Про нежность

— Ты сделал что? — Крик Жуань Мэй оголённым лезвием от бритвы рассекает щеку Рацио. Он прикусывает губу, присаживается рядом на кровать и тяжело выдыхает. Подонок. По-другому сказать нельзя, нет такого слова, которым бы сейчас его можно было описать, потому что загубить всегда светлую и яркую Жуань Мэй ни у кого не получалось до этого момента. Когда она не получает признания в нескольких крупных лабораториях, на её лице лишь сияет улыбка, а с губ срывается твёрдое: «Переживу». Когда эксперименты так и не замечают, она просит лишь об одном — не оставлять её одну и помочь воссоздать что-то более достойное для признания. Но сейчас все маски падают на пол, оголяя душу. — Я понимаю, что ты не простишь меня, но… — Никаких «но», Веритас, ты жизнь мальчишке решил загубить? — Что? Веритас хлопает глазами, брови взмывают вверх от неожиданного вопроса своей возлюбленной, и он непонимающе хмурится. Жуань Мэй переживает не о том, что он сделал, не о том, что теперь им делать с крепко выстроенными отношениями, а лишь о каком-то мальчишке, которого он мусолил, пока её не было дома? — Что слышал. Ты урод, у тебя ужасный характер, с тобой трудно договориться и отстоять позицию, а по твоим описаниям Авантюрин… — Она безмолвно движениями пальцев переспрашивает его имя и утвердительно кивает своим мыслям в голове, когда Веритас в ответ качает коротко головой вниз. — Авантюрин просто парень, что попался не в те руки. Ты скотина, ему столько надежд дал, не сказал, что у тебя есть дети, не сказал, что у тебя есть жена! Жуань Мэй вскакивает с постели и наотмашь бьёт ошарашенного Рацио откинутой в сторону футболкой. Тот без должного энтузиазма защищается, продолжая думать. В его голове были совершенно другие сюжеты. Она должна сейчас кричать и плакать, бить его не в шуточной форме детской футболкой, а руками. — Мэй, я не понимаю, почему ты так беспокоишься о каком-то болване, которому я не подавал никаких надежд на светлое будущее? О нашем будущем давай лучше поговорим. — Эмоционально проговаривает Веритас и хватает её за руку, притягивая к себе. Жуань Мэй теряет равновесие и падает в распростёртые объятья, больно ударяясь носом о грудь мужа. — Что говорить о нашем будущем? Как будто плотские утехи для нас когда-то что-то значили, — фырчит она и присаживается на бёдра Рацио, смотря куда-то в сторону. — Нас никогда не волновало это. Меня восторгает твой мозг, мысли, то, как ты разговариваешь и как относишься ко мне. То, что ты возлёг в постель с кем-то другим ради выброса эмоций, я не смогу забыть, потому что это было предательством. Но я не готова из-за этого бросать десять лет счастливого брака в мусорку. Может, только доверять стану чуть меньше. На её лице растекается мягкая улыбка, Жуань Мэй складывает большой и указательный пальцы подушечками друг к другу, оставляя между ними небольшое расстояние. На лице Рацио сложно что-то понять, он хмурится и сводит брови вместе, словно кто-то из студентов вновь умудрился допустить такую ошибку, что даже Веритас не может понять, где та кроется. Его обхватывает за шею, прижимают к себе, выводя из прострации, и мир погружается в калейдоскоп эмоций. Он не был готов к тому, что всё произойдёт так. Ему действительно важна Жуань Мэй, она единственный человек, который смог заметить в нём не просто зануду и зубрилу. На щеках ощущается влага, и Веритас шмыгает носом, вжимаясь в выпирающие ключицы жены. — Ты умеешь плакать? — удивлённо тянет та, когда с силой получается оттолкнуться от Рацио и посмотреть ему в глаза. Первый раз тот плакал на свадьбе, второй, когда у них родился сын, и третий из-за рождения дочери. Больше никогда он не давал волю эмоциям. Сердце предательски сжимается, отчего ощущается, как оно словно ломается, осколки встают поперёк вен, прекращая кровоток. — Прости, умоляю, прости меня, я действительно идиот. Не знаю, зачем вообще согласился с ним спать. — Нет, выражайся на языке фактов. Ты не просто переспал и забыл, ты соглашался на встречи, стал его моделью для скульптинга и потом уже переспал. Это меняет то, что ему будет казаться, будто у него есть шансы. — Жуань Мэй говорит строго, держит его за щеки, и в её амазонитовых глазах плещутся самые разные эмоции: от злости до любви. — Симпотный хоть был? После минуты молчания выдает она и заливисто смеется, когда Рацио замирает и покрывается мурашками, боясь вымолвить хоть одно слово. Он утыкается в её ухмыляющееся лицо взглядом — явно пытается надавить на больное, чтобы Веритас чувствовал ещё больше стыда, — обводит мягкие щеки, налитые розовым цветом, пышные ресницы и тонкий заостренный нос. С губ срывается сиплый выдох, словно он вот-вот разревется. Он, наверное, до сих пор спит, потому что это всё не похоже на реальность. — Ну не очень, — с задержкой проговаривает Рацио, стараясь прочитать в лице напротив хоть одну негативную эмоцию. Она ловит его на откровенной лжи, потому что ей врать он не умеет. Жуань Мэй прыскает со смеху, надувает свои тонкие губы и прикрывает улыбку ладонью. — Дурак ты. — Ты права, — сдается Рацио и шмыгает носом. — Я всегда права, — горделиво произносит та и слезает с кровати. Возле дивана стоят неразобранные два чемодана, на столе разбросаны папки, набитые исписанными листами с исследованиями, которые наконец-то стали замечены. Рацио исчезает на кухне, пока она надевает его футболку, делает легкий пучок и накладывает патчи. Несколько пересадок, долгий перелет и бессонные ночи в Японии всё-таки принесли свои плоды в виде мешков под глазами, а в её возрасте запускать себя еще не хочется. Она не успевает дойти до кухни, как в дверь кто-то начинает звонить. — Ты кого-то ждёшь? — негромко спрашивает Жуань Мэй, заглядывая в комнату. Рацио стоит с коробкой из-под чая, где обычно лежат спрятанные детьми от него сладости. Она складывает руки крест-накрест и стреляет глазами в этот невинный взгляд напротив. — Сожрешь их запасы, и я разрешу им поиграться с твоими книгами. — Нет, — Веритас не успевает поставить металлическую коробку обратно, прижимает её в тот момент, когда Жуань Мэй появляется в дверях и начинает сутулиться, стараясь казаться меньше. — Книги-то не трогай! Я куплю им новые. — Я тебя предупредила, пойду открою дверь. Спокойно предостерегает она и выходит в коридор, открывая входную дверь. — Рацио, я хотел пого… Почти одного роста с ней парень замирает, оглядывает её дергано взглядом и непонимающе хлопает ресницами, будто увидел перед собой привидение. Жуань Мэй тихо выдыхает и прикусывает губу. Конечно, ей не нужно складывать два и два в голове, чтобы понять, кто перед ней стоит и с какой именно целью он здесь. Только вот в его растерянном взгляде всё же видно нарастающую боль. — Понятно. Я сейчас его позову. — Тихо выдыхает Жуань Мэй и оставляет дверь открытой. Она успевает заметить краем глаза, как Авантюрин приподнимает ладонь, чтобы её остановить, но уже поздно. Он остаётся стоять в дверном проёме, не намереваясь врываться в чужой дом без приглашения. — Мам! Папа снова съел все мои киндер-сюрпризы! — Я ведь оставил тебе все игрушки, чтобы ты их собрала! — Голос Рацио весёлый, детский смех смешивается с его и в ушах начинает стоять звон. Авантюрин хватается за деревянный косяк, тело сковывает. Мир перестаёт ощущаться цельной картиной, всё разлетается на кусочки, разрывает кожу, оставляя кровоточащие раны, кости выворачивает в обратные стороны, ломаются и крошатся, заставляя органы задыхаться пылью. Он старается дышать ровно, держать лицо, будто бы снова садится за игральный стол, поэтому глаза перестают бегать из стороны в сторону, уголки губ приподнимаются вверх, чтобы оставить хорошее впечатление, но свербящее ощущение в носу никуда не уходит. Жуань Мэй заходит на кухню и кусает губу. Ей одновременно хочется улыбнуться от того, как яростно Рацио отбивается от пятилетней дочери, и в тоже время становится больно. Но ему нужно поговорить с Авантюрином, она смогла отлично сыграть на чувствах Веритаса, сказав, что прощает, но сердце ноет. Пальцы покалывает, глаза слезятся, но она быстро делает вдох и готова принять выбор своего мужа. Даже, если его эмоции были наиграны и он изменил не из-за минутного наслаждения, думая в тот момент явно не головой. — Солнышко, мы обязательно проведём ему воспитательную работу, но сейчас ему нужно выйти и поговорить с одним человеком, — Жуань Мэй обхватывает Рацио за плечо и тянет к выходу, переключая своё внимание на дочь. Веритас хмурится, хочет что-то возразить, но полностью открыв входную дверь замирает. — Привет. — Тихо выдыхает Авантюрин и не знает, что говорить дальше. Он не имеет права устраивать истерику, может это и поможет выплеснуть все эмоции, но разве они на что-то повлияют? Рацио шумно выдыхает и зарывается пальцами в волосы, заправляя длинные пряди за ухо. Он выходит на крыльцо и Авантюрин шарахается от него, как от огня. Дверь закрывается, они остаются одни отрезанные от невольных слушателей. — Послушай, я просто поддался минутному наслаждению и решил с тобой переспать, — медленно начинает Рацио и обрывается, когда Авантюрин весь собирается, наконец-то выходя из оцепенения. — Просто переспать? Просто, сука, переспать? Тогда надо было в первый день, когда я за тобой через оживлённую дорогу бежал, предложить заехать в отель и забыть обо мне после секса, но не-ет, — голос становится громче, держать невысказанные эмоции в себе не получается, поэтому Авантюрин начинает терять терпение от такой наглости, — ты пригласил меня на свидание и не раз, проводил время в мастерской, гулял и уже потом трахался. Рацио ощущает небольшое дежавю от этой фразы, но отбрасывает это в сторону. Авантюрин слишком громко начинает рассказывать подробности их яркого времяпровождения, отчего он резко хватает его за руку и в несколько шагов отходит подальше от двери. Веритас не хочет, чтобы это ненароком услышали ещё и дети. Авантюрин вырвается из крепкой хватки, царапает его ногтями, когда простых дерганий не хватает и Рацио наконец-то отпускает, вставая спиной к дому. — Этому я не могу дать никаких объяснений, может подумал, что… — Подумал он, ещё че надумал? Что я торч, игроман и готов ебаться по твоему первому зову? У тебя нет никаких моральных принципов раз ты даже не удосужился сказать, что женат, что у тебя есть дети! — Рацио вновь перебивают криком, Авантюрин ярко жестикулирует, быстро моргает и вертится в разные стороны, словно обдумывает броситься под проезжающие машины или пойти поджечь его дом. — Как последний ублюдок прятал обручальное кольцо, пока твоя жена была дома и занималась детьми. — Она была в командировке, а дети с ней, — вставляет свои пять копеек Рацио и закрывает глаза, когда Авантюрин выставляет перед ним указательный палец, заставляя помолчать. — Да плевать, я не собирался быть твоим любовником, как бы сильно ты мне не симпатизировал, у меня есть границы дозволенного. — Авантюрин делает судорожный вдох, зарывается двумя руками в волосы и присаживается резко на колени. Волнение окутывает его чувства как непроглядная тень, оставив лишь пустоту и разрушение. Авантюрин не может поверить, что человек, которого он ошибочно посчитал идеальным, мог так поступить. А что чувствует его жена? По её короткому брошенному взгляду на Авантюрина, скорее всего, Рацио уже ей всё рассказал. Сердце предательски сжимается за чувства другого человека, потому что на свои плевать. Его чувства являются проблемой, лучше бы вообще не заявлялся сюда. Горечь обмана обжигает душу, словно раскаленное железо. Все счастливые моменты, все милые слова и жесты, меркнут перед этой новой правдой. Каждое воспоминание, каждая общая улыбка кажутся теперь поддельными и ложными. Воспоминания колесом фортуны крутятся в голове, вертятся перед глазами яркими пятнами, отчего начинает слегка подташнивать. Рацио трогает его за плечо, когда Авантюрин слишком долго продолжает сидеть на корточках. Тот дёргается и резко встаёт. — Не нужно меня трогать. Зачем было говорить столько лестных слов, почему ты так идеально подстроился под меня? — выдыхает тихо Авантюрин и кусает губу. Он запрокидывает голову вверх, быстро моргает и старается сдержать подступающие слезы. Либо он расплачется, либо начнёт кричать вновь на Веритаса, но этого совершенно не хочется. — Авантюрин, с тобой было легко. Тебе дай каплю внимания, какой-то нежности и ты уже сам ползёшь в раскрытые объятья, — грубо произносит Рацио, пока на лице не появляется никакого сострадания. Авантюрин внимательно смотрит в его глаза, рассматривает их с дотошной внимательностью и ничего. Хотя бы каплю вины за свои поступки, хотя бы несколько грамм любых чувств сейчас привели Авантюрина в равновесие. Рацио давит на больное, зарывается пальцами в пробитые насквозь органы и копошится там будто бы паразит. Боль захлестывает высокой волной, заставляя сердце задыхаться в спазмах отчаяния и обиды. Мир вокруг кажется темным и безжалостным, а будущее тусклым и безнадежным. Он чувствует, как каждый удар его сердца навсегда отпечатывается на нем печатью предательства, раня его до самого дна. — А вот сейчас было неприятно, — тихо грубит Авантюрин и порывается сказать что-то ещё, но его прерывают. Входная дверь с шумом открывается и по лестнице начинает спускаться Жуань Мэй. — Мэй, не нужно, я сам разберусь, — тоскливо произносит Рацио и прикусывает губу. Авантюрин ошарашенно смотрит, как начинают дрожать руки Веритаса, он точно ощущает себя сейчас размазанным по асфальту щенком, потому что именно такими глазами смотрит на медленно приближающуюся к ним Жуань Мэй. — Прошу. У Авантюрина эта мольба работает как спусковой крючок. Почему тут больно только ему и Жуань Мэй? Он не уверен, что это именно так, потому что она похожа на Рацио своим холодным бесчувственным выражением лица, но ему просто хочется сказать гадостей. На плечи приземляется первая одинокая капля, намекая, что в скором времени пойдёт дождь, а тучи над головой начинают сгущаться. Авантюрин злится даже на это, потому что не может быть всё настолько клишированным. — О, так значит вы и есть его жена? И как вам после того, как этот ублюдок меня трахал, шептал нежности и целовал так, что… Авантюрин не успевает уследить за своим потоком речи, потому что обида застилает глаза, ему неприятно от одной ужасной лжи, которая и так на протяжении всей его жизни окружает его. Он не хочет, чтобы его использовали, чувство предательства едким запахом развевается вокруг. Жуань Мэй глубоко выдыхает, пока он произносит свою речь, жмурит глаза и вскрикивает. Щеку обжигает один жесткий удар от Рацио. Авантюрин отшатывается от него, в носу начинает покалывать, а губы растягиваются в ехидной улыбке. — Так ты все-таки умеешь что-то чувствовать, кроме желания ебать меня? Веритас медленно закипает, сжимает руки в кулаки и бросает короткие взгляды на Жуань Мэй, которая так не вовремя врывается в их разговор. Он и так не клеился у них, но так хотя бы не дошло до рукоприкладства. Рацио никогда не поднимал на кого-то руку еще с самого университета, потому что там открывается дорога во взрослую жизнь и хочется попробовать абсолютно всё, что было до этого запрещено или нет. Он делает шаг к Авантюрину и хватает его за грудки, ощущая на своих губах его дыхание, из-за чего по коже пробегают мурашки. — Не смей. Ты можешь оскорблять меня, ненавидеть меня, но её даже не смей приплетать сюда, — рычит сквозь стиснутые зубы Веритас и у него на лбу набухает вена, лицо окрашивается красным и Авантюрин испытывает какой-то мнимый кайф от этого. — Потому что стыдно? — Веритас, я сказала тебе поговорить с ним, а не бить! — Встревает Жуань Мэй и сдаётся. По щекам начинают катиться слезы, плечи опускаются и она хватается за волосы, как это делает часто Веритас. Тот ошарашенно замирает, всё ещё держа Авантюрина почти на своём уровне, отчего его ноги порядком затекают стоять на носочках. Жуань Мэй крутит указательным пальцем в воздухе, собирается что-то сказать, но выходит лишь тишина, разрушаемая её всхлипами и рваными вдохами. Рацио отпускает Авантюрина, подходит к ней ближе и что-то слишком тихо шепчет на самое ухо, осторожно сжимая пальцами её плечи, пока Авантюрин проходится пальцами под носом и жмурится, потому что скула неприятно начинает побаливать, когда шок уходит на второй план. — Что тебе сейчас нужно от меня? Деньги, извинения, просто скажи, и я подумаю, смогу ли это обеспечить, — наконец-то произносит Рацио, когда Жуань Мэй отходит назад. Её всё ещё потряхивает, и внимание концентрируется на плачущей девушке, а не Веритасе. Но его фраза вырывает эту концентрацию с корнем, приводит механизм снова в действие, и Авантюрин вопросительно вскидывает брови. — Деньги? Ты реально меня за проститутку принимаешь? Или за любовницу, которую нужно холить и лелеять, чтобы жена дома ничего не узнала? Я был высокого мнения о тебе, Рацио, но какое же оно оказалось низкое у тебя обо мне, — голос предательски ломается, ещё несколько капель падают уже на волосы, и Рацио успевает посмотреть на небо, соглашаясь внутренне с тем, что это нужно заканчивать. — Хорошо, возможно, неправильно выразился, но давай заканчивать это. Ещё есть какие-то ко мне претензии или разойдёмся навсегда по своим домам, пока не зашло ещё дальше? — Не нужно мне от тебя ничего. Я сюда ехал, чтобы о моём отношении к тебе поговорить, обсудить чувства и придать им какой-то ясности, но я не хочу строить что-то с человеком, который врёт о таком, — он проводит поднятой ладонью в воздухе, показывая полностью на дом Веритаса и исчезнувшую Жуань Мэй. Зачем та вообще подходила к ним? Тоже хотела свои пять копеек вставить? Авантюрина это немного злит, но сил на это показать нет. Рацио кивает ему головой, ничего не произносит и разворачивается на пятках. Авантюрин наблюдает за его спиной. Слезы скатываются по щекам, смешиваясь с усиливающимся дождём, не принося никакого облегчения, а лишь усиливая обиду и боль. Пусть Веритас развернётся. Пусть хотя бы оглянется на него, чтобы посмотреть в последний раз, потому что Авантюрин посчитает это за негласное «ещё встретимся». Но он не оборачивается. За один шаг преодолевает четыре коротких ступеньки, заходит в дом и закрывает дверь. Авантюрин чувствует себя пустой оболочкой, утратившей свою уникальность, которой и не было никогда. Чувство преданности мешается с яростным разочарованием, и он понимает, что его сердце вряд ли получится собрать обратно после такой большой лжи. Ему снова кажется, что его проиграли, как в детстве. Веритас заходит неожиданно в его дом, где последние несколько лет проживает одно одиночество, а по соседству тоска, проговаривает роковую фразу, приводя старые механизмы в действие, и всё снова закручивается спиралью, играя на слабых нервах. — Сука, — выдыхает Авантюрин, когда понимает, что уже несколько минут продолжает стоять под дождём и немигающим взглядом смотреть на дом Веритаса. Он дрожащими пальцами берёт телефон, капли от дождя непроизвольно включают лишние приложения, и он начинает ещё сильнее злиться на такое маленькое неудобство, но Авантюрин наконец-то находит контакт Топаз, нажимая кнопку вызова. — Забери меня, пожалуйста, — всхлипывает Авантюрин и диктует адрес, вчитываясь в улицу на фасаде дома. Хочется выпить и забыть всё.

■□■□■

— Ублюдок, идиот, конченный, я просто в ахуе, — не прерывается поток словесных оскорблений Топаз, пока сама крутится вокруг промокшего до нитки Авантюрина. Она приезжает достаточно быстро, поняв, что у Авантюрина разговор пошёл совершенно не в то русло, но причину этого неожиданного поворота узнаёт только сейчас, когда Авантюрин сидит в своей квартире и держится за голову, ведь та уже совершенно не способна находиться на весу без должной помощи. На столе стоит старая кофейная чашка и Авантюрин изучает её глазами. На дне несколько грязных колец, по которым можно уже определить её возраст и безалаберность хозяина, на ободке несколько сколов, ведь посуда в его квартире летает часто из-за неуклюжести Авантюрина. Глаза болят, тело дрожит то ли от холода, то ли от всё ещё неприятных ощущений после встречи с Веритасом. Едким комом встают поперёк горла, сжимают тисками душу и острыми осколками царапают грудную клетку все чувства, которые вертятся в голове, стараясь оживить его хотя бы чем-нибудь. Он берёт и зажимает между пальцами сигарету, одиноко лежащую в пачке, чиркает зажигалкой и пальцы не с первого раза попадают по нужному месту. Топаз падает рядом с ним на диван, утыкается подбородком в сложенные на коленях руки, и, тускло наблюдая за ним, прикусывает губу. — Сильно больно? — И других вопросов не задаёт, какой-то конкретики не преподносит, потому что Авантюрин прекрасно понимает её. — Будто первый раз проиграл в покер, — выдыхает клуб дыма в потолок, запах бьёт в ноздри, заставляет глаза слезиться и он прокашливается в кулак, будто бы это как-то поможет прокуренным годами лёгким. Топаз перебирает пальцами, считает их поочерёдно и вертит несколько колец, потому что сама в таких ужасных ситуациях не оказывалась никогда и как себя вести она не знает. Оглаживает пальцами плечо Авантюрина и он не отстраняется, лишь льнет ближе и продолжает медленно курить. Тлеющая сигарета загорается ярким красным, а потом снова потухает, ожидая новой затяжки. Авантюрин хочет, чтобы лёгкие обжигала горечь, горло высохло до состояния самых знойных пустынь, чтобы голова стала забита только лишь ощущением облегчения от дозы никотина. — Езжай домой, я просто лягу спать. — Я тебя здесь одного не брошу, — противится Топаз и затягивается электронкой. Авантюрин пока не решается пересесть на них, потому что сигареты ощущаются по-другому, от них совершенно неописуемые ощущения. Это была не первая сигарета в его жизни, но ощущается всё в точности, как в первый раз. Яркое чувство жгучего табачного дыма, пронизывающего его легкие, словно мольбы испуганного сердца. Каждый вдох уносит с собою кусочек предательства, каждый выдох превращает тоску в клубы дыма, позволяя ему ненадолго забыть о проблемах. Авантюрин весь томится в этой дымной атмосфере, словно в блаженной тьме, скрывающей его от мучительной реальности. Топаз молча смотрит на него, зная, что эта сигарета не сможет залатать его сердце, но даст хоть какое-то утешение в этот момент. Авантюрин медленно курит, словно отпевая свои проклятые чувства и молча прощается с ними через клубы дыма, которые несут его тоску в ночную бесконечность. — Я просто не понимаю, зачем нужно было врать, — вдруг прерывает тишину Авантюрин и скидывает пепел в ту самую кружку, которая становится в очередной раз пепельницей. — Иногда в мире есть слишком аморальные твари. — Топаз пожимает плечами и заправляет прядь за ухо. Авантюрин на её слова лишь хмыкает, откидываясь головой на спинку дивана. По карнизу барабанит дождь, капли с шумом падают на него, отбивая свой ритм жизни, который для него становится лишь противным звуком. Да, иногда люди изменяют. Для одних это причина расстаться, ведь сделать человеку больно словами не хотят, а изменить так с радостью. Авантюрин хмыкает своим мыслям. Кто-то изменяет из-за злости и непреодолимого желания нагадить; из-за скучной интимной жизни, убегают от усталого взгляда партнёра и исчезают в чужих объятьях. Рацио тоже убегает от скучной интимной жизни или ему просто напросто надоела жена? А дети? Что будет с ними, если когда-то они узнают, как ужасно однажды поступил отец. Авантюрин кричит, закрывая лицо ладонями. Какого чёрта он вообще думает сейчас о Веритасе? Да, влюбился немного, словно дурак, ведомый красивой обёрткой, поддался искушению и попался в собственный капкан. Он становится заложником стен, которые так долго возводил вокруг. Топаз обнимает его за плечи, сжимает голову в изгиб шеи и что-то шепчет, пока Авантюрин продолжает скулить, обдавая кожу горячим дыханием и пачкая слезами белую футболку. От неё вкусно пахнет сладкими духами, пернатые серёжки, которые когда-то подарил ей Авантюрин, щекочут висок, но ему сейчас это не мешает. Просто хочется выплакаться. В голову лезут воспоминания о скульптуре. Среди пыли и редкой мебели она зовёт его. Поднятая рука Рацио готова к тому, чтобы кого-то приласкать, а взгляд не сомневается в том, что ему не откажут. Он выглядит так живо, словно недавно застыл в момент взгляда, полного нежности и любви. В тех моментах, когда Авантюрин касается его для изучения, делает эскизы и собирает под пальцами глину. Так живо, но в то же время так недосягаемо далеко. Авантюрин едва хочет теперь её касаться, холодная глина словно мимолетное прикосновение к праху воспоминаний, еще не иссякших в его душе. Теперь в ней нет ничего про нежность, ничего про симпатию, ничего про чувства. Он тихо шепчет оскорбления, пока Топаз продолжает гладить его по дрожащей спине и успокаивать. Скульптура в ответ лишь будет молчать, удивляя своей реалистичностью и точностью передачи каждой черты его лица, каждого изгиба тела, что вжимало Авантюрина в постель, а эта тонкая линия губ шептала что-то приятное на ухо. Он понимает, что этот образ останется в голове навсегда. Его не вырвешь, без него нельзя существовать, но и с ним слишком больно. Маленький ребёнок где-то в душе снова запирается, на шее ощущается душащий ремень, руки сковывает страхом одиночества и детской обиды. Авантюрин слегка успокаивается, продолжая вздрагивать в родных объятьях. Кожа Топаз горячая, в теплом свете слегка сверкает макияж, а волосы аккуратно уложены. Прекрасная и недосягаемая. Они молча продолжают сидеть в старой квартире, слушать дождь и завывающий ветер, что вторит скулежу Авантюрина. Тело ощущается ватным, глаза болят, но он продолжает сидеть, сгорбившись, на ее плече и не готов отползти. Он не знает, сколько ему потребуется времени, чтобы забыть, потому что до сих пор непонятно, насколько чувства к Рацио успели прорасти внутри. Прямо до самого сердца? Поэтому ему, наверное, так больно. Авантюрин ощущает, как его эмоции начинают колебаться между ненавистью и безутешной скорбью. Авантюрин догадывается, что этот удар несёт в себе больше, чем просто подорванное доверие, — это рубеж между прошлым, настоящим и будущим, которое он теперь должен принять на свои и так слабые плечи.