Загнанных коней убивает в Алжире

^^^       Весь обратный путь Брок держит малютку у себя на руках. Вначале в нём ещё мелькает быстрое желание сбросить свою поклажу на одно из соседних сидений, но в итоге он так этого и не делает. Только джет отрывается от земли, как за левым ухом он вновь ощущает колкое, зудящее давление — Ванда устремляется к его сознанию, быстро, будто торопливый воришка, перебирая все воспоминания, мысли и идеи, связанные со СТРАЙКом и Стивом. Первой она тянется к Мэй, уже после перебирая парней выборочно, в беспорядке. Это всё происходит в молчании и без единого движения. Она прячет лицо у него на груди, жмурит глаза. Только кончики пальцев, до судороги сжавшие застёжки его защитного жилета, подсвечиваются алым.       Усевшиеся на скамье напротив Джек с Родригесом смотрят на происходящее с интересом, но без должного напряжения — их доверие к Броку, похоже, истинно безграничное, безотлагательное. Несколько раз Брок ловит на себе взгляд Джека, ещё пару раз — более внимательный и всё ещё взволнованный взгляд Стива. К концу полёта пространство на борту накаляется настолько, что он с раздражённым шёпотом обращается ни к кому и ко всем одновременно:       — Есть вопросы — задавайте. Заебали взглядами сверлить, — Ванда у него на руках вздрагивает от звука его голоса, и ощущение за левым ухом исчезает мгновенно. Алый свет на кончиках её пальцев затухает. А Брок чувствует только, как насыщается привычной свойственной сучливостью, грубостью и дерзостью. Всё его мёртвое, рождённое вместе с проклятущей шкурой разрастается внутри, принося с собой былую самоуверенность и тошноту. Сидящий подле него Стив откликается предосудительно почти сразу:       — Не бранись при ребёнке, — и Броку остаётся только глаза закатить. Повернув к Стиву голову, он поджимает губы упёрто, смотрит глаза в глаза. Говорит чуть мягче, откликаясь на испуг малютки:       — Эта ребенка убила по меньшей мере троих человек. Моя брань уже ничего не изменит, — он смотрит на Стива несколько секунд, и тот растеряно приоткрывает рот под этим взглядом. Он моргает пару раз, после хмурится, губы поджимает не менее упёрто. Одна из его рук сжимается в кулак, и Брок откликается на это, мимолётным, еле различимым движением прижимая Ванду к себе крепче. Это случается произвольно, само собой. Внутри всё ещё громыхает это бессмертное — уберечь, защитить, оградить.       Он ведь клялся. И при всех мёртвых богах клятвы святы по сей день. Пускай ничего святого в Броке нет и подавно.       — Она опасна. Но это не значит, что ты можешь при ней не следить за языком. Она — ребёнок, — Стив опускает взгляд к собственным рукам, сжимает уже обе в кулаки несколько раз и вновь смотрит на Брока. Тот только головой дёргает в раздражении: давненько рядом со Стивом он ничего такого не испытывал. Давненько не испытывал рядом с ним хоть чего-то, и лишь поэтому раздражение сейчас ощущается благословением мёртвых богов. Лишь поэтому он говорит твёрдо и серьёзно:       — Она — ребёнок. И именно поэтому она не опасна, — они встречаются взглядами вновь, и Стив смотрит упрямо, несогласно. Он не собирается отводить взгляда, челюсти стискивает — волнуется. Весь последний десяток дней волнуется. Брок его понимает, но сейчас, в джете и за полчаса до прилёта в ЩИТ, у него нет для Стива ничего совершенно. Не то место и не те обстоятельства. Коротким движением дёрнув головой, он словно черту проводит, и Стив с раздражением внемлет ему. Но рядом не остаётся. Быстрым, раздражённым движением вперёд он поднимается, а после уходит к Мэй и Таузигу. Дополнительного, второго места подле пилота там нет, и Брок ожидает, что Стив попросит Таузига поменяться местами. Стив не просит. Лишь замирает мощной, суровой фигурой позади обоих кресел. Ещё и руки на груди сплетает для пущей убедительности. В тандеме с чуть завёрнутым сбоку воротником форменной куртки это выглядит иронично.       Только Броку отчего-то совсем не смешно.       — Она…ведьма? — долго смотреть на него Броку оказывается не дозволено, и отчасти он доволен этим заинтересованным, сомнительным вопросом Родригеса. Переведя свой взгляд к наёмнику, он пожимает плечами лёгким движением. От этого движения Ванда вздрагивает, тянет колени ближе к груди — ткань его форменной куртки, достающей ей чуть ли не до середины голени шуршит взволнованно от этого движения. А её вес всё ещё будто и не ощущается у него на руках — так быть не должно точно. Брок знает, сколько весят здоровые дети, чьи родители заботятся об их питании, ведь не единожды брал Лили на руки, и Ванда отнюдь не дотягивает.       Не дотягивает слишком сильно.       — Ага, ментальная, похоже. В голову мне забралась с лёгкостью, пыталась напугать, и ни черта у неё не вышло. Потом полезла по сознанию рыться. Так и познакомились, — кивнув в ответ Родригесу, Брок переводит взгляд на Джека. Тот напряжённым движением поджимает губы, отворачивается от него. А Родригес первым делом бросает быстрый взгляд в спину Стиву, сурово брови сводит у переносицы. Одними губами он выговаривает без единого звука:       — Проблемы? — и Броку не нужен словарь или справочник, чтобы расшифровать контекст произнесённого слова. Если Ванда порылась в его мозгах, она определенно могла увидеть их подноготную: его собственную и всего СТРАЙКа вместе. Для них это могло быть слишком опасно, до тотального, слишком быстрого поражения, но отчего-то волнения Брок не чувствовал. И угрозы в малютке совершенно не видел.       Она была крошечна и, пускай старалась не выглядеть испуганной, похоже, привыкнув защищать кого-то, всё-таки была скованна страхом. Каждое её движение, каждое слово, каждый жест говорили лишь о том, что она подобраться близко к себе не позволит никому, кто посмел бы причинить ей вред. И в этом для самого Брока было слишком много пространства для манипуляции и контроля — не сейчас пускай, но в ближайшем будущем точно.       Если Ванда не окажется подставной куклой неизвестного кукловода, он сможет убедить её попридержать его секреты до лета. Либо ему придётся просто её убить.       Стоит только этой мысли мелькнуть в его сознании, как она поднимает к нему голову и открывает глаза. Задумавшись, Брок только сейчас успевает заметить вновь объявившееся ощущение за левым ухом — она читает его мысли. Опустив к ней взгляд, Брок внимательно, долго смотрит в ответ. Он замирает весь в ожидании вопроса, но Ванда только хмурится, поджимает губы, а после утыкается лбом в его пуленепробиваемый жилет вновь. И прикрывает глаза.       Она ничего не говорит и ничего не спрашивает, только в его сознании появляется быстрое, грустное:       — Не обижай… — произнесённое детской, почти обидчивой интонацией это звучит непривычно. Брок только губы поджимает. Он не знает, как это работает, но формирует чёткую, уверенную мысль ответа достаточно быстро.       — Пока ты хранишь мои секреты и слушаешься меня, я буду хранить твою жизнь. Договорились? — подняв взгляд к Родригесу, Брок одними губами и без единого звука отвечает: — Рано, — и Родригес кивает в ответ, больше не задавая вопросов. Джек уже смотрит на него вновь, всё ещё задумчивый, но на Ванду глаз не опускает. О чём он думает, Броку не догадаться, а спрашивать он не станет и подавно. В сознании всплывает ослабевшее детское:       — Договорились, — и только он успевает опустить свой взгляд к Ванде, как та тут же слабеет в его руках. Она отключается, и понять, упала ли она в обморок или просто уснула, почувствовав себя в безопасности, ему так и не удаётся. Он только матерится быстро, хлёстко, и подзывает Джека, чтобы тот проверил пульс. Весь оставшийся полёт они так и сидят: Брок держит малютку, пока Джек двумя пальцами считывает её пульс. Мэй даже приказа отдавать не приходится, она увеличивает скорость джета до максимальной. Стиву приходится вернуться назад на место, чтобы не упасть на новом вираже, и Брок подмечает мимолётно, быстро — тот усаживается назад к нему, на соседнее место.       Никаких иных вариантов не остаётся — по возвращении в квартиру ему придётся объясниться со Стивом. Делать этого не хочется. Придётся продумывать фразы, выставлять оборону и готовиться реагировать на неожиданные ответы. К тому же, ему нельзя и единым словом давать Стиву малейшее подозрение о существовании ГИДРы или, может, о существовании его, Брока, собственных сантиментов, завязанных на причинении насилия другим людям вне приказов. Только объяснить что-то всё равно придётся, чтобы снизить чужие уже накалившиеся переживания, чтобы дать Стиву чёткое понимание — было хуёво, но теперь Брок в норме.       В том же привычном, нормальном и стабильном мёртвом состоянии, что и до этого.       Только Мэй усаживает джет и открывает им путь наружу, как Брок замечает уже подвезённую каталку из больничного крыла. Доктор Чо рядом с ней, готовая и собранная, но стоит ей заметить Брока, несущего Ванду, как она чуть удивлённо приподнимает брови. На её профессионализм, впрочем, удивление не влияет, и она забирает Ванду с собой на каталке без единого вопроса. Говорит только быстро, с лёгким корейским акцентом, номер палаты. Броку в ответ остаётся лишь кивнуть.       За следующие два десятка минут он успевает отмыться от следов крови, что Ванда оставила своими руками на его коже, и сменить форму. Часы показывают десять утра, но за кофе он не заходит, не желая тратить отнюдь не лишние минуты на собственное удовлетворение. Много больше его заботит малютка и её местонахождение: доктор Чо может думать, что правит больничным крылом, но одного приказа Фьюри или Пирса хватит, чтобы агенты настойчиво забрали из-под её опеки любого больного, независимо от возраста и состояния.       Впрочем, этим утром ему будто бы даже везёт. В палате нужного номера он находит уже отмытую от чужой крови и переодетую в другую больничную рубашку Ванду. На её запястье вместо колкого браслета лишь пустота и мелкие, острые следы, оставленные краями пластика. Стоит ему оказаться в палате, как доктор Чо сразу же отчитывается:       — Я дала ей снотворное, витамины и дозу регенерирующего комплекса. В ближайшие двенадцать часов она не проснётся. Ей нужен отдых и покой, — Брок даже спросить у неё ничего не успевает. Чужие слова выстраиваются пред ним ровными рядами, впитываются его разумом и по плечам пробегает быстрое, мимолётное облегчение. Вдохнув поглубже, он кивает, отходит к подоконнику. Доктор Чо добавляет: — Схожу за планшетом. Не уходи пока, Рамлоу, у меня будет несколько вопросов.       — Буду тут, — кивнув в ответ, он подсаживается быстрым движением на подоконник и включает глушилку под чуть суровым взглядом Хелен. Впрочем, отчитывать его под аккомпанемент писка перегорающей аппаратуры прослушки она не начинает. Вместо этого быстрым движением отводит прядь, выбившуюся из пучка на голове, за ухо, а после направляется к выходу из палаты.       Брок только успевает перевести взгляд в сторону спящей Ванды, как дверь открывается. Стив заглядывает внутрь, сталкивается на входе с доктором Чо. Они здороваются друг с другом, но Брок даже не вслушивается — перекинув к Стиву свой взгляд, подмечает мгновенно чуть завёрнутый воротник его форменной куртки. Догадаться труда не составляет: Стив не озаботился тем, чтобы вымыться или просто переодеться. Зато озаботился кое-чем совершенно иным, бесполезным и определённо безнадобным.       — Я принёс тебе кофе, — дождавшись, пока за Хелен закроется дверь, Стив делает несколько немного несмелых шагов внутри палаты. На Ванду он будто нарочно старается не смотреть, вглядываясь лишь Броку в глаза и только. Чего он хочет, чего ждёт и для чего всё это делает, Броку неведомо. Он мог бы подумать об этом, мог бы разгадать тайну Стива, чей тонкий, юркий хвост успел упустить за последний десяток дней.       Только ему отчего-то совершенно не хочется. Сейчас хочется только смотреть, вглядываться, всматриваться — с наслаждением. У Стива яркие голубые глаза, и на дне зрачка прячется что-то глубинное, непонятное. Он сжимает свободную руку в кулак, делает ещё несколько шагов вперёд. Его ноги тверды и сильны, но вид сзади, конечно же, лучше — Брок думает об этом мимолётно, и стоило бы усмехнуться нагло, надменно, но он не усмехается. Склонив голову чуть набок, прищуривается. Говорит тихо, будто может разбудить кого-то громкостью своего голоса:       — В душ не зашёл, в раздевалку тоже. Даже отчёта не написал. Зато принёс мне кофе. А ты романтик, я погляжу, — осторожными движениями рук забрав у Стива протянутую чашку, Брок вскидывает бровь. В его взгляде нет осуждения или насмешки, лишь неспешное рассуждение, на которое Стив откликаться не собирается — это видно по его глазам. Сосредоточенно нахмурившись, он отступает чуть в сторону, разворачивается полубоком так, чтобы в поле зрения держать входную дверь, больничную постель и самого Брока. Его положение с лёгкостью выдаёт всё то внутреннее напряжение, что комкается в нём из-за присутствия Ванды.       — Ты знаком с ней? — вернув свой взгляд к Броку, Стив сплетает руки на груди. Неуступчивый, напряжённый и твёрдый, будто горная порода. Брок поднимает кружку к губам, делает глоток на пробу, а после хмыкает сам себе. Кофе горячий и горький, вкусный до одурения — ровно такой же он пил вчера утром, но вчера утром его не существовало. Сейчас же всё изменилось, неожиданно и абсурдно.       — С чего ты это решил? — стоит ему ответить вопросом на вопрос, как Стив чуть раздражённо поджимает губы. Ему привычно не нравится, что Брок отвечает вопросом, но сейчас у него, похоже, не остаётся сил укротить собственные сантименты. Поведя плечами, Брок усаживается глубже на подоконнике, а зажатую в ладонях кружку опускает на бёдра. Отвечать ему Стив не торопится, взгляд уводит прочь, за окно. Несколько минут в полной тишине Брок просто пьёт кофе, поглядывает на Ванду. Его цепкий, напряжённый взгляд всматривается в кончики её пальцев и ресницы, ожидая, что те вот-вот вздрогнут. Этого, конечно же, не происходит. Она спит крепко и тихо, безмятежно даже. Когда в последний раз ей удавалось так спать, Брок думать не желает.       Стив говорит:       — Последние дни ты сам не свой… — и Брок прикрывает глаза с шумным, коротким выдохом. Сказать что-либо он не успевает, потому что Стив продолжает: — Я помню, что ты сказал мне… не лезть в это, — Брок смотрит на него с лёгкой иронией. О том, чтобы Стив куда-то не лез, речи точно не шло. Брок предложил ему, настоятельно и жёстко, отвалить, не имея права лишится крох собственной грубости и в опустелом, вымороженном состоянии. — Но появилась она, и ты снова… Ты выглядишь лучше. Я подумал, может, вы были знакомы раньше.       — И ты подумал, что дело в ней… Интересно, — договорив уже за Стива, Брок хмыкает, переводит взгляд к Ванде. Стив на него всё ещё не смотрит, губы поджимает. Он выглядит так, будто вот-вот скажет что-то, но Брок глядит в другую сторону. И какого-то дополнения не ожидает. Все его мысли устремляются к Ванде. Иронично и глупо, но она стала для него эфемерным вторым шансом на защиту тех, кого защищать было должно.       В ней было что-то от Солдата, что-то от Стива, а Брок всё ещё не был реабилитационным центром. Только вот с каждым новым месяцем и почти без удивления находил себя в похожих ситуациях. Сетовать на суку-судьбу было уже слишком поздно — он лишь пытался закрыть все свои долги. Он уверял себя, что лишь пытался. Ещё уверял, что от одного взгляда на Ванду пред глазами не появлялась малышка Лили, беспечно качающая ногами, сидя на стуле в его кухне и разбираясь с очередной раскраской.       Только вот именно это и происходило. И сравнение, расцветающее в его голове, было отвратительным. Оно было тошнотным, тяжёлым — если бы он умел рыдать, прослезился бы. Но рыдание в нём не жило. Оно из него выжглось и из него вымерло. А у Лили была семья. Джек был готов сложить собственную голову ради её защиты, как, впрочем, и сам Брок. Ещё у Лили были мягкие игрушки, крыша над головой, и её кормили достаточно хорошо, чтобы вес её тела чувствовался хоть сколько-то при поднятии на руки.       У Ванды этого не было. И гадать было бессмысленно — её родители либо были мертвы, либо продали её за грошовую цену. Ни семьи, ни друзей, только магия, куча крови, разбросанной по стенам, что осталась во вчерашнем дне, и эксперименты. Сотни и сотни экспериментов.       Да. У неё определенно было что-то схожее с Солдатом.       — Я её впервые вижу, так что теория твоя — хуйня, Стив. Но попытка была хорошая, — усмехнувшись на уголок губ, Брок салютует ему кружкой и отпивает немного кофе. Стив, наконец, поворачивает к нему голову. Брок и хотел бы глянуть в ответ, но всё его внимание отдано Ванде — под закрытыми веками быстрыми движениями мечутся глазные яблоки, ресницы дрожат. Скорее всего, ей снится кошмар.       — Когда дверь захлопнулась… Я слышал, что она закричала, а потом и минуты не прошло, как всё просто… закончилось. Что там произошло? — голос Стива звучит задумчиво. В первую секунду Брок ощущает резкий тычок чужого недоверия и подозрительности, и он вскидывает к Стиву глаза. Найти что-то в ответном взгляде ему не удается: Стив просто спрашивает в своём волнении за Брока.       А не в волнении за то, что Брок мог сделать.       — Она залезла мне в голову и увидела, что я не опасен, — пожав плечами лёгким движением, Брок разминает шею, распрямляет спину. Доктор Чо возвращаться совершенно не торопится, и сказать невозможно, к лучшему это или к худшему. Заглянув в кружку, Брок только допивает остатки кофе, а после отставляет её на подоконник, с другой стороны от Стива. Тот так и не отвечает: он ждёт подробностей, он волнуется. И Брок ощущает его волнение всей своей кожей, а ещё ощущает, как наконец на это волнение откликается. Изнутри лезет привычное раздражение, лёгкая злоба покусывает бока, а в грудине ютится мелкий страх вновь об одном и том же — рассказывать нельзя, но нельзя и давать повода для недоверия.       Под кожу пускать нельзя, только ведь Стив уже у него под кожей!       Откинувшись лопатками на стекло у себя за спиной, Брок поднимает голову и смотрит на Стива. Тот всё ждёт и ждёт, молчит. Смотрит не требовательно, но чем дольше, тем больше просьбы появляется в его взгляде. Брок ничего больше так и не добавляет.       — Что ж, — Стив вздыхает, наконец расплетает руки и трёт ими лицо. Это движение выдает его измотанность, и пускай она не сравнится с той, что чувствует Брок, отчасти это немного приятно. По-человечески как-то. — Хотел бы я тоже залезть к тебе в голову, — прочесав пряди волос пальцами, Стив позволяет себе быструю, мелкую улыбку. Только во взгляде его слишком много грустного. Брок видит это и даже мысль мелькнувшую не обдумывает — его рука тянется вперёд сама собой. Опустившись Стиву на бок поверх ткани форменной куртки, она чуть сжимает сильный, тёплый бок, а после тянет Стива ближе.       Тот очень сильно старается не выглядеть удивлённым.       Ничерта у него, конечно же, не выходит.       — Просто очередная хуёвая миссия, Стив. Я уже в норме. Хватит наматывать сопли на кулак, — обняв Стива за бок крепче, Брок тянется второй рукой к его шее. Стив не сопротивляется, подаётся прикосновениям и подступает на полшага ближе. Перед Броком он не становится, всё ещё не желая упускать из вида остальной части палаты, но слушается, тянется в ответ. Обняв второй ладонью Стива за шею, Брок пробегается взглядом по его лицу, задерживается на губах ненадолго — он помнит, что это вкусно, только за последний десяток дней утратил возможность пробовать, потерял себя, чтобы довольствоваться. Самое время было навёрстывать упущенное. — Если так интересно, сейчас в моей голове только твоя тугая задница в тандеме с постелью, — понизив голос до шёпота, он ухмыляется во весь рот. Стиву остаётся лишь глаза закатить, но его тело не врёт. Одну руку он опускает Броку на бедро, сжимает несильно сквозь ткань форменных брюк. А после бросает бранное, тихое:       — Мудак, — и Броку бы рассмеяться с этого грубо, задиристо, но он только притягивает Стива ближе за шею. Прикосновение к чужим губам, мягким, тёплым, вызывает мимолётную дрожь, но та тут же успокаивается. Только мурашки пробегают по его плечам, стекают вдоль позвоночника. Ему никогда не сказать Стиву и единого слова благодарности за подаренное безвозмездно прощение, ему никогда не высказать сожаления о том, что он не успел в себе подавить и из себя выдавить. Вместо этого он целует. Медленными, неспешными движениями губ он целует Стива, и тот откликается, подаётся вперёд. Весь его контроль за территорией слетает прочь, он склоняется ближе. В каждом движении его губ чувствуется явное — соскучился. И Брок сам с собой молча, задиристо хвалится. Неторопливым движением кончиков пальцев прочесав пряди у Стива на затылке, Брок вылизывает его губы, прихватывает нижнюю мягко, быстро, а после кусает её. И Стив вздрагивает, почти сразу отстраняясь.       Не от боли явно, а скорее из-за смущения. Кончики его ушей загораются самую малость, скулы цветут, а взгляд с каплей суровости, неодобрения — Брок только вкусно облизывается. Ему бы потянуться ниже, впиться губами в сильную шею, изучить её вновь, истосковавшись по ощущениям, но Стив, конечно же, не позволит. Пусть так. Брок в любом случае собирался ехать домой, послав нахуй и работу, и Фьюри, и всех неугодных. Пускай Ванда спит, а завтрашним утром они увидятся вновь и со всем разберутся. Если, конечно, суке-судьбе вновь не взбредёт вмешаться.       — Мне нужно написать отчёт, а после мы могли бы позавтракать в столовой, — улыбнувшись лишь уголками губ, Стив поглаживает большим пальцем его бедро. Брок только фыркает, головой качает. Он бы свалил всё на желание выслужиться перед начальством, только вот его отнюдь не было. Только Стив был педантичен до самых своих глубин. И при этом край воротника куртки у него всё ещё был неряшливо, в спешке завёрнут — дурость и только.       — Ты напишешь отчёт, а после мы поедем домой. Я на сегодня уже наработался, — добавив в голос немного приказных ноток, Брок старается не смотреть вновь на чужие вкусные губы. Его мёртвая, поганая душонка ещё не выходит в сознание с требованиями горячей еды и вкусного, хорошего секса, но скоро точно начнёт. Торопить её Брок не собирается — здесь у него ещё есть важное дело. Стив только задумчиво поджимает губы, хмурится немного. Проходит десяток секунд, и он кивает. А после откликается:       — Хорошо.       Брок с лёгким удивлением бровь вскидывает, не услышав ни единой нотки осуждения или спора в чужом голосе. Помедлив, он рассматривает спокойное, согласное выражение на лице Стива. Не может не переспросить:       — Хорошо?       А Стив только коротко, тихо посмеивается. И этим смехом, радостным, облегчённым, Брока бьёт наотмашь — вместе со вкусом и довольством в нём медленно оживают и больные, неуёмные сантименты. От того, как Стив расслабляется, поняв, что Брок чувствует себя лучше, самому Броку хочется взвыть. Он увяз в этом по самую глотку. Заебенно, конечно.       — Хорошо. Я соскучился, — потянувшись вперёд, Стив быстро чмокает его в губы и отступает на шаг. Будто чувствует, что Брок отпускать его не желает, и заранее всё продумывает. — Через двадцать минут на парковке, — скользнув ладонью по его бедру в прощальном, но скорее порочном жесте, Стив отступает ещё на шаг. Броку приходится буквально насильно заставить себя отпустить его, и он отпускает. Только хмыкает напоследок, иронично и задиристо.       В дверях Стив вновь сталкивается с доктором Чо. Похоже, та ждала пока они закончат все эти нюни, и такая мысль Брока немного смешит. Стив, явно подумавший о том же, смущённо светит заалевшими ушами и быстро ретируется, попрощавшись. Стоит Хелен зайти, как она первым делом подходит к мониторам и быстрыми движениями кончиков пальцев по планшету что-то записывает. Что именно она там делает, Брок не знает, лишь лениво думает о том, что, не будь он тем, кем был, уже давным-давно закурил бы здесь. Но он не закуривает.       Первые несколько минут проходят в молчании, а после Хелен начинает задавать вопросы. Многого Брок ей рассказывать не торопится, но приходится рассказать и среди какого количества крови да ошмётков внутренностей он нашёл Ванду, и какого толка её ведьминские силы. Он старается не делать акцента на её возможной опасности, только и без его акцентов вся картина вырисовывает более чем понятной.       Она действительно может быть опасной.       Пока они разговаривают, успевает зайти агент Хилл. Она передаёт ему информацию о том, что к моменту прибытия группы полевых медиков для взятия крови у оставшихся в Соковии детей — для идентификации их родословной, — все наземные и подземные этажи уже были превращены в руины. Сверху сбросили боеголовку, в попытке окончательно и бесповоротно замести следы. Авианосец, сбросивший снаряд, был найден неподалёку в лесу. Пилот, естественно, был мёртв — застрелился сам. Попытка замести следы очевидно увенчалась успехом. О том, будет ли проведено дальнейшее вскрытие руин и поиск мёртвых тел под завалами, Хилл не рассказывает. Вероятнее всего, ЩИТ лишь приложит дополнительные усилия, чтобы стереть то место с лица земли, не оставляя возможные ошмётки информации кому-либо ещё, но самого Брока это уже ничуть не касается.       Внутри только подгрызает неприятное сомнение. Вместе с информацией Мария приносит ему пару-другую догадок и теорий. Прямыми словами они, естественно, ничего не обсуждают, Брок привычно додумывает самостоятельно мелкие, но банальные детали. Для него всё ещё слишком остро стоит вопрос главного злодея этой мелкой истории, но поверить в то, что им может оказаться Пирс, Броку слишком уж сложно. Пирс не работает грязно. Для этого у него есть другие люди, но даже они грязно отнюдь не работают. И всё сводится лишь к трём банальным вероятностям: либо Пирс допустил ошибку, либо допустил ошибку кто-то на него работавший, либо всё это подводное театральное представление было частью плана.       В последнее поверить было на удивление легче всего. Если Пирсу надоело держать филиал ГИДРы в Соковии и большинство проводимых экспериментов не давали никакого результата, он мог с лёгкостью, лишнего раза не моргнув, дать приказ о зачистке. Тут только оставался мелкий такой, почти незначительный вопрос: должна ли Ванда была остаться в живых?       Ответа на этот вопрос в этой вероятности событий у Брока не было.       У него вообще их не было — юрких, мелких, но столь важных ответов.       Уже уходя, Хилл добавляет, что СТРАЙКу выдано двое суток выходных, и зачем-то бросает мимолётом информацию о том, что Ванда будет под постоянной охраной. Собираются ли они защищать её или, может, защищаться от неё, Брок не знает. Но прощание Марии даёт ему новую теорию о том, что Ванда могла быть и не связана с ГИДРой вовсе. В этом мире помимо ГИДРы оставались люди, множество людей, что были бы только рады уничтожению ЩИТа.       И легче всего его было уничтожить, заложив взрывчатку изнутри.       — Какие вводные на неё выдали? — с ухода агента Хилл проходит порядка пяти минут. Новых вопросов Хелен не задаёт, только быстро и не отрываясь продолжает набирать что-то у себя в планшете. Не спросить Брок не может так же, как и поверить в преступность, диверсионность фигуры Ванды. Слишком мала она для такого. Слишком ещё мала.       Его слова заставляют доктора Чо поднять голову. Она смотрит на него несколько секунд, сурово поджав губы, и её взгляд говорит много больше, чем могли бы сказать слова: пока Ванда будет нуждаться в лечении, она её не отдаст.       Но что станет делать, если её заберут силой?       При любой догадке и любом реальном раскладе, что только может выдумать разум Брока, ЩИТ остаётся под надзором Фьюри, а тот буквально родился с привычкой перепроверять всё четырежды и даже после этого не доверять никому. От этого был лишь ироничнее факт его безоговорочного доверия Пирсу, но сейчас стоило думать отнюдь не об этом. Всю базу в Соковии уже разбомбили, и происходящее слишком сильно напоминало грамотно выстроенную ловушку — в лучших традициях кинофильмов сомнительного качества. Смотрел Фьюри такие или нет, Брок не знал. Зато понимал прекрасно: будь он на месте начальства, давно уже увёл бы малютку в допросную.       Возможно, её и собирались увести. Жаль только, Ванда очень бессовестно грохнулась в обморок.       — Эта конфиденциальная информация вне твоей компетенции, Рамлоу, — Хелен качает головой, вздыхает, а после ставит планшет на блокировку. Брок только фыркает, губы поджимает. Его взгляд убегает прочь, скользит по светло-голубым стенам, задевает стойку с капельницей, мониторы с показателями жизнедеятельности и широкое, мягкое кресло, стоящее напротив больничной постели. В этом кресле должна была бы сидеть мать малютки или, может, её отец, но чем дольше Брок сидел здесь, тем глубже в его сознание закрадывалось подозрение: малютка была сиротой.       Сиротами, вероятнее всего, были все мёртвые дети, найденные ими в выбеленных одиночных камерах под землей вперемешку с отстреленными солдатами охраны. Их содержали там, будто лабораторных мышей, для опытов, экспериментов и взращивания в них чего-то сравни солдатской неубиваемости. Откуда пришла информация об этой подпольной базе в Соковии, им так и не сказали. Да и вряд ли когда-либо скажут. Вероятнее всего, ниточки протянулись ещё от Ричарда, убитого Солдатом на их миссии ещё десяток дней назад. В противном случае адресат был совершенно не важен, в то время как в данном — адресат был важнее всего.       Ричард не один год находился под прикрытием щупалец. И если ЩИТу удалось найти другой путь, чтобы выяснить всю связанную с ним информацию… И если среди этой информации была эта злоебучая база в Соковии… Этих неуёмных «если» было слишком много, чтобы можно было выстроить хоть немного ровную линию догадки и подозрения. Всё упиралось либо в адресата, либо в некачественно выполненную зачистку, в ходе которой малютка выжила лишь благодаря собственной силе и сноровке.       Все упиралось либо в Пирса. Либо — нет.       Это Брока ничуть не волновало, но привносило в него не лишнее напряжение. И ответить ему доктору Чо было нечего. Зато ей, неожиданно, было что ещё сказать:       — И вне моей тоже, — вернув к нему взгляд, она обнимает стальной край планшета двумя руками, прижимает его к груди. Они смотрят друг на друга в молчании несколько секунд. Всё же кивнув, Брок спрыгивает с подоконника, забирает опустевшую кружку и стискивает челюсти. Если доктору Чо не выдали вводные на эту малютку, значит их выдали кому-то другому — их выдали в любом случае. Бегать по этажам или требовать от Фьюри ответа было бессмысленной, дурной затеей, да к тому же дальнейшее положение дел Ванды должно было быть отнюдь не его делом — уже им стало. Внутри что-то подёргивало коротко, надрывно. В голове от стенки к стенке билось воспоминание о Лили — все вместе и каждое по отдельности. У Лили и Ванды не было внешнего сходства, а о внутреннем Брок старался не думать, но возраст девочки вставал ему поперёк горла.       У Лили был Джек и Кейли — защита ей была не нужна.       У Ванды в крови было снотворное и хер знает какой пиздец остался в каждом вчерашнем дне её прошлого — только заподозрив её в диверсии, ЩИТ вряд ли станет её защищать. Никто не станет её защищать, стоит им только увидеть её ведьминские силы в действии — и это даже не было в его сознании опровергаемой теоремой. Лишь аксиомой, яркой и настойчивой, — стоит людям увидеть нечто, что может их напугать, как они мгновенно прекращают видеть в человеке что-то помимо угрозы. Так было у него самого с Солдатом и точно будет позже, со Стивом.       Вероятнее всего, так выйдет и у Ванды с ЩИТом. Когда за ней придут, она не позволит себя забрать.       Когда за ней придут, она убьёт их всех.       А после они убьют её — сомневаться этом было бы слишком глупо.       — Когда за ней придут, наберите меня, — он не говорит о том, что ей вряд ли дадут поправиться, не заводит речь о том, что её нужно будет защитить, и ничуть не просит. Интонация звучит явным приказом, заставляя доктора Чо нахмурится лишь сильнее.       — Когда? Мне казалось вы не тот человек, который готов защищать всех беспомощных и больных, Рамлоу, — стоит ему поравняться с ней, как доктор отвечает ему, и Брок не удерживается от наглой, надменной ухмылки. Его не беспокоит, что её могут ранить или обидеть — это фактически невозможный вариант развития событий. Но от одной мысли, что её, испугавшуюся кучи незнакомых, опасных людей и начавшую защищаться, просто пристрелят, что загнанную лошадь, по его плечам пробегает жесткое напряжение.       Чуть дёрнув головой быстрым движением, Брок говорит чётко и коротко:       — Она не беспомощна. И защита ей не нужна, — а после выходит из палаты прочь.       Ему хочется верить, что доктор Чо ему не позвонит, что Ванда отоспится, наберётся сил, а после они будут редко пересекаться в ЩИТе, здороваться и расходиться по своим делам, оба живые и здоровые. Ему хочется верить в иллюзию, но правда сильнее: такие сказки отнюдь не для той реальности, в которой он существует. ^^^       Сон разрывает надвое звонок его телефона, и Брок вздрагивает. Он просыпается мгновенно, столь же быстро забывает, что вообще ему снилось, а следом слышит шорох чужого одеяла. Сознание подгружается с опозданием на две секунды, но его тело справляется на отлично и без мыслительной поддержки. Протянувшись рукой к тумбочке, Брок берёт трубку не глядя, а после промаргивается. В комнате всё ещё царит полутьма, до рассвета им дальше, чем до американской мечты, но он быстрым движением откидывает край одеяла. А после спускает ноги с постели.       По ту сторону линии связи нет криков, нет грохота и нет звуков драки. Гробовая тишина должна бы пугать много больше, но Брок не привычен пугаться чего-то, от чего можно спастись банальным свинцом. Не пугается и сейчас, когда доктор Чо выговаривает медленно, напряжённо и тихо:       — Её забрали.       — Еду, — он отвечает секунда в секунду, как смолкает её голос, а после сбрасывает вызов. На мгновение стиснув в пальцах корпус телефона, Брок прикрывает глаза, размеренно, преувеличенно спокойно вдыхает. За его спиной вновь шуршит чужое одеяло, а после слышатся шаги Стива. Брок его не просил и просить не стал бы, но, похоже, происходящее было не вопросом просьбы.       Если бы они расписывались и клялись друг другу в верности, клятва Стива точно упоминала бы добровольное путешествие в ад, если потребуется. Если Броку потребуется.       Мгновения, которое он берёт себе, чтобы сделать вдох поглубже, хватает, чтобы выброс адреналина резко перетряхнул сознание и разбудил его. Отбросив телефон на постель, Брок поднимается на ноги, уходит к креслу и натягивает вчерашний комплект формы. Попутно он оборачивается быстрым движением, чтобы увидеть Стива, натягивающего поверх форменной футболки тёплую толстовку. Они не переговариваются даже, одеваются в полном молчании и полутьме — тратить время на включение света или обсуждение сейчас почти кощунственно. Для Брока уж точно. Но не понять, почему и для Стива тоже.       Возможно, ему стоило бы расспросить гордость нации позже о столь самоотверженной верности не отношениям даже, а чему-то… Черт бы ещё знал чему. Ведь мнение Стива отнюдь не изменилось за эти неполные сутки — Ванда всё ещё не вызывала в нём ни доверия, ни желания за неё вступаться. Возможно, у Стива в груди и пригрелось для неё сочувствие, только ему не хватило места развернуться. И времени не хватило тоже. Половину вчерашнего дня они провели в постели, другую — в кухне, обсуждая пустую, бесполезную ересь вроде летнего отдыха, какой-то инициативы, которую Фьюри хотел подсунуть Стиву. В отношении последнего всё было достаточно мутно и непонятно, Стив не мог даже объяснить, в чём заключалась предлагаемая ему задача. Это вело лишь к одному — несмотря на осечку Стива на миссии с Ричардом, Фьюри продолжал прощупывать почву в неуёмном желании взять его в оборот.       Брок не мог сказать, что его это волновало. Но на всякий случай сделал себе мысленную засечку держать руку на пульсе и быть готовым собирать палёный, бесполезный компромат для Пирса. Пускай никто с него и не требовал пока что, но то было сейчас.       Ему лучше было позаботиться о происходящем чуть больше, чем в итоге узнать, что сделанного оказалось недостаточно.       Потянувшись к чёрной утеплённой толстовке, Брок мимолётом думает о том, что его форменная куртка всё ещё в сушке, и эта мысль приводит его к Ванде. Эта мысль протаскивает его лицом по оставшейся в прошлом миссии, а после запускает в будущее — Брок не желает думать о том, что будет, если он не успеет. И не думает. Вместо всех мыслей, заполненных больными сантиментами, он вытягивает с нижней полки пистолет и быстрым движением засовывает его за пояс форменных брюк, даже не проверяя наполненность магазина — в руке чувствуется привычная, полная тяжесть. После так же быстро он цепляет на бёдра портупеи с электрошокерами, уже находящимися в креплениях. За той парой, оставленной им на базе, Брок так и не вернулся, но, к собственному довольству, нашел в квартире припрятанный второй комплект — иначе и быть не могло, естественно.       — Будешь отстреливаться? — Стив обращается к нему со спины с напряженным недоумением, но Брок только фыркает. Шагнув назад к постели, он подбирает телефон, пихает его в передний карман толстовки, а после вытягивает из-под подушки второй пистолет. Обернувшись и дав себе секунду на то, чтобы обдумать, может ли им потребоваться что-то ещё, Брок переводит взгляд на Стива. И уверенно, коротко кивает.       — Если будут отстреливать меня, — лёгким движением руки Брок подбрасывает пистолет в сторону Стива, и тот без сомнений ловит его. Смотрит несколько напряжённых секунд в ответ, но только кивает, а следом кидает Броку ключи от его машины. По глазам видно, что после они это ещё обсудят — иначе и быть не может, — но то будет позже. На любой его вопрос Брок подберёт ложь себе по вкусу.       Позже.       Обувшись в прихожей и захлопнув за собой дверь, они бегом спускаются по лестнице. Уже в машине Брок не советует и не предлагает — приказывает пристегнуться. Только обняв ладонью руль, он выкрадывает мгновение, чтобы глянуть на часы. Те насмешливо показывают ему без двадцати трёх минут пять утра. До рассвета ещё далеко, но сна в сознании уже нет вовсе. Есть только цель и тысячи сантиментов, грозящих выгрызть ему грудину насквозь — если он не успеет, ему придётся свалить из города на неделю точно, потому что выдерживать происходящее и сейчас еле возможно. Что будет в случае смерти Ванды, он думать не собирается вовсе. Ему не хватит ни присутствия Джека, ни задушевных расспросов Стива. И людей всего мира не хватит, чтобы усмирить его злость. Поэтому сейчас Брок давит все свои прогорклые сантименты, запирает и одновременно с этим вдавливает педаль газа в пол. Это утро принесёт ему с десяток штрафов о нарушении правил дорожного движения, но эта плата будет ничтожна, если ему удастся успеть вовремя.       Если ему удастся приехать до того, как живое тело станет мёртвым и начнёт холодеть.       За два квартала до Трискелиона тишину в машине разрубает новый телефонный звонок. Брок даже не дёргается, только бросает Стиву быстрое:       — В переднем кармане. Поставь на громкую, — и Стив слушается. Он вытягивает телефон из кармана Брока быстрым движением, снимает трубку, а после включает громкую связь. Голос Брока звучит с еле подавляемой яростью, когда он откликается чётким: — Рамлоу.       — Она требует вас. Заперлась в лаборатории с четырьмя охранниками. Все без сознания, возможно, мертвы, — голос агента Хилл звучит спокойно и твёрдо. Брок только зубы стискивает и выкручивает руль на новом перекрёстке так, что шины истираются об асфальт. За их спиной на улице остаётся лёгкий запах жженой резины — следующий десяток минут его не сможет перебить даже морозный, мартовский ветер.       — Две минуты. Откройте мост, — откликнувшись коротко и чётко, Брок кивает сам себе. Ускоряться дальше уже некуда, и он только пальцы сжимает на руле. Мария уже не отвечает, сбрасывая вызов. А у Брока в груди остаётся место лишь для мёртвой тахикардии. Плечи выкручивает от напряжения, бёдра вторят им тоже. Он осознаёт и чувствует явное, — с этой малюткой провалился в большую ловушку из сантиментов, — а всё равно скорости не сбавляет. То, что Ванда напоминает ему Солдата, бесполезно и бессмысленно. Вместе с этим она остаётся ребёнком, и пусть никогда Брок не собирался заводить семьи, позволить себе просто проигнорировать насилие над детьми он не мог. Он буквально не имел на это ни единого ебанного права.       Уже на подъезде к зданию ЩИТа Брок подмечает, что мост ему и правда открыли. Впервые в жизни он проносится по ненавистному асфальту за какие-то жалкие секунды, только радости это не приносит совершенно. Все его мысли сосредоточиваются на цели, каждое движение глаз, каждое движение рук — весь он становится почти что неубиваемым. По крайней мере, ощущается это именно так. Въехав на подземную парковку, Брок тормозит прямо у лифта и просто покидает автомобиль. С парковкой, с тем, чтобы забрать у Стива свой телефон, с ещё сотней других мелочей он разберётся позже.       Сейчас же у распахнутой двери лифта их уже ждёт Хилл. Доктора Чо не видно, но думать о ней у Брока банально нет времени. Убедившись лишь, что Стив держится за правым плечом и заходит в лифт вместе с ним, Брок переводит резким движением взгляд к Марии. В груди клубится злобное, раздражённое, и он не удерживает себя от колкости:       — Днём этого сделать нельзя было? Что за ебаная привычка творить всю хуйню ночью? — Хилл нажимает кнопку нужного этажа, но не морщится даже от его брани. Стив, что удивительно, его не одёргивает, и в его молчании сейчас больше согласия с Броком, чем могло бы быть даже в словах, произнесённых вслух. Тяжело, шумно вдохнув, Брок смотрит на Марию в упор, а та только губы поджимает — признавать собственные проёбы неприятно, надо же.       — Было принято решение провести исследование ночью, пока она спит, — подняв руки, она сплетает их на груди. И смотрит, наконец, в ответ. В её взгляде много жёсткого, неуступчивого, только Броку сейчас плевать на все её сантименты. И на вертикаль положений плевать тоже. Дёрнув головой раздражённо, он сжимает руки в кулаки и рявкает:       — И чтобы на случай, если она проснётся от вашего ебаного исследования, половина ЩИТа на тот свет не отправилась. И не смотри на меня такими глазами, зайка, я доктору Чо про её способности всё выложил. Несложно догадаться, куда потом отправилась эта информация, — перехватив убегающий, чуть раздражённый взгляд Хилл, Брок поднимает руку и трёт пальцами переносицу. Лифт неожиданно тормозит на нужном им этаже, и Брок бросает последнее, осудительное: — Сразу видно, кого работать с жертвами чрезвычайных ситуаций не учили.       Стоит дверям открыться, как за левым ухом вновь появляется мелкое, давящее ощущение. У виска тут же дёргает быстрая, мимолётная искра боли, но Брок только сворачивает в нужный коридор следом за Хилл. Та ему так больше и не отвечает, сурово поджав губы. Стив молчит тоже, но его присутствие ощущается сильно, уверенно. Они успевают пройти половину коридора, когда из-за угла раздаётся резкий хлопок двери, шум падения нескольких тел, а после босоногое шлепанье маленьких детских ног. И рыдание, сдавленное, утомленное.       Мария, идущая на два шага впереди, останавливается первая и быстрым движением рук достает из-за пояса пистолет. Брок только сворачивает немного в сторону, чтобы обойти её, и замедляться даже не собирается. За левым ухом давит чужой истерикой, взволнованной и больной. Ванда уже не читает его мысли и в памяти не копается, но Брок слышит её рыдание будто бы из реальности и из собственного сознания одновременно. Она не говорит с ним, не посылает картинки произошедшего — только плачет, завывает и скулит.       — Рамлоу, для вашей же безопасности…! — агент Хилл пытается отозвать его, а Брок только головой дёргает в ответ. Он не ускоряет шага, не останавливается, но на каждом новом вбивает пятки в пол. До угла ему остаётся ещё четверть коридора, когда из-за него выбегает малютка. Крови в этот раз на ней нет, но она вновь смотрит на него большими заплаканными глазами. И только заметив его, протягивает руки. Её больничная рубашка ей велика, и даже слишком — у подола виден неровный край среза, — и от этого она кажется ещё меньше.       У Брока не находится для неё слов. Он продолжает идти вперёд, а как только она оказывается рядом, подхватывает малютку на руки. И прижимает к себе крепким, тёплым движением. Ванда обнимает его за шею, прячет лицо у него на плече. И дрожит.       Где-то у него за спиной агент Хилл возвращает пистолет на предохранитель. Стива не слышно, но отчего-то Брок не сомневается — он остался там же, где остановилась Мария. Лишь секунду спустя Брок слышит негромкий вздох за спиной. А после Стив кладёт руку ему на плечо.       И Солдат оказывает прав: рука у него, правда, тяжелая.       Только Броку, которого выкручивает тошнотной и разборчивым, явным самодовольством, на это совершенно плевать. ^^^       — Почему он молчит? Такой скучный, — в его сознании появляется голос Ванды, но Брок не переводит к ней свой взгляд. Он смотрит лишь на Фьюри, что сидит по другую сторону низкого детского столика. Они оба сидят за ним, на низких разноцветных стульях и в окружении десятков детских пирамидок, развивающих игрушек и до смешного лёгких настольных игр.       До этого дня Брок, к собственному недоумению, не знал даже, что в ЩИТе есть такое помещение. Но оно явно было — теперь во всё происходящее вокруг себя он всматривался, вглядывался, подмечал детали и сравнивал ощущения из разных физических каналов друг с другом. Пускай опасности в Ванде он и не видел, в отличие от доброй половины птичника, только понимал прекрасно — Ванда не видела границ. В её детском мирке с её силами было позволено всё. Понятия дружбы, уважения и человечности были ей, в принципе, чужды.       Агент Хилл с ним тут, пожалуй, поспорила бы: весь десяток бойцов, охранявший вход в лабораторию, в которой эта малютка заперлась утром, остался жив. Жива осталась доктор Чо, находившаяся в коридоре, живы остались те четверо, что оказались заперты вместе с Вандой. Это могло бы и вправду много сказать о человечности, но обманываться было глупо. За час до обеда Ванда обратилась к нему впервые в то утро, мысленно:       — Я их не убила. Я, как ты.       В тот миг Брок был там же, где находился и сейчас, — в этом иллюзорном детском мирке с точно мягкими, прорезиненными полами и большим пуленепробиваемым стеклом во всю стену, соседнюю со входом. Сомнения не было в том, что за ними наблюдали без продыху. Камеры работали исправно, а включить глушилку у него не было ни единой возможности. До абсурдного уместна была эта способность Ванды к телепатии: так ему казалось ровно до того момента, как она заговорила с ним.       С самого часа их со Стивом приезда она не произнесла ни единого слова. К моменту, когда обратилась к нему мысленно, Брок успел выпить две чашки кофе, съесть что-то из забегаловки, что привезла ему Мэй, захватив по пути в ЩИТ, и устать от бесконечных когнитивных и психологических тестов Ванды. Каждый час, минута в минуту, в комнату заходил агент — четырежды это были две разные женщины и один раз мужчина, но ему пришлось очень быстро выйти, потому что Ванда начала злиться и швырять в него частями пирамидки. Похоже, мужчины ей не сильно нравились.       После, в течение сорока пяти минут, эти женщины сидели рядом с Вандой за столиком и пытались заставить её делать что-то. Иногда ей нужно было собрать пирамидку, иногда назвать изображение на карточке — этот тест был самым провальным, естественно, потому что она упорно молчала, — иногда решить какую-то мелкую головоломку или разукрасить картинку. Каждое её действие строго и чётко протоколировалось в планшете, сопровождалось тяжёлым женским вздохом и еле заметным грустным взглядом.       Броку не нужно было иметь хоть какое-то психологическое образование, чтобы видеть прекрасно: тесты Ванда заваливала почти с похвальным усердием. Для своих восьми лет, как выяснила доктор Чо, изучив анализы её крови, она была на удивление тупоголовой. Лишь единственное не сходилось: при том уровне развития и невозможности даже отличить кубик от шарика, Ванда не должна была даже уметь разговаривать. И логические цепочки, к тому же столь сложные, были для неё недосягаемы.       Однако за час до обеда она обратилась к нему. Это было столь неожиданно, что Брок не удержался и чуть вопросительно приподнял бровь. Ему хватило сил не повернуть к ней головы и ничем не выдать их общение для наблюдателей и камер, но внутри появился большой, громоздкий вопрос. Задать его мысленно Брок тогда так и не успел. Ощутив его удивление, Ванда откликнулась вновь:       — Ты не убиваешь тех, кто тебя не обижает, — её голос звучал в сознании странно и непривычно. К тому моменту Броку уже удалось приноровиться к постоянному ощущению давления за левым ухом: эта малютка перебирала его воспоминания без остановки и устали, с его помощью изучая новый мир, мир вне границ базы, на которой она была заперта. Но чужой голос с очевидной детской интонацией всё же ощущался инородно.       Тогда, до обеда, он ей так и не ответил. После не ответил тоже. Вопросов Ванда не задавала, лишь констатировала факты, заодно рассказывая ему о том, что происходит вне их замкнутого, якобы безопасного с детскими стульями, и столиком, и сотнями цветастых игрушек пространства. Благодаря ей Брок знал, что Стив заходил четырежды в комнату, находящуюся за стеклом. Ещё дважды заходил кто-то, кого Ванда очень усердно называла балбесом, при этом отказываясь выдавать Броку картинку — скорее всего, это был Родригес, засланный Джеком проверки происходящего ради.       На обед их не выпустили, на ужин, прошедший пятнадцать минут назад, — тоже. Только забитые под завязку подносы приносили суровые, молчаливые охранники в форменной одежде ЩИТа. Подносы эти еле умещались на главном детском столике, за которым они сидели. Ни в обед, ни в ужин Броку есть не хотелось — внутри ютилась тошнота, расширяясь каждый раз, как Ванда мысленно констатировала для него что-то новое. И он не ел бы точно, если бы Ванда не отказывалась есть тоже. Её доверие к этому месту, к птичнику и к каждому, кто заходил в детскую комнату, было подорвано и, похоже, ушло далеко в минус — есть она начинала лишь после того, как видела, что Брок ест тоже и что с ним всё в порядке. Что еда не отравлена.       Трижды за весь день Брок выводил Ванду в уборную: и одного раза ему хватило, чтобы увидеть, что весь этаж перекрыли. Коридоры были пусты и затянуты прозрачной дымкой напряженной тишины. Охраны у дверей детской комнаты не было, у лифтов её не было тоже. Только лифтовая кнопка коротко перемигивалась алым, что те же кончики пальцев Ванды, — их заперли здесь.       Их обоих.       Злости в нём не было. Где-то в грудине ютилось лёгкое раздражение из-за уменьшившейся свободы перемещения, а ещё усталость — до двух ночи он не мог отлипнуть от Стива и выпустить его от себя, будто в попытке загнать его до смерти, и пробуждение в четыре утра было поистине кощунственным. Не стоило говорить даже, что этот день был обещанным ему и всему СТРАЙКу выходным.       Таковым он и остался, конечно, — СТРАЙК заявился в птичник по собственной инициативе. Стив по той же, собственной, не уехал после того, как для Ванды нашли нормальную одежду и их обоих, спасибо, хоть без конвоя, спустили на этаж с детской комнатой. Для чего их здесь держали, говорить, конечно же, никто не собирался. Брок на этот счёт не волновался: допущенная Хилл осечка, была она сделана по указке Фьюри или без, теперь уже требовала его внимания безотлагательно. По исходам всех бесконечных тестов, что продолжились и после обеда, Фьюри должен был заявиться к ним для разговора. С собой, скорее всего, он должен был принести новую папку с вводными, выдать их Броку, бросить какую-нибудь колкость и передать Ванду ему на поруки.       Не от искреннего желания, а лишь от нужды: оставаться в одном помещении без Брока Ванда отказывалась. Она всё ещё не говорила, но стоило ему начать собираться в туалет или почти подняться со стула или пола, чтобы размяться, как она тут же поднимала голову, чем бы ни была занята. В его сознании в этот момент проносился быстрый, взволнованный шторм, перечитывающий все его мысли и устремления. Если она понимала, что он никуда уходить не собирается, она просто возвращалась назад к своим делам.       Но стоило ей увидеть у Брока в мыслях его уход, как она мгновенно поднималась со своего места и подходила к двери. Когда он подходил к выходу из комнаты, она каждый раз уверенным, чуть нагловатым жестом хваталась за его ладонь собственной, мелкой и узкой, ладошкой.       Другим способом перемещаться по коридору она не желала вовсе — этот вопрос даже не обсуждался между ними.       Сложностей для самого Брока в этом слиянии с маленьким человеком не было вовсе. На первом этаже квартиры у него была отдельная спальня, в верхнем ящике на кухне была лишняя кружка. Мягких игрушек, раскрасок и детской одежды не было, но исправить это можно было с лёгкостью за полчаса времени. Все остальные детали его не беспокоили — Ванде требовалось его неустанное, перманентное присутствие, и он был согласен ей его дать. Играя роль проведённой сукой-судьбой ограничивающей черты, он оберегал Ванду от любых волнений и закрывал ЩИТ от любого её нового срыва.       Что-либо необычное делать ему не приходилось. Он просто был, присутствовал, наблюдал за тестами, наблюдал за Вандой и прислушивался. Из-за тёмного стекла не доносилось ни единого звука, а в самой комнате во время отсутствия тех женщин, что проводили тесты, лишь мерно тикали часы в виде совы. У неё были фиолетовые бока и дурные, вызывающие лишь напряжение глаза — кто додумался повесить это исчадие мёртвых богов в детской игровой комнате, Брок не знал.       Но тот человек определенно был кретином.       Помимо раздражающего тикающего звука и отвратительной столовской жрачки, ничто Брока не волновало. Даже домой хотелось, но лишь отчасти — дома его ждал полноценный разговор со Стивом, и вряд ли была хоть единая возможность этот разговор отложить. Готов к нему Брок, естественно, не был, храня в себе сотни тысяч вещей, о которых не мог сказать. Любая его попытка обдумать возможные пути развития этого диалога приводила лишь к тошноте и раздражению. Именно поэтому Брок ещё после обеда принял чёткое решение, просто об этом не думать — на каждое ощущение вскидывавшегося в нём раздражения, Ванда откликалась быстрым взглядом и загорающимися кончиками пальцев. Она была готова защищаться и, похоже, защищать его. И пока что Брок не мог объяснить ей, что защищать его отнюдь не нужно. Как, впрочем, и защищаться.       Поэтому он бесцельно и молча ждал. Фьюри был обязан прийти в какой-то момент и, конечно же, пришёл. В своём привычном чёрном, чуть шуршащем на каждом шаге плаще и с чёрной повязкой на глазу. Его приход, случившийся ещё десять минут назад, совершенно не вызвал у Ванды эмоций — ни интереса, ни напряжения. В самом Броке их не было тоже, и она явно откликалась на его поведение, копировала его ради собственного выживания. Это было забавно — ни с чем похожим среди детей раньше Броку сталкиваться не удавалось. Пускай он знал и не так много детей.       Живых детей, конечно же.       Зайдя десяток минут назад в помещение, Фьюри уселся ровно напротив него. Он не произнёс ни единого слова. Ни один из них его не произнёс. Фьюри просто сидел на стуле — полосатом, разноцветном и низком, — перед ним лежала привычная папка цвета охры, а руки его были сплетены на груди. Смотрел он только на Брока, так, будто Ванды здесь не было вовсе.       — Он просто ждёт, пока выйдет достаточно времени, чтобы его решение выглядело обдуманным, а не вынужденным, зайчонок, — не подавая вида, что мысленно общается с Вандой, Брок позволяет себе смачный, широкий зевок, а после склоняет голову немного набок. Во Фьюри нет и сотой доли той явной угрозы, что есть в Пирсе, пусть и выглядит он мощнее раза в два точно. Ни чёрный плащ, ни поддетый под него пуленепробиваемый жилет, ни даже грозный шрам, прикрытый кругляшом чёрной повязки — в нём нет ничего, что могло бы пускай и не напугать, но вызвать в Броке явное, еле сдерживаемое напряжение.       Особенно сейчас, в ситуации, где Брок, пожалуй, единственный, кто может контролировать Ванду.       — Что за решение? — малютка откликается вновь, и её интонация звучит задумчиво, сосредоточенно. Брок подмечает краем глаза, как руками она безуспешно пытается собрать всё ту же злосчастную пирамидку в обратном порядке. К концу первого дня с появляющимся в сознании её голосом, действия её рук, неумелые и поистине тупоголовые, начинают выглядеть уже почти комично. Избавиться от ощущения, что она врёт, Броку не удаётся, и он всё-таки задаёт ей свой первый вопрос:       — Ты же умеешь их складывать, зайчонок. Зачем придуриваешься? — его взгляд от Фьюри так и не отрывается. Брок вглядывается в чужой единственный глаз, зевает вновь, уже инстинктивно. Ему хочется вернуться домой, нормально пожрать, а после затащить Стива обратно в спальню и, желательно, по пути не разговаривать вообще. Ни о чём. Ещё, желательно, завтра из постели не выбираться, не выпускать из неё Стива и добрать свой положенный второй день выходного сполна. С большей вероятностью сделать ему всего желаемого так и не удастся.       Это становится понятно, когда Ванда замирает, только заслышав его вопрос, и поднимает к нему голову. Фьюри реагирует на это её движение мгновенно — он усмехается мелко, на уголок губ, а после откидывается на спинку стула. Его рука тянется к папке, и за это время Ванда, уже отвернувшаяся в сторону Фьюри, отвечает мысленно:       — Если они решат, что я глупая, они не будут проводить тесты. Лучше сидеть одной в клетке, чем сидеть на тестах, — кончики её пальцев светятся тихим, алым светом, и Брок только понятливо хмыкает. Он смотрит всё ещё лишь на Фьюри. Тот уже понял, что они мысленно переговариваются — догадаться было несложно, имея информацию о телепатических навыках Ванды, но Брок всё же надеялся, что он не догадается. Так и было бы, если бы Ванда не подняла к нему голову.       Впрочем, на Ванду злости у него не было.       На детей у него злости никогда не хватало. Теперь она вся уходила миру, взрослым и ебучему Пирсу. По касательной лишь задевая Солдата и его Капитана.       — Рад, что вам удалось так быстро найти общий язык с нашей гостьей, Рамлоу, — Фьюри открывает папку и лёгким движением руки переворачивает её вверх ногами, чтобы Броку были видны строчки. На них тот, конечно же, не смотрит. Его взгляд всё ещё прикован к лицу Фьюри. Реакция на чужие слова возникает мгновенно — в груди раздувается резкое, колкое раздражение. То как Фьюри обзывает малютку «гостьей» режет по слуху чрезвычайно сильно: Ванда здесь разве что узница на хороших условиях, но отнюдь не гостья. И догадаться совсем не сложно, что из птичника её выпустят уже вряд ли. Хорошо будет, если о ней позаботятся, только что-то Броку подсказывало очень явственно — из всех людей мира сейчас он единственный, кто станет за Ванду вступаться.       Не потому что должен даже. Просто потому что может.       — Вводные бессрочные. В ваши обязанности будет входить наблюдение за её физическим и эмоциональным состоянием, а также постоянное присутствие во время проведения тестов различного характера. Если есть какие-то вопросы, задавайте, — улыбнувшись лживо, на уголок губ, Фьюри вновь сплетает руки на груди. Брок только кивает, задумчиво поджимает губы, а после усмехается жёстко. Он позволяет себе бросить быстрый взгляд в сторону Ванды, а следом отвечает чётко, без запинки:       — Вопросов нет. Есть условие: жить она будет в моей квартире.       Фьюри только коротким движением бровь вскидывает, но глаз не отводит. Зато Брок позволяет себе и взгляд отвести, и зевнуть вновь, широко, размашисто — весь этот цирк вокруг малютки медленно начинает злить его, как, впрочем, и собственное актёрское мастерство. Ему больше по душе драки, зачистки, запах свинца, чем эта борьба с помощью взглядов, недомолвок и манипуляций. Пробежавшись глазами по коробкам с мелким, почти детским количеством пазлов, что лежат на небольшом столе у другой стены, по прямоугольному массажному коврику в виде медведя и по коробкам с разноцветными силиконовым шариками для разработки мелкой моторики, он вновь смотрит на Ванду. Та ответного взгляда ему не даёт, только напряжённой рукой сжимает широкое кольцо от пирамидки. Кончики её пальцев уже потухли, и за левым ухом давления Брок не ощущает, но его внимание всё равно привлекают её руки: кончики маленьких пальчиков почти белеют от той силы, с которой малютка сжимает пластмассовое кольцо.       — Предпосылки? — Фьюри задаёт вопрос коротко и серьёзно. Броку хочется рассмеяться раздражённо прямо ему в лицо, но он удерживает себя от этого. Фьюри в свою очередь подаётся вперёд, упирается локтями в детский цветастый столик и говорит серьёзно, с ощутимым давлением: — Вы должны понимать, что в случае чрезвычайной ситуации вам придётся обороняться в одиночку. Лучшим решением для нашей гостьи будет оставаться в стенах этого здания, Рамлоу, и вы…       Брок, смотрящий на него в упор, неуступчиво поджимает губы. Идея кататься в ЩИТ среди ночи снова и снова, просто потому что Ванде не спится или потому что кто-то пустоголовый вновь решил провести среди ночи пару тестов без его присутствия, ему крайне не нравится. Как, впрочем, и мысль о том, чтобы оставить её одну дольше, чем на полчаса. Практика уже показала, что ничего хорошего выйти из этого не могло, и Фьюри понимал это так же прекрасно, как и сам Брок.       Он просто любил командовать и управлять. Ещё, похоже, хотел, чтобы Брок его убедил, вымолил у него разрешение на вывоз Ванды за пределы птичника — заниматься этим Брок отнюдь не собирался.       Только дослушать Фьюри ему так и не удалось. Стоило тому только сказать, что Ванда стен ЩИТа не покинет, как быстрым, резким движением один из кубиков, лежащих на столе, метнулся ему в лоб. Это произошло настолько неожиданно, что Брок с Фьюри замерли оба в молчании. Неслабо стукнувшись Фьюри об лоб, кубик отскочил и улетел куда-то в сторону, на пол. Догадаться о том, чьими руками было создано произошедшее, было совсем не трудно.       — Не делай так больше, — повернув к Ванде голову и игнорируя лёгкое, ощутимое раздражение во взгляде Фьюри, Брок говорит чётко. Его интонация звучит спокойно, но без приказа. А Ванда вскидывает к нему голову мгновенно, и в пространство врывается звук её голоса впервые за всё время с момента, как Брок забрал её из Соковии:       — Я не останусь одна снова! Почему я не могу обидеть его? Он обидел меня, он сказал, что не выпустит меня отсюда! — малютка, уже отбросившая широкое кольцо от пирамидки, сжимает руки в кулачки и слабо бьёт ими по столу. Откликаясь на это движение, половина игрушек в комнате поднимается в воздух, подсвечиваясь алым. У Ванды загораются глаза. И Фьюри реагирует незамедлительно: еле заметным движением он отодвигает край плаща, тянется к пистолету. Брок бросает ему быстрый взгляд, но сам к кобуре не тянется. Только глаза закатывает под аккомпанемент шумного, разозлённого дыхания Ванды. Пряди её рыжих волос, всё ещё хранящие в себе лёгкие следы чужой крови, покачиваются в такт её движениями. Но тем не менее она ждёт его ответа, и Брок тянется вперёд, упирается локтями в стол прямо поверх раскрытых вводных.       — Зайчонок, когда взрослые ведут переговоры, они могут сказать что угодно. Но последнее слово остаётся за тем, кто эти переговоры выигрывает, — повернув к Ванде голову, Брок заглядывает ей в глаза и спокойно, неспешно объясняет происходящее. В нём нет и грамма волнения, и угрозы в глазах напротив он всё ещё не видит. Ванда злится, и злится по праву, но этого сумасшедшего, животного страха в ней нет — каждое своё действие она осознаёт прекрасно. А значит, достаточно будет объяснить ей правила новой игры, чтобы её успокоить. И стоило бы только удивиться чужой глупости — додуматься разговаривать с ней ведь совсем не сложно, — но Брок ничему уже не удивляется, прекрасно понимая, что из-за её сил в ней никто уже не видит ребёнка, лишившегося всего. Она — смертельная угроза в детском теле. — Мистер Фьюри не хочет выпускать тебя, потому что беспокоится, что тебя могут украсть и увезти, чтобы впоследствии использовать против него и его организации. Я же, в свою очередь, не собираюсь срываться посреди каждой новой ночи в ЩИТ. Но в связи с тем, что я на данный момент единственный, кто хорошо с тобой ладит, ему придётся согласиться на мое условие. Пускай ему этого и очень не хочется. Но прежде чем согласиться, он попытается меня предостеречь, потом, возможно, попробует запугать. А когда поймёт, что ни то, ни другое у него не получилось, скажет, что моё решение достаточно обдуманное, и одобрит его.       Ванда смотрит на него несколько секунд в ответ, а после разжимает кулаки. Поднявшиеся в воздух игрушки опадают с несильным грохотом на прорезиненный пол, пока её брови самую малость сходятся у переносицы — задумчиво, в размышлении. Брок смотрит лишь на неё, не отвлекаясь, но краем глаза видит, как Фьюри убирает руку с кобуры и подаёт знак рукой куда-то в сторону затемнённого стекла, находящегося у противоположной стены.       — Зачем так сложно? — и минуты не проходит, как Ванда поднимает к нему вопросительный взгляд. Её руки прячутся в переднем кармане персикового цвета толстовки, уже не протягиваясь к кольцам пирамидки. Смотрит она лишь на Брока. Брок смотрит в ответ, усмехается. В голове мелькает быстрая мысль о том, чтобы попросить Мэй захватить завтра с собой расчёску и пару резинок для зайчонка — отчего-то ему кажется, что какая-нибудь прическа из косичек Ванде очень понравится.       Даже Солдату в своё время понравилась, пусть и по причине удобства в спарринге.       — Потому что ему нужно удерживать власть. А чтобы удерживать власть, нужно иногда говорить обидные вещи, — потянувшись всем телом назад, Брок откидывается на спинку детского стульчика и сплетает руки на груди. Его взгляд обращается к Фьюри, Ванда поворачивает к нему свою голову тоже. Говорить что-либо он больше не собирается, но неожиданно Ванда произносит:       — Мне не нужна ваша власть, — и Фьюри переводит к ней свой взгляд. Он выглядит почти удивлённым, смотрит на неё несколько секунд, рассматривает выражение её лица, а после хмыкает. Потянувшись рукой к уху, он касается наушника и говорит:       — Хилл, собери вещи девочки. Она уезжает с Рамлоу, — по ту сторону линии связи слышится слабый шорох ответа, а после Фьюри убирает руку назад вниз. Брок сдерживает победную усмешку, оставаясь спокойным и беспристрастным, но что-то внутри него всё же вскидывается, объёмно и резко. Лишь теперь он позволяет себе реальную, чёткую мысль — малютка со способностями к телепатии может стать хорошей деталью его плана по уничтожению ГИДРы. Особенно, если ознакомить её с основами нейропрограмирования или по крайней мере чётко, понятно объяснить, что от неё требуется. Фьюри вновь обращает свой взгляд к нему. Говорит серьёзно, но с предупреждением в голосе: — Ещё условия?       Он, видимо, думает, что у Брока кишка тонка или яйца своё уже отзвенели. Но точно не знает главного — в июне Броку суждено самим собою подохнуть. И терять ему уже совершенно нечего. Повернув голову к Ванде, Брок смотрит на неё несколько секунд, а после говорит спокойно:       — Никаких тестов, — и его взгляд переходит к Фьюри. Тот только губы поджимает, наконец понимая, что Брок сродни собаки с бешенством — стоит протянуть палец, так он откусит руку по локоть и не подавится. Раньше это было в нём тоже, но показывать эту свою сторону не было ни смысла, ни веса. У него была лишь работа, которую он выполнял с почти идеальной результативностью, а ещё не было ни единого желания лезть в чужие дела. Сейчас на кону стояло нечто большее. Это нечто было одето в персикового цвета детский спортивный костюм, на ногах у него были чуть большеватые кеды, а руки всё ещё прятались в переднем кармане. Ванда смотрела на него без удивления, но в требовательном ожидании, будто желая, чтобы он прекратил шутить. Фьюри смотрит, впрочем, с похожей эмоцией — рассматривает выражение лица Брока, его взгляд, поджатую нитку губ.       Он ищет любое слабое место, куда можно было бы вдавить собственный отказ, да с такой силой, что Брока прибило бы назад на землю.       Неожиданно в грудине зарождается смех — у Брока нет слабых мест. Как нет и желания шутить хоть немного. Фьюри требуется пара десятков секунд, чтобы увидеть это, а после он говорит:       — Под вашу ответственность.       И Ванда, неожиданно метнувшись взглядом Броку за спину, будто почувствовав что-то в коридоре, находящемся за стеной, откликается мысленно, встревоженно:       — Кракен плывет… — в её интонации слышится явный, чёткий надрыв, но Брок только фыркает Фьюри в ответ. Внутри у него всё выхолаживает не от мысли даже о том, что Ванда всё-таки увидела ясно ту часть его сознания, в которой существует плотный, чёткий образ Пирса. Лишь от того факта, что Пирс направляется к ним. Любое его слово, любое его действие будет сейчас решающим, а Брок только подхватывает пальцами края папки вводных и опускает взгляд. Ванда мысленно повторяет вновь, громче и с всё ещё надрывом: — Кракен плывет сюда! — больше она на него не смотрит. Её руки, покрытые взволнованной, трепещущей алой тенью, тянутся к пирамидке вновь. Она стремится занять себя хоть чем-то, в ожидании неизбежного и не имея даже единого шанса справиться с собственным волнением.       — Тихо, — обрубив резко, мысленно и со стальной уверенностью, Брок вслушивается в шорох одежды Фьюри. Тот поднимается со своего места, задвигает детский стул назад. В коридоре не слышно шагов, сколько Брок ни пытается их услышать. И звук поворачиваемой ручки не становится для него триггером — он вслушивается, он ждёт. Он готов почти ко всему. Стоит двери начать открываться, как ему приходится поднять голову и обернуться за спину: положение не самое удачное, но всё время до нынешнего момента оно показывало Ванде, что опасаться нечего. Раз Брок может позволить себе сидеть спиной ко входу, значит, она может позволить себе расслабиться.       Нынешний момент меняет всё кардинально, но Брок не подает вида. Каждая встреча с Пирсом для него, что путь к виселице — не перечесть все те разы, что ему удавалось после спуститься с помоста живым. И этот раз исключением не станет. Ни для него, ни для малютки, что дрожит в его сознании в странном, бесшумном диапазоне. Она не напугана даже, скорее взволнована и жутко зла. Только у Брока нет и мгновения, чтобы уделить ей внимание. Вместо этого он мысленно шепчет:       — Дыши, — а после встречается взглядом с Пирсом. Тот входит в детскую комнату на один лишь шаг, широким движением раскрывая дверь настежь, но даже взглядом по помещению не пробегается. Вначале он смотрит на Брока, чуть удивлённо приподнимает брови, и лишь после обращает свой взгляд к Фьюри. Но к нему не обращается, говоря:       — Я слышал, у вас новая подопечная, Рамлоу. Вы уж не оплошайте, — его актерская игра удивительна в своём двуличии. Брок бы даже сказал, что не встречал такой никогда, но каждое утро он смотрел на своё отражение — напротив всегда был лжец, каких ещё поискать. А на Пирсе был привычный, идеальный костюм — он ходит в таких, сколько Брок вообще с ним знаком. И веет от него всё той же ядовитой властью, крепкой хваткой, умением продумывать всё вокруг наперёд. Пирс одним лишь своим присутствием внушает ужас и требует подчинения у Брока, только Брок его не боится. Должна бы бояться и Ванда, но в его сознании резонирует только её горячая, не по-детски жестокая злоба. Поджав нитку губ, Брок лжёт о своём подчинении и кивает. Он отвечает резко и чётко — так же, как всегда проговаривает ненавистное «Хайль ГИДРА»:       — Так точно, — но Пирс на него больше не смотрит вовсе. Он кивает Фьюри, тот отвечает кивком, и они оба выходят за дверь. Без единого компрометирующего слова они растворяются в пространстве этажа — даже из коридора не слышно их разговора. Брок оборачивается к Ванде, смотрит на неё несколько секунд. Та поднимает к нему взгляд в ответ.       Её глаза горят алым. А лежащий пред ней на столе полый кубик комкается всмятку без единого физического усилия. Ярко-зелёная пластмасса превращается в грубый, измятый ком.       И Брок не сомневается — на её месте должна была быть голова Пирса. ^^^       Стив отставляет последнюю вымытую тарелку в сушку и выключает воду. Парой лёгких движений он стряхивает с кончиков пальцев капли, после тянется к бумажным полотенцам. Брок только тихо под нос себе хмыкает и лениво затягивается куревом вновь. Последний десяток минут, стоило ему отправить Ванду, накормленную, вымывшуюся и переодевшуюся в пижаму, в постель в спальню на первом этаже, он наблюдает удивительное действо: Стива, который слишком напряжён и взволнован, чтобы начинать разговор. Его молчание было заметно ещё на обратном пути, но Брок, занятый мысленной беседой с Вандой, что успела за полчаса задать бесчисленное количество детских «почему» и «зачем», не уделил этому должного внимания.       Возможно, конечно, стоило бы, только так и так чужое волнение всё равно встало Броку поперёк горла. Вначале Стив предложил вымыть посуду — Брок отказывать не стал, только взгляд отведя к посудомойке, что он использовал раз пять разве что с момента покупки несколько лет назад. За следующие несколько минут Стив перемыл всю габаритную посуду для готовки, после — все тарелки с ужина. Он даже пепельницу Брока вытряхнул и с мылом вымыл под конец. После нашёл ещё какую-то застоявшуюся тарелку — Брок уже даже не помнит, что на ней лежало когда-то, вафли, может, или тосты.       Стив вымыл всё. Предложи Брок ему сейчас вымыть свою машину, Стив и это, пожалуй, сделал бы. И пускай на это Брок согласился бы посмотреть, но уж точно не среди ночи конца марта после целого дня взаперти в детской комнате ЩИТа. Сейчас ему много больше хотелось, чтобы Стив прекратил мельтешить, уселся и они, наконец, поговорили.       Брок был готов с ним поговорить — вот насколько ему хотелось, чтобы Стив расслабился, успокоился и, блять, прекратил мельтешить.       — После того, что случилось, я теперь не знаю, как мне… Как я могу с тобой разговаривать теперь. И могу ли вообще, — с тяжёлым вздохом Стив упирается руками в столешницу и опускает голову низко-низко. Его плечи сковывает напряжение, лопатки перекатываются под кожей, а сам он жмурится. Брок с тупым, скомканным раздражением на себя самого только глаза прикрывает. Сколь сильно он надеялся, что созданной им иллюзии порядка, стабильности между ними, — быстрого разговора вчерашним утром, хорошей лизни и долгого дня, заполненного сексом, — Стиву хватит, чтобы угомониться, столь же ясно понимал — надежды здесь бессмысленны.       Стив не был человеком такого толка, что смог бы принять всё как есть, без объяснений и конкретики. Ему нужна была информация, ему нужна была правда — ему нужно было точно знать, что он сделал всё, что сделать мог. Ему нужно было знать, что он не повинен.       Ведь именно в этом было всё дело. За каждым моментом его капитанства и лидерства прятался этот мелкий комплекс героя — потребность всех спасти и всех уберечь выгрызала в нем сквозную дыру. Брок его внутреннюю грызню понимал прекрасно, и только грубовато мысленно радовался, что в нём такого не было. В первую очередь он всегда заботился о себе, во вторую — о СТРАЙКе. Весь круг людей, за которых он лёг бы на колючую проволоку и которым позволил бы по себе идти, заканчивался на его людях, он заканчивался на Лили, на Кейли. Солдат с Капитаном стояли на самой границе и, впрочем, защита им была почти не нужна. Во все моменты, кроме тех, где враг был глубоководен и незаметен, их жизни не требовалась опека.       В этом плане у Стива не было ограничителя. Зато был лёгкий, еле ощутимый душок лицемерия — за все прошедшие дни он ни единым словом не обмолвился, что завалил свою первую миссию в качестве командира. Не рассказал о произошедшем, не поделился. Даже Джек заметил, что он прекрасно саморегулируется и не выдаёт своих терзаний для человека, который проебал простейшее задание и привёз в птичник труп вместо подозреваемого.       Только хер с ней, с регуляцией, ограничителя у Стива всё равно не было. Зато была эта зудящая, бесящая Брока потребность всех спасти. Всем помочь. Каждого уберечь. И никому не позволить умереть.       Никогда и ни при каких обстоятельствах Брок с такими людьми не стал бы связываться. В них всегда была сотня-другая проблем, а ещё в своей потребности спасать каждого неугомонного они с лёгкостью теряли и себя, и всё, что было им дорого. У Стива такой проблемы не было, и голова, к довольству Брока, была не в заднице. Только всё равно эти его сантименты… От них неслабо тошнило.       — Была миссия. Я не могу рассказывать об этом, я подписал документы о неразглашении, Стив. Но миссия была. И я навредил там, где вредить не должен был. Вот и всё, — затянувшись в последний раз, он тянет руку себе за спину, в небольшой проём приоткрытого окна, и бросает окурок в банку, подвешенную снаружи. Глаз от Стива он так и не отрывает, следит за тем, как тот выпрямляется, как оборачивается и смотрит побитым, встревоженным взглядом. А после трёт лицо ладонью и отвечает почти шёпотом:       — Ты… Ты будто убитый последние дни был. И не рассказывал ничего. Я… Я испугался за тебя, подумал, может, ну… — Стив вздыхает, но руки от лица не убирает. Потянувшись вперёд, Брок спрыгивает почти бесшумно с подоконника, подходит к нему ближе. И только глаза отводит. Чтобы не тянуло в квартиру куревом, он закрыл все двери в кухне. Стив убрал со стола, вымыл посуду, столешницу вытер ещё вначале — теперь из-за его чистоплотности даже глазу не за что было зацепиться. Это раздражало тоже, но, по крайней мере, он мог вновь чувствовать, ведь так? По крайней мере, он уже не был пустотой?       Попытки в успокоение не срабатывали никогда, и сейчас не работали тоже. Его всё равно бесило почти до трясучки, что ему нужно было разбираться с этим, что нужно было пускать Стива ещё глубже. Так хотелось, но одновременно это было и ненавистно ему — если бы Брок мог телепортироваться, он отправился бы сразу в июнь.       Но он не мог. Помимо прочего теперь ему нужно было найти для Ванды стоящую замену себя — Брок уже мысленно взял на себя за неё ответственность, он сделал это ещё в Соковии, и теперь отказываться не имел права.       И, впрочем, совсем не желал.       — Мне просто требовалось время, чтобы прийти в себя. Я не собираюсь съёбывать или подыхать, Стив, — это самая ужасная ложь из всех, что Брок посмел бы позволить себе сказать, но он говорит её. Спокойно и лаконично. Даже внутри ничего не вздрагивает — случившееся с Солдатом лишь дало ему новое подтверждение и так явного, яркого.       Права на жизнь у него не было.       И изменить этого не мог уже никто. Брок обязан был расплатиться. Брок собирался закрыть свой долг и выйти в ноль.       — Иногда бывают дерьмовые времена, и я… — замявшись, он бросает на Стива быстрый взгляд. Тот уже опустил руку, спрятал обе ладони в карманах домашних штанов, но в ответ не смотрел. На его лице было странное, грустное и чуть растерянное выражение. Успокаивать Брок не умел. И всё ещё не был реабилитационным центром! Жаль, добавившееся ему в нагрузку существование Ванды уже явно отрицало эту теорию. — Я отвык подпускать к себе людей. И мне потребуется время, чтобы… делиться различными… сантиментами, — он проговаривает слова еле-еле. Язык будто опухает эфемерно, ладонь сжимается в кулак. Желания ударить Стива в нём уже много меньше — что, впрочем, совсем не удивительно, с последней встречи с Солдатом утекло не столь много соленой, океанической воды, — но всё ещё расцветает потребность выпереть его взашей. Этого Брок, конечно же, не делает.       Он лишь ждёт, пока Стив поднимет к нему взгляд. И тот поднимает, смотрит несколько секунд, а следом облегчённо, мелко улыбается. Это всё ещё вкусно, но так сладко, что Брока начинает тошнить. Отступить назад он не успевает банально — Стив тянется к нему, обнимает его лицо ладонями и целует. Брок только закатывает глаза под уже прикрывшимися веками, но на поцелуй отвечает. Почти вынуждает себя ответить, обещая никогда после не вспоминать эту, почти щенячью, нежность, с которой Стив тянется к нему.       В ней слишком много искреннего. Настолько много, что Броку почти больно. Просто потому что хорошо.       — Насчёт Ванды… Я доверяю твоим решениям, но всё же должен уточнить. Почему ты так уверен, что вывозить её из ЩИТа — хорошая идея? — отстранившись, Стив опускает руки ему на плечи и склоняет голову чуть на бок. В этот раз Брок уже закатывает глаза, не скрываясь — чужое капитанство всё больше ощущается шилом в неугомонной заднице. И, возможно, всё было бы поправимо, начни Брок хотя бы рассказывать о своих размышлениях, не то что советоваться. Только в его реальности это было немыслимо. Будто ощутив его размышления и точно увидев закатываемые глаза, Стив фыркает чуть смешливо. После поясняет: — Независимо от того, подослали её нарочно или не добили случайно, за ней могут прийти, Брок. И тогда нам придётся отбиваться. Фьюри, конечно, выставил по соседним крышам охрану, но…       — Уже выставил? — только чуть удивлённо вскинув бровь, Брок качает головой, а после закатывает глаза вновь. На третий раз в нём столько же недоумения, что и в первые два. Но руки его это недоумение не разделяют: потянувшись ими вперёд, Брок забирается кончиками пальцев под футболку Стива. У того тёплая, мягкая кожа, и Брок поглаживает его бок над самой резинкой домашних штанов — пока ему всей своей проклятущей шкурой хочется отступить и позорно сбежать, все его мысли, его собственные руки устремляются лишь вперёд. А Стив только щурится на один глаз. Напряжение покидает его тело слишком быстро, появляется привычная уверенность и лёгкость. Правда, на секс его придётся уламывать, видимо, и Брок лишь надеется, что козырей о звукоизоляции и крепком сне Ванды на целый этаж ниже будет более, чем достаточно. Использовать наглую, бессовестную манипуляцию на Стиве ему отнюдь не по нутру.       — Они уже были, когда мы подъехали. Подозреваю, Фьюри выставил их заранее, но… Мне неспокойно, Брок. Она весь вечер молчала. Я поймал пару раз на себе её взгляд задумчивый и, кажется, я ей не нравлюсь. Не то чтобы меня это беспокоило, просто… Нам теперь вместе жить, — Стив пожимает плечами и чуть смущённо отводит взгляд в сторону. Броку остаётся ему лишь иронично позавидовать: недоверие с симпатией и опаской сплетаются внутри Стива в причудливом, сумасшедшем танце. Как ему удаётся это выдерживать и не сходить с ума, Броку не интересно точно. Он уже собирается ответить, как Стив договаривает: — Если бы мы знали, что там случилось, в Соковии, было бы легче решать, что делать с ней дальше…       — Зачем с ней вообще что-то делать? Пусть себе живёт, в ЩИТе оформят ей документы, а потом… — что будет потом, Брок договорить не успевает. Краем глаза он замечает движение слева, мгновенно поворачивает голову — дверь, ведущая в гостиную, приоткрывается, пропуская Ванду внутрь. Сонной она ничуть не выглядит и задать себе ни одного вопроса не позволяет. Только пальцы сплетает нервно где-то на уровне живота, указательным короткими движениями теребит рукав с изображением кота. Её голос, будто опровергая уже появившуюся у Брока теорию о том, что она волнуется, звучит спокойно и вдумчиво:       — Я их убила. Я их всех убила.       Брок даже не вздрагивает. Только мельком прищуривается, откликается на напрягшегося, окаменевшего Стива. За левым ухом не ощущается и единого мгновения давления: даже если бы он хотел предостеречь Ванду, он не может этого сделать. Но может удержать Стива.       — Брок, мы должны… — Стив шепчет еле слышно, но Брок только впивается пальцами в его бок и заставляет остаться на месте. Если Стив решит сорваться вперёд, в каком бы порыве это ни было сделано, ему его не остановить, конечно, но ведь всегда можно попытаться. Брок попытается.       Будет обязан попытаться.       Сказать что-либо Стиву он не успевает. Даже головы повернуть не получается. Стив смолкает и сам на мгновении, в котором Ванда жмурится, трёт увлажнившийся глаз тыльной стороной ладони. Она вот-вот разрыдается, но говорит сосредоточенно вновь:       — Они постоянно плакали. А эти люди… Взрослые… Они били их. И проводили тесты постоянно. А другие дети, они плакали… И они кричали постоянно. Те, кто жили выше… Они кричали из-за тестов, — она опускает руку, сжавшуюся в кулак, и Брок подмечает, как кончики её пальцев загораются. Алый свет пульсирует вокруг них, своевольный и несдержанный, а самый ближайший к малютке стул вздрагивает, покрываясь цветной дрожью. Её глаза уже влажные, и слёзы медленно срываются с нижних век на щёки. Больше она их не утирает. Только смотрит на Брока, прямо ему в глаза. Её голос начинает дрожать: — И я… Они обижали их. Я ждала, я думала, что это… Я думала, что это закончится, что нас всех отпустят, но… Они не хотели нас отпускать! Они хотели только обижать нас!       — Зайчонок, тебе лучше успокоиться… — не имея и мелкой возможности взглянуть на Стива, Брок отступает на шаг назад. Это медленное, осторожное движение вызывает в чужом теле отклик — Стив хватает его за плечо крепким движением. И Брок всё-таки на него оборачивается. Он ожидает увидеть гнев, напряжение или страх — какую угодно гамму негативных эмоций, направленных непосредственно в сторону Ванды. Но неожиданно видит лишь растерянность.       Когда дело касается беззащитных детей, сложно сохранять спокойствие, и Брок его понимает, но только губы поджимает. И одними губами произносит:       — Ей нужна защита, Стив. Прямо сейчас.       — Я не хочу успокаиваться! Я так сильно злюсь! Они… Зачем они мучили нас?! Они не должны были! — стоящий подле Ванды стул отлетает к стене и чудом не разламывается на части. Брок оборачивается к ней мгновенно и только взгляд её перехватить успевает. Ванда срывается в рыдание и грузным, ревущим телом валится на колени. — Я должна была спасти их! Я должна была их всех убить! И себя… Я должна была убить и себя тоже, но я… Я не смогла!       Её откровение заставляет Брока впервые в жизни ощутить, как меж лопаток скатывается капля ледяного пота. И весь мир будто останавливается на единое, чёткое мгновение, в котором Ванда признаётся им обоим — вся та кровавая бойня, растянувшаяся на оба этажа подземной базы, была затеяна ею. Она подчинила себе охрану, заставила их убить всех детей, после — поубивать друг друга. Она заставила их прийти за собой и просто не смогла вновь позволить им обидеть себя. У неё не хватило смелости.       — Зайчонок… — Брок только делает новый шаг в сторону, как ладонь с его плеча исчезает. Ему нужно обойти стол, чтобы добраться до Ванды, но успеть нет ни единой возможности. Успеть раньше Стива. Внутри есть всё ещё глобальное и жестокое рвение — уберечь, защитить, оградить. От Стива, от Фьюри, от всех и каждого, кто только посмеет допустить мелкую мысль о том, чтобы ей навредить. И Брок делает свой резкий, чёткий шаг, пока грудина исходит болью почти настоящей. Он не хотел бы знать, через что нужно пройти, чтобы отправить себя на смерть, но он познал это на собственной шкуре.       Познал то, что Ванда не должна была познать никогда.       — Эй, малышка… — в пару быстрых шагов обогнув стол со своей стороны, Стив опускается рядом с ней на колени и протягивает к ней руки. Рядом с ней, согнувшейся над собственными бёдрами, он выглядит почти громадным, и Брок обращает к нему всё своё внимание. Проходится взглядом по лицу, по плечам, рукам и скорбно сведённым бровям — новый вдох оказывается сделать легче, чем предыдущий, когда Брок понимает, что Стив не желает вредить. Стив хочет просто обнять. А Ванда его не замечает словно. Но стоит Стиву прижать её к себе, совсем крошечную в этой детской пижаме, но рыдающую слишком по-взрослому больно — не отталкивает. Она плачет с длинным, тяжёлым завыванием — так могут позволить себе, наверное, лишь дети, но ни один ребёнок не заслуживает так сильно рыдать. И она цепляется пальцами за футболку на груди Стива, хватается за него. Возможность прекратить шептать ею утеряна, и она шепчет, заполошно, разрозненно и в отчаянии. Она шепчет, что должна была умереть, что должна была умереть так, в катакомбах, но они пришли раньше упавшей бомбы. Она шепчет о том, как больно ей было слышать чужие крики и постоянный плач, доносившийся с обоих подземных этажей. Она всё шепчет и шепчет: как пыталась утешать тех детей, как усыпляла их, чтобы они не плакали, как рыдала сама на тестах и как больно ей было.       Брок не может сделать и единого шагу. Он только смотрит на жмурящегося в тяжёлом, разрушающемся жесте Стива, что лишь гладит Ванду по волосам. У него поджаты губы: они вот-вот изогнутся уродливо, в его собственном больном рыдании. Но так и не изгибаются. Не дожидаясь, пока Ванда затихнет, Стив принимается шептать и медленными, осторожными движениями баюкать её у себя в руках. А Брока бьёт изнутри наотмашь снова и снова, сильнее с каждой секундой от мысли, что вот таким станет весь их мир, если Пирс только посмеет запустить «Озарение». Расцветёт бесконечная боль, вина и злоба, а люди, важные и ценные, нуждающиеся в защите, будут рыдать в его кухне на полу, утешая себя и друг друга.       Позволить этому случится он не имеет права.       Как и Стив не имеет права перед самим собой остаться в стороне. Пускай его мнение не изменится, пускай он всё ещё будет видеть в Ванде угрозу — главное, чтобы он не забывал о том ребёнке, что с этой угрозой в одном теле соседствует. О ребёнке без детства и без надежды. О ребёнке без страха и без единой капли милосердия к чужой жестокости внутри.       Прикрыв глаза, Брок поднимает ладони и трёт ими лицо. А Стив всё шепчет, не унимается: что-то тихое и очень похожее на утешение. Что-то похожее на слова о вечной защите и клятвы никогда-никогда не отпускать её одну на всякие дурные тесты. У него так и не поворачивается язык сказать ей, что она поступила верно, что умирать была не должна. И о том, что она прекрасно справилась, о том, что она сделала всё, что могла, Стив тоже не говорит.       Броку сейчас сказать нечего вовсе, и поэтому он не осуждает попытки Стива, но мысленно обещает себе в будущем обсудить это с Вандой. Если этого не сделать, она останется с чувством вины за десятки детских жизней на всю оставшуюся жизнь, и будет великой удачей, если в процессе её жизнь не превратится в мёртвое, прогнившее существование. Только с удачей Брок никогда не виделся, имея знакомство лишь с сукой-судьбой — та была крайне раздражающей, неуместной особой. Прочесав пальцами пряди своих волос, он отступает назад к подоконнику. В грудине выкручивает от тошноты и звериной ярости, но злиться ему уже не на кого — Ванда убила всех до единого.       Хотелось лишь верить, что из них двоих хотя бы Стив понимал, что она не смогла бы вытащить всех тех детей живыми. А даже если бы и смогла, ей было некуда их вести и ей было не у кого просить для них защиты. Для Ванды такое понимание было пока что запретно — она привыкла защищать и вступаться. Ещё привыкла брать на себя непомерно много. Дождавшись, пока её рыдания лишь малость стихнут, превратятся в сухое, надрывное дыхание, Брок говорит негромко:       — Вот ты и получил ответы на все свои вопросы. Легче теперь решать, что с ней делать? — усевшись назад на подоконник, он выбивает из пачки сигарету. Он смотрит лишь на Стива, что всё ещё обнимает встревоженную, рыдающую малютку, и тот поднимает голову, заслышав его слова. Брок не вкладывает в свою интонацию ни иронии, ни насмешки. Его голос звучит сурово и напряжённо.       Стив смотрит, и в его взгляде расцветает страдание. Оно медленными, неумолимыми волнами накатывает, его брови хмурятся сильнее, изламываются. Ответа от него Брок так и не получает, да и не то чтобы сильно ждёт. Стив закрывает глаза и прижимает Ванду к себе чуть крепче.       Брок ощущает, как тошнота новым витком ползёт вверх по пищеводу, сглатывает её с усердием и просто отворачивается. ^^^