Про нежность

утро того же дня

Рацио просыпается первым. Организм даже в выходной день решает, что отдыхать ему нельзя и нужно обязательно встать, как по будильнику, с дикой усталостью и недосыпом. Яркое солнце старается пробиться сквозь плотно зашторенное окно, но у него получается лишь частично. Ровная полоса света ложится на лежащего рядом Авантюрина. Тот, повернувшись на бок лицом к Веритасу и подложив ладонь под щеку, лежит, свернувшись клубочком. Тянет на себя во время сна какую-то часть одеяла, всеми силами пытаясь урвать хотя бы кусочек, ведь Рацио забрал себе почти всё. У него из приоткрытого рта течёт тонкая ниточка слюны, и мужчина закатывает страдальчески глаза. Он совершенно не понимает, как ввязался в это. Приходится побороть в себе силы, продолжить лежать в чужой постели и находиться в этой душной квартире, где всё пропитано различными духами Авантюрина. В одной комнате, а именно спальне, ощущается пряный запах мёда. Он горчит на языке, отчего Веритас неподобающе причмокивает в этой звенящей тишине. Рацио осторожно надевает нижнее бельё и выходит из спальни. В ванной чувствуется резкий запах вишни, который вчера он даже не почувствовал, но, кажется, где-то тайно встроен освежитель. Другое объяснение резко появившемуся запаху Рацио не находит. У зеркала задерживается дольше обычного. Во рту сухость, и он быстро ополаскивает его, выдавливая на указательный палец небольшую каплю зубной пасты. Чувствуется атмосфера из подросткового периода его жизни, когда, вкусив жизнь с бесконечными тусовками и ночёвками, он просыпался у кого-то на квартире и идёт первым делом чистить зубы. Даже если его лишили такого важного инструмента, как щётка, от вони и перегара изо рта хотелось избавиться первым делом. Рацио сплевывает, наспех ополаскивает лицо, и на кухне его встречает грубый и тяжёлый запах табака. Проникает в лёгкие, кружит в ядовитом танце, и то ли это от Авантюрина, что продолжает традицию курения на кухне, то ли от прошлых жильцов, которые делали это постоянно на одном и том же месте, и теперь запах не выветрится никогда. В носу свербит, по ногам бежит лёгкий сквозняк из незаделанных щелей, образовавшихся от старости здания. Здесь всё пропитано Авантюрином. Его запах, небольшой беспорядок в раковине и полупустой холодильник, где даже мышь не хочет вешаться от такой картины, она явно найдёт, где ещё можно отбросить коньки. Всё так и кричит о жизненном укладе парня, с которым он переспал из собственного желания сбросить груз усталости и напряжения. Он быстро отвечает на все сообщения, присланные во время его мирного сна, и в голову лезут не озвученные вопросы о том, почему его круг общения так пренебрегает сном. Ему удаётся побороть голод, сопровождаемый урчанием желудка, вытесняя сиплые вздохи Авантюрина, которые слышно даже в коридоре, где Рацио решает полностью одеться, забрав одежду со стула. В машине воспоминание о корзинке врывается неожиданно сквозь призму заглушенных стонов и просьб остановиться. Веритас вертит быстро головой, сбрасывает с плеч наваждение вчерашней ночи и забирает корзинку из багажника, относя её обратно. Он думает, что Авантюрин точно проснётся, когда Рацио с непривычки слишком громко хлопает дверью, так и не решившись его разбудить, чтобы тот закрылся на ключ. Но парень всё так же мирно спит на кровати. Распластавшись по ней звездой и полностью познавший сладкий сон в этом мире, Авантюрин даже не перевернулся на другой бок. Рацио ухмыляется, ставит в углу корзинку и исчезает из квартиры. Из этого двора, района и из жизни Авантюрина тоже бы хотелось исчезнуть, но он не даёт себе начать думать об этом. Авантюрин имеет свои зависимости, но вместе с этим тяга к искусству борется в гнойном сердце, где место для любви будет найти сложно. Сложно, но возможно. Его бы приласкать, принести чашку горячего горького кофе и посидеть рядом, выслушивая слёзные истории тяжёлой жизни, но Рацио не подпускают близко. Они принюхиваются друг к другу, изучают тела в грубом сексе, где одному хочется выпустить пар и не следовать прихотям партнёра, а второму нужно побыть нужным. Быть падким на ласки, будто резво поддающийся дрессировке щенок, что совершенно не понимает злостный мир, который вновь и вновь заставляет страдать. Сколько бы ты ни бил беззащитное животное, что в ответ может только тихо скулить, глаза, наполненные болью и непониманием, будут слепо верить в тебя. Рацио вдавливает педаль газа в пол и заворачивает на длинную улицу, где с каждой стороны расположились частные дома. У каждого своя история, своя личная территория, и где-то газон подстрижен, кусты идеально сформированы ловкими руками садоводов, а кроны деревьев тянутся закрыть местную территорию от утреннего солнца. Возле дома, что окрашен в грязно-голубой цвет, уже стоят знакомые лица. Скрюллум, обычно работающий даже во сне, заполняет бумаги. Он опирается на багажник, поправляет короткие волосы, которые уже достаточно отросли и теперь лезут в лицо, покусывает кончик ручки и не замечает, когда по каменной дорожке проезжается машина Рацио. Герта отвлекается от телефонного звонка, тяжело вздыхает и бросает трубку, игнорируя все возгласы на той стороне. Вот оно — их особое общество гениев, правда, не хватает ещё пары людей, но они сейчас находятся на более важных мероприятиях. Они постоянно в работе, ни на минуту не прекращают мыслить, и сегодняшний день должен послужить им отличной отдушиной. — Доброе утро, — одновременно со всеми здоровается Рацио. Обнимает на миг за плечи миниатюрную Герту, что вторит его пожеланиям и лишь хмурится. Под её глазами точно такие же синяки, как и у всех присутствующих. Только вот у Рацио они не из-за недосыпа, а просто от усталости. Он вопросительно кивает в сторону сгорбившегося Скрюллума, и Герта тихо выдыхает. — У него несколько десятков поставок фотополимера пришли с браком. Всю ночь разбирался с компанией, не давал мне и глаз сомкнуть, — она подтверждает свои слова длинным зевком, заражая Рацио, и тот прикрывает тыльной стороной ладони рот. — Эй, дружище, хватит тебе всё о работе да о работе. Сегодня суббота, вряд ли ты до понедельника сможешь что-то адекватно решить. Веритас хлопает по плечу Скрюллума, и тот вздрагивает всем телом. Смотрит ярко-карими глазами, больше похожими на два янтаря, купающихся в солнечных лучах, которые яркими пятнами ложатся на лицо. Он сразу начинает улыбаться, трёт устало глаза и хмыкает. — Да я уже и так там оставил всё до понедельника. Сейчас просто заполняю документы для новой поставки, — тяжёлый голос ложится на плечи неприятным грузом. Рацио морщится и прихватывает стоящий на капоте энергетик с сахаром. Прямо как он любит. Ягодный вкус сводит скулы, прохлада освежает и даёт новую возможность вдохнуть. Под тихий шелест листов они обсуждают всё, что только можно. Рацио рассказывает, как провёл эту насыщенную неделю, где аж три раза приходилось открывать научные конференции, пока сам пристегивается на водительском сиденье. Машина Скрюллума остаётся стоять на парковочном месте возле соседского забора. Они решают, что будет лучше поехать на автомобиле Рацио, ведь двое из трёх не выспавшиеся и уставшие, будто бы их сам сатана запряг работать до износа. Чёрный «Тахо» сверкает изнутри, до блеска вылизанная панель, мягкая обивка сидений и смешная Герта на пассажирском сиденье. Она слишком маленькая для этой машины и забавно разбирается с регулировкой, нажимая миниатюрными пальцами по нужным рычажкам. — А что насчёт работы? — подаёт голос с заднего сиденья Скрюллум, вытягивая ноги как раз в тот момент, когда Герта двигается ближе к бардачку. Он слишком устал, чтобы сейчас ещё и вести машину, поэтому доверить это дело в руки более-менее выспавшемуся Рацио было неплохой идеей. — Мэй замолвила за меня словечко в Японии, и мне предложили место, думаю, что пора дать ответ. — Как она сама там? — Герта сразу вся собирается, заслышав знакомое имя подруги, и ярко сверкает глазами, заставляя Рацио обратить на неё внимание и продолжать вести диалог только лишь об этом человеке. — Активно изучает потерю нейронов и синаптических связей в коре головного мозга и определённых субкортикальных областях. К концу недели должна прилететь обратно, — буднично проговаривает Рацио и следует инструкциям навигатора. — Она все-таки решила изучать болезнь Альцгеймера? Хороша. Герта откидывается головой назад, смакует последнее слово и улыбается. Они продолжают свою поездку в тишине, девушка на несколько минут проваливается в дрему, пока Скрюллум активно продолжает работать и что-то печатать на телефоне, иногда нервно выдыхая. Рацио скептически смотрит на их конечный пункт назначения. Пир-Пойнт не говорит ни о чем хорошем. Место, где люди теряют свою человечность, отрывают по кусочкам от себя рассудок и под конец всей истории могут уйти ни с чем. Но почему-то Скрюллум уверен в том, что для обычного зрителя это интересно. Он сам делает периодически ставки на того, кто сегодня может победить, нервно поглощает свой алкоголь и под вечер напивается так, что Рацио не хватает сил оттащить его от турнирного списка вылетевших. Для Веритаса это просто обычное расточительство, не имеющее никакой ценности. Ты теряешь деньги, нервные клетки, но получаешь от этого какое-то удовольствие? Хотя он знает одного человека, который получает от этого высокое удовольствие. Несколько раз видел, как Авантюрин сливает деньги в слоты, мило фырчит и морщит нос, когда ставка не отыгралась, а потом победно кричит и тычет телефоном в лицо, ведь получилось наконец-то отыграться. Рацио глубоко выдыхает, отбрасывает отвлекающие мысли и старается сильно не погружаться в думы, продолжая следить за дорогой. По пути они заезжают к нему домой, наконец-то можно переодеться во что-то более-менее подходящее для заведения, куда они едут, потому что футболка, что пропахла полностью духами Авантюрина, пока они обжимались в машине, раздражает все обонятельные рецепторы. Приходится закинуть грязные вещи в корзину для белья и причесаться в зеркале. Так и не сумев придумать, что делать с торчащими локонами, Веритас возвращается в машину.

■□■□■

Авантюрина трясёт. Ему конкретно плохо, потому что адреналин, алкоголь, какая-то часть опиума превращают его тело в сгусток катастрофической энергии, что вот-вот может вырваться. Топаз даже не старается его успокоить, потому что становится бесполезно. Десятиминутный перерыв даётся ему сложно, Сандей категорически отказывается проигрывать и действует слишком осторожно для человека, чей кэш в два раза превышает авантюриновый. Карты мягко ложатся под ладонь, Авантюрин бросает короткий взгляд и всё замылено. Хочется прямо сейчас встать и выйти, но тогда он проиграет, а этого он не любит. Пальцы всё же исчезают под столом и несмело сжимают коленку. Последняя затяжка, одноразка призывно мигает, оповещая о том, что заряд подошел к концу, и последний билет на поезд веселья сгорел прямо перед глазами Авантюрина. Он сбрасывает на поле ставку, повышает её вновь и вновь, пытаясь обмануть Сандея, ведь в его собственных руках карты совершенно не предназначены для победы. Топаз слегка царапает плечо, Авантюрин мельком глядит на нее, но мысли заняты не её переживаниями. Голова перестаёт так сильно болеть, руки окончательно сдаются и больше не дрожат. Тело наконец-то приходит в восторг от наркотического воздействия, слабый шум в зале окутывает его полностью, поглощает и заставляет расслабиться. Рука повисает вдоль кресла, пока другая двигает весь оставшийся кэш. Олл-ин. Назад дороги нет, ему должно повезти, потому что другого выхода нет. Сандей долго думает, морщит нос от спертого запаха, что их окружает, и точно так же двигает фишки, ставя на кон всё. Они раскрывают карты. Авантюрин гипнотизирует свои трефовые тройку и четвёрку. У Сандея ситуация не лучше: червовый валет и бубновая восьмёрка могут вылиться во что-то хорошее, но для этого нужна слишком большая удача. Дилер раскладывает первые три карты, Авантюрин глубоко выдыхает, потому что ему не везёт. Глупый трефовый валет смеётся над ним, царапает острыми углами и пускается в пляс с дамой такой же масти, которая точно так же не делает погоды в его планах. Сердце замирает в предвкушении, Авантюрин даже встаёт с места, облокачиваясь ладонями на стол, чтобы не пропустить ни единого движения. Рядом с ровно выстроенными в ряд картами ложится пиковый король, и Сандей поджимает губы, покачивая из стороны в сторону головой. Они оба устали, вспотели и явно уже думают о том, что дома остаться было бы лучшим решением. Но сердце, как обычно это и бывает у азартных людей, требует новую порцию адреналина и несуществующего выигрыша в лотерее жизни. Всё замедляется, сжимается в маленькую нить, которую невозможно просунуть в ушко иголки, и ты начинаешь нервничать. Топаз сама вся собирается, следит за последним движением чужих рук, и на стол ложится пиковая тройка. Авантюрин срывается на восторженный крик. Хватает Топаз в порыве эмоций за плечи и целует в щеку. Он выиграл. У него получилось отсидеть добрую половину ночи, пройти несколько туров и оказаться здесь. Зал взрывается аплодисментами, Сандей жмёт ему руку и благодарит за хорошую игру, но Авантюрин не может ничего ответить. У него будто бы исчезает возможность говорить, не удаётся даже рта раскрыть и выдавить притворные любезности. По коже бегут мурашки, голова идёт кругом, и его мутит. Сквозь тьму проглядываются знакомые силуэты. Они ползут по стене в отблеске слабого света настенных светильников, глаза призывно сверкают, и, облизывая острые зубы, губы покрываются блеском слюны. Словно дикие звери, что почуяли кровь, готовые вот-вот сорваться с места, на свет наконец-то показывается Ханаби и её отец. Высокий, статный мужчина, которому бы хорошо уйти на пенсию и заниматься в гараже мужскими делишками, но он продолжает вертеться в жерле азартных игр. Поправляет очки длинными пальцами, где каждая вена сплетается в причудливый узор, повторяя паутинный капкан, куда может попасть беззащитная мошка. Он подходит ближе, и на каштановых волосах уже проглядывается седина, что только придаёт солидности его образу. Авантюрин готов упасть на колени, разрыдаться или вернуть съеденные несколькими часами ранее какие-то бутерброды прямо на отполированные, наверняка слишком дорогие, ботинки с острым носком. Но ноги всё же перестают держать, когда Авантюрин отрывается от стола, к которому, кажется, успел прирасти за эти несколько минут. Топаз подхватывает его за предплечье, но она никогда не отличалась большой силой, а Авантюрин всё же покрупнее её. Она неуклюже старается удержать равновесие, толкает Авантюрина ладонью в грудь, пытаясь привести его в чувства, но как только обозначенные персоны подходят к их столу, тот сразу весь собирается. Делает глубокий вдох, выпрямляется и поправляет сползшую в сторону рубашку, ткань которой неприятно липнет к телу. — Поздравляю, Авантюрин, — голос мужчины низкий, хрипловатый из-за бесконечного потребления никотина, словно он уже весь состоит из этого гнилого яда. Ханаби хмыкает, будто бы не сомневалась в нём, но она даже не впускала в голову мысли на этот счёт. Авантюрину нельзя было проиграть, ведь тогда бы его жизнь закончилась здесь. — Благодарю. Сколько ещё осталось на моём счётчике? — тихо проговаривает Авантюрин, резко озираясь по сторонам. Вокруг почти никого нет, лишь несколько людей в углах снова начинают играть в покер, пока остальные сидят и играют в слоты за круглыми дубовыми столами на невысоком пьедестале. — Ну чего ты так сразу начинаешь. Разве так родственников встречают? Авантюрин борется с тем, чтобы не закатить глаза. Ему сейчас и шагу сделать страшно, потому что тогда точно упадёт и очнётся где-нибудь под мостом, ведь Топаз просто не дотащит его. — Сколько я ещё должен? Ответьте, пожалуйста. — Ехидная улыбка расплывается на губах, глаза блекло сверкают, и в лице напротив нет ни капли радости за его победу, ни капли сожаления к прогнившему душой человеку. Лишь восторг от профессиональной игры. Ханаби многострадальчески закатывает глаза и опирается бёдрами об игральный стол. — Около шестнадцати миллионов. Так уж и быть, раз ты смог обыграть Сандея, сниму за свой счёт миллион другой. — Премного благодарен, я могу идти? — Даже не останешься на чай? Не так относятся к тем, кто их вырастил, Авантюрин. По коже пробегают мурашки, становится противно и неприятно от одной мысли, что этот человек с ним делал. Воспоминания колючим грузом сваливаются на плечи, хватаются за грудную клетку и сдавливают с такой силой, будто бы хотят сломать острые рёбра или согнуть их вовнутрь, заставив проткнуть тело насквозь. Авантюрин делает глубокий вдох, напяливает свою маску любезности и, будто бы мартовская кошка, изящно выгибается в спине. — Что вы, просто мне нужно спешить, знаете ведь, что я занятой человек. Не приглашайте меня больше сюда, — слова даются с трудом, он делает шаг ближе, и запах дорогого парфюма бьёт в ноздри. Ох, лучше бы Авантюрин не вдыхал, потому что голова начинает болеть сильнее, приходится зажмуриться и продолжить, — я спокойно смогу выплатить долг, не оставляя половину своих нервов в этом месте. Гадкий смешок срывается с губ мужчины, он кладёт увесистую ладонь на плечо Авантюрина и несильно сжимает. — Знай, Авантюрин, это заведение никогда не выйдет из твоей душонки, что принадлежит мне. Где бы ты ни был, в каком бы положении не оказался, я всегда буду ждать здесь. Но не обещаю, что с распростёртыми объятиями. По коже бежит мороз от тихого предупреждения где-то в области уха. Мужчина отпускает его, и Авантюрин теряет равновесие, будто бы рука, что покоилась на его плече, держала всё тело в одном положении. — Спасибо за игру, мы пойдём, — лепечет быстро очнувшаяся Топаз и вновь старается удержать Авантюрина. У того зрачки шире, чем чёрная дыра, дыхание учащается, и ему бы выйти на улицу подышать свежим воздухом, но у Топаз не получается даже полметра пройти с ним на плече. Блаженная нега накатывает морскими волнами. Омывает пальцы, отчего те слегка покалывают и неестественно сжимаются, пока сердце замедляет свой ритм, будто вот-вот остановится прямо здесь. Авантюрин заливисто смеётся, хватается за стол, где какие-то бедолаги решили в тишине поиграть, и старается включиться в игру, но Топаз бьёт его под дых и оттаскивает в сторону. На них мало кто смотрит, но Авантюрин кожей чувствует, как его провожают голодные по свежему мясу зрачки отца Ханаби. Он будет его ждать в этом месте, пока сам Авантюрин не откинет коньки, потому что терять такой ценный объект будет расточительством. Но и подчинить себе уже нельзя, ведь он больше не ребёнок, им нельзя потакать и вертеть, как вздумается, даже если надавить на болевые точки. У маленького котёнка уже давно зубы стали крепкими, а когти заточены, словно лезвие для бритвы. Топаз делает шаг вперёд, Авантюрин резко вырывается из её хватки и порывается отклониться в сторону, но неожиданно появившийся из-за спины Рацио резко успевает поймать его за руку и закинуть её на шею. — Что с ним? — Кратко спрашивает Веритас и вжимает Авантюрина в себя, потому что тот начинает выгибаться кошкой в крепкой хватке. Мурчит что-то возле уха, будто бы в бреду, и хватает пальцами волосы Рацио, оттягивая их назад, чтобы добраться до белоснежной, усыпанной родинками кожи на шее. — Он всю игру курил опиум из одноразки, но я не знаю, что ещё туда могла намешать его сводная сестра, — лепечет Топаз, решая опустить вопросы о внезапном появлении Веритаса, и берёт с подноса проходящего мимо официанта холодную колу. Она хватает Авантюрина за щеки, давит длинными ногтями на скулы и просит открыть его рот. Авантюрин хватается за стакан самостоятельно рукой, все-таки он не настолько беспомощен сейчас. Холодный напиток обжигает горло, заставляет несколько раз прокашляться, и во рту перестаёт ощущаться приторный запах одноразки. Чтобы ещё раз он послушал Ханаби, да никогда в жизни. Взгляд обводит Рацио, что ведёт его к выходу, позади слышны ещё какие-то шаги и разговоры, но всё внимание сосредотачивается на разочарованном лице. Веритас хмурит брови, и между ними проглядывается складочка, которую хочется разгладить, провести большим пальцем и коснуться ладонью щеки, чтобы оставить мягкий поцелуй на губах, которые сжаты в тонкую линию от напряжения. — Ему нужно отлежаться и провалиться в сон, тогда отходняк может пройти мимо. Главное, чтобы его не вырвало. — Быстро проговаривает Веритас и выходит из здания. — Эй, тебя тошнит? — Д-да, немного, отпусти меня, — лепечет Авантюрин, и его без лишних мыслей отпускают. Словно Рацио не горит восторгом от того, что тащит разнеженное под действием наркотика тело, а, наоборот, как можно быстрее хочет избавиться от тяжести. Авантюрин спотыкается об какую-то миниатюрную девушку неподалёку, у которой длинные нежно-фиолетового оттенка волосы заставляют в глазах плясать пятна. Он делает ещё несколько шагов и присаживается на краешек ступеньки, делая быстрые вдохи и выдохи. — Топаз, ты на машине? — Рацио спускается к Авантюрину, прикладывает ладонь ко лбу. У того начинается сильный жар, и всё тело вздрагивает от неожиданного прикосновения. — Да. — Пожалуйста, отвези моих друзей к дому, я отвезу его… — Не надо меня никуда везти, я в порядке, — грозно прерывает Авантюрин и пытается встать, но его тело перестаёт слушаться и тянет обратно к земле, где попрохладнее и точно удобнее, чем сверху. Герта подходит к ним ближе, ей почти не надо наклоняться, чтобы проверить зрачки Авантюрина и почувствовать яркий шлейф алкоголя. — Даже если процент опиума был небольшой, он мешал его с алкоголем. Наоборот, нужно, чтобы его вырвало, иначе у него остановится сердце, — она в подтверждение своих слов кладёт ладонь на грудную клетку Авантюрина, который даже дышать перестаёт, потому что эта миниатюрная кукла совершенно не похожа на человека. Ей бы и вправду стоять на витрине винтажных кукол, в красивом платье с бесконечными рюшечками, камушками и причудливыми узорами. Рацио трёт переносицу и выдыхает. Узнать о том, что Авантюрин присутствовал в Пир-Пойнте, не оказалось для него чем-то необычным. Всё же у того была зависимость, с которой он, по его же словам, боролся. Топаз ведь сама как-то раз говорила, что помогает ему в этом, но увидеть их вдвоём за игровым столом было неожиданно. Всю игру его внимание было сосредоточено на Авантюрине. К его неровным действиям в начале игры, которые со временем сходят на нет и заменяются на обезумевшие поступки, понёсшие за собой несколько проигрышей подряд. Скрюллум как раз в этот момент поставил ещё несколько тысяч на его победу, потому что был уверен, что этот мальчишка победит. И Авантюрин победил. С громкими криками, под аплодисменты и большим выигрышем, ведь играли они на несколько миллионов, которые бы точно помогли Авантюрину в продвижении его хобби в массы. Мысленный поток резко прерывает голос покачивающейся Топаз. — Я его не оставлю! — Вскрикивает она, а сама пошатывается от приличного количества алкоголя, который наконец-то бьёт в голову и на улице приобретает всю свою силу в том, чтобы сбить её с намеченного ориентира. — Ты тоже что ли пила? — Удивлённо тянет Рацио и закатывает глаза до боли в висках. Как эти двое вообще дожили до своего возраста? Топаз прерывает всю тираду, что хотела вывалить на окружающих её людей, прячет руки за спиной, сжимая до треска ткани клатч, и оглядывается по сторонам. Веритас осматривает Скрюллума и Герту. В состоянии сесть за руль теперь остаётся только он и несчастная Герта, которой в машине Рацио понадобится дополнительная подушка под задницу, ведь до педали дотянутся без проблем, а вот увидеть дорогу — задача не из лёгких. — Мы можем довезти эту даму до её дома и уехать на такси или прогуляемся по городу. А можем приехать к тебе и помочь, — наконец-то подаёт голос Скрюллум и поворачивается на парковку, где машин столько же, сколько тополиного пуха в мае. А ведь половина из них останется тут до утра, так как многие беззастенчиво пьют в стенах этого злосчастного здания. Топаз отклоняется назад, держится за голову и расслабляется полностью, давая возможность алкоголю взять вверх над разумом и расслабить тело, что всю игру было в неестественном напряжении. Рацио смотрит на неё несколько секунд, осматривает Авантюрина, которого начинает потряхивать от поднявшегося ветра, а может, не только из-за него. — Хорошо, простите меня за такой конец вечера. — Хватит тебе, будто бы мы в молодости не делали дел похуже, — смеётся Герта и помогает Топаз остаться на месте. Она тихо спрашивает, где её машина, держит за талию, и они медленно спускаются по ступенькам к бесконечному ряду машин. — Его может клонить в сон, также поднимется раздражительность, поэтому старайся сильно не заострять внимание, я тебя знаю. — Скрюллум поворачивается к нему, поднимает вверх палец и хмуро смотрит на Авантюрина. Рацио поднимает брови от непонимания и хочет что-то возразить, но друг продолжает: — Главное — сделай так, чтобы его вырвало. Рацио в очередной раз закатывает глаза, и, кажется, те уже готовы остаться в таком положении. Он прощается со всеми, подхватывает Авантюрина под коленями и несёт к машине. — Прости, я не хотел создавать проблем. — Тихо шепчет Авантюрин, пока его одной рукой прижимают к машине, а другой открывают заднюю дверь. — О, не переживай, ты побил уже все рекорды, — невозмутимо произносит Веритас и закидывает чужие ноги в салон. — Блеванешь в машине, и я тебя заставлю всё слизывать. Авантюрин поджимает губы, несколько раз икает и закрывает себе рот рукой, потому что тошнота вертится в горле, машет красным флажком, который вот-вот сменится на зелёный, но этого всё никак не происходит. Терпкий запах древесины и граната шлейфом гуляет по салону от обычной вонючки у зеркала, которую хочется выбросить в окно и больше никогда не видеть. Но машина не его, да и в любом случае ему не позволят такое сделать. Рацио садится за руль, выезжает с парковки и старается всеми силами вести машину медленно и аккуратно, потому что в зеркале заднего вида отражается лёгкая паника Авантюрина, который расстегивает несколько пуговиц у рубашки, оттягивает в сторону и машет на себя ладонью. — Всё ещё просто тошнит? — Спрашивает Веритас, пока сам внутренне борется с нежеланием везти Авантюрина к себе. Но до квартиры парня далеко, и вряд ли ему удастся усидеть на месте, потому что недомогание проявляется в каждом его действии. Пальцы путаются между собой, рубашка впитала уже весь пот, продолжающий градом стекать по коже и прятаться в складках ткани, зрачки плавно бегают из стороны в сторону, не концентрируясь на чем-то конкретном, чем вызывают у Авантюрина лёгкое раздражение. Ему хочется зацепиться хоть за что-то, но перед глазами всё размыто и непонятно двоится, вызывая болезненные спазмы в области макушки. — Лучше бы оставили меня там, — бурчит Авантюрин и вжимается лбом в прохладное стекло. Тут действительно становится лучше, потому что тело ощущается разгоряченным от напряжения проводом, который ничем не ограничен и не изолирован. — Могу открыть дверь, выйдешь прямо здесь, — в своей манере отвечает Рацио и наконец-то поворачивает руль в сторону своего двора. Авантюрин прикрывает на секунду глаза и чуть ли не выпадает из машины, когда Веритас открывает дверь и хватает его за грудки, вытягивая из душного салона, где всё начинает пропитываться вонью от алкоголя. Авантюрин думает, что наконец-то поймёт, кто такой Рацио по его дому. Ему интересно, какого цвета мебель у мужчины, какие фотографии или книжки украшают стены и полки, какие тайны тот таит в себе, которые с лёгкостью можно будет прочесть в обстановке вокруг. Но они проходят мимо предполагаемого входа, и Рацио заводит его на задний двор. Солнце начинает медленно окрашивать небо, озаряя своими лучами макушки деревьев и раскрашивая небо оранжевыми ядовитыми красками. Неужели он настолько сильно задержался в Пир-Пойнте, что даже солнце решило показаться из-за горизонта? Рацио усаживает его в старенькое кресло, расположившееся посреди двора. Авантюрин хочет обвести вокруг взглядом, зацепиться за какие-нибудь мелкие детали, но зелёный насыщенный цвет травы смешивается с разноцветными пятнами чего-то непонятного вокруг, отчего к горлу подкатывает густой ком обиды. Или тошноты. Веритас кружит на периферии зрения, тянет что-то длинное и синее ближе к нему, и Авантюрин резко вскрикивает, когда лицо обрызгивают порцией ледяной воды. — Ты сдурел? — кричит Авантюрин и сплёвывает остатки влаги на землю, стараясь отбиться от ещё одной порции жестокого наказания. — Предлагаешь с тобой ласково? Обтереть личико прохладным полотенцем, дать таблеточки и поддержать волосы, пока будешь блевать? — грубо проговаривает Рацио, всем своим видом показывая, что ему неприятна эта ситуация. Ему не нравится наблюдать за дрожащим от холода и жара Авантюрином, неприятно смотреть в зрачки, которые даже отличить его лицо от чьего-то другого сейчас не смогут. Авантюрин фырчит, кашляет и хочет сбежать, но тело не слушается, оставаясь на месте безжизненным куском плоти. — Всё, всё, я понял, твою мать! — Авантюрин повышает голос, наверняка сейчас испугает соседей, не ожидавших утренних гостей во дворе Рацио. Хочется ответить ещё что-нибудь, оскорбить Веритаса, привести тупые факты или аргументы, которые тут же опровергнут, но желудок скручивает в тугой комок, горло начинает саднить, и он переворачивается через подлокотник всем телом. Веритас успевает среагировать и подставить старое железное ведро, которое как раз давно хотел выбросить. После этого оно точно пойдёт на переработку. Он выпячивает в отвращении губы, отворачивается от Авантюрина и подаёт в протянутую руку пистолет, придерживая шланг, когда тот откашливается и хрипло дышит, выдавая ртом нечленораздельные звуки страдания. Рацио проверяет телефон и смеётся с фотографии, что прислала ему Герта, где она держит голову отключившейся Топаз прямо в машине и строит той гримасы. После нескольких минут приходит сообщение о том, что они довели подругу Авантюрина до квартиры и оставили саму на себя, пока сами отправятся подышать свежим воздухом. Рацио коротко отвечает им, ещё раз извиняется и снова возвращает своё внимание Авантюрину, которого продолжает рвать и колошматить. Руки не могут удержать пистолет для полива, волосы лезут в лицо, и непрошеный запах рвётся пробраться в ноздри. Веритас затыкает его и рот ладонью, подходит ближе и собирает чужие взмокшие волосы в кулак. Он не знает, как сам Авантюрин будет за это потом извиняться, но готов поспорить, что ещё немного, и его нервная система сдаст все позиции, а мягкий голосок в голове попросит утопить эту ходячую проблему в стоящем под ним ведре.