, видела, как взрослели дети, и умирали старики, знала о судьбах многих, и, если верить сказкам, повлияла на некоторые. Древняя потусторонняя тяжесть, с которой башня давит на мысли, заставляет Минхо обнять себя руками, сжаться и отвернуться. Водруженная на возвышенность, она разговаривает с ним чаячьими криками и ржавым скрипом флюгера. Её дверь заколочена на совесть, и с какого бы угла Минхо ни подошёл с гвоздодером, доски не поддаются. Всё время, что он здесь жил, дверь была закрыта только на навесной замок, и в тот год, когда настала его пора уезжать в университет, замок тоже висел. Зачем деду понадобилось наглухо заколачивать вход? Там всё настолько аварийно? Он бросает попытки забраться внутрь с мыслью, что без чужой помощи не справится. Либо придётся звать соседей, либо… нет, о Чане не может быть и речи: даже, если тот вчера не уехал на последнем пароме, Минхо плохо представляет себе, как будет говорить с ним. В доме его телефон звонит. На линии представитель дайвинговой организации. Минхо звонил им ранним утром со своим предложением, и ему обещали, что нужный сотрудник свяжется с ним в скором времени; что ж, не обманули. Сотрудник расспрашивает о местоположении Маяка, как далеко от паромной переправы он находится; спрашивает, сколько дому лет, какая планировка, какое отопление и как дела с электричеством. Минхо отвечает строго по делу. Всё, что нужно оценщик может увидеть сам, если достаточно опытен, незачем забирать у него работу. Разговор заканчивается на позитивной ноте: нужный человек приедет через пару дней и даст ответ на месте. Минхо не питает надежд, что получит за свой дом пятнадцать миллионов — эту цифру он назвал, чтобы отпугнуть Минхёка. Судя по тому, как часто человек на той линии пропадал из-за помех, тот уже понял, что, как минимум, со связью на острове всё печально. Здесь у всех домашние телефоны, потому что местный оператор ловит через раз, а за несколько гигабайт трафика интернет-провайдер сдирает плату месячного пользования. Минхо записывает встречу с оценщиком в свой ежедневник. День начался, и дел на сегодня не так много: сходить в магазин за продуктами и разобрать оставшийся хлам. Он рыщет в рюкзаке в поисках кошелька, когда слышит мелкий стук по полу, будто что-то рассыпалось. Минхо не может отделаться от холодного ощущения страха в пищеводе. Он смотрит на пол и находит рядом с кроватной ножкой небольшие камушки серо-жёлтого цвета, с острыми обломанными краями. Один камушек лежит на краю тумбочки, видимо, оттуда упали все остальные. Вчера, когда Минхо искал по всей комнате змею, рядом с кроватью валялись разве что его носки. Но откуда-то эти камни появились! Значит кто-то их здесь оставил! И вновь он мысленно возвращается к тому, что, вероятно, в доме появился чужак. Будь сейчас ночь, его пробрало бы от паники, однако утренний свет, бьющий в окно, придаёт решимости: Минхо выяснит, кто так дерьмово с ним шутит! Камушки такие же как и те, что есть на берегу, но кое-чем они отличаются. Запахом, слегка кисловатым, будто что-то сгнило или умерло. Руки после них долго держат этот запах, и сколько бы Минхо ни тёр пальцы спиртовыми салфетками, его никак не перебить. Блестяще! Кто-то подбросил Минхо окаменелые фекалии. Ключей ни у кого, кроме Минхо, нет, а о том, что ключи нередко хранились в почтовом ящике, знают, вероятно, двое: Чан, который лично видел, как Минхо выуживал их из ящика; и Минхёк — как ближайший родственник. У последнего есть очевидный мотив для подлянок. Он мог окольными путями и бардак развести, и змею подкинуть, чтобы заставить Минхо уехать с острова. У Чана в школьные годы была привычка подшучивать по делу и без; вдруг, тот ещё не перерос свой соплячный период, и просто мстит Минхо за всё хорошее? 8 Видимо, Небеса заинтересованы в том, чтобы справедливость восторжествовала, иначе Минхо не может объяснить, почему видит Минхёка в магазине именно сейчас. Как ни крути, доказательства (пусть и косвенные) против него более весомые, чем доказательства против Чана. Минхёк кладет в тележку бутыли с водой и собачий корм, когда Минхо встаёт перед ним, злой, как Везувий. — О, привет. Минхо начинает сразу и с разбега: — Какого хрена ты забыл в моём доме, хён? Думаешь, раз ты тоже Ли, значит имеешь право вламываться ко мне? Я всё равно продам Маяк, хочешь ты этого или нет, а, если ты и дальше продолжишь тайком гадить на моей территории, я напишу на тебя заяву за вторжение на частную собственность! Минхёк на долю мгновения теряется, затем его брови раздраженно сдвигаются к переносице: — Твою мать, ты что несёшь? — Поразительно, насколько тебе противна мысль, что это я наследник моего деда, а не ты, раз тебе в голову пришла идея подкинуть в мою спальню змею. Кто как ни ты отлично разбирается в ползучих тварях? — Вот же мелкий говнюк, — Минхёк цедит сквозь зубы, — По-хорошему бы втащить бы тебе как следует, но я не стану делать это из уважения к покойному дяде. Если ты бросаешься на меня с обвинениями, так имей совесть объяснить в чём конкретно меня обвиняешь. — Среди ночи ко мне в кровать забралась змея. Минхёк смотрит на него неприятным взглядом: — И ты сразу решил, что она не сама приползла к тебе, а её подбросил я? — Минхо ничего не отвечает. Минхёк неверяще усмехается: — Серьёзно… Подобные логические заключения в характере детей или дураков. Может, ты случайно головой ударился? Минхо понимает, что конкретных подтверждений его вины нет, и змея действительно могла заползти случайно, но остаётся ещё достаточно необъяснимых деталей. Он вынимает из кармана пакетик с камнями, перед тем как спросить: — Стало быть, и это вонючая дрянь — не твоих рук дело? Я нашёл их на своей тумбочке, — Минхёк разглядывает содержимое пакетика с таким видом, будто видит впервые. — Не надо притворяться, я знаю, что ни у кого, кроме тебя, нет причин меня выживать. — Без понятия, о чём ты говоришь, но я ни настолько безмозглый, чтобы, — на мгновение Минхёк замолкает, задумчиво перекатывая камешки в пакете, — чтобы заниматься подобным. Не уверен, но по запаху очень похоже на амбру. Говоришь… на тумбочке? Минхо забирает камешки обратно, чтобы тоже приглядеться и принюхаться. Он никогда в жизни не держал в руках рвоту кашалота, но слышал от деда, что парфюмеры ценят её дороже золота. Минхёк добавляет: — Мой друг однажды нашёл амбру на нашем пляже, но качество было не очень, так что навар получился так себе. Проверь на всякий случай: она не должна тонуть в воде. — Бред какой-то. Минхо, конечно, проверит и специально съездит на материк к компетентным людям, однако что-то ему подсказывает, что Минхёк просто-напросто пускает пыль в глаза, и эти камешки, если не окаменевшее дерьмо, то затвердевшие от старости кусочки еды. Уж точно не «плавающее золото». Невозможно, чтобы Минхо так сказочно повезло. — В любом случае, в твоем доме я не таращился, не подкидывал тебе ни змей, ни чего-то ещё, — Минхёк устало кладет в тележку ещё одну бутыль с водой и намеревается укатить к кассе, — Мне неприятно, что из-за вчерашнего непонимания, я превратился во врага народа. Конечно, я опечален продажей Маяка, но не настолько, чтобы причинять тебе вред. Предлагаю на этом закончить, пока мы не подрались. Минхо думает об его словах всё время, что ходит по магазину. У него нет оснований ему верить, но и не верить — тоже. К тому же, остаётся кое-что, что не вписывается в общую канву подозрений: морская раковина. Может, он зря ломает голову, и всё, что с ним происходит, это предупреждения умершего дедушки, который посылает ему из загробной жизни знаки, что недоволен внуком и его решениями? 9 Тяжелые пакеты и две бутыли с водой тянут руки к земле. Минхо ковыляет вверх по улице, когда видит, как Чан выходит из дома родителей и садится в машину. После их ссоры у них нет причин разговаривать друг с другом; Минхо всё ещё злится, и он уверен, что это взаимно. Однако стоит ему пройти мимо, тут же раздаётся сигнальный звук, и машина трогается в его сторону. — Привет, — Чан говорит через опущенное стекло, — Залезай, подброшу. Минхо с сомнением смотрит на него, затем с раздраженной усталостью — на свою поклажу. Неважно, насколько он обижен на Чана, пешком подниматься на Маяк ему не хочется. Хлопает багажник, затем дверь заднего сидения. Машину шатает на неровной дороге, и, если бы Минхо плотно поел перед выходом, его бы точно стошнило. — Вчера не получилось уехать, — зачем-то объясняет Чан, — Помогал отцу до глубокой ночи. Я вообще-то на паром собрался, а тут ты идёшь с такой тяжестью. Подумал, надо подвезти. Минхо не будет ничего говорить. Он не отказался от помощи и сел в машину, но это не значит, что Чану полагается за это зелёный свет. В его голову залезает мерзкий червячок сомнения: «Признай, что ты сам виноват, потому что ведёшь себя как сука и специально набиваешь себе цену». Чан бросает на Минхо быстрый взгляд сквозь зеркало, прежде чем сказать: — Скорее всего, сейчас мы в последний раз видимся. Я извиниться хочу за то, что сказал вчера. Те слова… на самом деле, я не считаю, что ты… — у него не хватает смелости произнести слово «шлюха», так что он по-быстрому соскакивает: — Короче, я не должен был на тебе срываться. И не должен был думать, что ты согласишься продолжить интрижку. Теперь, на свежую голову мне понятно, каким наивным идиотом я казался. Простишь меня? Минхо немало удивлён тем, что Чан извиняется перед ним уже дважды. Первый раз можно объяснить сентиментальностью после секса, но сейчас каких-то сторонних причин нет. Не похоже, что Чан лжёт или манипулирует. Видимо, семейная жизнь с Соён идёт ему на пользу. Минхо думает о вчерашнем минете на переднем сидении машины: прежний Чан никогда бы не унизил себя, взяв в рот. — Забудем обо всём, — Чан устало вздыхает. Эта ситуация выматывает его. Минхо начинает издалека: — Значит, ты не злишься на меня? Не хочешь сделать мне больно в отместку? — Тогда больно будет и мне тоже. Я устал от боли. И от тебя устал. Тебя стало слишком много в моей жизни. — Можешь выдохнуть с облегчением, — Минхо не сдерживает издевательские нотки в голосе, — Скоро ты вернёшься в своё милое семейное гнёздышко. Мог бы не подбрасывать меня, а сразу укатить. Зачем тебе прощение того, кем ты брезгуешь? — Ну, сколько, блять, можно? — Чан бьёт кулаком по рулю, — Я прошу тебя хотя бы один — один, сука! — раз перестать быть мразью и нормально со мной поговорить! Это так сложно? — Это так сложно оставить меня в покое? Хватит донимать меня днём и ночью! Если ты рассчитывал своими тупыми детскими розыгрышами привлечь моё внимание, у тебя получилось. Плевать мне на тебя: убирайся на все четыре стороны, только дай спокойно спать. Неудачный опыт с Минхёком показал, что обвинения в лоб ни к чему конкретному не приведут. Если это Чан тайно хозяйничал в его доме, он поймёт намёк. — Ты о чём говоришь? — Чан обеспокоено пялится на него через зеркало, — Какие ещё розыгрыши? — Никакие, — Минхо сам нехило выдохся. Сделать он ничего не может, ведь у него есть только домыслы, — Просто так ляпнул. Машина останавливается, и Чан помогает ему подняться до Маяка. В доме Минхо исключительно из вежливости предлагает ему чай, но Чан всё верно понимает и отказывается. — Что ж, — тот неловко чешет затылок, — Надеюсь, с домом всё удачно сложится. Не сливайся, ладно? Да, у каждого своя жизнь, свои дела и заботы, но, если есть возможность по дружески пересечься, не пренебрегай этим. Минхо чувствует укол стыда: то, как он себя вёл в машине, ни в какие ворота; они действительно прощаются, и неизвестно, когда увидятся снова. Он обнимает себя руками и отворачивает лицо, чтобы Чан не видел, как ему жаль, затем отвечает: — Я постараюсь. Тебе тоже удачи… с семьёй, с детьми. В любом случае, я ни о чём не жалею. Что было, то было. Да? Незачем раздувать драму. Чан обнимает его со спины и прижимается щекой к плечу. Его руки находят руки Минхо, мягко, но настойчиво их сжимают. — У нас всё сумбурно началось и заканчивается так же. Будь жизнь немного иной, мне бы хотелось всё переиграть, больше времени уделять не сексу, а разговорам. — Фу, нет. Не люблю зря болтать, к тому же, трахаться с тобой значительно лучше, чем говорить. Чан смеётся ему в шею, прижимая к себе ещё крепче. Минхо откидывает голову назад и трётся носом об его висок, запоминая запах. Если бы он не уехал в университет и остался на острове, были бы они счастливы? Смогли бы их отношения выдержать семь и более лет? Не выветрились бы? Или при любом раскладе между ними появилась бы женщина, на которой кому-то из них пришлось бы жениться, чтобы избежать подозрений? Минхо невыносимо, что его мысли то и дело сводятся к тому, что было бы, а не к тому, что есть сейчас. — Тебе пора возвращаться, — он убирает чужие руки со своей талии, — Я не хочу, чтобы ты опоздал на паром. А между строк читается: «Давай же, поскорее уходи». Если Чан задержится ещё хотя бы на минуту, Минхо будет сложнее бороться с надеждой, что между ними ещё возможно что-то спасти; он вот-вот разрешит себе думать, что быть запасным вариантом — не такая уж унизительная роль. К счастью, Чан улавливает двойной смысл. Минхо наблюдает через окно, как он спускается по лестнице к подножию, где его ждёт машина. Вот и всё. 10 Тишина в доме давит и заставляет погружаться в дебри рефлексий. Минхо беспомощной тушкой валится на диван и включает телевизор. Бесплатные каналы не особо интересные, но это единственный плот, за который он может хвататься в шторме собственных чувств и переживаний. Бывшие часто упрекали его в том, что у него скудный эмоциональный диапазон, что он как устрица, чуть что — сразу прячется за створками. И в общем-то это правда. Ни один из тех, с кем он проводил время не внушал чувство доверия настолько сильное, чтобы Минхо хотелось обнажиться не только физически. Ближе всех подкрался Чан, и как итог: Минхо теперь тут, в непонятном подвешенном состоянии. — В пизду! Просто в пизду! — он агрессивно спинывает с дивана подушку и нахлобучивает на голову капюшон толстовки в попытке отгородиться от всего плохого. По каналу показывают исторический документальный фильм про Силла-танские войны. Минхо постепенно проваливается в сон. Сегодняшней ночью ему удалось расслабиться только под утро, так что сейчас Минхо планирует наверстать. Кажется, ему снится много хорошего, но он не запоминает, путешествует от одного спокойного сна к другому, совсем не ворочаясь. Когда дом погружается в потёмки наступившего вечера, его дыхание, прежде размеренное и неслышное, сбивается. На диване становится жарко. Минхо сам не понимает, из-за чего его член встаёт, ведь ничего возбуждающего ему не снится, но факт таков: в трусах теперь тесно, и очень хочется потерется о что-нибудь. Он подозревает, что всё дело в Чане: да, они расстались окончательно, но Минхо не может взять и резко перестать хотеть его. К хорошему привыкаешь быстро, так что стоит отучить тело так бурно реагировать, в ближайшее время секса ему не светит. Минхо снимает толстовку, ложится на спину и размыкает колени; сейчас проблема решится сама собой. Откровенно говоря, это даже не проблема: Минхо достаточно взрослый, чтобы не дрочить каждую секунду. С такими мыслями, его вновь утягивает в сон. Он чувствует чьё-то касание к щеке, но принимает это за разыгравшееся воображение. Спустя какое-то время касание повторяется: теперь чьи-то прохладные пальцы рисуют плавные узоры вниз по шее, и твёрдые заострёные ногти слегка царапают кожу. Минхо распахивает глаза. Перед ним спинка дивана, на которую он смотрит довольно долго, перед тем, как понять, что свет от телевизора позади него закрыт тенью. Когда он разворачивается, тень резко исчезает; никого за спиной нет, только люди пляшут в экране телевизора, кажется, это какой-то концерт. Минхо недовольно щурится, хочет убавить яркость, но не находит на диване пульт; тот валяется на полу рядом с подушкой, которая была несправедливо выпнута. Что-то быстрое и позолоченное исчезает под шкафом, когда Минхо, не слезая с дивана, тянется к пульту. — Да ладно, блять, — его шёпот звучит одновременно зло и устало. Света от телевизора достаточно, чтобы разглядеть в тёмном укромном уголке непрошенную гостью. Черная змея с золотым брюшком опасливо смотрит поверх колец своего длинного тельца. Змеиные глаза переливаются жёлто-зелёными оттенками, как самоцветные камушки, и располовинены вертикальным зрачком. Узкий раздвоенный язык то появляется из сомкнутой пасти, то пропадает внутри. Минхо смотрит на неё с открытым ртом, замерев в одной позе: его руки упираются в пол, в то время как ноги согнуты в коленях на диване. — Какая красивая… — змея, будто понимает его неразборчивое мычание, и сжимается в кольцо теснее. Будь у Минхо привычка очеловечивать животных, он бы подумал, что змея застеснялась. Она не агрессивна — это уже хорошо. Не исключено, что, пока дома никто не жил, она нашла тут отличное местечко для зимовки. Возможно ли, что её гнездо не абы где, а в комнате Минхо? Ведь именно там она напугала его до седых волос. — Чего трясёшься? Страшно тебе, да? — Минхо переползает за спинку дивана и говорит с безопасного расстояния: — А мне ещё страшнее. Слушай, а ты точно не подарочек от Минхёка? Змея выныривает из-под шкафа, и Минхо уже успевает пискнуть от испуга, однако та ползёт не в его сторону, а ближе к батарее. Хладнокровное создание — этим всё сказано. Можно ли выманить её едой? Или без сачка и палки не обойтись? Артур Конан Дойл врал насчёт молока, а дохлых мышей у Минхо нет. А если она всё-таки ядовитая, тогда как быть? — Ты, конечно, красотка и глазки у тебя прелестные, — Минхо маленькими шажочками отступает к дверному проёму, — Но я не хочу быть твоим тёплым деревом, о которое ты станешь греться, без обид, ага? Он врывается в прихожую, выуживает из пыльного угла старенький обогреватель и клетчатую челночную сумку. План гениальный в своей нелепости: Минхо отключит электрокотёл, включит рядом с диваном обогреватель, к которому змея предположительно приползёт, когда батареи остынут, а потом он нахлобучит на неё сумку. Его руки мокрые от пота и трясутся. Года уже не те: такие приключения будоражат не душу, а пищевод. Когда он возвращается, змеи около батареи нет. Посреди комнаты стоит полуголый юноша и пялится в телевизор с глуповатым выражением лица. Минхо так широко раскрывает глаза, что, кажется, они вот-вот вывалятся наружу. Он замирает нелепой статуей с обогревателем в одной руке и сумкой — в другой, хочет закричать, но почему-то не может. Юноша поднимает на него золотисто-зелёные глаза, разделённые вертикальным зрачком, и прикусывает губу, о чём-то задумавшись. Верхняя часть его тела оголена, а нижняя закрыта отрезом тёмно-зелёной ткани, насквозь мокрой; капли воды стекают по его ногам и впитываются в ковёр. Ступни юноши, как и пальцы на руках, по какой-то причине чёрные; чёрная полоса есть на спине: растушеванная по краям, она начинается с загривка, спускается между лопаток вниз и прячется между поясничными впадинами. Незнакомец поправляет волнистые тёмные волосы с нервозной застенчивостью и отводит взгляд. Минхо замечает, что его ногти длинные и заостренные, точно звериные когти, а одно плечо охвачено золотым браслетом с камнями. В уши, что похожи на рыбьи хвосты, вдеты серьги с жемчугом. У него сказочная кожа с медным отливом и влажно-розовые губы, которые тот не перестает кусать. Минхо уверен, что поехал крышей, ведь вместо того, чтобы начать скандалить, он жадно пялится и совсем не хочет прекращать. Если это сон, то очень красивый сон, и Минхо не удивится, если проснётся с эрекцией. Юноша обнимает себя руками и бросает на Минхо взгляд, полный шаткой решимости: так смотрят те, кто боится до трясущихся поджилок, и прячут это за крохами смелости. Затем он делает несколько уверенных шагов вперёд, и Минхо тотчас бросает на пол свою поклажу и пятится назад. Нет, это точно не сон. — Не нужно бояться. Я не сделаю ничего плохого, — голос у юноши тихий, с любопытным оттенком какого-то диалекта. Пока он говорит, видно, какие у него острые клыки. — Вот, это твоё. Рука с чёрными пальцами тянется в сторону Минхо; в ней — морская ракушка, та самая, которую Минхо нашёл вчера; нежный перламутр переливается волнистыми разводами от света телевизора. — Нет, это не моё, — Минхо не сдерживает нервного смеха. Какой-то странный тип пришёл в его дом практически голый и суёт ему под нос ракушку! Попахивает сумасшедшим домом, — Лучше забери себе и уходи. — Мне нельзя тут побыть? С тобой? — золотисто-зелёный взгляд незнакомца грустнеет, а круглощёкое лицо становится умоляюще-наивным, как у маленького ребёнка, что выпрашивает у родителей новую игрушку. — Конечно, нет! Ты проник в мой дом без разрешения, и мне в пору сейчас же тебя вышвырнуть! — Твой дом? — юноша зубасто смеётся, и от этого звука по спине Минхо бегут ледяные мурашки, — Эта земля никогда не принадлежала людям. Я могу появляться здесь, когда захочу. Я могу спать в твоей кровати, если мне будет угодно. Твоя семья живёт здесь, потому что мой отец разрешил. — Так, всё, — Минхо поднимает руку в жесте замолчать, — Я звоню в полицию. Кнопки домашнего телефона характерно пикают, когда он жмёт на них. Спустя несколько гудков, с той стороны отвечает вежливая женщина: — Здравствуйте. Третий полицейский участок Йондока, слушаю вас. — Здравствуйте. В мой дом забрался неизвестный человек, скорее всего, извращенец, он практически голый. Или бездомный. Или чёрт знает кто он! — Ваше имя и адрес? — Минхо говорит, — Этот человек всё ещё в вашем доме? У вас есть возможность найти безопасное место, пока помощь едет? Минхо заглядывает в комнату с телевизором, прижимая трубку к уху — спиральный шнур туго натягивается. Там пусто. Черная змея с золотистым брюшком тоже исчезла. От злого разочарования Минхо так сильно сжимает челюсти, что, кажется, его зубы сейчас раскрошатся. Твою же мать, какого хрена? Похоже, он сходит с ума. — Ли Минхо-щи? Вы меня слышите? 11 На тумбочке рядом с кроватью лежат ракушка и пакетик с пахнущими камушками. Новый день начинается с того, что Минхо отрешённо смотрит на это богатство, ни разу не моргнув, и малодушно надеется, что это всё ему просто кажется. В собственном доме он больше не чувствует себя в безопасности. Этой ночью его никто не беспокоил, но мокрая и смятая простынь подсказывает, что в его постели лежал кто-то ещё. «Я могу спать в твоей кровати, если мне будет угодно». Вчера он сказал полиции, что опасность миновала, но лучше бы молчал в тряпочку: может, они нашли бы в доме змеиный угол, и проблема решилась бы сама собой. Минхо уверен, что юноша со странным выговором и чёрно-золотая змея работают в команде. Нужно разобраться со всем до того, как прибудет оценщик. *** В Йондок его привозит дневной паром. В музее Кёнбо в такой час совсем мало посетителей: несколько семей с детьми и парочка студентов. Они ходят вдоль стеклянных стеллажей и рассматривают древние окаменелости. Здесь подобного в избытке. Минхо без интереса скользит взглядом по стенам, где представлена экспозиция из костей кашалота, затем находит сотрудника музея, невысокого пожилого мужчину, и спрашивает, работает ли кто-нибудь в музее с амброй. — Полагаю, вы нашли что-то на берегу, я прав? — Минхо кивает, — Были у меня недавно ребята, тоже принесли, но увы, это оказался обычный ракушечник. Что же, пойдёмте, поглядим, может вам повезло. Он приглашает Минхо в кабинет, заставленный стеллажами с коробками. Мужчина садится за стол, выуживает из кармана очки и достаёт небольшую ёмкость с водой. Тут же стоит свеча, которую он зажигает. Минхо даёт ему один камушек. — Запах кислый, да, есть что-то похожее. И в воде, — тот кидает камушек в ёмкость, — не тонет. Но этого мало, сами понимаете. С дребезжащим звуком выдвигается ящик стола. Теперь в руках мужчины швейная игла и пинцет, которым он прихватывает иглу, прежде чем поднести её к огню свечи. Когда он тычет раскаленной иголкой в камушек, тот вдруг начинает шипеть и пузыриться тёмно-коричневой жидкостью. Минхо чувствует запах горящего жира и смотрит на музейного сотрудника во все глаза. — Что происходит? — Поздравляю вас, молодой человек, вы сорвали куш. Это самая настоящая амбра. Поглядите… Исключительное качество. Если вы не против, я бы провёл ещё парочку проверок — Нет, конечно, не против… Пожилой сотрудник музея задувает свечу и поднимается из-за стола: — Скажу сразу, у меня нет связи со скупщиками напрямую, но я готов поговорить с директором музея, если вы будете готовы продать. Постойте здесь, не уходите никуда. Я скоро вернусь. Дверь хлопает, запуская внутрь затхлого кабинета прохладный воздух. Минхо ждёт чуть меньше минуты, затем забирает амбру и выходит следом. Пожилого мужчины нет поблизости, так что Минхо быстро пересекает зал с окаменелостями и выскальзывает на улицу. — Алло, мам? — Привет, сынок. Почему не звонил? Как доехал? Минхо прижимает телефон плечом и заскакивает в автобус. — Меня Чан довёз, всё нормально. Скажи, а у дедушки были какие-нибудь… не знаю, сбережения? — Он откладывал себе на похороны. И антиквариата полно было, когда прибирались. Но мы большую часть продали, знаешь же. А что? — Он не упоминал, может быть он привозил из своих морских путешествий, помимо антикварщины, какие-нибудь камни? Мама задумчиво молчит. — Нет, ничего такого. Затем мама спрашивает его, как идут дела с домом. Их разговор затягивается до самого парома. Вернувшись на Маяк, Минхо долго размышляет о том, что сказал сотрудник музея. У него в руке горсть камушков, которые стоят целое состояние! Конечно, если не хочется продешевить, просто так скупщика не найти, но сам факт того, что про рынок амбры знающие не распространяются, прямо говорит об её ценности в локальных кругах. Минхо знает, что амбра ценится в гомеопатии, а в китайской медицине — считается сильным афродизиаком. Возможно, музей Кёнбо по-тихому сбывает её всяким знахарям да шаманам. Минхёк говорил правду: это не его рук дело. Тогда чьих? Пока что единственная рабочая мысль: амбра досталась ему от дедушки; тот за все года в море вполне мог насобирать мешочек. Минхо заходит в свою комнату с загруженной головой. Там его ждёт вчерашний странный юноша. — Снова ты?! — Здравствуй, — юноша сидит на кровати с мокрой зеленой тряпкой на бёдрах. Плед под ним сырой, и Минхо это бесит. — Я тебя ждал. — А я тебя — нет. Хватит плодить в моем доме плесень, переоденься уже, наконец. Ты человек или дикарь? — Имуги. Минхо садится перед ним на стул, уперев локти в спинку. — Что? — Я имуги. Не человек. Ты видишь меня таким, каким тебе приятно меня видеть. Мой настоящий облик другой. Имуги… морские змееподобные боги, наполовину драконы, защитники мореплавателей и рыбаков — то, что Минхо известно из школьных уроков и дедушкиных баек. И вот, перед ним сидит ожившая сказка. Но сказка ли? При близком расстоянии в дневном свете видно, что ткань, закрывающая место ниже пояса, соткана из чего-то вязкого и скользкого. Это водоросли. Внутренняя сторона бедра, выглядывающая из тканевой прорези, светлее, чем остальная кожа, и покрыта мелкой чешуйкой, переливающейся, как перламутр. — Как твое имя, начинающий нудист? — Джисон, — юноша улыбается, показывая клычки, — Я не знаю, что значит слово «нудист», не называй меня так. Я твой принц, будь со мной почтителен. Принц-имуги, занятно. Минхо уже забыл, что не так давно был готов поверить, что в доме бедокурит призрак его дедушки. — И чем я обязан такой чести? Джисон смотрит на него с детской беспомощностью. — Ты спрашиваешь меня, почему я оказался здесь? Ты спрашиваешь, чем ты заслужил честь видеть меня рядом? Минхо кивает. У Джисона непривычное произношение: неторопливое, с нужными паузами и четкими слогами. В обыденной речи мало кто вдумывается в свою речь, пока говорит; это результат импровизации и эмоций. А Джисон придает всему, что произносит, жемчужный блеск. Похоже, он обучался, как говорить чисто. — Я всегда прихожу на Маяк, — его щёки округляются от скромной и милой улыбки. Он снова смотрит в сторону, видимо, смущаясь прямого и пытливого взгляда Минхо, — Меня тянет свет. Я не знаю, что может быть прекраснее света. Ты живёшь у его источника и должен понимать. — Не понимаю. Маяк давно уже не работает. — У человека короткий век и дырявая память. — Маяк потух задолго до моего рождения. Почему ты всё ещё сюда приходишь, здесь же не на что смотреть? — Смотреть, — Джисон тянет руку вперёд, и его пальцы мягко касаются лица Минхо, в точности, как было во сне, — Смотреть есть на что. И на кого. Будь моим. Вертикальный зрачок в его глазах расширяется и заполняет почти всю радужку. Минхо видит в черном лаковом омуте себя. — Я дам тебе всё, что захочешь. Богатство, долгую жизнь, славу. Скажи мне, и исполню любую твою мечту. У тебя больше не будет забот и переживаний, ты перестанешь думать о плохом и будешь думать только обо мне. А я о тебе. Разреши мне быть с тобой, и тогда обещаю, каждый твой день я превращу в радостный праздник. — Звучит интересно, — Минхо зависает взглядом на чужих приоткрытых губах, увлажненных слюной, но быстро приходит в себя и со смехом убирает руку Джисона со своей щеки: — Слишком громкие обещания для того, кто ходит без штанов. *** Штаны тот надевает этим же вечером. Минхо возвращается из душа, намереваясь закончить день за телевизором, и видит, что Джисон дожидается его на диване с надетым на изнанку трико. Это единственные чистые штаны, в них Минхо хотел переодеться после купания. — Ты до сих пор тут? — Да, до сих пор… — Джисон нервно чешет шею коготками, не решаясь смотреть в упор на полуголого Минхо, чьи трусы то и дело собираются гармошкой у паха, — Я хочу, чтобы ты показал мне маленьких танцующих человечков! — Каких ещё… — Джисон тычет пальцем в выключенный телевизор. — А. Минхо нажимает на кнопку пульта, и экран зажигается. Зрачки Джисона становятся тонкими-тонкими. Он наклоняется вперёд, схватив себя за коленки, и открывает рот. Его голова наклоняется из стороны в сторону, пока гребцы из программы про дикую природу плывут на каяках по бурной реке. — Но они не танцуют, — Джисон вскакивает на ноги и подходит к экрану, чтобы заглянуть за него, — Для чего ты налил туда воду? Они ведь утонут. Минхо хохочет, расслабившись на диване. — Откуда ты свалился, такой неразумный? Это называется телевидение. — Вы, люди, придумываете удивительные вещи. Я каждую ночь смотрю на ваши высокие светочи, что сияют вдоль берега. Их так много, что они похожи на упавшие звёзды. Минхо догадывается, что он имеет в виду городские огни. — Не будь фонарей, мы бы все сталкивались лбами. В общем-то, электричество значительно упростило человечеству жизнь. — Электри… чество? — Джисон стоит к нему в полоборота. Голубоватый свет от телевизора падает на его широкую спину и темную полосу вдоль позвоночника. Минхо тянется через диван и щелкает выключателем несколько раз. Свет тухнет, затем опять зажигается. — Электричество. — Это огонёк под стеклом, — Джисон встаёт на диван ногами, чтобы дотянуться до лампы и разглядеть поближе, — Ай! Горячо! Минхо не сдерживается и фыркает. Какой смешной дурачок. Называет себя принцем, а знаний ни грамма. — Как ты смеешь потешаться надо мной? — тот грозно смотрит на Минхо сверху вниз и топает ногой, — Я хочу, чтобы ты сейчас же рассказал мне про электричество! — Покорный слуга расскажет вам всё-всё, но после того, как Ваше Величество переоденет штаны на лицевую сторону. — Тогда ты тоже… — Джисон садится и послушно исполняет его просьбу, — Накинь на себя что-нибудь, хорошо? Пока Минхо ищет халат, он краем глаза смотрит на место ниже пупка: оно у Джисона абсолютно гладкое; на его теле совсем нет волос. Бёдра с внутренней стороны выглядят нежными, и Минхо ловит себя на мысли, что считает их славными. Он достает тетрадку с ручкой, чтобы подробно объяснить, что такое электроны и электрический ток. Джисон внимательно следит за его рукой, рисующей орбиты атома. — Теперь я вижу, ты — великий учёный! — тот от восторга не может усидеть на месте и сучит ногами, — Научи меня электричеству! Согласись быть моим, Ли Минхо, и при дворе Короля-Дракона тебе найдется место. — Чудной ты. Я — ничей, сам по себе, и не стану встречаться с незнакомцем. — Ты отказываешь своему принцу? — Нормальные люди сначала ходят на свидания, чтобы узнать друг друга получше. — Свидания — это встречи наедине? Мы сейчас наедине. Это считается? — Не считается, — с показным самодовольством Минхо скрещивает руки на груди и закидывает ногу на ногу, — Потому что я не согласен. Ты пришел ко мне без приглашения и развел кругом сырость. Как мне теперь продавать дом? — Нет, тебе нельзя продавать дом. Нельзя, — Джисон хмурит брови и назидательно грозит пальцем, — Ли будут жить рядом с Маяком, покуда Король-Дракон или кто-то из его семьи не освободит их от работы смотрителей. Я — сын Короля, и я не освобождаю тебя. — Господи, ну что за чушь, — Минхо выразительно закатывает глаза и прибавляет звук телевизора, чтобы больше не слышать чужую трескотню. 12 Ночью поднимается сильный ветер, и дверь на балкон стучит без перерыва, мешая спать. Гудит башня, вибрирует кровать, и даже беруши не помогают Минхо уснуть. Штормовые волны бьются о скалы до самого утра, но и потом погода не утихает. Телевизор не включается из-за поврежденной антенны, а радиоприемник работает с помехами. Минхо удается с большим трудом поймать нужную частоту. Новости неутешительные: на острове объявлен оранжевый уровень погодной опасности; штормить будет обильно. Спустя несколько часов после пробуждения звонит телефон. Это человек из дайвинговой организации, с которым Минхо договаривался насчёт дома. — Слушайте, Ли Минхо-щи, ну и погодка у вас, а! В Йондоке льёт как из ведра. Я приехал в отель вчера вечером — солнышко светило, ни ветерка, а теперь никуда не могу выйти. Говорят, у вас на острове ещё хуже. Паромная переправа не работает. Неожиданная неприятность, но что поделать… — Да, понимаю, остаётся только ждать. Надеюсь, погода уляжется до конца дня. — Тоже надеюсь. Задерживаться в Йондоке мне нежелательно. Сами понимаете, работа. Чтобы убить время и не сойти с ума от скуки, Минхо читает дедушкины книги по мореплаванию и рассматривает картинки в справочнике по морским судам. Часы тянутся медленно; в момент, когда Минхо готов вот-вот лезть на стену, он вспоминает о деревянном дедушкином сундуке, который Чан помог вытащить из гаража. Внутри куча пожелтевших от старости бумаг и чёрно-белых фотографий. Минхо держит в руках несколько писем на японском и тайском языках; дедушка дружил со всеми, с кем плавал по миру. На фотографиях он молодой, видный и дурашливый, вылитый отец. Здесь есть морские пейзажи, дельфины, выпрыгивающие из воды, даже тюлени и пингвины. Под слоем почтовых открыток сиротливо прячется единственная фотография Маяка, датированная 1962-м — в то время фонарь светил. Башня выглядит в разы лучше, чем сейчас, нет серых грибковых разводов на каменной кладке и ржавчины на металлических ограждениях; фонарное помещение тонет в яркой белой вспышке — наверху едва виднеется какой-то человек: может дедушка, может, кто-то другой. Минхо долго смотрит на эту фотографию и чувствует необъяснимую ностальгию: он никогда не видел маячный свет, никогда не видел башню рабочей и всю жизнь воспринимал Маяк просто как заброшенное ненужное строение, неприветливое и жуткое; и вот, как оно выглядело в прошлом. Минхо кажется, что он был там, в то время, но это всего лишь мысль, навеянная бурной фантазией. Он убирает фотографию в стопку других. На дне сундука остаётся только листок, сложенный в четыре раза. На одной стороне есть какие-то схемы и расчеты, а на другой — чертеж Маяка. Линии выцветшие, сделаны от руки; чернила местами расплылись от сырости. Нарисованная галерея ведёт к спиральной лестнице, что поднимается до схематично обозначенной вахтенной комнаты. Одна деталь заставляет Минхо задуматься: ниже пола башни заштрихована полость, словно там есть дополнительное помещение. Он крутит чертеж и так и этак, чтобы наверняка убедиться, что всё верно понял, потом выходит из комнаты и спускается в цоколь, туда, где есть запертая дверь в галерею. Ключа у него нет; можно попытаться открыть ломом, но стоит ли? Судя по всему, подвал аппаратной чем-то не устроил смотрителей, и те сделали ещё один, в самом Маяке. Или же никакого подвала нет, и этот ручной чертёж просто чья-то выдумка. Минхо чувствует давно забытый детский азарт: а что, если в руках у него не просто чертёж — карта сокровищ, а за запертой дверью его ждут захватывающие приключения! Нужно отыскать ключ! Джисон сидит на полу в комнате, опираясь спиной о край кровати. В потёмках его глаза сияют потусторонним золотым светом. В этот раз вокруг нет сырости: на Джисоне вчерашнее трико. Когда Минхо заходит внутрь, тот убирает в сторону фотографии из сундука, которые разглядывал мгновение назад. — Твой дедушка был хорошим человеком, я это знаю. — Я очень любил его, — Минхо рыщет по ящикам и стеллажам поисках заветного ключа. Он уже принял, что Джисон появляется и исчезает, как тому захочется, — Вы что, знали друг друга? — Я видел его много раз, а он меня — ни разу, потому что я боялся его спугнуть. Между нами была негласная договоренность: он позволял мне посещать Маяк, а я взамен помогал вашей семье, если это было в моих силах. Твой дедушка, — Джисон озорливо хихикает, как ребёнок, — приносил мне дары: в основном еду и соджу. Человеческая еда меня не насыщает, а ваш алкоголь недостаточно крепок, но я никогда не отказывался. — Он никогда не упоминал… Минхо задумывается: а ведь запреты дедушки заходить в башню, приправленные страшилки про морских духов, могут быть продиктованы не тем, что внутри Маяка опасно. Конечно, и этим тоже, однако Джисон вполне может быть той неведомой силой, что томится на самом верху и тоскливо воет вместе с ветром. — Ты… — Минхо неотрывно смотрит на Джисона сверху вниз взглядом человека, чей мир перевернулся за считанные секунды, — Скажи, ты умеешь петь? — Все имуги умеют петь. С помощью песен мы призываем ветер и облака, гоним шторма, куда нам захочется. Назови нас «погонщиками бурь» и будешь прав. Но имуги поют ещё и затем, чтобы дарить душевное спокойствие. Чего ты больше всего боишься, Ли Минхо? — Пауков, — Минхо пожимает плечами с напускным равнодушием. — Неправда, — Джисон категорично машет головой, и его жемчужные серьги раскачиваются с красивым блеском: такой может быть только у дорогих украшений, — Ты боишься моря. Его глубины и холода. Ты смотришь на него и думаешь, что тебя придавит ко дну. Поэтому ты не умеешь плавать, но стоит похвалить тебя: ты всё детство упорно пытался научиться. Я хочу петь для тебя, — Джисон протягивает руку, — Я хочу, чтобы ты не боялся, чтобы тебе никогда не было больно. Позволь мне помочь. Ладонь у него мягкая на ощупь и прохладная; когти сияют глянцевой остротой. Минхо касается Джисона лишь на мгновение, затем резко убирает руку и спрашивает строгим тоном: — Значит, сегодняшний шторм это твоя работа? — А может быть иначе? — Джисон хлопает большими зелеными глазами, — Ты злишься на меня из-за того, что человек, который хочет купить эту землю, сюда не доберется? Но я сделал это тебе на благо. Минхо мог бы гневно сорваться на него, но Джисон слишком очарователен в своей наивности, поэтому он отвечает так: — Это только мне решать, что для меня благо, а что нет. Ты лезешь не в свое дело, и по твоей вине я проторчу на острове кучу времени. Моя жизнь — не здесь. Меня ждёт работа. — Зачем тебе работать? У тебя уже есть деньги. Если их мало, я могу дать ещё. Только не покидай Маяк. Амбра лежит в мешочке на тумбочке, рядом с другими дарами. Да, теперь ясно, что это всё — дары; Джисон намеренно умасливал Минхо, чтобы тот остался. Своеобразные змеиные ухаживания. Минхо устало качает головой и отворачивается, чтобы больше не сталкиваться с этим умоляющим взглядом. Ситуация до смешного нелепая: рассказать кому — не поверят. Так или иначе, он должен решить навалившиеся проблемы, хочет того Джисон — этот странный морской принц — или нет. Даже, если это значит — прогнать Джисона вон. — Ни о чем, из того, что ты мне подарил, я не просил. Можешь забрать всё обратно и уходить. Голос за спиной тихий, почти мертвый: — Ты больше не хочешь меня видеть? Скажи… чем я тебе не приглянулся? Минхо не будет врать: Джисон красив и характером приятный. Однако дело в собственном непростом нраве, из-за которого люди рядом с Минхо не задерживаются. Будь он более покладист и добр, возможно, царственные хотелки Джисона воспринимались бы не как попытки вставить палки в колёса, а как искреннее желание помочь. — Разреши мне остаться. — Нет, — Минхо заканчивает разговор, так и не повернув лица. На несколько мгновений вокруг воцаряется гнетущая тишина. Затем слышится мягкий шорох и одновременно с этим что-то стукается об пол. Когда Минхо оборачивается, Джисона нет, только трико лежат небрежной кучей. Ткань шевелится, прежде чем выпустить из штанины черную с золотым брюшком змею. Минхо произносит удивленное «ох», и та пугливо исчезает под кроватью. — Джисон? Змейка сжимается в кольцо и глядит на Минхо блестящими глазами, время от времени высовывая язык. — Так это ты… — Минхо тянется к ней рукой, но змея резко дёргается в сторону, — Немыслимо… Джисон качает кончиком хвоста, словно в раздражении, затем выползает из кольца, чтобы пропасть в щелях между мебелью… И тут Минхо спохватывается: — Нет-нет, стой. Не уходи, — он просовывает голову под кровать и неуклюже упирается локтями в пол, — Не слушай, что я говорю… Я просто разозлился и… Господи, это безумие. Это в самом деле ты? Змея качает маленькой чешуйчатой головкой. Её глаза светятся в темноте насыщенно зеленым, с золотом по краям зрачков. Минхо смотрит на Джисона с открытым ртом и долго не может собрать мысли в кучу. Единственное, на что способен его взбудораженный ум, это: — Это потрясающе. Ты такой красивый. «Нет. Это ты прекрасен как звёздное море. Я говорю правду». Минхо поворачивает головой из стороны в сторону. Голос Джисона одновременно узнаваем и нет: в нём есть низкое эхо и шипящие нотки. Минхо слышит его не ушами — мыслями. «Ты отверг меня. Почему мне нужно остаться? Ты хочешь смотреть на меня, Ли Минхо? Ты мог бы, если бы поменьше мне грубил». Вполне закономерно, что Джисон обижен. Пусть он царственная и фантастическая особа, но у него есть чувства. Минхо мучается совестью, при том, что ни с кем до теперешнего момента — ни с Чаном, ни со случайными любовниками, ни с друзьями — не испытывал настолько жгучую вину. Где это видано, что бы гордый Ли Минхо стыдливо лепетал в ответ? Однако он делает именно это: — Да, ты прав. Мне не стоило говорить те вещи. Давай притворимся, что их не было? — Минхо неловко замолкает, когда понимает, насколько по-детски звучит его вопрос, — То есть… я не в силах заставить тебя забыть, конечно же. Я бы не хотел, чтобы ты злился на меня, но я не имею права требовать чего-то… Господи, что я несу? Понимаешь, я впервые вижу нечто подобное: чтобы кто-то вот так, взял и обратился в змею. Значит, это — твой настоящий облик? «Нет. Существовать змеёй удобно, так же, как быть молодым человеческим мужчиной». Минхо кладёт подбородок на сложенные ладони. Под кроватью пыльно и темно, но он не будет вылезать, пока Джисон сам не захочет. — Я бы посмотрел на тебя настоящего, если можно. Мне можно? Светящиеся змеиные глаза задумчиво прищуриваются. «А что я получу взамен?». Джисон многое давал Минхо просто так — своё общество, штормовые песни, драгоценную раковину и «плавучее золото» — и теперь до Минхо не иронично дошло, что за всё рано или поздно нужно платить. Дедушка заручился поддержкой морского божества, позволив ему беспрепятственно посещать Маяк. А что есть у Минхо, кроме раздутого самомнения? — Ты хотел… свидание со мной. У меня нет особенных вещей, я не богат. Всё, что я могу предложить тебе, это прогулку наедине. «Нет, ты можешь дать больше, чем думаешь, — Джисон усмехается по-доброму, — Но я заберу то, что мне нужно, когда придёт время. Одно свидание — недостаточно равноценный обмен, но я соглашусь на него. Это будет твоим извинением передо мной». Прежде до смешного наивный и робкий Джисон предстаёт перед Минхо расчётливым и хитрым. Сейчас он — хозяин положения, и это придаёт ему уверенности и стойкости перед нравом Минхо. Джисон ни за что бы не заикнулся о свидании сам, ведь уже просил о нём и получил отказ, поэтому исподволь вынудил Минхо предложить самому. Да, это манипуляция, но Минхо не чувствует того отторжения, какое чувствовал рядом с Чаном, когда тот ставил условия. Сейчас Минхо любопытно.