Триггер

Всю ночь Рам спал беспокойно, то просыпался и подолгу втыкал в потолок, то забывался полусном. Снова мучили мигрени, и было очень жарко, хотя дело шло к осени, и из окна веяло прохладой. Ему мерещилась Кали то ли во сне, то ли наяву. Она держала в нижней левой руке отрубленную голову, верхней левой рукой делала жест бесстрашия, нижней правой рукой делала жест дарования милостей, а верхней правой рукой держала меч. У неё такое ужасное лицо, она была украшена ожерельем из черепов, каждый из них улыбался живым оскалом. Ее волосы были спутаны, из угла рта текла кровь. Она стояла на кремационном пепле, уши были украшены двумя мертвыми детскими телами, хрупкими, маленькими. Её синяя кожа мерцала во мраке ночи, а пояс был сделан из отрубленных рук. Она смеялась, её губы шевелились, но Рам не слышал ни слова. В голове стояли гул, громкий шорох и человеческие крики, наполненные страданием. Рам не мог двинутся с места, тело словно окаменело, накатил страх. Беззащитный перед Тёмной Матерью, нагой, как она сама. Рам был всем и ничем. Здесь не день властвовал, и не ночь правила. Будто в полночь взошло солнце, а в полдень зажглись звёзды. Прекрасное бедствие омывало, топило своими волнами — не успеет задержать дыхание, не умеющий плавать праведник. И Рам тонул в буйстве стихии, восхищённый, восторженный, испуганный, дрожащий. Последняя волна омыла ласково и иссохла, оголяя сожжённую пустыню. Запах горелого жертвенного мяса и сладкий запах мёда пропитали каждый уголок души. Благословляя её и проклиная. И растрепалась душа, разнеслась по всем четырём сторонам света, раскрошилась, гонимая, никем не принятая, не приласканная. Потерянная. Раму хотелось пить. Испить блаженного нектара из сосуда радости, ибо опалён он был жгучими языками огненного отчаяния. Ни море и ни океан не утолят этой жажды, не имеющей конца. Можно напитаться лишь чистой и освежающей влагой родного голоса, приносящего радость вечного блаженства. Любовь, как и воды Ганга, является очищением. Но только смерть и пытки стерегли Рама, как вечные спутники. Госпожа разрушения, Царица смерти, разящая сомнения и страхи, Мать Кали, втаптывающая ногами скорби и неудачи. Обеими левыми руками она совершала мудру, дарующую блага и рассеивающую опасения, в правых руках она держала книгу и четки. Рам задрожал в религиозном припадке. Взлелеемый Богиней, но утерявший с ней близкую связь на грешной земле, он наконец чувствовал её благословение. Она направляла на истинный путь, путь веры. Молния разразила безоблачное небо, сверкнула яркая вспышка, осветившая каждый тёмный уголок пустыря, и Кали вдруг изменилась в лице, она обнажила ужасные клыки, окрашенные кровью, она неистово вопила. В левых руках она держала меч и чью-то голову, было страшно её рассматривать. В правых руках — чаша из черепа, наполненная кровью, и угрожающая мудра. Кали предлагала испить эту кровь, дойти до конца в своём преклонении, но Рам отпрянул, отказываясь. И отчаянные крики, крики отвергнутой матери, оглушили его. Он очнулся совершенно подавленным и испытывающим абсолютное отвращение к себе, как будто внутри что-то треснуло, оборвалось. Рам думал иногда, что он мог выбраться из больницы, используя силу Махакали. Но на чужой земле он чувствовал себя не совсем тем человеком, которым он был Индии. Наполненный глубокой верой с рождения, по прошествии лет Рам разделял не все взгляды, стоящие у истоков служения Кали. Чувствовала ли это Богиня? Его не отданную до последней капли веру? Вероятно. Она хотела преданности, она требовала доказательств беспрекословного повиновения. И не молитв она просила. Вера в Тёмную Мать пробуждала в Дубее нечто тёмное, первобытное. Необъяснимая энергия, стоящая у истоков создания мира, струилась по венам. Она бурлила и кипела, сводя с ума. Эта сила была карающей, но милосердной. Рам вдруг осознал, что призыв Кали выпить кровь и требования де Клера принимать лекарства — это одна и та же сделка, предложенная разными сторонами. Противоборствующими сторонами. И Дубей выбрал Кристиана де Клера. Внутри растекался жгучий холод. Его не отпускало ощущение, что он видит не всю картину, что обрисовал главврач. Белые пятна, или скорее чёрные, определённо преобладали на том идеальном холсте. Договорившись с де Клером, он предал Кали. Лекарства могли повлиять на связь с Богиней, которая и без того ослабла. А этот сон-явь означал, что нужно принять Кали полностью, даже если придётся поступиться своими моральными принципами. Согласиться с Кали — это избрать путь насилия. Де Клер обещал мирный путь. И сердце Дубея склонялось к последнему. Подогревая костёр собственных сомнений, Рам словно горел заживо. Может это и к лучшему. О, это в средневековой Европе самой ужасной казнью считалось сожжение живьём на костре. Но в Индии это не казнь, а обряд добровольного ухода, чтобы добиться блаженства в будущей жизни. Рам прикоснулся к тёплому, фамильному кольцу из золота, стараясь сосредоточиться, заземлиться. Не у каждого достаточно силы и знаний, чтобы управлять энергией, сконцентрированной в этом металле. Рам любил перебирать свои перстни, серьги. Сейчас все его побрякушки буквально были на нём, остальное осталось дома. В психушке самым опасным украшением оказались серьги, некоторые пациенты могли подойти и с силой дёрнуть за серьгу. Вели себя, как малые дети. Поэтому от них пришлось отказаться, серьги сиротливо лежали в камере хранения. На Дубее было надето только фамильное кольцо и маленький гвоздик в носу. Рам прикрыл глаза, стараясь собрать воспоминания о родном крае по кусочкам — это всегда позволяло почувствовать уверенность и успокоиться. Сначала ничего не приходило на ум. Он замер, словно завис в белом пространстве. Но затем его воображение стало подкидывать реальные очертания, казалось, уже позабытых мест. Да, он знает, где это. Рам любил приходить на старейший рынок в Калькутте, прогуливаться по его оживленным улочкам, где можно было найти множество магазинов, торгующих ярким текстилем, изделиями ручной работы, ювелирными украшениями и ароматными специями. Покупки, не всегда обдуманные и нужные, позволяли получить необходимое удовлетворение и расслабление, схожее с медитативными состояниями. Продавцы здесь почти чёрные, гораздо темнее, чем Рам — по сравнению с ними, он аристократически бледен. На них сказывались многие часы, проведённые под палящим солнцем. Продавцы живые, громкие, торговались и предлагали свои товары. Воздух был наполнен ароматами специй, трав, цветов и индийских блюд, приготовленных в уличных палатках. Ароматы карри, куркумы, кориандра, кардамона и других пряностей смешивались в воздухе, создавая уникальную атмосферу чувственных удовольствий. Едва уловимый смрад из-за гниющих остатков не пойми чего преследовал едва уловимо. Это, видимо, чтобы не забыться и не скупить всё, что видишь. На рынке было много звуков, цветов, запахов, улыбок. Каждый раз превращался в маленькое пленительное приключение, но неотвратимо далёкое. Рам открыл глаза, возвращаясь в неприветливо-белую палату. Хотелось яркости, хотелось цвета, хотелось гарантий. То, как он вёл дела, определённо показывало его, как плохого стратега. Но, наверно, так и должно быть. Ведь обычному жрецу не нужно добиваться каких-то целей, выходящих за рамки служения Богине. А вот жрецу, попавшему в беду, однозначно эти способности не помешали бы. Можно было спросить совета у Раджа, но непосредственно с ним удалось связаться всего лишь раз. И то, потому что повезло. В Бедламе были отведены определённые часы для совершения звонков, но и в тюрьме брата тоже были строгие дни и часы приёма. И из-за разницы в часовых поясах — они просто-напросто не могли друг с другом связаться. С другой стороны, впутывать брата в свои проблемы — тоже не было желания. Всё же должна быть какая-то стабильная уверенность, что что-то в жизни хоть немного хорошо. Хоть у кого-то из них. Иначе можно было свихнуться. Неминуемо близился тот час, когда санитар придёт в его палату с лекарствами. Сегодня была смена Большого Бена. Но Рам практически не сомневался, что его не будет. А вот лекарства пить придётся. Что там такого придумал Кристиан де Клер? После нескольких десятков минут, наполненных дрожью в мышцах и нутре, и нахлынувшей нервозности, в палату наконец вошёл санитар. Это был не Бен. Эти лекарства не рекомендовалось пить на голодный желудок, поэтому Рам поел предложенную безвкусную кашу. Британцы, по всей видимости, не самые лучшие повара, а в больнице меню и вовсе было скудным. Рам выпил таблетки, не медля, чтобы не передумать. *** Рам с трудом дождался прогулки. Ему нужно было увидеться с Рэйтаном, хотя последняя их встреча и была несколько неоднозначной. Дубей всё же хотел поделиться радостью, что ему осталось всего три месяца томиться, как пленной принцессе в тёмной башне. И пусть спасение выглядело весьма неканоничным. Но кого это волновало, когда уже почти можно было почуять вкус свободы на языке. Нового санитара, которого приставили к Раму, звали Оливер. Это совсем молодой парень лет двадцати, казалось, от него до сих пор пахло молоком. Невысокий, тощий, хилый. Если бы Рам захотел, то мог бы оказать ему сопротивление. Наверно, это либо новенький, либо его перевели из подросткового отделения, где особая физическая сила не так, чтобы остро требовалась. Дубей старался вести себя как примерный пациент. Легальная выписка была слишком близка, чтобы рисковать. Побродив по парку, Рам остановился перед старым многолетним вязом. Его перепончатые листья задорно подрагивали на ветру. Осенью они приобретали странный желтовато-ржавый оттенок, избрызганный рябыми пятнышками. Скоро дерево и вовсе потеряет свою богатую шевелюру. Ствол был серо-белый, идеально прямой, без изъянов, хоть дерево и старое, но ничуть не напоминало дряхлого старика. Нижние ветви были обломаны некрасиво, видимо, болезненно пострадали от взбалмошных пациентов. Наблюдать за метаморфозами, что претерпевали растения в течении года — крайне любопытное занятие. В Калькутте переходы времён года не сказывались на природе столь радикально, как это было в Лондоне. Всё ещё нигде не было Рэйтана, и Рам начинал дёргано беспокоиться о нём. Обычно пациентов сгоняли на выгул постепенно — по палатам. Но прошло уже достаточно времени, чтобы их отделение в полном составе оказалось на улице. — Намастэ, ты не видел Рэйтана? — Рам остановил другого больного индийца. Обычно он с ним не общался, но вопрос был крайне важным. Заметив абсолютное непонимание на чужом загорелом лице, Дубей решил уточнить детали. — Он тоже индиец. Длинноволосый, светлокожий, у него такой умный, проницательный взгляд, как будто ему всё подвластно. Ты, наверно, видел меня с ним не раз. — Намастэ, ты раджу какого-то описываешь. Таких я здесь не встречал. — индиец этот был из касты шудр, насколько Рам знал. Конечно, не все соблюдали кастовые деления в современном мире, но всё же Дубею показалось, что шудра мог бы быть и поотзывчивее. Он точно раньше видел Рама вместе с Рэйтаном, зачем же разыгрывать комедию. Просто сказал бы, что не знает, где может находится заблудший друг Дубея. — Да… слепец путь не укажет, — Рам пробормотал себе под нос невнятно, что шудра его не расслышал. Дубей решил обратиться за помощью к Оливеру, тот пока казался человеком, который не останется глух к чужим просьбам. — Оливер, прошу мне надо срочно увидеться с Господином де Клером. Он обычно заходит ко мне после обеда. Вроде как. Но дело не терпит отлагательств. — А не позвонить ли сразу королю Чарльзу? Расскажем ему, что Великий Псих Дубей хочет с ним чайку попить. — поддел один из санитаров. Сразу нашлись глупцы, которые поддержали его в грязном веселье. Вели себя, как стая шакалов. — Я боюсь, сэр Кристиан де Клер слишком занят, чтобы ну… Может отвести Вас к лечащему врачу? Если Вам стало плохо… — Оливер замялся и разнервничался, на насмехающихся коллег он даже не смотрел, хотя смеялись не над ним. Оливер явно был из тех травмированных в детстве людей, которые не смогли себя отстоять перед обидчиками, поэтому он испытывал стресс всякий раз, когда ситуация была хоть чуть схожа с воспоминаниями из прошлого. Рам постарался встать так, чтобы выгородить бедолагу перед повеселевшей компанией санитаров. Оливер был ниже индийца на голову, совсем хрупкий, казался сейчас особенно маленьким. — Ничего страшного, Оливер. Господин Кристиан всё равно придёт ко мне. — Рам гордо окинул взглядом зарвавшихся санитаров, жаль нельзя было оставить от них лишь горсть пепла. Ветер хорошо бы развеял жалкие остатки. Шакалов нужно было приструнить. Иначе житья не дадут. Зачинщик конфликта выступил вперёд. Его не пугали чужие грозные взгляды-стрелы, горящие гневом. И небо заволокло чернеющей болью. Оно, как немой свидетель, слепо смотрело сквозь тучи. — Какое самомнение! Может, де Клер тебя ещё в жопу поцелует? Об этом мечтает наша индийская принцесса? «Индийская принцесса» была безоружна. На месте, где должна была восседать Великая Мать, осталась кровавая рана, что трепыхалась в надежде вернуть свою властительницу. Лишённая покровительства, былая сила клокотала глубоко внутри, запертая. Теперь Махакали была Безымянна, оторванная от святой земли, потерявшая своё возлюбленное дитя. — Мистер Браун, у Вас очень интересные сексуальные фантазии. Однако предпочту, чтобы впредь они случались без моего участия. А за оскорбление пациента, находящегося в состоянии рецидива, я ставлю Вам выговор. Это моё первое предупреждение, следующее станет последним. — главврач, откуда только взялся. Рам был слишком занят вскипающим противостоянием, чтобы заметить, как Кристиан снизошёл до простых смертных. Судя по вытянувшимся и испуганным лицам санитаров, они тоже не ожидали его появления. Не второе пришествие Христа, конечно, но на всех произвело неизгладимое впечатление. — С-сэр Кристиан де Клер, Вы неправильно поняли… Это мы так с Рамом шутим. Ты же понимаешь, что это лишь шутка, да, Рам? — Браун побелел в лице, щёки ввалились, а чёрные, как щётка, усы даже как-то обвисли. Санитар выглядел смехотворно в своём первобытном страхе. — Тсс, слишком поздно для оправданий. Я уже усомнился в Вашем профессионализме. — де Клер потерял к санитару всякий интерес. Он окинул Рама взглядом, в котором читалось волнение. Как будто индийца могли ранить, и англичанину нужно было убедиться, всё ли цело. Но, скорее всего, его волновало психическое состояние Дубея. Его голубые, как ясное небо, глаза надолго задержались на лице Рама, считывая эмоции. Или он читал мысли? На мгновение так и показалось. Рам был не в порядке. Столкновение с санитарами его мало взволновало. В конце концов, это были лишь слова. Немного пострадала гордость, потому что Рам не смог им ничего противопоставить. Но опять же, невозможно со всеми жить в мире и всем нравиться. Это нормально. А вот отсутствие друга пугало его всё сильнее. У де Клера слишком много власти. Достаточно, чтобы вести сомнительные эксперименты над пациентами. О, Великая, только не Рэйтан. Может, ему просто не здоровится? Погода меняется, легко можно простыть… В любом случае, Кристиан де Клер мог ответить на этот вопрос быстрее других — тех, кто даже не желает слушать. — Рам, пройдешь со мной в палату? Мне хотелось бы поговорить с тобой, — главврач заговорил на хинди. И Рам почувствовал некое облегчение, что больше не надо напрягаться, чтобы понять чужую речь. — Рама я провожу сам, — де Клер предупредил санитаров на английском. Сильный мужчина, он возвышался над всеми интеллектуально, социально и психологически. Сложно держать под контролем других людей, иногда превосходящих физически, но главврачу было достаточно одного взгляда. Дубей чувствовал, что после этой сцены санитары изменят своё отношение к нему. Главное, чтобы в лучшую сторону. Вечные скандалы и проблемы здорово надоели. Под рёбрами что-то остро кольнуло. Рам бросил рассеянный взгляд на окна Вифлеемской Королевской больницы, но никого не увидел. Чувство опасности едко преследовало и не отпускало. Де Клер мягко положил руку на его плечо, чуть подталкивая вперёд, предлагая идти в больницу. Рам повиновался. Как они оказались в палате, Дубей почти не помнил. Его руки всё ещё были связаны, ограничивая нервные движения. Расхищенный по крошечным осколочкам, Рам словно нищий, как безродный скиталец, стоял перед королём истинным, всесильным триумфатором. Он пал перед его силой, сгинул под его тяжёлым и смертельным, как каменный оползень, взглядом. Каждая мышца содрогалась, плечи едва заметно подрагивали, Рам старался не подавать вида, но сильно переживал о судьбе Рэйтана, как бы не пытался себя убедить, что всё хорошо. Под шумный гул сердца, в голове индийца пульсировала лишь одна мысль, как мантра, повторяющаяся: «О, Матерь черной луны, охраняй его. О, дарующая жизнь и дарующая смерть, спаси его». За себя он не боялся. — Тебя что-то беспокоит, Рам? — де Клер говорил спокойным голосом с типичной английской интонацией в индийском языке. Пытался проникнуть каждым произнесённым словом глубоко внутрь, настроить там заржавелые механизмы, привести их в порядок. Но Рам не пускал, он чувствовал, как накатывает истерика. — Беспокоит? Я сказал тебе имя Бена. И его больше нет. Я назвал тебе имя Рэйтана. И он пропал! Что я должен думать?! — Рам, успокойся. Бена я не уволил, а просто отстранил от ухода за тобой. К сожалению, я не могу доказать, что он обращается с пациентами неприемлемо. Твои показания расплывчаты, других жалоб на него не поступало. А Рэйтан. Рам, мне не хотелось бы тебя огорчать, но… его нет, понимаешь? — Нет! Это ложь! Я его чувствовал!.. — Рам помнил прохладные прикосновения на своей коже. Рэйтан не мог быть лишь галлюцинацией. Де Клер врёт, жестоко врёт. — В больнице никогда не лечился пациент с именем Рейтан Вайш. Может, он друг семьи? Или он давно умер, но ты не можешь отпустить его? — в глазах де Клера, затянутых дождливой серой дымкой, плескалось искреннее сочувствие. Но чем больше Рам видел и слышал, тем меньше он верил. — Нет… — в голове Рама стоял громкий шум, сквозь который навязчиво пробивались лживые слова врача. Лучше бы жёг, палил живьём. Только бы ничего не слышать. — В любом случае, то, что он пропал, говорит о том, что моё лечение начинает тебе помогать. — М-мне не нужная такая помощь… — Рама лихорадило. Страх, который он никак не мог стряхнуть, как наваждение, сидел в самой глубине тела, не давая мышцам расслабиться. А мысли только запутывались в яростный, голодный клубок змей, мельтешащих, обезумевших, пожирающих друг друга. Де Клер преодолел слабое сопротивление Рама и мягко его обнял, даря успокаивающие объятия, осторожно проводя тёплой рукой по дрожащей спине. Рам позволил себе расплакаться у врага на плече.