Про нежность

Авантюрин целый день мучается с головной болью, блистер от таблеток одиноко валяется на дне рюкзака, градус стресса повышается, и он думает, что лучше бы это был другой градус. Закинуться алкоголем хочется сильно, но выпитый обезбол не даёт ему этого сделать, потому что, кажется, он может двинуть кони просто от количества выпитых таблеток. Топаз носится по залу, лавирует между несносными детьми, успевает постоять за барной стойкой и даже умудряется сделать несколько напитков. Авантюрин завидует её силам, выдержке, нервам и бодрости, потому что он себя чувствует выбитым ковром, что чище не становится даже после тысячи хлестаний палкой. День не задаётся с самого утра. Впервые в жизни проспал будильник, не позавтракал, но это можно восполнить и на работе, закусив каким-нибудь эклером или, на крайний случай, в одну руку банку с энергетиком, в другую зажигалку, а между зубов сигарету. Схема рабочая, главное, чтоб потом не прихватило. — Авантюрин! — помогающий на кухне Галлахер щёлкает пальцами перед лицом, заставляя вынырнуть в реальность, сделать глубокий вдох, сжать до боли челюсти от простреливающих спазмов боли и обратить своё внимание на людей перед ним. Ему тычут в руки готовые заказы, отчего на секунду равновесие теряется, но опыт не пропьёшь, поэтому, как бы плохо ему ни было, продолжать работать нужно. А хочется закрыться в кладовке или холодильнике, остудить голову и выйти со свежим лицом и прекрасным настроением. Галлахер отстаёт от него в тот момент, когда его голова исчезает за дверью, разворачивается на пятках и забывает о нерадивом официанте, потому что ему и своих проблем хватает. Но он считает, что проблемы лучше оставлять дома или на улице. На работе нечего ворон считать и не отрабатывать свои кровные несколько тысяч с чаевых. День проходит будто бы в тумане. Авантюрин не ощущает холодных напитков, которые разносит посетителям, запахи от свежей выпечки не доходят до рецепторов, огибая его так, словно он не достоин их. Топаз весь день пытается его растолкать, напоминает несколько раз в течение часа, что они должны людям улыбаться, а не делать вид, что хотят умереть. Авантюрин держит лицо почти до самого конца смены, но на последних посетителях сдаётся. — С тебя три шестьсот, — голос Топаз спокойный, почти что материнский, будто бы она сейчас ему сядет и прочитает сказку, а он укутается в мягкое одеяло и заснёт под мелодичную песенку, которая обязательно последует после прочтения детской книжки. — За что? — Глаза округляются, брови взмывают вверх, и Авантюрин жалеет о том, что это сделал, потому что ему тут же становится неприятно. Он хватается за висок, жмурит глаза и выдыхает, делая последний глоток горячего кофе. — Я за тебя последние сорок минут работала. Сложно обслуживать в два раза больше столов, пока ты тут, словно кентервильское привидение, — она обходит лавку, скидывает рабочую форму, надетую поверх чёрного топа, но Авантюрину нет дела до округлых форм, которые он и так видел, — ходишь по залу туда-сюда целый день, и не хватает только цепей, чтоб ещё и раздражал. — Прости, — безэмоционально тянет Авантюрин и достаёт из кармана припрятанные чаевые. Он кидает в неё смятые купюры, и та деловито выпрямляет их ладонью, проглядывает сквозь лампу и кивает с таким лицом, будто ей сейчас втюхали самый дорогой на этом свете камень. — Что случилось? С ухажером своим поссорился? — Да какой там, просто голова раскалывается и хочется в мастерскую. Руки заняты не тем делом, нужно расслабиться. — Тяжёлый случай, мистер. Авантюрин кивком головы соглашается с ней и, вытерев вспотевшие ладони о штаны, встаёт с места. Она почти ростом с него, внимательно изучает серыми глазами, будто бы сканирует, пробирается сквозь толстые замки на шкафах, к которым она и так знает пароли, но вслух ничего не говорит. Дружески хлопает по плечу, обнимает поперёк талии и удаляется из комнаты, забирая с собой яркий шлейф мартини с яблоком. Авантюрину нравится этот аромат её новых духов, но ему кажется, что «Топаз» у него ассоциируется с шампанским. Один бокал — и ты уже лежишь где-то под ёлкой в новогоднюю ночь, прямо оттуда слушаешь речи президента, борясь с ощущением тошноты от полного желудка. И когда в тебя кидают хлопушку, чтоб выстрелить под бой курантов, тут же приходят на помощь, чтобы ты не выстрелил себе в лицо. У Авантюрина такое было, но он ни о чем не жалеет. Дорога домой занимает больше положенного времени. Автобусы, как это обычно бывает вечером, забиты доверху, и если ты хочешь попасть домой, то лезь на крышу и езжай с ветерком. Хотя и с ветерком не покатаешься, встанешь на первом повороте в километровую пробку. Авантюрин успевает спастись от чьего-то локтя, пролетающего в сантиметре от глаза, еле оплачивает проезд и думает о том, что легче проехать зайцем. Двери открываются, свежий воздух обдает лицо, забирается под кофту с футболкой и щекочет рёбра, заставляя покрыться мурашками. Авантюрин делает глубокий вдох, закрывает глаза, и вот он уже у подъезда, открывает дверь и даже не замечает одиноко стоящую в стороне фигуру. — А вы совершенно по сторонам не смотрите. Так и украдут что-нибудь, — голос Рацио заставляет покрыться мурашками, он ощущает его везде: слева, прямо возле самого уха, отчего становится щекотно, но вместе с этим у правого словно потеряна связь с реальностью, и ему кажется, что низкий тембр разносится эхом в закрытом дворе. Авантюрин вздрагивает, поворачивает голову в сторону звука и под шелест одежды Рацио грациозно выплывает под свет еле мигающего фонаря. На нём обычная чёрная футболка, где написано «I've got no roots», но последнее слово зачеркнуто тонкой красной линией, а над ним красуется лаконичное «boobs». На лице сама собой за целый день наконец-то появляется улыбка, Авантюрин хихикает сквозь сжатые зубы и вертит головой, смахивая волосы назад. У Рацио явно есть то, что написано на футболке, и фраза совершенно точно ложная. Нужно ему подарить такую же, но только ещё зачеркнуть «not», тогда и будет верно. Веритас поднимает одну бровь, сует руку в карман чёрных свободного кроя штанов. На них есть ещё несколько карманов на уровне колена, снизу стянуты резинкой, но отчего-то это придаёт свою изюминку. Веритасу идёт чёрный, он становится более сексуальным и как будто бы чуть более молодым. Авантюрин толкает входную дверь, открывая её пошире, и пропускает мужчину внутрь. Они заходят в студию, где гуляет сквозняк из-за открытых настежь окон. Авантюрина настигла наконец-то муза, в частности благодаря Рацио, поэтому он закончил несколько работ и даже успел их покрасить. Веритас по-хозяйски уже сам вешает на крючок кофту, разувается и аккуратно складывает обувь возле брошенных кроссовок хозяина дома. Авантюрин проходит дальше, включает чайник и благодарит всех богов, когда видит несколько припрятанных баночек незаконченного кофе. — Вы сегодня молчаливы, — уважительное обращение режет слух, Рацио присаживается на заляпанный краской диван, облокачивается одной рукой на спинку и выжидающе смотрит на вздрогнувшего Авантюрина. — Тяжёлый рабочий день. У тебя как прошёл? Авантюрин разворачивается на пятках, собирая цветными носками с котятами пыль, которую так не хочется убирать, но когда-то это придётся сделать, иначе он здесь задохнётся от её количества. Сердце до боли сжимается, скручивается в узел, когда одетый с иголочки Веритас проводит кончиками пальцев по причудливой вазе. Одними подушечками, словно касается хрупкого песочного замка, что вот-вот разрушится от дуновения ветерка, обводит нечёткие линии орнамента, который так и не был закончен. Ведёт вверх по гибкому горлышку, что закручивается в спираль дважды, смахивает скопившуюся пыль и прикрывает глаза. Рацио на заляпанном диване в простой одежде, среди статуэток и нескольких картин, что никогда не будут закончены, выглядит сошедшим с картины Богом. Явился миру, показал себя в истинном лице и теперь осматривает то, что успели сделать люди в его отсутствие. На большом пальце сверкает позолоченное кольцо, которое до этого Авантюрин не замечал, но голова забита другими мыслями, времени не хватает, чтобы обработать всю информацию сразу. Зачем Рацио пришёл? У них не была сегодня назначена встреча, а все они проходят строго в указанное время и день, потому что график забит, дел много и нужно беречь свою и так хрупкую зону комфорта. Но Веритас пришёл. Вальяжно сидит на его, Авантюрина, диване, что был, кажется, куплен на «Авито» по смешной цене. Занавески от порыва ветра касаются рельефных плеч, мажут будто бы языком по шее, и во рту становится сухо. — Утром открывал научно-практическую конференцию. Обсуждали актуальные вопросы современных научных исследований, — горделиво произносит Рацио и убирает руку от бедной вазы, что, кажется, готова расплавиться под его пальцами и утечь на пол, превратившись в лужу грязи. — Потом вернулся в институт и проводил лекции. Авантюрин задумчиво кивает и улыбается. Ему вдруг становится интересно, что именно обсуждалось на этой конференции, какие вопросы там звучали, какие люди рассказывали о важности темы и сколько аплодисментов звучало в сторону Рацио. — А я ездил к родителям, — слова застревают в горле, голова даёт осечку, и Авантюрин не знает, стоит ли продолжать. Атмосфера окутывает помещение, они до этого не сидели вот так просто и не обсуждали их проблемы, но отчего-то хочется рассказать. Просто дать слабину, сесть на мель или, наконец, пришвартоваться спокойно к берегу. Рацио поворачивает на него голову, ждёт продолжения и не заставляет Авантюрина спешить. Он видит, как у того между бровей пролегает складка, и даже закипевший чайник, что призывно щёлкает, не заставляет его обратить на себя внимание, полностью погружаясь в свои мысли. — Налаживал, в общем, общение. Может, они и наделали кучу дел, которые мы до сих пор с Топаз разгребаем, но ведь и я был не ангел, — хмыкает Авантюрин и обходит короткую барную стойку. — Чай или кофе? — Кофе. Значит, вы с ними сейчас в хороших отношениях? — Не сказал бы, сейчас просто всё налаживается, и хочется верить, что всего того шквала я больше не переживу в своей жизни. Авантюрин не замечает, как вздрагивают пальцы Веритаса, как он прокручивает на большом пальце кольцо, явно думая о чём-то своём. Взгляд цепляется за кольца Авантюрина. Они лежат на слепленной ладони, покрытой рубцами и царапинами, будто бы её кто-то яростно пытался изуродовать, но не получилось. Пришлось оставить недоделанное изделие так, забыв о нём надолго. Рацио кажется, что эти царапины были задуманы автором. Рука словно бы тянется вперёд, просит ласки и помощи, но её вновь и вновь отталкивают, нанося новые шрамы и синяки, что сделаны в виде неглубоких вмятин на глине. — Не хотите об этом поговорить? — Там не такая интересная история. — Авантюрин пожимает пальцами, ставит на тумбочку возле дивана кружку с каким-то персонажем из мультфильма для Рацио, а сам облокачивается бёдрами на рабочий стол. Веритас коротко кивает и делает глоток. — И всё же иногда бывает полезно выговориться, обмусолить в очередной раз проблему и докопаться до сути. Бровь призывно выгибается, уголок губ дёргается в кривой улыбке, и Авантюрин вторит этим эмоциям в лице напротив. — Родители набрали долгов из-за казино и хотели повесить всё на меня. Столько разбирательств было, кошмар, но сейчас отношения выравниваются. — Палец ковыряет засохшую на столе краску, глаза начинает побаливать от яркой люстры под потолком, и, черт бы побрал, его ещё раз покупать лампы с холодным светом, всегда теперь только жёлтый, что даёт ощущения теплоты и уюта. — Я больше официально не их сын, долги пусть сами выплачивают, но, правда, постоянно требуют с меня денег и хотят получить свою долю из моего кошелька. — Интересная ситуация. — Для Рацио это словно новая книга. Вначале короткое предисловие от автора, далее пролог, и первые строчки должны его заинтересовать, иначе дальше желание читать пропадёт. Но Веритас идёт наперекор своим принципам и всё же продолжает читать дальше пролога, пытаясь вовсю погрузиться в новую историю. Даже если она не цепляет, даже если обложка однажды показалась ему привлекательной. Авантюрин ставит шумно кружку на стол и бьёт себя по бёдрам. — Что ж, приступим? Хочешь увидеть эскиз того, что я задумал? Авантюрин тут же начинает светиться. Кажется, что в области груди слабое голубое свечение с проблесками чистого золота образует округлое сердце. Оно сияет ярко, его совершенно не хочется трогать, лишь наблюдать за лучезарным светом, наслаждаться теплом, что проникает под кожу и заставляет покрыться мурашками. Рацио улыбается и кивает. Несколько прядей пружинят, глаза блекло сияют, отражая на радужке солнечные лучи, что так хотят обогреть, облизать, коснуться запретного и закрытого ото всех. Авантюрин завидует этим солнечным лучам совсем немного, но он уверен, что их взаимоотношения движутся в правильном направлении, даже если никто ничего не обсуждал. Он присаживается рядом на диване с небольшой стопкой желтоватых листов. Вытаскивает первый и хмурится. — Это была первая идея, что-то в стиле античных статуй, но быстро отказался от этого. Не хочу сильно заморачиваться с каркасом, — палец обводит стоящего на пьедестале Веритаса, изображённого на картине. Он одной рукой поддерживает часть ткани, обмотанной вокруг бёдер и закреплённой на плече, пока вторая рука вальяжно держит открытую книгу. — И я даже не изображён голым? Удивительно. Рацио хмыкает и приближается слишком близко. Его дыхание обжигает ушную раковину, волосы встают дыбом, и хочется вскочить. Уйти из этой комнаты, отдышаться и проветрить мозги. Но Авантюрин только шумно выдыхает, поворачивает голову к Рацио и смотрит из-под редких блеклых ресниц. — Я ведь не видел, что под одеждой, — накалившуюся атмосферу можно пощупать. Она витает между их губами, что в один момент оказываются слишком рядом друг с другом, но Рацио не делает никаких попыток приблизиться, в его глазах не видно согласия или одобрения на действия. Лишь хитрые искры игривости, будто бы в когтях большой совы оказалась маленькая мышь. Авантюрина вот-вот сожрут, разорвут на части и будут играться с остатками. Сердце начинает колотиться быстрее, он не понимает, чье сердцебиение ощущает, потому что голова начинает вновь гудеть. А ему только стало легче. Рацио поднимает брови и кивает на зажатые между пальцами листы, намекая, что хочет посмотреть ещё. Авантюрин прокашливается. — Дальше тоже что-то из той оперы, но здесь ты уже сидишь, — несколько эскизов перечеркнуты, где-то Рацио вальяжно расплывается на стуле, и видно, как проработана каждая мышца, каждый миллиметр наброска точен, и видна рука профессионала. Где-то, наоборот, мужчина выглядит скованным и задумчивым, читающим какие-то записи или вовсе смотрящим в пустоту. — Потом подумал, что было бы интересно сделать тебя будто бы в ванной, но тупанул и оставил это просто как законченный лайн. — Могу забрать? — Рацио принимает из рук один листок, где на всю площадь нарисовано его тело, погруженное в мраморную ванну. Между ног проплывает утка с лицом, будто бы уже познала эту жизнь. Веритасу определённо нравится то, что он видит перед собой. — Да, забирай, если тебе так нравится. Ну и вот конечный результат. Облегчил себе работу полностью, — горделиво произносит Авантюрин и показывает сразу четыре листка, где изображена одна и та же поза, только с разных ракурсов. Рацио лежит на постели, простынь скомкалась под елозящим телом и теперь неровными складками исчезает под спиной и бёдрами. Одна нога расслабленно вытянута, и вдоль неё так же покоится рука, что осторожно касается ляжки. У Рацио на секунду перехватывает дыхание, он вертит листы, смотрит на каждый по несколько минут и наслаждается. Авантюрин смотрит за его реакцией, видит, как глаза обводят вторую руку на эскизе, что вытянута вверх и будто бы зовёт с собой, растопырив несколько пальцев в стороны и подогнув под себя вторую ногу. Он ещё точно не решил, какая будет одежда на Рацио, какое выражение лица, поэтому везде оно разное. Где-то вызывающее и флиртующее, напыщенность так и сквозит от обычного куска бумаги, а где-то спокойное и расслабленное, будто бы Веритас точно знает, что тот, кого он зовёт, и так ляжет на него. — Это похвально, — констатирует Рацио и отдаёт бумаги обратно Авантюрину, что тут же краснеет кончиками ушей, бегает взглядом по комнате и кусает губу. — Я рад, что тебе понравилось, — смущение оплетает собой все органы, мозг сковывает цепями, и Авантюрин перестаёт адекватно мыслить. Рацио наклоняется к нему ближе, щёлкает по носу, и, кажется, Авантюрин успевает испытать микроинсульт. Всё тело вздрагивает, отзывается на такое лёгкое прикосновение, будто бы ему пятнадцать и у него сейчас будет первый в жизни секс. Веритас обводит голодными глазами вздрагивающее тело перед ним, думает о том, надо ли ему это всё, и, может, остановиться прямо сейчас будет не поздно? Рука сама ползёт по бедру Авантюрина, тот несдержанно стонет на выдохе и облокачивается на спинку дивана, сталкиваясь с пожирающим взглядом напротив, от которого мурашки готовы убежать в любую минуту. Ноги хочется свести вместе, но не получается. Желание окутывает кожу, проникает в кровь и заставляет её застывать на месте, превращая тебя в безжизненную статую. Рацио наклоняется к его уху, открывает рот, чтобы сказать что-то, но трель телефона прерывает его. Пальцы непроизвольно сжимаются, отчего Авантюрин вздрагивает, покрываясь мурашками; накопленное недовольство вырывается наружу, и Веритас делает несколько глубоких вдохов-выдохов, приводя себя в норму. Авантюрин дёргается, как ошпаренный горячей водой, сидит весь красный и смущённый, пока Рацио цокает, закатывая глаза настолько сильно, что Авантюрину кажется, будто бы тому сейчас станет больно. Веритас, отодвигаясь, встаёт с дивана и уходит в коридор, чтобы ответить на неумолкающий звонок. — Пиздец, — тихо выдыхает Авантюрин и трёт лицо вспотевшими ладонями. Он подрывается с дивана, в несколько шагов оказывается в ванной и плещет себе в лицо холодной водой. В зеркале на него смотрит явно синьор помидор, потому что таким красным он себя ещё не лицезрел. Про стояк в штанах ему бы лучше умолчать. Из коридора слышен успокаивающий голос Веритаса, он что-то ярко рассказывает собеседнику на той стороне. — Мне нужно ехать, — голова Веритаса появляется в дверном проёме ванны, Авантюрин медленно поворачивается на него и прикусывает губу. Кажется, он потерял дар речи, потому что ответить что-то не выходит. Слова застревают комом тошноты в горле, обида разливается горячим маслом в желудке и скручивает спазмами. — Хорошо, я могу проводить. — Не стоит, — многозначительный взгляд на пах Авантюрина заставляет его сильнее вжаться в раковину и поскорее скрыться от изучающего взгляда. Рацио хмыкает, улыбается ему напоследок, и в окутавшей тишине квартиры Авантюрин слышит, как хлопает дверь.