Судьба/Торжество после гибели

———

От первого лица — Вистан

      В почти немебелированной просторной комнате с голыми каменными стенами и небольшим оконцем слабый тёплый свет лампады озарял потерпевшие многие лишения, истлевающие от времени страницы древнегреческих мифов…       «Ужасно». — мой шёпот едва ли покинет эти стены, но чуткий слух Артурии не стоит недооценивать; одна надежда, что она уже уснула…       Попытка оттянуть время привела меня к пропасти. Независимо от решения Вортигерна: отступить, отведя войско к кораблям на северном приморье Шотландии или скрыться в Ирландию под видом «раскаявшихся в дикости» пиктов… Если война закончится именно сейчас — я потеряю всё влияние…       Ветер, словно бы в насмешку, подул сильнее и через маленькое оконце его дыхание погасило огонь лампады. Луна же, скрывая презрительную улыбку, окуталась тучами. В комнате воцарилась тьма.       Кому нужен щитоносец в мирное время? Рыцарь имеет землю — экономическое влияние, армия — политическое влияние, а церковь на земле — духовное влияние. У меня же останется небольшой отряд гонцов, годных только бегать по мелким поручениям и с переменным успехом скрываться под покровом ночи, и королевская гвардия, не имеющая смысла для победоносного, бессмертного, всесильного короля.       Топ.       Топ-топ.       Топ-топ-топ.       Топ-топ-топ-топ.       С каждым шагом ноги теряют отработанную гладкость волчьей грации, но обретают злобную силу, вминающую каменный пол, как рыхлую землю.       Допустим такой сценарий: дождаться, когда начнется путешествие за Граалем и использовать Галахада как инструмент поиска.       «Подобное притягивает подобное».       Потребуется превосходный тёмный маг — Мерлин не станет втягиваться в авантюру личных амбиций. Особенно, с её любовью к историям о самоотверженности и светлых лучах среди тёмных туч. Но она — демон…       Не смех, но осмеяние: «Ха-ха-ха…»       Мерлин — демон?.. Демон, который что-то лепетал про первый поцелуй? Демон, который не использует Мистические глаза на поле боя, хотя может очаровать целую армию? Демон, который бегает по лесам, словно святой отшельник, и, судя по всему, дружит с добрейшей леди Озера? Демон, решивший помогать людям?       «Больше похоже на целомудренную монашку, служительницу Красного Креста…»       Если всё пойдёт по изначальному сценарию, то до Грааля ещё далеко…       Царедворец. Мне нет места лучше, чем при дворе. У меня осталось пять просьб… Возможно, стоит попросить должность судьи в столице, в Камелоте? Я смогу влиять практически на всё: тесные связи с лордами, многочисленные взятки и осуждённые рыцари будут бежать ко мне в услужение… Вильгельм, наконец, сможет исполнить влажную мечту — разбогатеть.       Холодный шёпот отразился от стен: «Бред».       Самые значимые дела будут происходить у Круглого стола; каждый рыцарь — наследник ныне живущих королей, у каждого за спиной огромные армии, а с воцарением мира между ними будут поделены решающие города и земли Британии. Простой, пусть, и столичный судья при нынешней системе власти, почти не разделённой на ветви, ничем не отличается педанта-бумагомарателя.       «Возможно…» — невольная добрая улыбка.       Исполнительная власть. Щит, он же и меч. Гончая его Величества. Личный палач Артурии… Экскалибур уже разрывал плоть многочисленных врагов, но сердце юной девы-воительницы ещё не обливалось кровью от необходимости убить близкого человека, товарища, друга, родного…       Металлический звон кубка. Печальный лунный свет смакует багровое вино. Глоток. Аромат сирени.       «Вистан…» — Неудобно и натужно тихий для яркого сопрано голос, как если бы канарейка, привыкшая к раздолью и свободе, внезапно была заперта клетке.       Стол с вином и парой книжек стоит напротив двери — удобно для нежданных гостей, неудобно для ожидаемых — лунный свет упал на маленькую куклу, стоящую дверном проёме; в привычной странной белой, не то накидке, не то платье или мантии с золотой окантовкой, с фиолетово-розовым бантиком на груди в виде цветка с двумя лепестками, связывающим две части накидки, в тонких чёрных чулках, облегающих стройные худоватые ножки.       «Моя куколка утешала белочек, бежавших из горящего леса, сопровождала потерявшихся медвежат к их мамочке или, просто напросто, заблудилась в трёх соснах?»       Капюшон прикрывает опущенное вниз лицо, но её тон с чистотой горного хрусталя отражает весёлое настроение: «Неужели лишние минуты ожидания свели тебя с ума? Должна сказать, я совсем не удивлена, хи-хи-ха-ха-ха… — бросив насмешливый взгляд исподлобья, она пошла вперёд, слитным движением рук отбрасывая глубокий капюшон, — Только убогий или больной человек может вслух говорить сам с собой, ещё и в такой мрачной комнате…» поджатый вермилион и приподнятые уголки губ выстроили хитрую лисью улыбку.       Остатки моего веселья от разрешения сложного вопроса совершенно испарились и вместо них пришла серьёзность: «Мерлин, мне казалось, когда ты вторглась в мой сон, мы закончили с шутками?»       «Ха-ха-ха, разве твоё приглашение — это не шутка? — не разделив серьезного тона она прыгнула на стул, о который я опираюсь, и самодовольно, словно бы раскрыла заговор и лишь ждёт почестей, посмотрела сверху-вниз. — А где птички, или они появляются только во время твоего сна?»       Пока она покачивалась из стороны в сторону, вертелась по кругу, выискивая тени, я ответил, любуясь изящными пальчиками ног, семенящими по оси в духе балетного па: «Птичек сегодня не будет. — ладони крепко схватили тонкие коленки, гладкие чулки отдавали теплом. — А моё приглашение совсем не шутка, и ты знала это, идя ко мне».       Её бегающие глаза остановились на моих — «Без кинжала у горла, без медвежьих объятий, без кровожадных птичек… — со снисходительной жемчужнозубой улыбкой она спросила, — В этот раз ты не планируешь пытать свою куколку? Разве тебе не нравились её муки?»       «Моя кукла была слишком строптивой, ей требовались уроки правильного поведения, — с каждым словом пальцы давили на подколенную ямку и она медленно опускалась на стул, — Но я не ожидал, что кукла попытается завладеть своим хозяином» — наши глаза замерли на одном уровне.       «Если хозяин подобен волку, жестокий и дикий, то разве он не сломает свою куклу в играх?» — Мерлин переняла медленный и метафоричный тон беседы, но голос её остался язвительным.       Дуновение ветра овеяло тёмную комнату пьянящей смесью сирени, мёда и красного ягодного вина.       «Если кукла будет любить своего хозяина, как он — её, то он будет рад играть с ней так, как хочет она…» — мои пальцы перешли от тонких коленок к упругим изгибам бёдер и погрузились в задорно выступающие мягкие ягодички.       Мерлин надула губы в ложном недовольстве: «Так не бывает! Куклы не могут чувствовать».       Одинокая полуулыбка: «Понадобилось божественное чудо, чтобы бесчувственная скульптура смогла полюбить Пигмалиона…» — но сердце бьётся в надежде.       Подняв правую руку она поучительно покачала пальчиком: «Тщетная надежда. — и заговорила наставническим тоном, — В наступающую Эпоху Людей цена чуда будет непомерно велика для одного маленького Пигмалиона».       Медленно произнеся: — «Великая волшебница, Мерлин, ответь мне, — я трепетно сжал обеими руками её ладошку. — Какова цена того, чтобы моя очаровательная кукла любила меня, как Галатея своего создателя?»       Обретя образ скупой торговки, оценивающей покупателя, прикрытыми холодным взглядом осмотрела с головы до ног: «Хм-м-м… — протянула слова и заговорила, будто бы нехотя, — Так и быть, я скажу тебе цену…»       Едва её глаза закрылись по комнате начали цвести сирень и фиалок; цветы окутали нас, замерших в чем-то комичной позе.       До рассвета ещё далеко, а она, судя по всему, ещё раз предсказывает будущее… Теперь понятно, почему она пыталась убить меня или подчинить.       Разумеется, её интерес к игре в долгую с путешествием Артурии, сотворением Камелота и пособничеством в наступлении Эпохи Людей превалирует над интересом к забавной не то романтической истории, не то интрижке со мной.       Она солгала после прошлого предсказания о том, что я не представляю опасности её планам. В конце концов, заведомо известно — Камелот падёт. В случае, если не добьюсь сердца Артурии, то встану на сторону Белого Дракона или Рима.       И всё же, моё высшее оружие — «Чёрное озеро и белое небо», спасло меня. Надо же, не только отстоять внутренний мир от суккуба, но и помочь в искренней лжи. Для взрослого человека почти невозможно по щелчку пальцев полюбить кого-то всем сердцем… Но вот, моё сердце повинуется каждому моему велению. Полезно с кем-то, вроде неё, способным чувствовать эмоции людей.       Я смог обмануть её способность к ощущению эмоций других людей, заставить поверить, что я всё ещё жажду её, несмотря на попытку убийства. Однако Мерлин не стала сдавать позиции, смогла быстро приспособиться к необычной ситуации и решила взять гарантии.       Веки Мерлин мелко задрожали, её стройное тело лишилось сил и она упала в мои объятья.       Что же, если её предсказание окажется… Быть того не может. Получается, я обладаю возможностью находиться вне рамок предсказания, вне рамок высшей магии? Почему? Одного лишь изменения решения не может хватать для этого и одно слово не стоит ничего. Сердце? «Черное озеро и белое небо» настолько могущественно? Нет, власть над собственным сердцем так важна?       Ничего нового. Тот, кто взращивает тернии взаимных чувств между собой и другими, тот, кто правит собственным сердцем с жестокостью и непреклонностью, тот может вмиг изменить свои поступки и направить чужие…       А если он обладает государственной властью, то способность изменить ход истории — это нечто, само собой разумеющееся.       Добродушная улыбка и печальный голос: «Какова же цена твоей любви, моя маленькая Мерлин?» — привычным усилием сердце забилось, как запертая птичка в стеклянной клетке.       На блаженном лице, какое бывает у заснувших впервые после долгих бессонных ночей, тяжёлых трудов и многих волнений, Мерлин появились признаки пробуждения; точёный остренький носик задрожал и ему в такт брови начали то хмурится, то разглаживаться…       Наконец, она резко открыла глаза, оттолкнула, придерживающие её, руки и подчёркнуто высокомерно назвала цену: «Умри! Дважды!»       Посмотрев на неё, как дурочку: «Двум смертям не бывать…»       Она вольготно опёрлась рукой о спинку стула и повторила мой взгляд: «Слишком высока цена?»       «…Одной не миновать… — пробудив в сердце смирение, — Ты хочешь, чтобы я умер за Артурию?»       Её губы растеклись в чрезмерно довольной улыбке, а тело чуть подрагивало неясным трепетом: «Ты умрёшь за неё, а потом за меня».       Риск смерти? Неопределенность? Замечательно… Но дважды? Я уже избежал одной и отчасти знаю, как справиться со второй… С третьей?.. Пока мысли, пытаясь найти решение, текли рекой, ладони уже обхватили тонкую горячую шею, погладили тонкую кожу щёк, отвели в сторону неряшливо остриженные серебристые локоны, а губы прошептали ей в ушко: «Как это иронично, демон продаёт свою душу за жалкие две смерти… Я согласен».       «Ха! Ха-ха-ха-ха! Ещё один! — Мерлин заливисто чуть не до слёз рассмеялась, — Если, ха-ха, одна сделала это из бескорыстности, то второй, ха-ха-ха, из жадности! Ха-ха-ха-ха-ха!»       Не став дожидаться окончания смеха, переместился на кровать, закрыл глаза; слегка жёсткий, давно не отбиваемый, перьевой матрас легко принял тело.       Прекрасно. Конфликт разрешён. Великая волшебница, что трясётся и чуть не танцует на стуле от уморы и избытка веселья — моя. Всего за обещание дважды погибнуть. Насколько далёкое будущее она увидела? Неважно. Почему она поверила моим словам? Неважно. Стану ли я следовать им?       Неслышным шёпотом: «Вопрос…»       Изменить чувство, выращенное под толщей килотонн воды чёрного озера, уже океана… Путём телесных страданий и душевных мук, не претерпев при этом коренного изменения личности…       Продолжая с той же громкостью: «Может быть проблематично…»       Тонкие холодные пальчики коснулись моих век и глазам предстала отсмеявшаяся, вернувшая лисью улыбку Мерлин с глазами, сияющими фиалками в сумрачной комнате: «Разговаривать с самим собой, пока в комнате твоя куколка? — и насмешливо сузив глаза продолжила, — Это су-ма-сше-стви-е…»       Аромат сирени, мёда, полевых цветов заиграл новыми нотами; ещё слаще, насыщеннее.       Добрая улыбка замерла на губах: «Мерлин, на столе вино — напои меня им».       «М-а…» — Удивившись, видимо, моей сдержанности или приказному тону, она вскинула длинные бровки домиком, но пошла за красным. Вправду, я смог её поймать. Удивительно.       Протянув к моему лицу золотой кубок и непропорционально большой для её миниатюрной ладошки кувшин вина, она застыла с ожидающим видом. Не дожидаясь слов: «Моя милая Мерлин, разве так жена ухаживает за мужем? Вино нужно подавать в питьевом сосуде».       «Хм!» — с недовольным хмыком она опустилась на колени у одноместной, тесной даже для меня кровати.       Звериные трансформации не проходят бесследно и глазам, привыкшим к охоте, кромешная темнота не стала преградой для наслаждения миниатюрой; неопытная служанка внимательно наливает алое кровавое вино в золотистый расписной кубок.        Неумелые движения рук, манера держать кубок отдают незнанием или пренебрежением этикета, слишком вольная непрямая осанка, больше подходящая крестьянке-рукодельнице…       Миг прошёл и резким движением, чудом не обернувшимся испачканными простынями, Мерлин протянула кубок к моим губам, её глаза сияли розовым и практически приказным тоном из её поджатых губ прозвучало: «Пей!»       Слегка покачал отросшей седоватой гривой, двумя пальцами отодвинул бокал от своих губ к её: «Моя юная любовница, Мерлин, я так понял, что ты способна читать чувства и эмоции людей, словно бы слышишь их или видишь…»       «Я старше тебя! — её светло-малиновые глаза воинственно прищурились, но не нашли ответа, — Но это правда, но не вся…»       «Так, к чему же вся эта сценка, моя неопытная любовница, Мерлин? — пройдя по холодной окружности металла к её горячим пухлым губам, — Ты ведь понимаешь, чего я от тебя прошу. Согласно договору, ты любишь меня так сильно, как я тебя, а я готов умереть ради тебя…»       Слегка прикусив палец, она отпустила его и приложила кубок к губам, отложила его на каменный пол и приблизилась к моему лицу.       Теплое сладковатое дыхание с винными нотами, закрытые глаза, то самое спокойное скульптурное лицо, от тёплого взгляда которого в молодости я мог бы пережить страх, надежду, очарование, разочарование, отчаяние, понимание и одухотворение.       Томно её губы коснулись моих.       Поцелуй.       И мягкий скользкий язычок Мерлин и опьяняющая смесь ягодного вина и сахарной слюны покрыла весь рот. Глоток. Игривое продолжение поцелуя. Мягкие серебрянные локоны падают на лицо, пока её сладострастное тело от недостатка воздуха обессилено опускается на мою грудь.       «Мм, мх-м, м-м-м» — длинные ресницы прикрывают слегка расширенные зрачки.       Нехотя отпуская сладкие губы, непрерывно гуляя руками по изгибам талии, линии спины до задорных мягких ягодиц и обратно к растрёпанным волосам: «Мерелин, Мерлин, Мерли, как суккуб, ты прекрасная актриса, но разве можно настолько верно отыгрывать неопытность?»       Подрагивающая полуулыбка на опухших покрасневших губах и тихий, сладкий для слуха, от смеси страсти и колебания шёпот: «Про-верь…»