Про нежность

— Так, если мы поделим это на двенадцать, — Топаз бубнит себе под нос, кусает кончик карандаша и попутно записывает всё в калькулятор, пока Авантюрин жмётся к холодной глине. Обводит пальцами бедренные мышцы, выводит аккуратные линии изгиба на коленной чашечке и чешет нос, забывая о том, что может испачкаться. — В месяц могу отдавать около сорока тысяч, — напоминает ей виновник мозгового штурма подруги и прячет взгляд за полуготовой скульптурой, когда Топаз поднимает на него голову и щурится. — Ты где такие деньги возьмёшь? Я ведь знаю, сколько ты зарабатываешь. Тонкие женские пальцы обхватывают свежую клубнику в миске. Топаз кидает ягоду в рот и морщит нос, потому что попалась самая кислая, которая только могла оказаться в этой несчастной посудине. А ведь продавщица клялась, что клубника самая сладкая и свежая. — Попробую продавать скульптуры на заказ, сколько выходит? — Шестьдесят, а нет… Тридцать? Авантюрин с недоверием наблюдает за мозговым штурмом на лице Топаз, как та прикусывает кончик языка, загибает несколько пальцев и вводит новые цифры в калькулятор. — Ты точно умеешь считать? — Иди в задницу. Тридцать лет тебе понадобится, — нервный смешок вырывается с губ Топаз, она закрывает глаза и продолжает хихикать, пока Авантюрин прикусывает щеку изнутри. Он действительно такими темпами сторчится где-нибудь в подворотне. Долг, что свинцовой тучей висит над его головой, покоя не даст. Нужно решать что-то с этим, нужно думать и искать выходы, потому что выплачивание несчастных копеек в такое гигантское море долгов бессмысленно. Авантюрин трёт устало глаза, сжимает до боли челюсти и с силой мажет пальцами по глиняной ляжке. — Да ты загнешься, скажи ещё, что дополнительную подработку найдешь, — деловито произносит Топаз и смотрит на мелкие пометки карандашом. Авантюрина ждет не беззаботная молодость, а лишь спокойная старость без долгов, если к тому времени он ещё будет жив. — А что прикажешь делать? Работать на отца Ханаби и гнить в казино? — Ты можешь заключить с ним контракт, дать свои условия и держать себя в руках. Я могу тебе с этим помочь. — Ты уже помогла, когда весь вечер позволяла мне курить, — обиженно произносит Авантюрин и вырезает стеком складки полотенца, лежащего на чужих бёдрах. — Эй! Ты грозился вырвать мне волосы, а потом втащил в плечо! — Топаз выставляет указательный палец перед собой, а потом задирает рукав футболки, чтобы показать темнеющий синяк, который точно мог оставить Авантюрин. А он этого и не помнит. Взгляд ползёт по скульптуре, обвивает длинными острыми нитями местами подсохшую глину, царапая беззащитную кожу. Авантюрин с присвистом выдыхает и жмурится. Он виделся с Рацио после того дня лишь дважды, и все эти два раза прошли удачно лишь для сексуального удовлетворения. Топаз кидает листочки от клубники в отдельную чашу, что-то печатает в телефоне и занимается своими делами, стараясь не сильно мешать концентрации Авантюрина. Но его концентрация давно не на скульптуре, а на воспоминаниях. На том, как Веритас отвлекает его от работы, тянет за подбородок к ногам и заставляет отсасывать до спазмов в горле. До подкашивающихся коленок, дрожащих пальцев, закатывающихся глаз и невозможности сделать вдох. Авантюрин лишь процентов на пятнадцать удовлетворён такими встречами, в остальном ему не нравится каждый пункт их проблем. Они не говорят о том, что происходит между ними, Рацио не даёт возможности поднять тему о личностных отношениях, приводя бесконечную формулу в новый вид, чтобы точно нельзя было упростить. И в конце ты совершенно не знаешь, что за ответ. Он будет положительным, они оба выиграют лотерею и, взявшись за ручки, исчезнут в закате? Или ответ будет ужасным, неправильным и нерациональным, отчего сердце на этих мыслях начинает неприятно сжиматься, а пальцы соскальзывают с икры скульптуры, оставляя неровный след. Авантюрин чертыхается, смачивает пальцы и поправляет появившийся изъян, потому что в Рацио не хочется видеть их. Телом он подобен богам: точёные рельефные мышцы, словно морские волны годами облизывающие и ласкающие мягкую кожу, вылепливая точно так же, как это сейчас делает Авантюрин, достойное похвалы тело. Ему стыдно, потому что он так и не извинился за своё состояние после казино, на следующее утро голова болела ужасно, ноги еле могли поднять с кровати умирающее тело, а воспоминания обрывками, словно порванная бумага, царапали воспалённый мозг. — Как ты добралась до дома после казино? — вдруг подаёт голос Авантюрин и возвращает своё внимание Топаз. Руки сами продолжают работать с глиной, осторожно скрепляя между собой пряди волос, когда он наконец-то заканчивает с ногами и переходит к голове. — Меня подвезли друзья Рацио. А ещё наделали кучу фоток, — эмоции подруги невозможно прочитать сразу. Она то ли злится за то, что заснула возле незнакомцев и позволила делать с собой неприятные вещи, то ли смеётся над своей тупостью и совсем не обижается на приятелей Веритаса. Она показывает Авантюрину экран телефона, и там висит короткий диалог с Гертой. Он эту девушку не сильно успел запомнить, даже взглядом не изучал, лишь помнит, как споткнулся об миниатюрную фигуру, которая была слишком замылена перед глазами. Нужно будет спросить у Рацио, извинился ли Авантюрин перед ней. — Они с тобой больше ничего не делали? — подозрительно спрашивает Авантюрин, пока мизинчиком листает целое слайд-шоу. Сначала они сидят в машине Топаз, где та словно пытается что-то сказать, и, возможно, в этом кроется её адрес, но Герта лезет в экран и строит рожицы. На последующих фото её тащит достаточно высокий мужчина с короткой стрижкой и всеми силами старается удержать Топаз. — По их словам, как только я добралась до порога дома, то выгнала их с благодарностями. Топаз пожимает плечами, подгибает ноги и садится в позу лотоса, возвращая своё внимание диалогу с подругой. Авантюрин коротко взмахивает бровями, не успевая что-то сказать, и поворачивается обратно к скульптуре. До её завершения осталось совсем немного, нужно лишь подкорректировать грубые черты на ногах, дать ткани на бёдрах присущую ей мягкость, чтобы выглядела натурально и без лишних изъянов. Топаз подаёт ему несколько ягод, и он слизывает их с руки, подмигивая. Подруга морщится и бьёт его в лоб на его псевдофлирт, который на неё действует лишь иногда. Но для этого нужно, чтобы луна была полная, время на часах определённое, и, может, тогда это подействует. — Ты поговорил с Веритасом? — Авантюрин вздрагивает, мысли уже порядком подуспокоились и перестали противными мухами жужжать над гниющими идеями. Он передёргивает плечами, фыркает и растягивается в фальшивой улыбке, которая явно не удовлетворяет Топаз. — Нет, да и зачем? Мы вроде как неплохо продолжаем общение. — Ваше общение дальше потрахушек не заходит. Ты о нём хоть что-нибудь знаешь? — Между прочим, не всегда, но секс тоже является важной частью построения отношений, — выдыхает сквозь стиснутые зубы Авантюрин, а сам не верит в собственные слова. У них с Рацио дальше секса словно и не планируется никуда продвигаться. — Конечно, только люди, чтобы построить отношения, ходят на свидания, общаются и узнают друг друга, а не откачивают от передозировки на заднем дворе, чтобы потом на следующий день, как ни в чем не бывало, играть в порноактёров. Топаз облокачивается на спинку дивана, загибая несколько пальцев, с умным видом перечисляет и так известные Авантюрину факты. Пальцы начинает покалывать, сердце сдавливает тисками, и всё нутро ноет, почти кричит о том, что им нужно поговорить, но почему-то никто из них этого не делает. — Зачем ты начинаешь эту тему? — Авантюрин словно маленький ребёнок дует губы, прячет взгляд за вытянутой рукой скульптуры и делает вид, что очень заинтересован в недоделанном локте. — Потому что не хочу, чтобы ты потом плохо себя чувствовал. Ты ведь что-то чувствуешь к нему? Дай волю эмоциям и поговори, признайся, никому хуже от этого не будет. Ему не пятнадцать, чтобы бегать от взрослых разговоров. Авантюрин выдыхает, сильно зажмуривает глаза до белых пятен перед ними и поправляет ободок, спадающий на лоб. Волосы исхудавшими змеями тянутся к глине, пачкаются в ней и начинают уже подсыхать, мешая ему работать. Топаз права по всем фронтам, раскладывает проблемы по полочкам, даёт дельные советы, и ему ничего не остаётся, как молча согласиться, продолжая работу. Он должен извиниться, преподнести какой-нибудь маленький подарочек и пригласить, к примеру, на свидание. Можно сходить в музей, в котором, Авантюрин уверен на сто процентов, Рацио уже бывал, но ведь провести время вместе будет намного интереснее? Возможно, всё уже зашло слишком далеко, и влюблённость стала зависимостью. Ему никогда не удается чётко понять, что именно сердце испытывает к тому или иному человеку. Топаз тоже казалась первое время ему симпатичной и сексуальной девушкой, с которой точно можно было построить крепкие отношения, а потом всё перевернулось с ног на голову и осталось на уровне дружбы. У него и не было опыта длительных отношений, ведь действительно страшно кому-то довериться. Он доверял родителям, доверял Ханаби и её отцу, но все эти люди поголовно решили сыграть в русскую рулетку с его доверием. И все выстрелы насквозь полетели в него, разрывая сердце на куски. — Я понимаю, что ты за меня переживаешь. Я поговорю с ним, — тихо проговаривает Авантюрин, пока глаза прикованы к бездушным зрачкам напротив. Глиняный Веритас на него не смотрит, его взгляд направлен вперёд, веки полуприкрыты, и остаётся ощущение, что хозяин этих проницательных глаз зовёт тебя к себе с ехидной улыбкой на губах. Словно готов обхватить вытянутой рукой щеку, проникнуть сквозь кожу и раствориться в каждой клеточке тела. Авантюрин сидит прямо перед своим шедевром и глядит на скульптуру, которую он лепит почти целый месяц без остановки. Каждая деталь пропитана неизведанными чувствами и вдохновением, каждая линия отражает его бесконечное восхищение Веритасом, его музой. Сердце бьётся сильнее при виде этого произведения искусства, в котором он смог передать искреннюю преданность к человеку, чувства которого понять сложно. Он прикасается к гладкой поверхности скульптуры, будто бы вновь касается Рацио. Но холод глины пробирает до мурашек, заставляя пальцы отдёрнуться назад. Он поражён истинной красотой того, что создал своими руками. Взгляд скользит по каждой изгибающейся линии, каждой впадинке, складках на ладонях, изгибах пресса, особое внимание уделяет глазам и волосам, со всей внимательностью осматривая глину на наличие грязи. Веритас — точное совершенство. В этой скульптуре собраны красота и гармония, которые Авантюрин смог увидеть в мужчине, что занимает последний месяц все мысли. Авантюрин не уверен, но, кажется, эта работа стала его воплощением чувств, которые он не может выразить словами. В каждом кусочке глины затронута его душа, его желание касаться, обладать, находиться рядом, чувства, что разрослись сорняком в груди, уже не вырвать. Они появились там неожиданно быстро, отчего неокрепшие органы не были готовы к таким нападкам, поэтому Авантюрину совсем немного трудно справиться. Он встаёт в полный рост, обходит своё творение под незаинтересованным взглядом Топаз, впитывая каждую деталь, каждую эмоцию, каждую каплю своих чувств. В ушах начинает звенеть, голова неожиданно распухает, и становится больно думать. Мысли роем жужжат, не давая покоя, они путаются между собой, и Авантюрину действительно сложно всё собрать в кучу, но одно единственное понимание происходящего заставляет коленки мелко затрястись — он действительно ощущает что-то большее, чем просто влюблённость по отношению к Рацио. Скульптура становится его отдушиной, тишиной упущенных слов, молчаливым признанием несказанных чувств. Им нужно поговорить. Авантюрину плевать, насколько неприятным будет разговор, но Рацио не кажется человеком, не заинтересованным в каких-либо отношениях. Возможно, сам Авантюрин станет для него объектом интереса? Он делает последние небольшие штришки на ногах и берёт со стола полотенце, чтобы вытереть руки. — Ну как? — Горделиво произносит он, надеясь на искреннюю реакцию подруги. Топаз встаёт с дивана, обходит скульптуру вокруг и прислоняет указательный палец к подбородку, делая вид, что она арт-дилер и лишь одним взглядом сможет оценить такое достояние. — Я считаю, что это охуенно, и можно ставить в Пир-Пойнте посреди зала, чтоб наверняка все видели, — выдаёт Топаз и срывается на смех, когда Авантюрин кривится от названия казино, и его улыбка тонет в грустной усмешке. — Да брось, я шучу. Это действительно круто, и я думаю, что Рацио понравится. — Надеюсь на это, у тебя есть планы на вечер? — Да, я сейчас думаю съездить к родителям и отдать им старые вещи, а потом поеду к Яшме за документами. Авантюрин внимательно выслушивает её, вопросов по поводу знакомого имени не задаёт, потому что ему известно, почему Топаз её знает. Яшма точно так же помогала Авантюрину в судах и подписывала нужные документы. Правда, какие именно, от него скрыли, чтобы лишний раз не испытывал ненужное напряжение. Он просто благодарен этим двоим за то, что за уши вытянули из долговых ям, обтерли мочалками и выставили на витрину, как новенькую куклу, которая вновь готова функционировать. — Хорошо, удачи тебе. Я поеду к Рацио. — Ты помнишь его адрес? — Не очень, но я помню район и вроде номер дома. Найдусь, в общем, если что, наберу. Топаз кивает ему и собирает в шоппер собственные вещи. Авантюрин провожает её и уходит на этаж выше, в свою квартиру, чтобы подготовиться морально к встрече. Дорога не занимает много времени, но нервов съедает больше, чем покерный турнир. Авантюрин судорожно теребит монетку, перекатывает её между пальцев, сжимая в ладони на мгновение, чтобы отрезвиться острыми металлическими краями, и вновь толкает под большой и указательный, повторяя движения перед этим. За весь этот час, что он едет к Рацио, Авантюрин успевает несколько раз передумать, так и не получается написать чего-то путного для извинительной речи, и на фоне всех переживаний забывает предупредить Веритаса о своём приходе. Но время на часах говорит о том, что нормальные люди точно вернулись с работы, дети уже лежат в кровати и занимаются своими предсонными делами, а родители уделяют время друг другу. Солнце медленно уплывает за разношерстным забором, где-то его ещё видно, и полукруглый диск машет тебе лучиками на прощание, а за последующим уже плохо разглядеть, и щуриться не приходится. Авантюрин глубоко выдыхает, расстегивает ветровку и начинает скитаться между дворами. Несколько улиц остаются позади, дома до сих пор не кажутся хоть чуточку похожими, и ему уже думается, что его мозг неправильно запомнил местность. Взгляд устремляется вдаль, и плохое зрение успевает зацепиться за знакомую машину. Авантюрин начинает шагать быстрее. Сердце бьётся сильно, словно птица, пытающаяся выбраться из клетки, отчего шум когтей набатом отдаётся в ушах. Предстоящий разговор с Рацио заставляет его дрожать от волнения и страха. Он готов принять все последствия этого разговора, но страх перед неизвестностью овладевает сознанием и заставляет ноги подкашиваться, а желание развернуться и убежать растет в геометрической прогрессии. Авантюрин не знает, как Рацио отреагирует на его желание поговорить о них, о возможном признании в чувствах, и мысли об этом заставляют его трепетать. Короткие волосы колышутся от резких порывов ветра, а голубые глаза беспокойно мечутся от дома к дому, ища нужную машину, которых тут тьма. Но он уверен, что вот эта чёрная и крупная принадлежит Веритасу. Авантюрин судорожно перебирает в голове свои слова, будто бы готовил до этого речь, но не хочется с порога начать заикаться, поэтому подготовиться к моменту, когда они окажутся перед лицом друг друга, всё же стоит заранее. Он вполне осознает, что этот разговор может изменить многое между ними, и не хочется думать о том, что всё обернётся не в лучшую сторону. Авантюрин подходит к до боли знакомому двору. Здесь и номер машины всплывает тёплым воспоминанием о поездке на пляж в голове, эта чёртова входная дверь, куда он так и не попал в прошлый раз, но отчётливо помнит задний двор, который бы сейчас хотелось рассмотреть ясным взглядом. Он сжимает пальцы в кулаки, делает глубокий вдох и проходит по каменной дорожке. Внутри себя он прекрасно понимает, что это необходимо. С мыслями, что не собраны в чёткое месиво, он перешагивает через одну ступеньку. Рука заносится к звонку, пальцы нажимают, и по ту сторону разносится громкая трель, от которой Авантюрин вздрагивает, и его будто бы подбрасывает над землёй. Он не может услышать, есть ли кто-то в доме, поэтому звонит ещё раз, надеясь, что ему так никто и не откроет, давая возможность позорно убежать от взрослого разговора о чувствах. Но звуки шагов раздаются громом в его ушах, зубы начинают неуверенно царапать щеки изнутри, вгрызаться в мягкую плоть, и Авантюрин немного трезвеет, попутно успокаиваясь. Щёлкает дверной замок, и мир вокруг сужается до этого момента. — Рацио, я хотел пого… — Авантюрин не успевает даже осознать, как слова вырываются сами. В дверном проёме стоит перед ним совсем не Веритас. Женщина чуть выше его самого, окидывает Авантюрина заинтересованным взглядом, у неё под глазами налеплены фиолетовые патчи, темно-шоколадные волосы собраны в неаккуратный пучок, а сама она стоит в голубой футболке. В футболке, в которой Веритас приходил к нему несколько раз для показа. Её аккуратные пальцы обхватывают дверь, и на безымянном сверкает обручальное кольцо. Авантюрин замирает на месте и чувствует, как к горлу подкатывает ком тошноты. Женщина тихо выдыхает и прикусывает губу. — Понятно. Я сейчас его позову. Авантюрин не успевает сказать ей, что никого звать не надо и он лучше уйдёт, чтобы не мешаться, но она действует быстрее его затуманенного мозга, исчезая за дверью и оставляя Авантюрина со своими мыслями один на один.