Загнанных коней убивает в Алжире

^^^       С тяжёлым вздохом Брок садится на постели и трёт лицо ладонью. Попытка заснуть окончательно проваливается — бессонница тихо смеётся у него над ухом, показывая без пяти минут одиннадцать на экране разблокированного телефона. Брок только морщится, стаскивает себя с постели и надевает мягкие домашние штаны. После тянет на туловище футболку, подхватывает телефон.       За окном завывает вьюга, вся полная мокрого снега и странного негодования. Чужое негодование Броку непонятно, ему и со своим-то временами разобраться сложно. Спускаясь по лестнице на первый этаж, он не включает света. Тишина квартиры оглушает впервые за всю неделю его больничного, и со спины подкрадывается странное, тоскливое одиночество. Брок к нему не оборачивается, завершая свой спуск по лестнице и продолжая крепко сжимать в ладони телефон. Не то чтобы кто-то должен был ему позвонить или что-то подобное, но он всё равно ждал.       Чего-нибудь.       Чего угодно.       Стива? Какая бездарная тупость.       Лучше бы даже сообщение от Пирса с вызовом на базу ГИДРы — ему по душе сейчас пришлось бы и это. За прошедшую неделю он успел продумать весь их кривой план, созданный из говна и палок, только к чему-то хоть сколько-нибудь новому так и не пришёл. Все фигуры так и продолжали стоять на своих местах на доске, не сдвинувшись ни на клетку: Солдат крепко спал в крио, Стив был еле размороженным идиотом, а Пирс бездействовал. «Озарение» пока не отсрочили, оставив дату запуска в середине июня, а папка с информацией всё ещё была у него на руках. Брок перечитал её ещё трижды, будучи в принудительном отпуске, только на какие-то новые, хоть какие-то, антиморальные и желанные стороны своего участия в проекте так и не наткнулся — их просто не было.       Лезть в это дерьмо с «Озарением», покрикивая хвалу ГИДРе, и тащить за собой своих людей ему всё ещё не хотелось. Это было слишком неоправданно рискованно, а Пирс был ебучим отбитым на всю голову мудаком. И Брок, уже живя в состоянии перманентной войны, отнюдь не собирался перебираться в мир, где ему придётся ежесекундно тревожиться о собственной безопасности в ещё большей степени. Пусть она и волновала его меньше всего, но для его проклятущей шкуры оставалась хорошим прикрытием. Пока правда ютилась где-то у кратера его выжженного дотла сердца: своих людей отдавать на жестокую расправу не хотелось.       И позволять Солдату вновь проходить через обнуление тоже.       И позволять Стиву… Нет. О Стиве думать не хотелось много сильнее. Легче было притвориться, что его никогда и не существовало, — с переменным успехом Брок занимался этим всю неделю напролёт. Поэтому он думал о Солдате — и врал, что в одиночке, а не в связке со Стивом.       Стоило Пирсу запустить Хеликэрриеры, как это всё, а не просто новое, приказное и контролируемое обнуление лучшего оружия ГИДРы, стало бы лишь вопросом времени — ещё более напряжённым, чем было сейчас. Бесконечная слежка Большого брата, считывание любого их действия и движения — Броку всё это слишком сильно не нравилось. Как, впрочем, и Стив, но случайно так вышло, что сейчас именно на его фигуре стояла самая высокая ставка. А Стив бездействовал, топтался на месте, оставаясь бесполезной и бессмысленной пешкой. Единственное, что случилось за всю прошедшую неделю, так это его уход из ЩИТа — Джек позвонил в первое же утро его, Брока, отсутствия в Трискелионе. Не успев ещё получить планы для тренировок и какие-то указания как заменяющего его лица, он выложил сразу: Стив взял неофициальный отпуск на неопределенный срок.       Формально он мог себе это позволить, ведь по документам всё ещё в ЩИТе не числился. Он был скорее раритетной, дорогущей фигуркой, которую Фьюри выторговал себе за бесценок у торговца ледяной пустыни. И в таких условиях Стив мог позволить себе любую, даже самую абсурдную выходку. Ну что ж, позволил. Куда он ушёл и чем планировал маяться, Брок не знал. Проверял только записи с выставленных собой на лестничной клетке камер каждый вечер, отмечая его уходы из квартиры и в неё возвращения. Свой номинальный дом Стив покидал теперь каждое утро, игнорируя погодные условия и не забывая свою скучную кепку, чтобы под вечер вернуться к ничуть не родной двери, бросить быстрый взгляд в сторону квартиры Брока, закрытой и запертой на сотни замков, поджать губы со странным, неразборчивым выражением на лице, а после зайти к себе.       Чем он жил и чем нынче питался, Брок не знал. И пытался всё вбить себе в голову, что его это ничуть не интересовало — врал. Своими сантиментами, что он вывалил Стиву без единого вопроса о разрешении, Брок поставил на него слишком много. Ставку, уже ощущавшуюся проигрышной, проиграть в реальности не хотелось, как, впрочем, и трогать Стива нынче.       Тот должен был выбрать самостоятельно.       Так же, как Брок должен был найти способ выебать ГИДРу до самого основания без помощи гордости нации — на случай, если Стива переклинит и он решит свинтить к хуям.       Только вот для чего Брок закрутил всё это, сентиментальное и вкусное… Ему не хотелось думать об этом. Происходящее прямо сейчас было последствием его громоздкой, дерзкой ошибки — ему нельзя было позволять Стиву забираться себе под кожу. Ему нельзя было позволять Стиву ни ухаживания, ни мимолетные мягкие заигрывания, а всё равно он позволил. Стоило лишь раз не удержать собственные сантименты в узде, как отбойную волну затянуло на середину океана — она превратилась в цунами. И его накрыло почти мгновенно, его накрыло тогда на ринге. Горячно, похотливо и с яростной жестокостью. Жестокости Брок выход не дал, зато дал себе насладиться — другого слова подобрать было невозможно. Стив был желанен не телом даже. Его взгляды, движения, его ебанная суть моралиста — даже она не давала Броку покоя. Стива хотелось подмять под себя и затрахать до скулежа, до сорванных стонов и дезориентации. Еще его хотелось уберечь, защитить, обезопасить.       И позволять Пирсу насилие над ним не хотелось. Даже больше — Брок не собирался позволять Пирсу вербовку Стива, а самому Стиву он не собирался позволять помирать и дестабилизироваться. Не только потому что где-то в крио спал Солдат, просто потому что Брок хотел остаться именно таким человеком. Чёрт с ними, с годами работы на ГИДРу — там он чаще всего не знал имён, не смотрел своим жертвам в глаза и не кормил их ужином. Там у него не было сантиментов или всяк легче было притворяться, что не было.       А к Стиву — были. И открещиваться от этого было уже слишком поздно.       Нестись к Стиву навстречу Брок, правда, не собирался: последний их разговор укусил его за зад чёткими границами чужого незнания. Только теперь сантименты вились в нём ядовитым плющом, реальные и взволнованные, а всё равно он оставался верен себе в одном — Стив обязан был решить для себя, он обязан был выбрать, и мешать ему Брок не собирался. Пускай он и не знал пока, как свергать ГИДРу без Стива вообще — Брок держал этот расклад в голове настойчиво, пусть тот и пытался с насмешкой ускользнуть, только бы дать ему совершить крупную ошибку, — только вот и сам Стив всё ещё оставался наполовину пешкой, не дотягивавшейся и кончиками пальцев до той высокой ставки, что Брок на него передвинул. Сейчас не было ни единой возможности предугадать будущее, высчитать хоть что-то стоящее и фактическое. Брок лишь ждал чужого решения — зависимое положение было ему не по нутру. Оно раздражало и нервировало, заставляя скуривать пачку за пачкой и стискивать челюсти чуть ли не до зубной боли.       Если бы Солдат решил выкинуть что-то подобное, Брок поступил бы точно так же — предоставил бы ему выбор. Но Солдат был другого толка. Он был более мягким, текучим и обходительным. Солдат планировал всё вокруг, подобно самому Броку, наперед. И такая ситуация с ним просто не могла существовать: Солдат сначала думал, после делал.       Стив, впрочем, тоже, с одной только разницей: Солдат, чёрт бы только знал где, давно ещё научился управляться с собственными сантиментами. Они не были для него чем-то исключительным или опасным. Он продумывал их появление, и он на них соглашался с завидной лёгкостью. Стив был более поверхностным в этом плане, хотя, может, новый век или сам Брок сыграли с ним глупую шутку.       Гадать, впрочем, можно было до бесконечности — продумывать и предугадывать чужие сантименты Брок не умел. Он и со своими-то разбирался лишь благодаря игнорированию или внутреннему насилию. Куда ему было лезть к другим людям.       Оказавшись в кухне, Брок закрывает дверь, что ведет в гостиную. Он включает лампочку над плитой, открывает окно, поднимая его вверх почти до самого конца, и усаживается за столом. Оставленная тут ещё с вечера пачка словно бы сама прыгает в руку. Он пододвигает пепельницу, подкуривает первую сигарету. И прикрывает глаза, разваливаясь на стуле. Мысли утекают неспешно в разные стороны его разума, цепляясь друг за друга и пытаясь друг друга сбить с ног. Заживающее плечо почти что и не болит от постоянных доз обезболивающего, что Брок себе вкалывает, а снятая ещё в первый вечер перевязь так и валяется в прихожей на комоде. Каждое новое утро он просыпается, завтракает и усаживается пересматривать любимые боевики. Заняться больше ему нечем. На улице уже неделю штормит мокрым снегом и порывистым ветром, готовить на себя одного что-то слишком непозволительно вкусное отчего-то не хочется, а тренироваться запретила доктор Чо.       Всё, что ему остаётся, — курить, смотреть на войну на экране и переодически заказывать минимальную доставку продуктов.       Чем больше дней проходит, тем быстрее его тело восстанавливается. Брок буквально чувствует, что этот отдых идёт ему на пользу, только его это ничуть не радует. Такая вещь, как радость, в нём давно уже атрофировалась, но сейчас нет и хоть мельчайшего довольства. К последнему вечеру собственного больничного он чувствует только раздражение. Ему хочется вернуться назад в тренажёрный зал, ему хочется приехать на базу и разбудить Солдата, ему хочется начать, наконец, действовать — на всё это у него нет ни единой возможности.       Собственные мыслительные процессы утомляют тоже. Думать без возможности применить теории на практике почти отвратительно. Он не может ни проверить, откликнется ли Солдат на случайно брошенное «Баки», ни залезть Стиву в голову и подтолкнуть его в сторону минимального согласия на его, Брока, сантименты. Успокаивает лишь то, что Пирс бездействует тоже, а значит, Брок ничего не теряет.       Даже наоборот — приобретает только. Эта неделя становится поперёк горла напоминанием о том, почему именно он столь яростно живет собственной работой — войной. Ничего другого в его жизни попросту нет. Хотя это, пожалуй, уже явный, стойкий абсурд. Отловив эту мысль в моменте и затянувшись куревом, Брок закатывает глаза.       — Только в жалость к себе тебе скатиться не хватало, дорогой. Это очень не вовремя, — его голос звучит раздражённо и задиристо. Брок насильно подпихивает себе мысли о том, что, если бы Джек не вывез своих из страны, он с удовольствием провёл бы всю эту неделю с Лили. Этой крохе уже исполнилось пять, ещё в начале февраля, и последние два года она частенько оставалась у него ночевать. Вечерами они вместе пересматривали «Храбрую сердцем» — набралось уже девять раз за оба года — или играли на приставке, одолженной у Родригеса. К её приходу Брок всегда покупал пару новых раскрасок и закупался продуктами, чтобы приготовить Лили что-то, чего она ещё не пробовала. На удивление Кейли, в его доме эта малышка была поистине всеядной, не отворачиваясь ни от брокколи, ни от морепродуктов, которые дома не ела даже под угрозой расстрела. Не то чтобы кто-то действительно угрожал ей этим, но временами Кейли вызванивала его с просьбой забрать к себе Лили и накормить её чем-то полезным.       Зайчонок его стряпню обожала, кажется, даже сильнее, чем «Храбрую сердцем».       Силком притянутая мысль о Лили выпинывает всё его одиночество в мыслительную корзину. И Брок напоминает себе с усилием — если бы он захотел, если бы он позволил, в его жизни было бы много всего разного и такого же солнечного, как Лили. Вряд ли семья, но, по крайней мере, близкие люди. Если бы он только мог позволить себе, даже будучи мёртвым внутри, ощущая себя таковым, он не отказался бы от этого.       Но позволить он не мог — со Стивом, вон, попытался и вышло ровным светом нихуя положительного. И думать об этом, рассматривая варианты, было абсолютно бессмысленно.       За тихим мыслительным гундежом Брок не высиживает в кухне и пяти минут, как слышит из прихожей негромкий стук в дверь. Его ночной гость решает не пользоваться звонком, и Брок только хмыкает. Кого-то помимо Стива ждать не приходится, но, поднимаясь, он всё равно вытягивает из-под столешницы припрятанный там пистолет. Сигарету зажимает губами, а сам по ходу проверяет магазин — в пару щелчков удостоверяется, что патронов достаточно на быструю, короткую перестрелку. Смотреть в глазок ему не требуется: табло у двери показывает стоящего по ту сторону Стива и пустой этаж за его спиной. Стив выглядит немного смятенным, но, неожиданно, не растерянным.       — Брок, это я… — он подает голос негромко, уже тянет руку, чтобы постучать вновь, но так этого и не делает. Только переступает с ноги на ногу, прячет ладони в карманах светлых домашних штанов. Сверху на нём тёмно-синяя толстовка, и он немного нервно отодвигает край капюшона щекой в сторону, пока ждёт. Открывать дверь Брок не торопится — его устойчивое недельное раздражение подавляет колкий, быстрый страх. Впервые ему не хочется знать ответа, пусть вопрос уже и был, вроде как, косвенно задан. Вместо того, чтобы опустить ладонь на ручку, он засовывает пистолет за пояс домашних штанов, перехватывает сигарету пальцами и тянется к выключателю — без света в прихожей ему не так хорошо видно очередной акт чужой решительности и искренности. Попутно Брок раздумывает о том, что зря не захватил с собой пепельницу, а после хмыкает беззвучно: стоять здесь и пяти минут он не станет точно. Страх страхом, но ссаться вот так глупо он себе не позволит. — Я слышу, что ты стоишь за дверью, Брок. Открой, я хочу поговорить.       А всё равно рука чуть подрагивает, пока он тянется к двери, уже включив свет в прихожей. Этот страх — собственный и глубинный, оправданный, а что только толку — злит его, выбешивает и раздражает. Но Брок всё равно открывает дверь. Замок за замком он с щелчками подписывает себе не смертельный приговор, но нечто схожее. Независимо от того, что Стив выбрал, ему так и так придётся разбираться с собственными сантиментами. И Брок мысленно лжёт себе, что готов к этому, что это его не изменит. Стоит ему нажать на ручку двери и распахнуть ту широко, гостеприимно, как его взгляд падает на лицо Стива. Тот улыбается. Самыми уголками губ, мягко и осторожно — его бы втащить в квартиру, схватив за шкирку, да поцеловать, но Брок только отступает на несколько шагов.       — Надо же, само его высочество… Ну, проходи. Какими судьбами? — насмешливо растянув губы в оскале, Брок дёргает головой в сторону кухни и разворачивается. Он сбегает позорно, выбирая себе в оправдание кучу пепла на кончике сигареты. Тот вот-вот свалится прямо на пол, а затевать уборку любого масштаба Броку не хочется, и он уходит в кухню. Он стремится к пепельнице, но по правде стремится от Стива прочь.       За его спиной шумит, закрываясь на все замки, входная дверь, после слышится шорох чужой обуви — Стив стягивает кроссовки, выставляет их у стены и ровняет носами. Брок не видит, скорее, чувствует просто — каждый раз приходя к нему раньше, Стив делал именно так. Педантично и размеренно. Было в этом что-то ироничное и неуместное для самого Брока. Тот и сам, конечно, не раскидывал обувь по прихожей, но столь сильно на аккуратности никогда не зацикливался. А Стив просто был другим и…       Брок мысленно даёт собственным сантиментам подзатыльник, обрывая мыслительную цепочку. Где-то в грудине скребёт от злости и непонимания вперемешку со страхом: неужели он так просто позволит себе потонуть в Стиве? Неужели он, почти тринадцать лет со смерти Клариссы живший в одного, так просто пустит к себе этого живого паршивца? И Брок даёт сантиментам подзатыльник вновь, потому что он уже Стива пустил. Пустил, позволил, потянулся сам.       Он нырнул с открытыми глазами, только бы увидеть сквозь муть воды — каково же это на самом деле, когда и правда любят. И он был готов задохнуться без кислорода в итоге, прекрасно понимая, что конечного плана одними сантиментами ему не испоганить. Не для того его и по сей день преследовал призрак Алжира. Брок прекрасно умел делать то, что должно. Брок прекрасно умел убивать. И не было для него разницы: людей или чувства. Пока ни то, ни другое убивать не требовалось. Пока он мог просто позволить себе то, чего хотелось сильнее всего.       Стив со спины хмыкает сам себе в ответ его словам, и по шагам слышно — проходит внутрь квартиры. Брок ощущает его взгляд на себе, Брок ощущает, как с чужим присутствием квартира заполняется чем-то важным, плотным и очеловеченным. Чем-то настоящим и живым.       — Тот разговор, который мы не закончили… Я много думал об этом, — Стив отзывается спокойно, и пускай сам Брок все разговоры с ним закончил и ни одного открытого не оставлял, догадаться, о чём шла речь, ему труда не составило. Сунув сигарету в пепельницу быстрым движением, он тушит её, после вытаскивает из-за пояса пистолет и, убедившись, что тот стоит на предохранителе, возвращает в крепление, находящееся под столом. В дверях появляется Стив, замирает в проеме, пряча руки в переднем кармане толстовки.       — Мне порадоваться твоим когнитивным способностям? — не заметить ту паузу, что выдерживает Стив, слишком сложно. Как, впрочем, и то, что Брок обходит стол со стороны окна, как можно дальше от Стива. Они оба понимают, что именно с ним происходит, и Броку на мгновение кажется, что Стиву хватит такта не произносить хуйни вслух. Кажется, впрочем.       — Ты волнуешься… Кто бы мог подумать, — Стив поджимает губы, еле сдерживая улыбку, но глазами всё равно смеётся. Брок до кухонного гарнитура так и не доходит. Вместо этого он отступает спиной к приоткрытому окну, усаживается на подоконник. Мартовский холод вылизывает ему поясницу, пытаясь остудить всё то, что сейчас внутри него бесится и не может найти себе места. Но не защититься не может, отвечая грубо и резко:       — Мама не учила тебя, что некоторые вещи лучше не произносить вслух ради собственной безопасности? — лишь произнеся это, Брок понимает, что даже не отрицает — волнуется. Пусть внешне оно и выглядит так, даже лучше, пока внутри него страх подтачивает грудину, а злость, привычная, удобная и существующая лишь его защиты ради, пытается подбить его на маленькое непримечательное убийство. Жаль, если он сейчас грохнет Стива, придётся убивать и всех, кто знает о его существовании, чтобы замести следы — слишком уж муторно.       И, кажется, это читается на его лице, потому что Стив всё-таки смеётся негромко, а после, качнувшись с носков на пятки, отвечает тише и игривее:       — Учила. А я не научился, — он чуть склоняет голову на бок, смущённо смотрит в ответ. Брок только фыркает и, в надежде, что это жест не будет замечен, впивается пальцами в край подоконника. Ответить ему нечего, здесь сейчас говорить должен Стив. А Стив, сука, молчит. Только смотрит, разглядывает его, проходится взглядом по шее и груди, спускается им ниже. Зараза.       Смущаться Брок не умеет. И очень надеется, что никогда не научится. Судя по тому, куда катится его жизнь, всё может быть. Ещё год назад он и не подумал бы, что ему есть чего бояться, а сейчас правда открылась ему во всём своём великолепии: прямо здесь, прямо в этом моменте приближаться к Стиву было страшно. Тот всё ещё молчал, не сказал главного — издевался точно. Расставив ноги чуть шире, устойчивее, Брок прикрывает глаза и хмыкает собственным мыслям. Как он только ввязался во всё это. Абсурдно.       — Так и будешь молчать? — бросив ему взгляд в ответ вновь, Брок видит, как губы Стива медленно растягиваются в широкой, весёлой улыбке. Он поистине наслаждается происходящим, но в его наслаждении нет самодовольства или злобы. А значит, он выбрал верное, значит, он выбрал то, чего Брок так ждал, но верить в это нельзя. Пока Стив не подтвердит словами, любые догадки с лёгкостью сыграют против Брока. Только Стив никуда не торопится, жмурится, довольный, и глаза прикрывает.       — Никогда не видел тебя таким… неуверенным и взволнованным. Дай насладиться немного, — он покачивается с пяток на носки вновь, а Брок только глаза закатывает. Бросает короткое, тихое:       — Паршивец.       Он бросает это, с нежностью и без задней мысли, пока грудина взвывает резкой, сильнейшей болью, но она отнюдь не реальна. Её разбудил Солдат, Стив пришёл, чтобы не давать ей уснуть. С этой болью Брок жил первые два года после смерти Патрика. И год после смерти Клариссы. Мимолётно, особенно вечерами, она накидывалась на него, выгрызала лёгкие и искала сердце, но его сердце давно уже было разбито, а сам он, весь какой есть, был проклят на веки веков. И каждый новый раз видя пред собой возможность для глупости, он чувствовал глубинно — это не по его душу.       Всегда суррогат и никогда оригинал. Ничего настоящего, ничего живого и дышащего. Ничего про любовь. Брок начал задумываться об этом в контексте собственной жизни уже после того, как вырос. Задумался бы раньше, возможно, даже позволил бы себе начать учиться, но этого не случилось. Когда задумался, было уже слишком поздно — и оживлять Патрика, и позволять себе эту смертоносную авантюру.       Смертоносную для других. Смертоносную для него самого.       Можно было сколь угодно долго называть Пирса ублюдком, но в одном он оказался хорош — в подборе кадров. И Брок никогда не обманывался в том, насколько прицельно точно Пирс выстрелил, выдав ему трудовой договор пять с половиной лет назад. Этот ебучий кракен словно бы ощущал его гниль, ощущал его жестокость к себе и другим. И он обнимал его, Брока, щиколотку своим щупальцем всё крепче.       И в этом моменте — с вкусным, смущённым Стивом внутри его квартиры, на его территории, — ему хочется взмолить всех мёртвых богов о пощаде, о том, чтобы не тонуть под лавиной своих сантиментов, но столь кощунственно поступить он не смеет. В нём нет и единой капли осознанной трусости, даже пред этой нежностью, что ждёт его впереди в нём самом непреодолимым рубиконом, но глубинное понимание — он позволит себе захлебнуться, он позволит себе утонуть лишь ради мгновений, вкусных и пусть бы даже нежных, но хоть на малость настоящих.       А после его жизнь не будет оплакана, потому что невозможно оплакать то, чего нет и никогда не было. Но ещё — после он победит, он сделает то великое, чего так хочется уже долгие годы, и его победа будет много важнее, чем оплакивание другими его жизни или, может, количество любви, что он сам в ней повстречал.       Потому что его победа принесёт мир тем людям, что ему важны. Его победа перекроет ту гниль и смерть, что он нёс всю свою жизнь.       Стив откликается умиротворённой улыбкой, реагирует и всё продолжает смотреть. Не желая позволять себе попасть в ловушку его взгляда окончательно, Брок выпрямляется, еле отрывает сведённые судорогой пальцы от края подоконника. Напряжённое, жёсткое ожидание, в котором он варится, требует хоть какого-то выхода. Взгляд его сам собой находит молчаливый чайник на плите, и ноги уводят его в ту сторону. Стив, так и стоящий на месте, — отчего-то босой, и Брок очень старается об этом не думать лишний раз, слишком уж желанно это выглядит — переступает на месте.       — Чай, кофе, потанцуем? — подхватив чайник, чтобы проверить сколько в нём воды, Брок бросает себе за спину короткую, быструю фразу. Он не оборачивается, только мысленно себя же одёргивает: флирт, да ещё и на такой скорости, всё ещё слишком опасен при его работе. Флирт с Капитаном тем более. Но поддаться ему столь вкусно-горько и горячо, что он позволяет себе, даже понимая все ебанные риски. В чайнике оказывается достаточно воды, и он включает плиту парой быстрых движений. После вытаскивает чашки на столешницу, отступая чуть в сторону. Сна всё ещё нет ни в одном глазу, пускай время и почти детское, а значит, куковать ему в кухне следующие несколько часов точно. Со Стивом или без — вот уж загадка для человечества. Разгадать её Брок не в силах, а даже если бы был, не стал бы. Только факт остаётся фактом — раскрывать свои карты Стив не торопится. Вместо этого отзывается со спины негромким:       — Не умею, — Стив оказывается прямо у него за спиной, но прежде чем обернуться, Брок привычно дёргается. А после разворачивается с лёгким недоумением. Он уже и вымел из головы брошенную Стиву фразу, и недоумение от полученного ответа даже не позволяет ему разозлиться одномоментно, что Стив посмел подкрасться со спины. Брок теряет хватку рядом с ним, медленно и неумолимо, — он видит это сам. Видит и позволяет, притворяясь, что этого нет вовсе. Поэтому лишь говорит быстро и жёстко:       — Не подкрадывайся, — и добавляет вопросительное: — Что? — он неосознанно упирается руками в столешницу позади себя. Стив стоит меньше чем в двух шагах впереди, смотрит с лёгкой улыбкой на уголок губ и отступать даже не собирается. Брок засматривается ему в глаза: в свете включённой над плитой лампочки в них виднеются странные, таинственные и игривые искорки. И Брок не желает знать, не желает разглядывать, но глаз отвести не может. Или не хочет, но лишь старается не обдумывать это, не рассматривать и не разглядывать. Лишь на Стива смотрит. Стив говорит чуть тише:       — Танцевать не умею, — он пожимает плечами, отводит взгляд и смутно, еле-еле румянится. А Брок задыхается, слишком резко ощущая — он успел соскучиться по этой херне за прошедшие две недели. Он успел позабыть о том, как всё сладко выкручивает в паху, когда Стив вот так близко и когда смотрит так смущённо. Тишина закручивается вокруг них, а он только и может, что думать о блядском Солдате: вместе с его либидо тот разбудил что-то ещё, что-то претендующее на пометку «живое», только Брок был слишком занят, чтобы это заметить.       А может не хотел замечать. И второе было более вероятно — он игнорировал, что Солдата, что Стива столько, сколько вообще был с ними знаком. Он игнорировал каждое поползновение сантиментов, игнорировал мелькающий интерес — до какого-то чёткого, явного момента в той проклятущей переговорной. Да-да, вот тогда он позволил себе посмотреть своим сантиментам в лицо… И игнорировать их дальше было уже невозможно.       Стоя в двух шагах от Стива, Брок ощущает слишком резко: хочется его оттолкнуть. Хочется сказать что-нибудь непозволительное и грубое, а лучше бы замахнуться с ведущей, левой. Плечо ведь уже зажило почти, но если бы и нет, будто ему когда мешала хорошая, сочная драка. Сейчас помешает, но не двигается Брок отнюдь не поэтому — он ждёт. Стив молчит. И надо бы ведь сделать что-то, что-то сказать. У Брока в голове только странный мусор. Про то, что Стив не умеет не только танцевать, но и целоваться, и про то, будет тот всё-таки чай или кофе. Ни тому, ни другому Брок с кончика языка сорваться не позволяет. Вместо этого шепчет напряжённо:       — Чем больше ты тянешь, тем сильнее происходящее выглядит, как издевательство. При том не самого лучшего качества, — потянувшись одной рукой назад, Брок сдвигает чашки глубже по поверхности, а после подсаживается на столешницу. Если мгновение назад всё ещё выглядело так, словно Стив загнал его в угол, теперь же смотрится иначе: будто Брок пригласил его сюда сам. Ощущается, впрочем, тоже значительно лучше. С такого положения он смог бы с лёгкостью врезать Стиву по яйцам ногами или оттолкнуть его, пнув стопами в живот. Пускай количество места для манёвра не изменилось, появилось несколько дополнительных возможностей.       В его работе они были чрезвычайно важны.       Стив от его слов чуть удивлённо приподнимает брови, а после задумчиво хмурится. И тут же усмехается, жмёт плечами — всё ещё в молчании. В глаза он больше не смотрит, отворачивает голову в сторону приоткрытого окна, давая рассмотреть свой уже чуть смущённый профиль. Брок себе в желании поглазеть не отказывает, проходится взглядом и по твёрдой, очерченной нижней челюсти, и по губам. Его внутри разрывает от желания отказаться от любых обсуждений и просто притянуть Стива для поцелуя, а лучше бы выпереть его прочь, устроив драку, но всё же, наверное, стоит дождаться, чего же он скажет… Брок прикрывает глаза, позволяет себе лишь тихий, грубоватый смешок. Кидаться на Стива с сантиментами или, может, кулаками идея ещё более дурная и пропащая, чем даже отрубить главную голову ГИДРы, и все, что ему остаётся — лишь ждать.       С ГИДРой это выходит определённо легче.       — Я бы хотел попробовать… Ну, серьёзные отношения. С тобой, — Стив говорит негромко, немного неловко, и его слова заставляют Брока растянуть губы в наглой, нахальной усмешке. Чуть приоткрыв глаза, он тянется туловищем вперёд, протягивает руку. Со столешницы спускаться он даже не собирается, вместо этого подхватывая кончик шнурка, спускающегося из прорези в чужом капюшоне. И тянет на себя самую малость, бросая быстрое:       — Кто бы сомневался. От таких самородков, как я, не отказываются, — Стив оборачивается к нему, делает медленный, послушный шаг вперёд. Он смущён, и скулы уже успели зацвести румянцем, что ряска на болоте, но смотрит всё равно серьёзно — врёт. Брок не может прекратить ухмыляться да скалиться, потому что его мертвое сердце, этот отживший своё давным-давно орган, эфемерно, но будто бы совершенно реально сейчас бьётся у него в груди, околачивая клетку рёбер тахикардией. Лёгкие наполняются ощущением свободы, и Брок забывается в ней слишком резко — он такого никогда не испытывал. Никогда и ни с кем в его жизни не было столь глубинной, надрывной откровенности. Своим решением, своим выбором, обдуманным и рассудительным, Стив дал ему то, за что Броку никогда его не отблагодарить. Не то чтобы тот собирался, конечно, только вот факт оставался фактом.       — Не будь таким самодовольным, — Стив фыркает, очень усердно стараясь не смотреть ему в глаза, и Брок откликается негромким грубоватым смехом. Стоит Стиву упереться бёдрами в его сведённые колени, как Брок опускает ему на бок вторую свою ладонь. В первой он всё ещё держит шнурок, раздумывая вытянуть его, лишь ради того, чтобы побыть засранцем, или нет. Попутно бросает:       — Какой есть. К тому же не каждый день выпадает секс с самой гордостью нации, — скользнув ладонью ниже по его боку, Брок забирается кончиками пальцев под ткань толстовки. Стив всё-таки смотрит в ответ: выражение лёгкого, недовольного осуждения на его лице привычно заводит, и Брок покрывается мурашками. Те бегут по плечам, спускаются к пояснице. Стоит Стиву опустить ладони на его колени, в лёгкой, еле ощутимой попытке раздвинуть их и подобраться ближе, как вся та толпа мурашек вплавляется ему в кожу — сделать задуманное у Стива, естественно, не выходит, Брок нарочно удерживает ноги прижатыми друг к другу. Стив неожиданно шепчет:       — Пока что я даже поцеловать тебя не могу. Пусти меня, — его интонация претендует на капитанскую, десятой своей частью, а ладони обретают собственную силу. Брока выкручивает горячным, резким возбуждением, стоит только Стиву применить лишь малость собственной стали, чтобы раздвинуть его колени и сделать ещё шаг вперёд. В своё оправдание для себя самого — Брок всё ещё пытается сопротивляться. Силы ему, естественно, не хватает, зато Стиву хватает какой-то странной, порочной нахрапистости. И пусть он, всё ещё смущенный, смотрит с мягкой просьбой и предвкушением. — Не нравится подчиняться?       Стив звучит задиристо — он нарывается. Он тянется к нему всем своим существом, он прёт вперёд настоящим танком, и он старается. Брок только сейчас осознаёт, что его ставка себя оправдала: пешка медленно движется в ферзи. Стив учится выбирать будущее, Стив срывает болезненные оковы прошлого, и Стив растёт. Стив так сильно старается. Брок жмурится, тихо смеётся и качает головой. Пожалуй, пусть даже окажется, что Солдат и не имеет с Баки ничего общего, он всё же станет для Стива долгожданным подарком в новом веке. И когда Брок уйдёт, эти двое отлично позаботятся друг о друге.       Ведь ему придётся уйти — умереть. Не пройдёт и месяца, как его предательство забудется, ущерб окажется не столь велик, а у Солдата будет новая жизнь. А у Стива будет Солдат.       И, если эта ярмарка подарков сработает как должно, у Брока тоже будет — цинковый гроб да бесконечный сон. Он ждёт их уже слишком давно, чтобы оказаться обделённым этим подарком. Ещё давным-давно он оказался проклят, и ему пришлось заслуживать смерти, как некоторые пытались заслужить жизни. Немного времени, и всё выйдет лучшим образом: он, наконец, заслужит.       — Не дорос ты ещё, чтобы я тебе подчинялся. Пацан, — пренебрежительно фыркнув, Брок всё-таки выпускает из пальцев шнурок и тянется ладонью выше. Его взгляд замирает на губах Стива, после убегает к его глазам. Стив выглядит лишь самую малость удивлённым, даже рот приоткрывает, собираясь ответить. Стоит Броку опустить ладонь ему на затылок и поскрести по коже, как он тут же смолкает, пусть не произнеся и единого звука. Его ноздри чуть раздуваются, на новом вдохе, ресницы подрагивают. Занятно.       Брок позволяет себе усмешку, запоминая это слабое место. Его тянет вперёд всем телом и, наконец, он позволяет себе покориться собственной жажде. Пальцы на ногах поджимаются от скользнувшего вдоль тела импульса удовольствия, стоит ему коснуться чужих тёплых губ. Руки Стива замирают, чуть крепче сжимают его колени, а после сдвигаются выше. Это вкусно, и Брок даже врать себе не хочет — раньше было иначе. Глубинно, в самой тёмной части его проклятущей шкуры, ему всё ещё страшно и злость всё клубится внутри ядовитым дымом, но он чувствует себя в силах разобраться с этим. Не ради Стива, вот уж глупость, да и не ради себя.       Ради интереса. Каково это — быть живым и обычным? Каково любить? Каково говорить правду, не отталкивать, не сопротивляться?       Чуть надавив пальцами на чужой затылок, Брок скребёт по коже ногтями вновь — от этого движения Стив, тёплый и крепкий, вздрагивает крупной дрожью. Его губы приоткрываются, кончик языка пробегается по ним, пересыхающим, и задевает губы Брока. Отказаться нет ни единой возможности, как и проигнорировать это движение. А Брока всего выкручивает тошнотой и отвращением от себя самого — отнюдь не этим он должен сейчас заниматься. Ему нужно выискивать информацию, ему нужно готовиться к войне и втираться к Стиву в доверие способами, не предполагающими столь большого урона для него самого. Ему нужно узнать личность Баки, а ещё ему нужно бы остыть, но нет уже ни единой возможности. Ещё нет чего-то более важного — желания прекращать. Бёдра напрягаются, большой палец в медленном движении скользит за ухом у Стива. Тот подаётся ближе, его ладони поднимаются выше по ногам Брока, пальцы сминают плоть бёдер — Стив буквально вжимает его в столешницу. И жмётся сам, подступает ближе, притирается бёдрами, не пряча явного, твердеющего возбуждения, а после тихо стонет ему в губы.       Брок дёргается от этого звука, жмурится, ощущая, как мышцы в паху сводит сладкой, вкусной судорогой. Вытянув вторую руку из-под его толстовки, он касается ладонью щеки Стива — его рука напряжена почти до боли. Потому что Стива хочется придушить, хочется трахнуть его рот своим языком, оттолкнуть, нагнуть над столом и выебать насухую, только бы навредить. Только бы принести ему лишь вред и всё-таки не пускать, не пускать, не пускать к себе. Вместо этого Брок мягко давит ему кончиком пальца на подбородок, шепчет в губы:       — Мы это уже проходили, ну-ка, открой ротик, Стив, — и он зовёт его по имени впервые, хрипло и похабно, а Стив весь исходит дрожью. Он приоткрывает губы, позволяя Броку скользнуть языком в его рот. Юркие, светлой кожи пальцы, рванувшие выше, уже вовсю задирают футболку Брока. Они дрожат, дёргают ткань резче, чем стоило бы, но Брок даже не отвлекается на это. Он весь — сосредоточие насилия над самим собой. Он весь — напряжение. Грудина исходит дрожью его мёртвого сердца и страхом — почти что животным ужасом. Потому что любое животное боится боли, и сколько бы дерьма Брок ни тащил за собой сквозь годы, он боялся её тоже. Только отнюдь не физической. Физическая боль отрезвляла. Она возвращала голову на место, заставляла действовать и выживать.       Когда выла грудина, спасения ему не было. И к своему большому сожалению с запахом кровавого Алжирского песка, Брок успел проверить эту теорию уже дважды.       Стив стонет ему в рот вновь, его рукам так и не удаётся стянуть с Брока футболку, и он просто забирается под неё тёплыми ладонями. Его руки мнут бока Брока несильно, а тот только скребёт пальцами по загривку Стива в ответ, без боли давит ногтями на тёплую кожу.       Чужое тело исходит мурашками — это Стив откликается на движение пальцев Брока по его затылку. Его сильные руки вздрагивают, тянут Брока ближе, но тот только посмеивается в поцелуй. На тех местах, где он чувствует чужие прикосновения, кожа будто горит огнём, а в паху член уже налился кровью и желанием. Но Брок лишь целует Стива, пихает его язык кончиком своего, забирая главенство и нагло отбирая территории, вылизывает щеки изнутри. У Стива во рту горячо и влажно, вкусно — Брок мысленно записывает гордость нации в оплаченное дополнение к собственному больничному, и ему совершенно не стыдно.       — О боги, ты… — Стив отстраняется первым, шепчет заполошно, но не даёт и мимолётом рассмотреть собственное лицо. Его рука вскидывается вверх: Брок только глаза приоткрывает, пытаясь вернуть себе дыхание после поцелуя, как чужая тёплая ладонь уже оказывается у него под подбородком. Стив заставляет его откинуть голову назад, почти принуждает, и секундой позже Брок чувствует, как он медленно ведёт по его кадыку широким мазком языка. От этого движения у Брока коротко дергает правая нога, бедра напрягаются удовольствием. Всё, что он может, так это вплестись пальцами в прядки чужих волос и сипло, судорожно застонать.       Стив вылизывает его горло голодными, медленными движениями языка, а после прихватывает кожу зубами где-то между ключиц — в этом движении нет боли, лишь желание и потребность. И Стив сжимает его бока, подтаскивая ближе к краю, в этой потребности. Медленно высыхающая слюна холодит кожу горла, мурашки спускаются по его груди. Ладонь разжимается, соскальзывает по толстовке Стива вниз. Брок вновь забирается кончиками пальцев ему под одежду, только в этот раз за пояс его домашних штанов. И мгновения не проходит, как он задевает головку твёрдого члена, стиснутого бельём, но сучливо не уделяет ей должного внимания. Он лишь тянет Стива на себя, притирается к его бёдрам — Стив проигрывает.       — Я не могу… Это помешательство какое-то. Я с ума сейчас сойду, — его голос звучит перевозбужденно и почти жалобно, когда он утыкается лбом Броку в плечо, пока его бедра живут собственной жизнью. Стив подаётся ими вперёд, толкается пахом в пах Брока, притирается. Он всё ещё держит ладонью его за бок, всё ещё впивается в него пальцами — держится за него в этом водовороте похоти.       Брок только вдыхает поглубже, опускает голову назад и мимолётом мажет губами по чужому виску — тошнота выкручивает ему кишки. От собственного действия, от собственных решений, от этого дикого позволения самому себе потонуть. Медленно погладив Стива большим пальцем по затылку, Брок склоняется к его уху. И тихо, медленно шепчет:       — Сейчас ты выйдешь из кухни, свернёшь к лестнице и поднимешься на второй этаж. Зайдёшь в первую дверь слева. И я зайду туда за тобой. А после я тебя трахну в своей постели, — Брок медленно прочёсывает прядки волос на чужом затылке и всё шепчет, не останавливаясь. Стив надсадно, громко сглатывает и поворачивает голову немного набок. Его горячее дыхание касается шеи Брока, пока сам он медленно забирается ладонью ему под футболку выше. Брок вдыхает поглубже, продолжая: — Это самое безопасное место во всём Вашингтоне. Никакой прослушки, никаких камер, никакого вмешательства в личную жизнь. Я могу разложить тебя хоть на лестнице, если тебе захочется. Где угодно.       — Ты только что правда выдал мне вводные на секс? — Стив фыркает ему в шею уже спокойнее, а Брок не сдерживает усмешки тоже. Всё, что он может, только бы не выдать того, насколько сложно ему даётся каждое медленное, неспешное движение, так это негромко спросить:       — А это помогло?       Стив медленно отстраняется, смотрит на него несколько секунд и быстро кивает. Он заливается краской, смущённый и слишком желанный, чтобы Брок посмел отказать самому себе в удовольствии. Хочется только прошептать ему:       — Беги, дурной! Убегай, выметайся! — но Брок не произносит ни единого звука. Стив отстраняется, отступает от него на шаг. После ещё на один. Он смотрит лишь ему в глаза, беззащитно и жаждуще. Только Брок не торопится. Отступив уже к выходу из кухни, Стив разворачивается и уносится прочь. Он взбегает по лестнице, и лишь в этот миг Брок срывается следом — хоть чайник, так и не согревшийся, выключить не забывает. Он соскакивает со столешницы, стягивает футболку мимолётом, чуть не спотыкается на последней ступеньке лестницы — Стив уже прошёл в его спальню, даже свет включил. Только не слышит, как капкан захлопывается, как он оказывается в ловушке — ступив на порог, Брок ощущает это сам.       И ошибка, что он растянул на дни и недели, наконец, завершается в этом моменте. Включается таймер — вскоре ему придется заплатить.       Ошибка завершается, ведь Брок его отсюда не выпустит больше. Пока «Озарение» не грянет на них, пока не придёт время — он доберёт всё то, сотканное из истинных сантиментов, что не добрал за всю свою жизнь. У Стива не убудет, а когда он очнётся от этого солёного морского дурмана, будет уже слишком поздно. И итогов своих действий Брок не увидит. Их увидит Солдат, и вместе они залижут друг другу раны его предательства. Вместе они справятся.       Стив осматривается, не торопясь раздеваться. Будто бы у Брока в спальне и правда есть на что посмотреть: на тумбочке у постели небольшая свалка из безнадобной мелочёвки, с его краю откинуто одеяло, а у другой стены, напротив кровати, стоит шкаф. В шкафу вся идентичная форменная одежда сложена аккуратными стопками, в отличие от кресла, стоящего в углу у окна, — на нём что только не навешано. Картин на стенах нет, фотографий — тоже. И Брок подступает к Стиву, рассматривающему всё это, со спины, касается ладонями его боков. Стив, сука, даже не вздрагивает, заслышав его присутствие. Брок обнимает его со спины, утыкается носом в холку и вдыхает поглубже — жест животный, жадный. А Стив просто живой. Он пахнет немного потом, самую малость свежестью геля для душа. Выяснить хоть единую нотку аромата геля не удается, и Брок лишь глаза прикрывает.       Вот так — хорошо. И с Солдатом в сочельник было тоже, но тогда признаться себе не было ни единой возможности. Потому что казалось, что не будет будущего, что будущего просто не существует.       Сейчас уже не казалось. Будущего и правда не было. А значит, в настоящем он мог позволить себе кощунство. В настоящем он мог позволить себе маленькую смерть. Запустив руки Стиву под толстовку, Брок чувствует его дрожь и вжимается в него со спины. Он притирается твёрдым членом к крепким ягодицам сквозь ткань их одежды, Стив шепчет что-то бессвязно — он весь уже плавится. Брок жаждет вылизать ему поясницу, укусить за копчик — хочется до крови, до гематомы, но он себе не позволит. Он никогда-никогда не позволит себе целенаправленного насилия. Не в своей постели точно.       — Последние слова? — с насмешкой шепнув это Стиву на ухо, Брок тянет его толстовку вверх, и ему позволяют снять её. Стив оборачивается к нему со странной неловкой растерянностью в глазах. Брок не желает спешить, но ждать, когда же он, наконец, получит доступ ко всему, уже невозможно, и он лёгким движением толкает Стива в грудь. Тот отступает, отвечая негромко:       — Разве не это говорили людям раньше перед казнью? — его голени упираются в постель, и Стив усаживается с лёгким удивлением на лице. Брок не даёт ему времени, в желании заполнить собой всё окружающее пространство: сделав шаг вперёд, он опускает Стиву ладонь на макушку, вплетается пальцами в его волосы. Рука чуть подрагивает от напряжения и борьбы — ему нужно сдержать свою ярость. Ему нужно сдержать свою злобу за то, сколь невовремя Стив объявился, и за то, что не пришёл раньше. За то, что был не по его, Брока, душу.       — Похоже, я собираюсь случайно убить тебя этой ночью, — заставив Стива запрокинуть голову, Брок смотрит на него сверху вниз похабно и жадно. Стив сглатывает, опускает ладони ему на бёдра. Он словно бы не в силах отвести взгляда, разорвать зрительный контакт, и Брок пользуется этим. Он опускает другую ладонь ему на щёку, скользит большим пальцем по его губам. На коже, скорее всего, засел прогорклый табачный привкус, но Стив этого будто и не замечает вовсе. Он неловко хмурится, смешливо и смущённо шепчет:       — Не думаю, что сексом можно убить, — и он отводит взгляд в сторону, а Брок лишь медленно давит большим пальцем на его нижнюю губу. Он не принуждает, сколь бы сильно ему ни хотелось, просто Стив, догадливый, разумный, приоткрывает рот сам. И возвращает свой взгляд назад, к лицу Брока, к его глазам. Он позволяет скользнуть пальцем в свой рот, вдыхает носом глубже. Его ресницы дрожат — ему хочется прикрыть глаза. Брока тянет вперёд рывками, жестокими и кровожадными, но вместо того, чтобы сорваться, он лишь упирается коленом в постель меж чужих бёдер. Он нависает, властвует и не разделяет — он жаждет забрать Стива себе без остатка.       Кто знает, когда ещё ему выдастся такая возможность.       — Посмотрим, что ты скажешь под утро.       Нахально ухмыльнувшись, Брок проталкивает палец глубже. У Стива во рту горячо и влажно, но уж чего Брок не ожидает, так это того, что Стив мягко прикусит его палец. Ещё — того, как его взгляд потемнеет, изменится в своей краске на цвет штормового неба. И пусть его щёки зарумянятся, это отнюдь не важно.       — Кусаться некрасиво. Не заставляй меня учить тебя манерам в постели, — Брок медленно сгибает большой палец, скользит подушечкой по чужому языку. И Стив всё-таки сдаётся — он прикрывает глаза своими дрожащими ресницами, сжимает пальцы на его бёдрах, а после тихо, еле слышно стонет. Если бы Брок спорил, он сделал бы ставку на собственную подхрипловатую и властную интонацию. Только ведь он не спорил, а всё равно весь исходит тахикардией, во рту у него пересыхает, и твёрдый член коротко дёргается, притиснутый к телу бельём. Стива хочется разрушить самым непотребным и наглым образом. Не желая вновь вводить практику отказов самому себе, Брок вытягивает свой палец назад, порочным движением размазывает слюну по чужим губам, а после склоняется и целует их. Он вылизывает губы Стива, голодный, жадный в собственной потребности обладания, и вместе с этим неспешно толкает того в грудь. Стив понимает всё без единого слова — неторопливо отодвигается назад по постели, лишаясь в процессе и поцелуя, и рук Брока на своём теле.       Эта потеря ему точно не нравится, но Брок не торопится её восполнить. Вместо этого он опускает руки к шнуровке собственных домашних штанов, развязывает их, а после стягивает с себя вместе с бельём. Стив бросает лишь один взгляд к его бёдрам и следом просто валится спиной на постель. Он закрывает горящее стыдливостью лицо ладонями, упирается пятками в матрас. Брок только тихо смеётся.       — Я ещё ничего не сделал, — чужое смущение льстит ему и подзуживает. И пускай Стива всё ещё хочется выпереть прочь, а лучше бы пустить ему немного свинца в голову, Брок только подаётся вперёд, упирается руками в его бедра. Он стягивает со Стива, тяжело дышащего, штаны вместе с бельём сам. Попутно оглаживает большим пальцем напряжённые паховые мышцы, косточку щиколотки на правой ноге. Босоногость Стива теперь открыта для него полностью во всей своей вульгарности, и Брок широко, голодно ухмыляется. Ему бы вылизать этого сучёныша всего и полностью, но он с лёгкостью разберётся с этим позже. А лучше бы никогда — от соблазна мутится рассудок, и ведь это опасно, почти что смертельно для него.       Всё, что делает Брок — себе потворствует, намеренно отказываясь от спасения.       — Кажется, я тебя ненавижу, — Стив шепчет еле слышно в собственные ладони, мотает головой. Его член, твёрдый, длинный, подрагивает от напряжения, а с кончика уже сочится вкусное, горькое, и Брок отшвыривает остатки его одежды в сторону — ненужные, бесполезные. Забравшись на постель, он опускает ладони Стиву на колени, заставляет того развести их в стороны шире. И Стив ему потакает, слушается, а следом чуть бедра подкидывает, только не то чтобы Брок успел коснуться его ещё где-нибудь — тягучий, жадный.       — Не влюбился и ладно. Вот это была бы проблема галактического масштаба, — конечно же, он врёт, лукавит, уже изучив правду, что Стив скинул ему в ладони — влюбился, вляпался. Неважно. Пусть так. Устроившись перед Стивом на коленях, Брок склоняется и касается губами внутренней стороны его бедра. Чужие мышцы откликаются, напрягаются под этим прикосновением, и Брок не отказывает себе в удовольствии неспешно прикусить тёплую кожу. Стив на него всё ещё не смотрит, только прячется и коротко вздрагивает. Брок зовёт его: — Посмотри на меня.       — Если я… — Стив мотает головой, шумно выдыхает. Он пробует свести колени, словно желая спрятаться, только вот Брок ему не верит. Не после ухаживаний, не после всех заигрывающих взглядов и хождений вокруг да около. Стив его недоверие оправдывает, шепча тише: — Всё закончится очень быстро, если я… Посмотрю на тебя.       Брока выкручивает дурным, сумасшедшим спазмом похоти. Его член коротко дёргается, пальцы впиваются Стиву в колени — быть настолько чувствительным, жаждущим просто невозможно. Зато возможно списать всё на сыворотку, что Брок, впрочем, и делает. Только вот его это не останавливает и не остановило бы ни в одной из возможных вероятных вселенных.       — Ты можешь кончить, не обязательно ждать меня. Но я могу выдать тебе неограниченное количество отрывных купонов на оргазмы, если тебе от этого будет легче, — потянувшись ниже, Брок усаживается на пятки, а его губы уже спускаются по бедру Стива к его паху. Тот, кажется, матерится в ладони, вдыхает поглубже вновь. Он задыхается в этом горячном возбуждении, и Брок не знает комплимента для себя лучше. Он шепчет вновь: — Посмотри на меня.       И Стив хнычет сдавленно, мотает головой, а после скользит ладонями выше и прочёсывает свои светлые пряди пальцами. Его взгляд, изломанный удовольствием, обращается к Броку, и Брок добивает его как обещал, жаль, в меньшей степени. Опустившись головой к чужому паху, он медленно ведёт кончиком носа вдоль напряжённого ствола члена Стива, вдыхает поглубже запах его желания. И тут же повторяет свой путь широким мазком языка — Стив изгибается, приподнимает бёдра и вжимается в это прикосновение. Его член вздрагивает под языком Брока, дёргается коротким движением — не проходит и двух секунд, как Стив кончает под ним. И не то чтобы Брок ещё начал делать хоть что-то.       После, возможно, он спросит об этой чувствительности, а Стив засмущается. Вряд ли скажет, что девственник — пусть Брок и уверен в этом на добрую сотню — да и вряд ли скажет вообще хоть что-то. Но Брок бы хотел спросить. Ещё Брок бы хотел оставить его себе на века.       Только не всем желаниям было суждено сбыться.       Тяжело дышащий, чуть взмокший Стив раскидывает руки в сторону и расслабляется. Брок прикрывает глаза с усмешкой, а после тянется выше, медленными короткими движениями языка собирает сперму с его живота. Стив дёргается мгновенно, подбирается весь и вплетается резвой рукой ему в волосы, оттягивая от себя силком.       — Это не гигиенично! — он выглядит почти возмущённо и, если бы не этот заманчивый румянец на его скулах, Брок даже ему бы поверил. Хер с ним, что его возмущение выглядит возбуждающе. Пускай, пускай и это тоже будет — Брок согласен на него всего, у него осталось не так много времени, чтобы насладиться. Нарочно облизнувшись со вкусом и сглотнув, Брок скользит ладонью по чужому сильному бедру вниз, к паху, легонько щиплет кожу с внутренней стороны. Стив только ещё более возмущённо глаза округляет. Он хочет сказать ещё что-то, но Брок не позволяет, перебивая:       — А ещё вульгарно и чертовски сексуально. Попробуешь? — лёгким движением боднув его ладонь своей головой, Брок тянется ещё дальше вперёд и в итоге просто нависает сверху. Стив упирается ладонью в его грудь, только вот загвоздка — не отталкивает. Он мешкает несколько секунд, переводит взгляд с глаз Брока на его губы, а после обратно. Другая его рука обнимает Брока за бок, тёплые пальцы поглаживают его кожу. Брок шепчет искушающе: — Если бы ты не хотел, ты бы меня уже оттолкнул… Давай, Стив, будь хорошим мальчиком и поцелуй меня. Уже слишком поздно для твоего пуританства.       Стив только фыркает, отводит взгляд, но Брок чувствует собственной шкурой — вся эта похабность его пронимает. Проносится электричеством под кожей и вяжет тугим возбуждением внизу живота. Снаружи это ощущается тоже: в его напрягшихся бёдрах, в закушенной нижней губе и в кончиках пальцев, которыми Стив впивается в его смуглую кожу. Брок склоняется ниже, медленно лижет его губы и насмешливо добавляет:       — Не заставляй меня выписывать тебе отрывные купоны на каждую хуйню, что я захочу с тобой вытворить.       И Стив отвечает краткое, смущённое и лишь на сотую долю сердитое:       — Заткнись, — а после тянется к нему за поцелуем. Далеко тянуться не приходится: Брок буквально утыкается в его губы своими, пока шепчет. И Стив целует медленно, осторожно. Он никуда не торопится, горячий, но уже неспешный. Брок позволяет, продирается через собственное негодование и остаётся ведомым. Стоит ему приоткрыть губы, как Стив неловко, смущённо проскальзывает кончиком языка ему в рот — и в этом движением оказывается нечто такое, от чего у Брока вырывается сдавленный, горячечный стон. Это слишком вкусно, просто до невозможности. Он приоткрывает глаза, чтобы увидеть, как Стив хмурится в удовольствии, сопит негромко. Надолго его не хватает. Проходит несколько мгновений, и он разрывает поцелуй, отворачивается. Шепчет негромко, порочно да хрипло: — О боже…       Брок прихватывает губами скос его нижней челюсти, чуть прикусывает, а после мягким, ладным движением скатывается с него на постель. Собственное возбуждение отзывается недовольством и раздражением, но он только тянется рукой к тумбочке. После прихода Солдата в сочельник ему пришлось обновить смазку — предыдущий тюбик валялся в его ящике последние лет десять, кажется, используемый в редкую, еле осуществимую дрочку. И сейчас он тянется к ящику, наощупь пытаясь найти нужное, а Стив тянется следом за ним, прижимается к его боку всем телом, скользит ладонью по животу. Брок не поворачивает к нему головы, вместо этого ощущая, как чужие тёплые губы скользят по его плечу в мелких, слишком нежных и мягких поцелуях. От этой нежности его тошнит, и отвлечься нет ни единой возможности.       Его рука вздрагивает, в желании оттолкнуть Стива как можно дальше, ударить его посильнее, но Брок только касается его бедра, сминает плоть в пальцах. Другая его ладонь уже нащупывает смазку, обнимает тюбик крепким движением. И Стив дублирует это движение, обхватывая пальцами его член.       — Блять, ты… — Брок дёргает бёдрами навстречу, подаётся в ответ прикосновению, чувствительный и разгорячённый. Его глаза жмурятся в удовольствии — у Стива крепкая, сильная хватка, и он медленным, словно нарочно, движением проходится вдоль ствола. Повернув голову назад к нему, Брок царапает его бедро остриженными ногтями. Его голова не пустеет, слишком привык он контролировать всё происходящее в любой момент жизни, но контроль трещит немного. И желание врезать, ударить, стиснуть чужое тело до синяков закручивается в груди. Брок только вслепую находит губы Стива своими, почти насильно углубляет поцелуй, получая в ответ сдавленное, порочное мычание.       Стив отстраняться даже не собирается. Его большой палец оглаживает влажную головку члена Брока, кружит по ней, рассыпая внутри тела искры удовольствия. Его хочется остановить, не позволить, но Брок только целует его, голодно и глубоко, мысленно убивая себя, уничтожая собственную злобу в зачатке и добираясь до глубинного, единственного страха. Пускай он и слаб пред сантиментами, пускай этого у него не отнять, но соглашаться на жестокость Брок не станет — не сейчас, никогда позже. Он вылизывает рот Стива изнутри нахально, дразнит его язык своим. Стоит Стиву ускорить движения руки и сжать крепче, как Брок изгибается, жмурится. Его выламывает в оргазме слишком быстро, ягодицы и бедра напрягаются, мышцы живота исходят судорогой. Капли спермы попадают на живот и грудь, только это Стива не останавливает — он продолжает двигать ладонью, пусть и медленнее, но всё так же крепко. И это почти кощунственно, только всё равно вкусно. Удовольствие растягивается, становясь почти болезненным. Броку ничуть не сладко. Броку хорошо.       — Боже, блять, убери руку, пока я не кончил насухую, — дёрнув бёдрами вновь в странном движении — и не понять, пытается он отстраниться или прижаться крепче, — Брок делает короткий рывок головой. Меж его губ рвётся почти рычание, брови изламываются, а Стив где-то рядом с его ухом тихо, возбуждённо смеётся. Зараза.       — Это в отместку за угрозу. Один — один, — прикосновение его руки исчезает, а Брок фыркает насмешливо, разлепляет глаза. Стив впервые, кажется, выглядит нахальным, и пусть смущение всё ещё окрашивает его шею — Брок переживает резкий тычок наслаждения изнутри. Потянувшись вперёд, он садится, поводит плечами. Смазка всё ещё в его руке, как, впрочем, и отсутствие желания заканчивать эту сумасшедшую вакханалию. Обернувшись, он смотрит поверх своего плеча и мгновенно встречается взглядом со Стивом. Тот взволновано сглатывает, ёрзает немного на постели — он рассчитывает на продолжение, выжидает. Грудь Стива покрыта еле различимыми каплями пота, глаза блестят жадным желанием, которого Броку никогда уже не забыть. И его непонимание, читающееся скорее в теле, чем на лице, почёсывает Брока изнутри странным, несвойственным ему самому бахвальством — он у этого нерасторопного пацана действительно первый.       Ощущается восхитительно.       — Переворачивайся. На живот, — кивнув ему коротко, Брок засматривается на перекатывающиеся под кожей Стива мышцы. Что-то злобное бьётся у него самого внутри, и выбранная поза будет наилучшей, чтобы оградить Стива от этого. Чтобы Стива от себя спасти. Тот только взгляд отводит, закусывает нижнюю губу и неловко, неаккуратно укладывается на живот. В процессе он успевает случайно пихнуть Брока коленом в бок, и не то чтобы постель настолько узка — Стив неуклюжий и растерянный от собственной неловкости.       Пока Брок поднимается с постели, Стив неожиданно передумывает, становится на колени и упирается в матрас на вытянутых руках. И опускает голову низко-низко. Этот водоворот смущения и неуверенности отдаётся у Брока несуществующей тахикардией где-то внутри. Забравшись на постель позади Стива, он бросает рядом с собой смазку. Обе руки, свободные и шальные, тут же опускаются Стиву на бёдра. Брок подаётся тазом вперёд, прижимается к ягодицам Стива пахом. Ему потребуется какое-то время на то, чтобы полностью возбудиться вновь, чего нельзя сказать о Стиве — у того рефрактерный период, что у Солдата, и тяжёлый возбуждённый член уже свисает меж его ног. Пока не течёт предсеменем, но не пройдёт и нескольких минут, как это изменится, — Брок отнюдь не сомневается.       — Нация будет в ужасе… — самодовольно хмыкнув, он ведёт прикосновением собственных рук к чужим ягодицам, сжимает их в ладонях, а после скользит выше. Стоит ему обнять ладонями бока Стива, как Брок замирает от странно-тоскливой боли, появившейся в грудине. У Стива тёплая кожа и, несмотря на всю свою мощь, он мягкий. У него мягкие бёдра, покрытые светлым пухом волос, мягкие ягодицы и бока тоже. Пусть мышцы и перекатываются у Брока под пальцами, но помимо них внутри есть и другое, не менее важное.       И прямо сейчас он весь здесь, у Брока в руках — поводит плечами, ластится к его касаниям. Как Стиву удаётся оставаться таким живым и сильным, Брок не знает и не понимает, но его притягивает это. Его правда притягивает.       — Прекрати, — не замечая его заминки, Стив шепчет немного сипло. Его голова всё ещё опущена низко, мышцы плеч играются под кожей, напрягаясь и расслабляясь. Брок медленно наклоняется, выверяя каждый собственный полужест и сдерживая клокочущие в груди сантименты. Сука-судьба только смеётся у него за плечом с его неуклюжих попыток, притягивает его губами к пояснице Стива. Его желание, наконец, исполняется, и Брок медленными широкими мазками слизывает с тёплой, светлой кожи мелкие капли солоноватого пота. Стив вздрагивает, кажется, головой дёргает. Шепчет тихо: — Дикарь.       Брок его слышит и прихватывает зубами плоть у копчика. Сжимает чуть сильнее, еле удерживаясь, чтобы не прокусить до крови — Стив и так тихо, жалобно стонет, дёргает бёдрами, желая уйти от этого больного, жёсткого прикосновения. Укус Брок зализывает тщательно, а его ладони сбегают выше. Кончики пальцев давят на крепкие рёбра — их бы проломить, вырвать из тела и выбросить прочь; но Брок только касается.       — Не врите, ваше высочество, вам же нравится, — Брок ведёт широким мазком языка вдоль чужих позвонков. Стив прогибается в пояснице под этим прикосновением, комкает в пальцах простынь и сопит шумно, с надрывом. Он терпеть не может это обращение столь же сильно, сколь сам Брок не терпит подкрадывающегося со спины Солдата, только есть важная разница. Стиву нравится. На самом деле Стиву нравится всё это, колкое, яростное, жёсткое и наглое — весь Брок как есть ему по нутру. Вот и сейчас он только бёдра подкидывает назад, мелким движением, притирается. А Брок смеётся тихо, возбуждённо.       — Неправда, — Стив дёргает головой, неуступчивый и норовистый. У него весь затылок взмокший, влажный, пряди волос, что потемневшее золото, а голос сиплый, севший. И грудная клетка раздувается на каждом медленном, горячном вдохе — он пытается успокоиться и немного остыть, будто бы позабыв, с кем имеет дело. Брок опускается грудью ему на спину, одна из его ладоней перебирается Стиву на живот. Самые кончики пальцев давят под пупком, вызывая дрожь.       — Вот именно, что правда. Можешь стесняться, сколько тебе захочется, но если я не буду знать, как тебе нравится, я не смогу сделать тебе хорошо, — кончиком носа он ведёт по холке, вдыхает вновь. Хочется укусить, до синяка, до следа зубов, но Брок только вылизывает влажную, солоноватую кожу, и Стив медленно опускается на руках ниже. Его затылок покрывается мурашками, он весь вновь исходит этой вкусной, горячной дрожью. Брок шепчет следом, почти сразу: — Все, что происходит в постели, остаётся в постели. Я не собираюсь измываться над тобой на работе из-за этого. Расслабься, глупый.       И стоит только этому «глупый» повиснуть меж ними, как Брок замирает. Он утыкается взглядом Стиву в затылок, теряется в его потемневших от влаги коротких прядях. Внутри его разрывает осколочной, и боль, эфемерная, но столь настоящая, смешивается в кровотоке с бесконечным, что сам бездонный океан, пространством удивления — он не знал, что так умеет. Не догадывался даже. Не рассматривал такие варианты — сотканные из сантиментов и нежности, этой поганой бездарной нежности. Его такому никто и никогда не учил, а Стив будто бы совсем и не против. Он опускается плечами на постель, поворачивает голову на бок. Но не смотрит в ответ, лишь облизывает пересохший рот и шепчет еле слышно:       — Спина… На спине…хорошо, — Брок смотрит на него несколько секунд. Рассматривает прикрытые глаза, подрагивающие ресницы. Под его руками чужое тело живёт, чувствует и даже не замечает происходящего с ним. Стив не замечает тоже и не заметит никогда — сколь много Брок ему дал и на сколь многое с ним согласился. Эту тайну он утащит с собой на ту сторону, где тихо, темно и нет боли, а сейчас лишь опускает голову ниже. Склонившись к тёплой коже, он вылизывает Стиву лопатки, прихватывает их зубами легко, безболезненно. У Стива брови изгибаются порочно, вкусно, пальцы впиваются в ткань простыни крепче, и он закусывает нижнюю губу. Красивый.       Брок свои прикрывает, не в силах больше смотреть на него, ощущая озлобленный и трусливый вой собственной грудины.       Стив не по его душу, пускай сейчас Брок и расстарался, чтобы так и было. Но ведь в реальности — Стив не по его душу.       И никогда не будет. ^^^       — Яичница сойдёт? — обернувшись в свете, разносящемся по кухне из-за приоткрытой дверцы холодильника, Брок бросает взгляд на Стива, сидящего за столом. Тот снова в своей толстовке, но уже без домашних штанов — пускай и в его белье, — и Брок никогда ему не скажет о том, насколько сильно ему нравится такое распределение приоритетов в одежде. Ради этого он даже закрыл в кухне окно и мысленно пообещал себе не курить — хотя бы пока Стив не поест.       — Сойдёт что угодно и побольше. Что в том веке, что в этом… Куча времени прошло, а я никак не могу привыкнуть к новому метаболизму, — Стив расслабленно смеётся и откидывается на спинку стула. Брок только кивает, уже отворачиваясь, но всё равно подмечая, как тот вытягивает ноги под столом. Чужая босоногость всё ещё покусывает его собственную поясницу странным удовольствием, и мимолётно Брок сравнивает — к Солдату у него, кажется, такого не было. А может и было, но в голове приятный, тихий штиль и эхо стонов подрагивающего преоргазменной судорогой Стива, и Брок только хмыкает сам себе под нос. Всё его внимание переключается на продукты, которые он вытаскивает из холодильника. Руки ловкими быстрыми движениями перекладывают яйца, помидоры и бекон на столешницу, пока нагой живот покрывается мурашками от холода. Не страдая от такого увлекательного, судя по жизни Стива, занятия, как смущение, Брок и бельё-то натянул не по собственной прихоти. Не поймай он пять минут назад сурового голубого взгляда, так и вовсе голышом на кухню вышел бы готовить.       Что ж. Не вышел.       Толку от этого, правда, было не много. Пусть холод ему нравился и больше тепла, сейчас хотелось только последнего, в обязательной связке со Стивом и его, Брока, постелью. Закончив с продуктами, Брок закрывает холодильник, а после нарочно плечами поводит — красуется и даже сам себе не врёт об этом.       — Много жрать не зазорно, — Брок лёгким движением руки бросает пару спелых помидоров в раковину, вытаскивает из нижнего ящика сковороду. В голову приходит быстрая, шальная мысль, и он позволяет себе обернуться с наглой ухмылкой. Кидает быстрое, на поражение: — Много трахаться — тоже.       Стив палится, что настоящая малолетка, слишком медленно отрывая взгляд от его поясницы и поднимая к лицу. А после, уже успев чуток покраснеть, глаза закатывает. И качает головой — даже этот жест на удивление выходит у него с ноткой осуждения. Как ему это удаётся, Брок не знает и узнавать, впрочем, не станет — использовать такие жуткие, высокоморальные вещи в своей мимике он не станет никогда точно.       Хватит и того, как он с лёгкостью, почти играючи, позволяет себе медленно ступить на помост своей личной плахи. Стив станет его палачом неосознанно и добьёт его там, где Солдат не закончил. Стив добьёт его там, где начал бить ещё Патрик. Обернувшись вновь, проверки ради, Брок сразу находит взгляд смущённого Стива, который прячет руки в переднем кармане толстовки. Его домашность, его разморенная после секса мягкость цепляет Брока непониманием: как Стиву удаётся быть столь суровым и яростным в своём капитанстве, при этом оставаясь таким… Он, словно тот же любимый медведь Лили, которого та хотела вручить Солдату ещё давненько летом — плюшевый, изношенный, но ничуть не изменившийся с годами. Сохранивший всё своё, личное и сердечное. Сохранивший это живым и дышащим.       — А… Так, хм… Как твоё плечо? Доктор Чо сказала, что вытаскивала пулю. Я не увидел, что тебя тоже зацепило, — Стив переводит разговор в другое русло столь очевидно и неумело, что Броку хочется глаза закатить. Именно это он, впрочем, и делает, пока гордость нации рассматривает стол, а он сам ставит сковородку на огонь и льёт сверху немного масла. Вернувшись назад к раковине, он вымывает помидоры, а после и весь десяток яиц — на этот раз уже с мылом. За то время, что они мучили его простыни в спальне, кухня успела выхолодиться приоткрытым окном, и теперь постепенно, медленно согревалась. Только его предплечья всё равно отчего-то изошли мурашками, стоило ему заслышать слова Стива. Паршивец о нём выспрашивал, надо же. Забавно.       — Почти зажило. Завтра заявлюсь в птичник, как обычно в свои заслуженные одиннадцать, получу от тебя неодобрительный взгляд за опоздание и за то, что не уделил тебе внимания, а после пойду к доктору Чо, перепроверки ради. Моё классическое утро четверга, — выключив воду, Брок усмехается на уголок губ. И внутри всё исходит самодовольной дрожью: этот момент отпускания себя всё ещё оказывается столь вкусен после, кажется, века воздержания. За него ему придётся отплатить потом. За это разрешение себе быть, за это позволение, ему после придётся платить кровью и болью мёртвого сердца, но сейчас ему неожиданно хорошо. И тишина квартиры уже давно растворилась под натиском чужого присутствия. Подтрунивать над Стивом было увлекательно, поддевать его было непередаваемо вкусно, и Брок подхватывает из ящика нож, позволяя себе продолжать, позволяя себе не останавливаться. А со спины звучит негромко:       — Ты мог бы… Уделить мне время сейчас, — Стив говорит «время», но не говорит «внимание», и Броку хочется обернуться рывком, хочется сорваться вперёд. Ему хочется подойти, поцеловать его, затащить его в свою спальню вновь. Не выпускать больше, а лучше бы не отпускать просто. Он лишь усмехается да остаётся на месте, принимаясь нарезать помидоры в сковороду. Стив за спиной молчит, ждёт его ответа, а после тихо прочищает горло. Так и не дождавшись, интересуется негромко: — Птичник?       Брок фыркает смешливо. На кончике языка крутится пара-тройка колкостей, острых и провокационных. Он оставляет их себе, не произнося вслух. Одновременно с этим дорезает второй помидор и убирает нож в сторону. Руки движутся будто сами собой, кажется, и вовсе без его участия, пока мысли уносятся назад и вперёд одновременно. Они дерутся, бьются почти что насмерть в этой схватке за первенство. Побеждает лишь одна, и Брок под её аккомпанемент выкладывает бекон на сковороду.       Останется ли Стив ночевать?       Ответа на эту мысль у Брока нет вовсе, и гадать ему совершенно не хочется. Любые догадки, касающиеся сантиментов, вызывают в нем лишь злобу и страх, только вот эта смесь столь утомительна — пускать её в этот миг, в этот момент ночи среди расползающегося марта, совершенно не хочется. Лишь поэтому он говорит спокойно:       — У ЩИТа на гербе орёл. Мы с Джеком решили, что это довольно логично, — и пожимает плечами. Закончив с беконом, Брок оборачивается. Он успевает уловить тот миг, когда Стив кивает пару раз, опускает взгляд вниз. Он сидит расслабленно, чуть ли не стекая по сиденью. Сонливости в его глазах не видно, но Брок всё же косится на часы — повторно за последние пару десятков минут. Часы двусмысленно усмехаются, показывают ему половину второго ночи и с лёгким негодованием подсылают мысль о том, что завтра ему на работу. Торопиться от этого Брок, правда, не станет точно. Придёт он хоть к двум, с Фьюри не убудет. С Пирса тем более — тот вызовет его хоть с того света, если потребуется, в любое время.       Столкнувшись с ним взглядом, Брок получает мягкую, уверенную улыбку и закушенную нижнюю губу. В груди разрастается убеждённость, короткая и важная: что в одежде, что без неё Стив одинаково хорош, и в ответ на эту убеждённость взвивается внутренняя жестокость. Брок только фыркает и отворачивается. Чем больше времени будет проходить, тем на большее количество таких мелочей он будет натыкаться — плотину сантиментов уже прорвало и ему от неё не сбежать, не скрыться.       Вместо того чтобы помогать ему, Стив лишь усугублял всё происходящее, вряд ли даже об этом догадываясь. Он матерел осторожно, неторопливо, становясь менее потерянной и более сильной версией себя самого — и Брока вело, влекло, утаскивало на самое дно. Видя такого Капитана за своим столом, уже можно было даже подумать о том, что он действительно справится, если Брок предложит ему мелкую авантюру по свержению ГИДРы.       — Не созванивался с Наташей? — стоит ему вытянуть из верхнего шкафа глубокую миску и разбить над ней десяток яиц, как Стив подаёт голос. Брок только бровь приподнимает удивлённо — сам для себя скорее, потому что со спины Стиву его лица не увидеть. Подхватив из ящика со столовыми приборами венчик, он добавляет в яйца немного соли, чёрного перца и паприки, а после принимается размешивать. Быстрая мысль о том, что можно было бы добавить молока, мелькает в сознании и исчезает незамедлительно — молока у него нет. Только вместе с собой она притаскивает напоминание о Солдате, и по плечам быстро бегут мурашки. Ему хочется прикрыть глаза, чтобы только подарить себе несуществующую иллюзию — за его спиной сидят двое. Брок, правда, этого так и не делает, балансируя на грани между неконтролируемым падением в сантименты и контролируемым полётом с парашютом из разумности за спиной. Говорит вместо мечтаний, даже слов не подбирая:       — Нет привычки звонить незнакомым людям без дела, — его рука быстрыми, ладными движениями смешивает яйца для омлета, взгляд убегает к сковороде. Помидорам, как и бекону, нужно не столь много времени, чтобы поджариться, и Брок следит за продуктами, тихо шваркающими на огне. От нечего делать почёсывает ступней лодыжку другой ноги. И добавляет: — Совместная миссия отнюдь не значит, что теперь мы с ней закадычные подружки. Ни мне, ни ей это не нужно, Кэп. Не притягивай эту сопливую хуйню туда, где она не нужна.       — То, что ты сделал… — Стив отзывается задумчиво, но на удивление без осуждения. Пускай, прежде чем заговорить, Брок и позволил себе мимолетную мысль о том, что его слова могут натолкнуться на негатив, говорить иначе он не собирался — это было правдой. А Наташа была близкой, но слишком далекой, чтобы впрягаться во что-то, что им обоим было отнюдь не нужно. Обернувшись себе за плечо, Брок находит напряженного Стива. По лицу видно, что тот пытается подобрать слова. И это хорошо, потому что пока что Брок в душе не ебет, о чём он говорит. Кажется, это читается в его глазах, потому что Стив, наткнувшись на него взглядом, тут же дополняет: — Ну… Её подстрелили, а ты отправил её дальше. Я это имею в виду…       — Недоволен моим решением? — чуть скептично и предупреждающе вскинув бровь, Брок подхватывает миску в руки. Он разворачивается полностью, с лёгким недовольством прижимает прохладный край к животу, удерживая ёмкость другой рукой. И ждёт. Стив под его взглядом только глаза закатывает, откликаясь сразу:       — Я не про это. Это решение было верным, пусть и не простым, — он мотает головой, даже не замечая, как оценивает действия командира, что фактически неуместно при его более низкой должности. А Брок только губы поджимает, сдерживая усмешку, — чужое капитанство действительно врождённое. Оно самостоятельное, большое и объёмное. Оно настоящее и явное. Будь Брок на десяток лет младше, он сейчас начал бы драку и без зазрения совести набил Стиву морду за такое оценивание, но сейчас он только головой качает и продолжает слушать. Биться с этими ебаными лидерскими качествами ему сейчас слишком не хочется. Не после вкусного секса и не перед новым, пусть и пока что гипотетическим. — Просто… Проснувшись столько лет спустя, я уж точно не ожидал, что ничего, ну, не изменится. Кардинально, я имею в виду.       — Чтобы что-то кардинально изменилось хоть на время, кто-то значимый должен умереть. В прошлом веке это был ты, — Брок пожимает плечами и ленивым движением стряхивает в миску влагу с венчика. Капли отзываются неслышным звоном, ударяясь о поверхность теста для омлета и керамические стенки, а Стив смотрит на него с лёгким непониманием. Его брови чуть хмурятся, задумчиво. Брок продолжает: — Добро и зло всегда будут существовать. Даже если покажется, что случился перевес, — это лишь иллюзия и фикция, Кэп. Всех злодеев не убить.       Развернувшись к плите, Брок сдвигает в сторону ломтики бекона и неспешно заливает сковороду тестом. Шваркающее масло, наконец, затыкается. Со спины раздаётся лишь негромкое хмыкание. Убедившись, что вылил всё, Брок убирает миску в раковину, заливает водой и в неё же скидывает венчик. Задумчивый и неспешный, Стив отвечает:       — Но можно попытаться, разве нет? Мне казалось ты именно этим и занимаешься. Пусть ты и сказал, что работаешь только ради денег, но я тебе не верю, Брок, — за его спиной еле слышно урчит живот Стива, и Брок позволяет себе быстрый смешок. Выключив воду, он уменьшает огонь под сковородой и накрывает её крышкой. Обернувшись, сплетает руки на груди и опирается поясницей на столешницу. Стив старается, очень старается делать вид, что никакого урчания не слышал вовсе, но у него уже загорелись кончики ушей. Забавно.       — Зря. Те деньги, которые я получаю, не обязывают меня желать спасти всех и вся и уничтожить великое зло. Каждый раз, как я отстреливаю десяток подонков, на другом краю света появляется пятнадцать новых. Это реалии жизни, — Брок заводит ногу за ногу, пожимает плечами. Пока Стив смотрит на него внимательно, цепко, пытаясь рассмотреть что-то на его лице. И говорит неожиданно:       — Ты пытаешься выставить себя хуже, чем ты есть, или мне кажется? — на его губах появляется мелкая, хитрая усмешка. Но большего он не говорит. Вместо этого глядит шкодливо и мягко, блестя глазами. Теперь очередь Брока смотреть на него внимательно и пристально. И Брок смотрит, рассматривает выражение лица Стива, в лёгком непонимании, с чего у того вообще появилась такая мысль. Он ждёт ответа, которого давать ему Стив не собирается. Вместо этого тот продолжает: — Если смысл не в уничтожении зла, то в чём? И не говори, что в деньгах! Ты сам сказал мне, что знаешь места, где платят больше, чем в ЩИТе, — Стив сплетает руки на груди неуступчиво, копирует его жест, а после головой качает предупреждающе, и Брок смеётся с его напора, с его рассудительности. Память Стива его отнюдь не удивляет: Брок слишком часто сталкивался с данными о нём, чтобы забыть о этом интересном побочном эффекте сыворотки. У Солдата такой был тоже — усиленный нюх. И пускай Солдат вряд ли его когда-либо использовал, это всё же было занятно.       Они оба были занятными.       — Хочешь вывести меня на чистую воду, Капитан Дотошность, — Брок тихо фыркает, головой качает. Его взгляд опускается к полу, пробегается по нему, выискивая что-то. А после он вздыхает чуть устало. Скрывать ему совершенно нечего, хотя говорить правду и немного волнительно. Даже слишком — его плечи исходят мурашками, волоски на затылке встают дыбом. Потянувшись вперёд, к пачке, лежащей на столе, Брок всё-таки закуривает. Омлету за его спиной ещё нужно время, и он разворачивает к себе стул, подтаскивает пепельницу ближе к краю стола. Стив его не торопит, рассматривая каждое его движение и поглядывая так шкодливо, засранисто — у Брока это вызывает лишь усмешку. Довольство растекается в груди, и он проигрывает в этом мгновении, на доли секунд срываясь в неконтролируемое падение — совсем не сложно представить Солдата, сидящего рядом со Стивом в его кухне. В моменте совсем не сложно представить то, чего никогда не случится, — эти двое не по его душу. И поэтому, возможно, Брок, уже оседлавший развёрнутый стул, отвечает честно: — Смысл в том, чтобы оставаться человеком, Кэп. И поступать с другими по-человечески. Потому что приказы — это одно, а реальная жизнь — совершенно иное.       — Ты… — Стив держится несколько мгновений, а после улыбается восхищенно и смущённо одновременно. Впрочем, он быстро прячет всё это за рукавом толстовки — притворяется, что у него зачесался кончик носа, ага, как же — и отводит взгляд. Брок только вопросительно приподнимает бровь, ему действительно интересно, что Стив хотел сказать. — Ты действительно пытаешься выставить себя хуже, чем ты есть, — Стив опускает руку и бросает ему быстрый, хитрый да развесёлый взгляд. Броку ответить на это нечего. Он отворачивается к окну, затягивается поглубже. Даже если Стив и прав, это не имеет ни веса, ни смысла. Главным и до сих пор остаётся то, что люди вокруг него в безопасности, а какими способами он этого добивается… Вряд ли это столь уж важно.       — Джек сказал, ты в самоволку ушел, — не поворачивая головы, Брок стряхивает отгоревший табак в пепельницу. Не то чтобы ему действительно столь важно знать, вернётся ли Стив, ведь Брок видит всё прекрасно уже сейчас — по его взгляду, мирному и уверенному, по движениям его рук, по его позе. И сомневаться в его возвращении не приходится точно. Они ведь уже всё разрешили и во всем разобрались. Кроме, разве что, ГИДРы — для неё было ещё слишком рано.       — Немного. Надо было подумать, с городом познакомиться. Наташу напрягать не хотелось, она на больничном. Да и ты… Непривычно не слышать постоянной ругани и брани в зале, — усмехнувшись, Стив пожимает плечами и неожиданно переводит взгляд Броку за спину. Это движение быстрое, короткое, но как раз повернувший назад голову Брок его замечает, усмехается самую малость. Уложив сигарету в пепельницу, он поднимается, отступает к плите. Сквозь чуть запотевшую прозрачную крышку видно, что омлет как раз начал подниматься, и Брок тянется за тарелкой. Он достаёт лишь одну, бросая словно бы между делом:       — Вернёшься?       — А ты хочешь, чтобы я вернулся? — Стив отвечает незамедлительно да так чётко, словно бы репетировал этот ответ какое-то время. И Брок оборачивается к нему. Он скептично приподнимает бровь, изгибает губы в усмешке. Стив смотрит со странным, смущённым и мягким ожиданием. Отвечать Брок не торопится. Вместо всех слов он делает несколько шагов вперёд, ставит тарелку на стол, а после упирается в него ладонями. Стив только подаётся ближе, упирается локтями в поверхность, но на рожон не лезет, оставляя меж их лицами небольшое расстояние.       — Мы потрахались. Ты сидишь в моей кухне почти в одном белье, моём белье, и я собираюсь заставить тебя остаться на ночь. И завтра мы поедем в птичник к часу. Вместе, — склонив голову чуть набок, Брок не отрываясь смотрит в чужие глаза. Он захлёбывается, уходя на глубину, давление эфемерной болью выламывает кости, кислорода не хватает, и его лёгкие выгорают, выкручиваются. Соль воды убивает их медленно, мучительно. И всё ещё вкусно — слишком непозволительно, чтобы можно было отказаться. Брок скалится самодовольно и докидывает: — Тебе некуда возвращаться, Стив. Ты уже здесь.       На мгновение в глазах Стива мелькает растерянное, испуганное непонимание, но стоит Броку договорить, как он почти сразу расслабляется да фыркает. Глаза прикрывает, качает головой. И шепчет, потянувшись вперёд:       — Ты невыносимый мудак, — пред таким искушением Броку с легкостью устоять, но сегодня он себе этого не позволяет. Прошло уже почти два часа, как отгремела полночь и день его зарождения, — пусть это будет ему подарком на сорокалетие. Отговорка пустая, а правда засела слишком уж близко. Ему хочется. Ему хочется, а значит, он получит это. И Стив замирает почти впритык к нему, распахивает глаза, переводит взгляд на его губы. Это первый, кажется, раз, когда он позволяет себе брань, и Брок только сучливо скалится. Он тянется к Стиву ладонью, обхватывает его за затылок — так, как хотелось всё это время и будет хотеться уже, похоже, всегда, — а после подаётся вперед. Он шепчет почти в самые губы:       — Определённо. Но я ведь не лгу, — и эта ложь даётся ему с той же лёгкостью, с какой он отстреливает детей на заданиях от Пирса. И внутри, впрочем, закручивается столько же тошноты. Стив не по его душу, и, даже зная это, видя это знание впритык, Брок только медленно целует его. У Стива тёплые губы, и он отвечает немного неловко, медленно. Броку всё ещё хочется врезать ему, да посильнее — те сантименты, что Стив будит в нем, его в итоге точно погубят. И в этом не может быть ни единого сомнения. Если с Солдатом Брок ещё думал о чём-то, думал о маловероятном, но возможном продолжении, то со Стивом думать совершенно не о чем.       Стив станет его палачом.       Брок заставит его стать. ^^^