Загнанных коней убивает в Алжире

^^^       Всё его детство невольно пропахло духом Капитана. Брок отнюдь не принимал в этом участие, но нахождение подле отца-военного так или иначе обязывало его знать историю победы над ГИДРой в доскональных подробностях. И Брок знал, но какой-либо сердечной привязанности никогда не чувствовал: слишком уж подозрительно это, слишком сказочно и нереально для того мира, в котором он жил. Ни к самому символу, ни к тому легендарному поступку, что совершил Капитан в своём веке, Брок не относился с искренним восхищением, как буквально все окружающие его дети и взрослые.       Стивен Грант Роджерс долгое-долгое время выглядел для него насмешкой над его собственным отцом и всей той жизнью, которую тот проживал. В детстве, пока у других детей были десятки пластмассовых игрушек в виде Капитана с его хвалёным щитом и всей команды Ревущих, он сам удовлетворялся обычными солдатиками, военными машинами и маленькими автоматами. В подростковом возрасте, когда игрушки уже отошли на задний план, он лишь кривился и матерился недовольно, когда историку в очередной раз было лень вести занятие, и он включал им очередной повтор военных хроник. Брок мог бы даже с лёгкой руки сказать, что в те годы ненавидел Капитана. Ненавидел его мощь, его ценности и его хвалёную мораль. Ненавидел тот посыл спасения всех бедных и несчастных, что шёл от Капитана.       Потому что в реальности таких людей существовать не могло уж точно. И Брок был в этом уверен, вновь и вновь наблюдая за тем, как никому не было и дела до его синяков и побоев — статус уважаемого отца-военного ограждал его от любой возможной помощи. Только никто сильно и не стремился ему помочь. Или его спасти.       И Брок ненавидел любое упоминание Капитана в те годы, чувствуя на кончиках пальцев: Капитан был фальшивкой.       Отец был другим. Его Брок ненавидел тоже, годам к двенадцати так уж точно. Но всё же отец был другим. Всю свою жизнь он провёл в аудиториях, зачитывая лекции, проводя тесты и контрольные. Когда Броку было пятнадцать, ни рост, ни мощь широких отцовских плеч уже не спасали того от медленно набирающего диаметр брюха. С каждым годом он становился лишь более дряблым и, даже сохраняя силу собственных рук, которую Брок не единожды проверял собственной шкурой, всё более беспомощным. Он был бы хорошим преподавателем, если бы его эго позволяло ему признавать свое место. Только этого никогда не было. Отец считал себя настоящим военным, самым правильным и самым лучшим, вместе с этим продолжая трусливо брать дополнительную работу других коллег по первому же запросу и засиживаться допоздна.       Ему никогда за это не доплачивали. Но он продолжал упорно выслуживаться перед другими преподавателями военной академии. Он продолжал упорно называть себя настоящим военным.       Брок был уверен, что ни единого момента своей жизни он таковым не был. Взятки, сплетни, лизня чужих задниц превратили его в глазах Брока в слабого и жалкого человека, и этот образ не разрушило ни время, ни надгробный отцовский камень.       Капитана Брок ненавидел. За то, насколько сильным тот был. За то, насколько он был умным и ловким в командовании другими. Потому что каждый раз, стоило только в его, Брока, разуме возникнуть мысли восхищения, как он тут же себя одёргивал и обращался сознанием к собственному бесполезному, глумливому и жестокому отцу.       Тот обожал сравнивать себя с Капитаном и множество раз, напиваясь, рассказывал великие пустые байки о том, как бы он «наподдал им всем». Как именно и кому «всем», Брок никогда не спрашивал. К тому моменту, когда отец начинал говорить эту фразу, он всегда либо прятался в своей комнате, либо нарочно дразнил его, нарываясь на драку, — то было после четырнадцати. Вновь и вновь выбешивая пьяного отца, он находил для себя драку и новое подтверждение собственной слабости: сколько бы Брок ни тренировался, сколько бы ни готовился к поступлению в академию, ждущему его через пару лет, он всё ещё проигрывал и уползал к себе в комнату, чтобы разобраться с синяками, фингалами и трещинами в рёбрах.       Собственная слабость взращивала в нем злость. На отца. На Капитана. На весь этот палёный, угашенный образ истинного, настоящего военного.       Отец всегда повторял, что ему никогда таковым не стать — не стать настоящим военным. Он измывался словами, глумился и оскорблял его, но сколько бы Брок ни слушал его трусливых фраз, ни до поступления в академию, ни после так и не понял, отчего отец был столь убеждён в этом. Брок, правда, искал ответ на собственный вопрос о том, что же было в нём настолько крепко, безвозвратно сломано, что сука-судьба не собиралась давать ему шанса стать настоящим военным.       Он нашел ответ в Алжире, стоя над мёртвым телом Патрика. Возможно, отец имел в виду что другое, точно так и было, но Брок, найдя свой ответ в потускневших, стеклянных глазах холодеющего тела с соломенными, мягкими кудрями на голове, уже не хотел знать, что же тот имел в виду на самом деле. Он нашёл свою правду. И эта правда ему не понравилась, пусть и была проста, что восход солнца.       Правда была в том, что статус настоящего военного не был какой-то дурной привилегией или чем-то хвалебно красивым, как казалось Броку всю его жизнь до этого. Статус настоящего военного был обагрён кровью и предательством. Он пах прогорклым порохом, отравлял тело свинцом и заполнял разум криками недобитых жертв.       И он обманулся тогда, будучи сопливым пацаном, — сука-судьба дала ему шанс стать настоящим военным, а после злобно, заливисто рассмеялась у него за спиной. В этом смехе была глумливость и жестокая ненависть. Отданный шанс назад она у него забирать так и не стала. По возвращении из Алжира его, кажется, даже наградили — за способность реагировать в чрезвычайных полевых условиях или что-то подобное. Сейчас Брок уже и не помнил. Он выбросил награду в первую мусорку, что встретил на своём пути домой. В отчёте всего писать, конечно же, не стал, но отчего-то ему казалось, что каждый его наставник и однокурсник точно знал, что случилось в Алжире.       Они все смотрели на него, пряча в глубине зрачка страх и отторжение.       Зато почти сразу посыпались заказы и контракты. Такие головорезы, как он, всегда были востребованы в миссиях сомнительной морали независимо от своего возраста. Брок просто не отказывался, в слепой надежде, что его где-нибудь случайно да подстрелит. И его подстреливало. Только, вот незадача, совсем не насмерть.       После Алжира отношение к Капитану в нём изменилось. Он больше не чувствовал ненависти, лишь крайней степени пренебрежение и отвращение — людей, которые хотели бы его спасти, так и не прибыло, зато он прекрасно научился спасать себя сам. И больше чужое спасение было ему не нужно. Только отвращение кишки выкручивало и ебало его без согласия — Капитану хотелось врезать. То и дело мимолётом цепляя по кабельному очередной показ военных хроник, он переключал канал, кривился и уходил курить. Почти с десяток лет после Алжира ему казалось, что Капитан просто всем напиздел. Этой своей улыбкой, этой лёгкостью, что тянулась от него в хрониках даже через экран, этой великой и большой дружбой с Джеймсом Бьюкененом Барнсом.       Если отец всегда был и так и остался для него трусом, то Капитан из ненавистного силача очень быстро превратился в лжеца. Брок, умерев в Алжире, не мог и не собирался верить, что хоть кто-то мог удержать в себе жизнь, пройдя через войну. В этом не было ничего настоящего. Лишь ложь и очередная маркетинговая сказка — лучше всего продаётся то, что привлекает внимание.       Когда ему было двадцать девять, отец умер. И больше о Капитане Брок не думал вовсе. Даже подписав контракт со ЩИТом, не вспоминал о нём.       Что ж. Видимо, его сука-судьба была богата на шансы. Жаль, все они были тухлые и просроченные, но шансы ведь! Он должен радоваться! Но радости отнюдь не было, как нет и сейчас. С тяжёлым вздохом включив дворники, он рассматривает мокрый, отвратительный в своей консистенции снег, что норовит закрыть ему весь вид на дорогу. Для начала февраля погода — самое то, но он недовольно поджимает губы. Бросает быстрый взгляд на соседнее сиденье.       Джек переворачивает новую страницу в папке и тяжело вздыхает. Меж его бровями залегла сосредоточенная складка, а губы были сурово поджаты. Он молчал уже минут десять, по диагонали изучая ту информацию по «Озарению», что они заехали забрать на базу. Брок его не торопил, следя за дорогой, пока в груди тревожно грызло ощущение — оно не предвещало им ничего хорошего так же, как ему самому ничего хорошего не предвещали эти мимолётные, невозможные, но реальные заигрывания Стива.       — Ты собираешься спать с ним тоже? — перевернув новую страницу, Джек даже головы не поднимает. Словно бы услышав осколок его мыслей, он требует с Брока ответов, которых Брок давать не хочет, как минимум. Как максимум, ему не хочется, чтобы эти вопросы вообще существовали, но уже слишком поздно, он опять бессовестно опоздал. И Брок морщится, тихо матерится себе под нос. Последнее, чего ему бы хотелось, так это перетягивать канат собственных, жаль не мёртвых сантиментов с Джеком.       — Если ты собираешься напомнить мне о презервативах, мамочка, то этих никакие заразы не берут, а я чист, — прибавив скорости, он переключает амплитуду движения дворников. Склизкий мокрый снег сыплется с неба сплошной стеной, закрывая почти весь обзор на дорогу, но, к их счастью, она почти пуста. И в другое время ею редко пользуются: стёртая со всех карт и закрытая бетонными блоками на въезде, она прекрасно сторожит все глубоководные тайны Пирса. В малости Брок не сомневается: на протяжении всей трассы выставлена система слежения и оповещения обо всех неугодных проникновениях.       — Так ты всё-таки трахнул Солдата… — Джек поджимает губы, хмыкает каким-то собственным мыслям, а после бросает ему насмешливый быстрый взгляд. Брок возмущённо брови вскидывает, мгновенно понимая, что этот ублюдок закинул ему наживку, чтобы проверить собственную теорию. Неприятно, но ловко, впрочем. Именно поэтому он был его правой рукой уже пятнадцать лет кряду.       — Сука ты, Роллинс, — отвернувшись к окну, Брок немного опускает его, а после тянется к пачке, лежащей на приборной панели. Сквозь щёлку в салон мгновенно залетает ледяной февральский ветер, вместе с собой запуская капли подмёрзлой жижи, совершенно не похожей на нормальные снежинки. Зажав меж губ сигарету, он поджигает кончик и добавляет серьёзно: — Я не буду трахать гордость нации. А даже если буду, на наши планы это не повлияет.       Его честность заставляет Джека чуть мотнуть головой. Подняв к Броку взгляд, он даже папку прикрывает. Сжимает её края в пальцах, мнёт их немного и смотрит в ответ долго, внимательно. Брок отворачивается, чтобы сбросить пепел в мелкий проём окна. Этот взгляд ему очень сильно не нравится.       — Глупо было бы просить тебя подумать о его чувствах. Только вот… — Джек хмуро закусывает щёку изнутри, а Брока всего окатывает плохими мурашками напряжения. Глупость тут и правда очевидна: Брок прекратил думать о чужих чувствах через полчаса после того, как родился. Его жизнь не позволила ему даже научиться этому, вместо этого пиздюлями научив делать, что должно, и поступать, как хочется. Забота о сантиментах Капитана была бессмысленной затеей: во-первых, тот был в состоянии позаботиться о них сам, а во-вторых, Брок не собирался лгать о том, что с ним лучше не связываться. Предупреждён значит вооружён, разве нет? Сейчас Брок был предупреждён словами Джека и готовился обороняться. Что бы там ни собирался сказать Джек, знать он этого не желает. Только и затыкать его не станет, привыкнув за столько лет, что, если у Джека есть подозрения, их лучше бы иметь в виду. — Ты сам меняешься.       Чужие слова вызывают у него резкий, дикий хохот. Брок даже жмурится на мгновения от смеха, крепко держа руль и не давая машине выехать по скользкой дороге на встречную полосу. Он не подмечает, как с кончика сигареты ему на бёдра облетает несколько хлопьев пепла — рука трясётся вместе со всем его телом. А заявление Джека абсурднее даже мысли о том, что Стив действительно и целенаправленно заигрывает с ним редкими, цепляющими взглядами и брошенными между делом фразами.       Потому что быть такого не может, только Брок усердно продолжает обдумывать это, крутить со всех сторон. Весь капитанский символизм словно заочно предполагает, что страстность и порочность Стиву чужды, безнадобны. Может быть иначе? Брок в такие сказки не верит для собственной же безопасности. Потому что стоит поверить на одно мгновение, и ему уже не отвертеться от собственной реакции.       Только думать об этом не прекращает.       — Ты выглядишь как ебанный персонаж сопливой драмы, но продолжай, давай, Джек, покопайся в моих внутренностях и обнови диагноз. Скажи ещё, что сердце у меня нашел, ага, — дёрнув головой, словно вытряхивая последние смешинки, Брок затягивается сигаретой вновь, как можно глубже. На Джека он больше не смотрит. И насильно выпихивает из головы резко объявившийся образ Солдата. Вместе с ним пинком под зад выгоняет и полупрозрачную фигуру Капитана. А после захлопывает перед их лицами дверь своего сознания с оглушительным грохотом.       — Не бесись. Я с тобой уже пятнадцать лет, Брок. Пять из которых под щупальцами. Даже пиздеть мне не смей, что ничего не происходит, — Джек чуть раздражённо тычет пальцем в твёрдую тёмно-жёлтую обложку папки с информацией и стискивает зубы. Брок хочет сплюнуть, но, не имея желания открывать окно и получать по лицу мокрым снегом, только сглатывает. Кривится, отворачивается, делая вид, что проверяет, есть за ними кто. Позади на дороге, конечно же, никого не оказывается. Джек нападает со спины словами: — До того, как она умерла, ты тоже таким был.       Брок втапливает педаль тормоза в пол, и их обоих неслабо дёргает вперёд. Срабатывают ремни безопасности, удерживая наёмников и не давая выломать себе носы о руль и приборную панель. Стоит ему только вернуться в вертикальное положение, как Брок поворачивается к Джеку и указывает на него пальцем. Рычит, предупреждая:       — Не смей. Ты, блять, — другой рукой он не глядя хлопает по кнопке аварийки и после опускает её назад на руль. Пальцы сжимают кожаную поверхность до боли. Каким бы охуительным другом и подчиненным Джек ни был, но Брок буквально ненавидел его во все те моменты, когда тому приходило в голову вскрывать ебучие нарывы прошлого. Упоминание Клариссы было сравни предательству. Не таким наглым, как упоминание Алжира, но всё равно, сука, предательством. — Не смей, блять, сомневаться в моей ебанной компетентности, Джек. Я Солдату не врал, я ему прямо сказал и предупредил его, кто я такой, и он всё равно полез на рожон. И это не моя проблема, если Кэп…       — Я не говорил, что ты стал хуже работать. Я сказал, что ты меняешься, — Джек вздёргивает бровь, сохраняя внешнее спокойствие. Брок замирает, стискивает челюсти и разворачивается назад к рулю. Опускает на него обе руки. Джек всё смотрит и смотрит на него: даже при всей своей сентиментальности и редкой эмоциональности, он с удивительным упорством сейчас вытягивает Брока на что-то такое неуловимое, что-то с привкусом тошнотных сантиментов.       Так было, когда Кларисса была жива.       После её не стало, и Джек прекратил его донимать.       Теперь вот, видимо, решил начать вновь. Это было лучшим маркёром внутреннего состояния Брока и глубины его падения. И с этим нужно было, наверное, что-то делать, пока ситуация не набрала критичные в своей скорости обороты.       Только ничего делать Брок не собирался. Переживания Солдата и капитанские неподтвержденные придури да фальшивые заигрывания не были его проблемой. И он, даже будучи мудаком, предупреждал об этом всегда заранее. Только один хер, его никто никогда не слушал, витая в иллюзиях сантиментов.       И это всё ещё не было его проблемой.       — Хули ты до меня доебался, а? Неожиданно проникся великой любовью ко всем старым и несправедливо обездоленным мужикам? Так я их и не обижаю, блять, — опустив голову и тяжело вздохнув, Брок прикрывает глаза. Самыми кончиками пальцев он мерно, раздражённо барабанит по рулю. Джек хмыкает, вздыхает тоже и чуть сползает по сиденью. Оставив папку на коленях, закидывает руки за голову. Автомобиль мерно гудит, пока вокруг них раскручивается вьюга. Только сейчас Брок вспоминает о зажатой в пальцах сигарете и поднимает голову. Конечно же, он уже успел рассыпать вокруг немало пепла, но это его будто и не волнует. Откинувшись на спинку кресла, он сползает по сиденью тоже, затягивается.       Джек тянется к его пачке и выкрадывает сигарету. Приоткрывает своё окно тоже спокойным, неспешным движением. На плечо его подбитой мехом куртки тут же налетает немного мокрого снега. Джек закуривает, выдыхает дым в сторону щелки окна. Говорит негромко:       — У них есть программные коды для отсеивания людей, разделения на плохих и хороших. Банковские счета, истории браузеров, школьные табеля… Вся информация собирается, чтобы после отделить потенциально опасных и отстрелить их всех к чертям собачьим, — Брок хмыкает в ответ, не стремясь перебивать, и прикрывает глаза. Очень хочется побиться головой об руль и хорошенько прокричаться, но при Джеке он срываться не станет. Пусть они и пятнадцать лет служат бок о бок и видели друг друга в сотнях отвратительных положений, Брок не покажет, насколько ему тяжело. Потому что он прекрасно в состоянии справиться сам, спасти себя самостоятельно. И лишь одна мысль, стойкая, ужасающая, не даёт ему покоя. Что ж. Джек произносит её за него: — Пирс устроит геноцид по признаку совпадения с ГИДРой и её строем. И с лёгкой руки прикроет это обеспечением безопасности через ЩИТ.       Джек смолкает. В его словах читается напряжение и странная безнадёга — Брок только губы поджимает упёрто. Если «Озарение» запустят, СТРАЙКу тоже придётся несладко — рано или поздно, но их самоволку заметит всевидящее око Пирса. И главный вопрос о Стиве неожиданно меняет свой спектр, становясь ему поперёк горла: даже если Стив окажется бесполезным слабаком и трусом, им всё равно придётся что-то делать, чтобы не допустить запуска проекта. Только уже без него и его поддержки. Придётся искать других союзников, придётся искать другие пути и выходы. Безопасность при тотальном контроле — лишь вопрос времени. Позволить Пирсу запустить «Озарение» при таком раскладе — всё равно что самолично пустить себе свинца в висок. Так, конечно, будет быстрее, только вот соглашаться на такое Брок не собирался. Как бы ни манило дуло его пистолета и как бы всё внутри ни замирало в ожидании выстрела, у него ещё было дело здесь.       Только одно. Великое и помпезное. Он ждал этого дела долгие годы, ждал настоящего шанса от суки-судьбы. И если «Озарение» было его шансом на прощение, упускать его Брок не собирался. С Капитаном или без него — не было никакой разницы.       Всё его нутро требовало завершить его жизнь так же дерзко и сучливо, как он её жил. А своему нутру Брок отказывать не привык.       Джек всё молчит и стряхивает пепел быстрым движением в приоткрытое окно. Брок открывает глаза и смотрит на его кисть. На безымянном пальце заметная полоска обручального кольца, и она цепляет взгляд Брока, притягивает к себе. Он набирает побольше воздуха, заочно мысленно закатывая глаза. Вопрос продирает в нём дыру, выбирается на язык, и Брок позволяет себе сболтнуть лишнего.       — Почему ты женился на ней тогда? — Джек чуть удивлённо поворачивается к нему, смотрит несколько секунд. Брок ответного взгляда не поднимает, только вглядывается в эту дурную полоску кольца.       Никогда ему было не понять, отчего когда-то давно его мать решила связать свою жизнь с жизнью отца. В детстве Броку казалось, что она была непроходимо глупа. У отца никогда не было слишком уж много денег или любви, а другой причины Броку было не найти. В его жизни всё было просто. Отношения всегда были либо бартером, либо сантиментами, либо ошибкой. Впрочем, в первых двух случаях они также могли с лёгкостью быть ошибкой — люди иногда были редкостными идиотами.       И будучи маленьким, он искренне верил, что его мать была идиоткой. А после встретил Патрика и вместе с его смертью понял неожиданно: она была влюблённой идиоткой, наверное. А его отец никогда не носил кольца. У него его даже не было, Брок это знал точно — около десяти лет он всю квартиру перерыл в странном праведном желании ответить на собственный вопрос.       Будто бы, если кольцо нашлось бы, он дал бы отцу шанс на прощение. Это, конечно же, было чушью. К десяти годам у Брока для его отца не осталось ни единого шанса.       — Ты знаешь. Ты всегда это знал, Брок. И никогда не понимал, — Джек качает головой и отвечает ему странно грустно. Ему везёт, что в его интонации нет жалости, ведь будь она там, Брок бы высадил его прямо здесь, в мокрую пургу за мили до Вашингтона. Только этого не случается. Брок поднимает к нему взгляд, серьёзный, вдумчивый. Джек на него не смотрит, морщится, словно бы этот разговор резко стал для него невыносимым. И говорит куда-то в окно: — Потому что в моей жизни всегда было место для чего-то кроме войны.       «Но не в твоей» он уже не добавляет. Они оба понимают это прекрасно и так. Таузиг сказал ему то же самое ещё в начале осени, и Брок начинал подозревать, что они все, весь его убойный зверинец, знают его маленький, зашоренный секрет. Что ж. Пусть так. Они могли знать это, могли даже перемывать ему кости за его спиной, — хотя и вряд ли действительно это делали — главное, что в душу к нему не лезли. Делать им в этом пропащем месте было совершенно нечего.       — Везунчик, — усмехнувшись, он затягивается почти дотлевшим бычком, обжигает губы и вышвыривает его в окно. После вновь включает зажигание, давит на кнопку аварийки и сдвигается с места. В незакрытое окно ветер насвистывает какую-то заунывную мелодию. Джек молчит, докуривает неторопливо. И лучше бы ему правда молчать, потому что Брок истинно сболтнул лишнего, безнадобного. Продолжать этот разговор не хотелось.       Как и думать о той жизни, в которой у него тоже была бы семья. О том мире, в котором война внутри него наконец закончилась. О том мире, в котором Солдат был Джеймсом Бьюкененом Барнсом и жмурился по утрам в ответ заглядывающему в окно солнцу. Он переворачивался бы на другой бок и прятал лицо у Брока на шее. И им не нужно было бы торопиться на базу, прятаться, переживать. И ему не нужно было бы бояться собственных порывов нежности, ему не нужно было бы ждать удара и предательства. И ему не нужно было бояться, что однажды в Алжире ему придется пустить этому парню пулю меж его дымных глаз.       Только мира этого не было и существовать не могло. Ему оставалось лишь наслаждаться редкой человеческой сучливостью и быстро сбегающими проявлениями чужой личности — стоило моргнуть, и их сменяли оружейные протоколы. Стоило моргнуть второй раз, и вот Солдат уже смотрит на него из-за дверцы криокамеры. Он засыпает неизвестно на сколько.       В каждый такой раз Брок ловит себя на дурацкой, больной мысли о том, что, когда Солдат проснётся, он может быть уже мёртв. И не пройдёт много времени, прежде чем из Солдата выжгут все воспоминания о нём. Солдат забудет его, даже если будет стараться не. И это может случиться с ними обоими в любую секунду, в любое мгновение — вот этот мир существует. Они сейчас здесь, и у них никогда не будет чего-то иного.       Потому что сколько Брок ни думает о победе над ГИДРой, чует всей своей проклятущей шкурой — он там сдохнет. За этим этапом у него нет жизни. Это будет конец. Остаётся лишь постараться, чтобы этот конец был помпезным, наглым и достаточно сучливым.       По-другому Брок уходить просто отказывается.       — Он не согласится, Брок, — Джек подаёт голос уже на въезде в Вашингтон. Брок только мычит неразборчиво, обозначая, что слышит его и слушает. Он весь сосредоточен на вымазанной мокрым снегом дороге и тупых водителях, что наполняют город. Джек переворачивает новую, последнюю страницу папки, морщится, увидев что-то, и захлопывает её. Что он увидел, Брок не знает, ему только предстоит изучение этих данных сегодня ночью. Джек продолжает: — Даже если обрисовать ему всё радужно, добавить единорожков и блёсток-хуёсток, всё равно у него вопросы появятся. Пусть мы сплавим ему байку о том, что весь этот проект нужен для безопасности, не скажем об использовании личных данных населения и наврём, что плавающие в воздухе Хэликэрриеры просто будут следить за всякими наркошами и бандитами, а после отстреливать их, чуть что… Блять, даже если сделать скидку на то, что он вообще не шарит за происходящее в этом веке, это же пиздёж мирового масштаба получится! Думаешь, Кэп купится на эту хуйню?       Кинув папку на приборную панель, Джек проводит ладонью по влажному от налетевшего мокрого снега рукаву и, наконец, закрывает окно полностью. После поворачивается к Броку, смотрит на него пытливо, выжидающе. Брок хмурится, выкручивает руль на новом повороте и сбавляет немного скорости. Час пик уже давно прошёл, и вдобавок скидка на погодные условия оставляет улицы полупустыми. В такую мокрую пургу на улицу выберутся разве что идиоты или самоубийцы.       — Не купится, если врать не будем. Если соврём, купится. Он пока дезориентирован сильно, его в оборот взять легче лёгкого. Вопрос только, стоит ли оно того. Да, блять, урод! — посигналив какому-то неудачнику, застрявшему на светофоре, что горит зелёным, он матерится, стискивает зубы. Неудачник сдвигается с места и поворачивает на новом перекрёстке через две полосы, не включая поворотника. Броку остается только глаза закатить. Была б его воля, он бы и правда позволил «Озарению» начаться, если бы был уверен, что все такие дебилы вымрут. — Нам нужно позаботиться, чтобы выехать из этого дерьма с наименьшим количеством жертв. И в данном случае доверие Кэпа тоже можно всунуть в список жертв. Если напиздим больше должного, можем в итоге не заручиться его поддержкой. Тут баланс нужен. Только хуй его знает какой. Мутный Кэп. Слишком мутный пока что.       Замедлившись и включив поворотник, Брок прижимается к обочине. Джек оглядывается на здание собственного дома, вздыхает. Ему ещё с Кейли разговаривать о переезде, и Брок ему в этом отнюдь не завидует. Обернувшись назад к нему, Джек вздыхает. Кивает:       — Ждём?       И Брок отвечает ему лишь одно:       — Ждём. ^^^       Зажигалка в его пальцах делает ещё один поворот и опускается дном на поверхность стола с негромким стуком. Брок прокручивает её вновь, коротко стучит и начинает по новой. Он даже не разделся, как вернулся домой, — сбросил куртку на крючок в прихожей, сразу уселся на кухне, бросил перед собой эту злосчастную тёмно-жёлтую папку, пачку сигарет и начал читать. Это дело не требовало от него скорейшего разбирательства, но отложить вычитку информации об «Озарении» на будущее он просто не мог себе позволить.       Чего-то нового, сверхуникального найти на страницах сплошного текста ему не удалось. Были Хеликэрриеры, было неутомимое желание Пирса подчистить растущее с каждым днём население. И не было никаких обещаний о том, что в один из дней Брок сам не окажется под прицелом. Ни седьмой уровень допуска, ни пять лет работы на многоголовую не собирались давать ему надежды на безбедную счастливую жизнь после запуска проекта.       Они все, все люди на планете, были в заднице. Конечно, они об этом ещё не догадывались. Спали себе сладко в своих кроватях в этот поздний час или зависали с любовниками на Netflix, но это уже не имело никакого значения. Проект был на бумаге, а значит, время пошло. Таймер обратного отсчёта был запущен.       Напряжённо покручивая зажигалку в пальцах, Брок поджимает губы и вновь со стуком, более жёстким, чем до этого, ставит её на поверхность стола. Валяющаяся перед ним пачка уже опустела в противовес пепельнице — та была заполнена окурками и пеплом доверху, с горкой. От неё тянулся прогорклый, мерзкий запах табака. Брок его словно бы и не чувствовал.       Всё, что его интересовало сейчас, было вне его досягаемости. Как, впрочем, и всегда. За годы своей жизни он привык к таким вывертам суки-судьбы и уже даже не расстраивался. Неожиданный поворот вызывал в нём лишь злобное, раздражённое сопротивление. Он хотел сдохнуть больше всего в этой жизни, но лишь после исполнения своей единой, мерзкой мечты — что-то великое ждало его впереди. Подыхать до исполнения этого великого он не собирался.       А Пирс с упорством кракена оплетал своими бесконечными щупальцами всё новые и новые лодыжки невинных, ни о чём не подозревающих граждан. Впереди, вместо американской мечты и чистого неба, их ждало только рабство, угнетение и тотальный контроль. Радужно, однако. Приятно.       Его мысли разбегались в разные стороны, притаскивая ему идеи и догадки, но все как одна были ужасающими. Их не хотелось обдумывать, потому что грудина сотрясалась от напряжения, и Брок всё равно обдумывал их с ужасающим в своём истоке упорством. Для начала ему интересно было то, что весь этот проект был рассчитан на агентов восьмого и девятого уровней. Пропуск ему новый не выдали и, впрочем, выдавать не собирались, зато папка на его столе лежала и буквально кричала ему в лицо: Пирс всё ещё рассчитывал на его верность.       Что ж, эта ставка была высока и проигрышна, но никто не заставлял Пирса её выставлять. Он обманулся сам так же, как в своё время обманулся Патрик — поверил ему. А может, поверил в него, но в глубоких водах это было одинаково безнадобно и глупо. А глупым Пирс не был. Чего он хотел добиться этим ходом, Брок не знал, и не собирался верить в то, что чужая игра — чистая монета.       Даже если это было так, ему нельзя было расслабляться. Ему нельзя было терять хватку и давать слабину. Рассчитывать на доверие со стороны Пирса можно было лишь в том случае, если очень сильно хотелось случайно умереть. Броку хотелось, но пока что у него ещё были планы на эту жизнь.       Вместе с этим были ещё сами Хеликэрриеры. По меньшей мере половина папки была посвящена их оснащению. Стоило мысленно добавить чуть драматизма в текст, и вот уже перед ним лежала ода, восхваляющая и автономность, и возможность находиться в воздухе без дозаправки бесконечное количество времени. Дальнобойность их орудий была даже выделена отдельным пунктом, но Брок слишком хорошо разбирался в оружии. Читая полученные строчки, он то и дело сверялся со списком оружия, находящимся в приложениях, и нашел как минимум одну причину переноса запуска проекта: у оружия были определённые проблемы с прицеливанием. И никакая дальнобойность не могла этого изменить.       Вместе с этим его волновал факт наличия стеклянного купола, что защищал важнейший узел управления кораблем. Защита была так себе, конечно. С большей вероятностью пуленепробиваемое стекло такого масштаба заказывать не стали — столько денег и у Пирса в связке с Фьюри бы не нашлось, — а значит, Хеликэрриеры были не сильно защищены от атаки извне.       Пусть бы даже весь костяк проекта, состоящий из длинного анализирующего и отсеивающего кода, был уникален в своём роде, этого было недостаточно. «Озарение» могло достать большинство данных на каждого человека, оно могло их проанализировать, оно могло решить, кому жить, а кому умирать, но без связки с идеальным оружием оно не работало. А посылать Солдата на отстрел всех неугодных было бы определенно глупо.       Пусть и довольно весело. Если рассматривать это в качестве появления нового маньяка мирового уровня без почерка и отличительных признаков меж жертвами. Хотя нет, признак один, конечно, был — неудобность ГИДРе. Только вот официально ГИДРА была мертва столько же, сколько тот же Капитан Америка.       — Ха-ха, — коротко хохотнув от собственной циничной мысли, Брок качает головой и захлопывает папку. Больше у него нет вопросов о том, что же столь сильно не понравилось Джеку на последней странице — весь проект был подписан Пирсом. Перекатывая в голове мысли — одна гаже другой, ей-богу, — Брок старается не задумываться о масштабе проекта, запирая его в своём сознании в рамках Вашингтона, чтобы не дать себе и шанса на отступление. Помпезно и для других он может солгать да замотивировать на битву в одиночку против всего мира, но наедине с самим собой слишком чётко видит риски. Их много. Слишком много, чтобы вообще решаться на то, чтобы рыпаться.       Так, впрочем, было всегда. Всегда — последние пять лет. Только получив от Пирса то предложение с запашком застарелого морского воздуха и тины, Брок не допустил и единой мысли о том, чтобы позволить себе сражаться. Неполная картинка в его голове сложилась слишком быстро, основываясь лишь на том, какую власть имел ЩИТ. И если, будучи в своей власти, целая армия натасканных, умных агентов не заметила рядом с собой предателей да кракенов, то драться было бессмысленно.       Не говоря уже о том, что даже спрятанная на глубоком дне ГИДРА цвела и разрасталась, продолжая заполнять собой всё подводное пространство.       И как бы он ни ненавидел эту часть своей жизни, как бы сильно ни хотел отвергнуть её, он оставался здесь. Он продолжал отстреливать всех, кого приказывали отстреливать вводные. Он продолжал с тяжёлым сердцем возвращаться с миссий. Хотя сердца у него не было, и вот тут было немного полегче — его цинизм вытаскивал его задницу и не из таких передряг, как все эти танцы с бубном вокруг многоголовой.       И он оставался здесь, покрывая руки чужой кровью всё гуще и продолжая ждать. Ждать и собирать информацию.       Ещё получать за свою работу деньги, конечно же.       От входной двери раздаётся звук дверного звонка, и Брок вздрагивает. Он настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как уткнулся взглядом в край тёмно-жёлтой папки с информацией. Быстро перебросив тот на наручные часы и отметив, что до полуночи оставалось ещё полтора часа, Брок отодвигает стул, поднимается на ноги. Кто-то вновь давит на звонок, с упорством и явной торопливостью.       — Да иду я, блять! — Брок походу окликается достаточно громко, чтобы трезвонить прекратили. У него есть уже несколько предположений, и, не замедляя шага, он быстро вытаскивает пистолет из кобуры. Его руки перепроверяют наполнение магазина, после лёгким движением снимают оружие с предохранителя, попутно локтем включая свет в прихожей. В такой поздний час это может быть либо Стив, либо подручные Пирса, что пришли отстрелить ему его шальную голову. Впрочем, ни тот, ни другой вариант Броку в равной степени не нравится.       Если Джек был прав, и он меняется, велика вероятность, что у него начнёт появляться нездоровая, чисто человеческая слабость и к Стиву тоже. К Солдату она уже очевидно есть, и пусть Брок будет отрицать это перед страшным судом до последнего, себе уже не врёт — к Солдату он прикипел.       Хотя и старался не.       Открыв по очереди три замка разной степени сложности, он держит пистолет в левой руке и той же рукой приоткрывает дверь. На табло у самого входа в подъезд выведено изображение с камер, что он установил, ещё только въехав: две показывают пространство на улице, у самой подъездной двери, а другая даёт обзор на его этаж. Под его дверью стоит парень из доставки пиццы. Судя по его кепке, мокрый снегопад униматься даже не собирается, и Броку неожиданно становится интересно, сколько же этому бедолаге заплатили, чтобы он доставил пиццу в такую погоду.       Или чтобы заявился убить его.       Придерживая дверь рукой и заодно пряча за её краем пистолет, Брок открывает её самую малость. Сразу скалится недобро, говоря:       — За каким хуем припёрся? — парень лет двадцати возраста вскидывает на него большие зелёные глаза и шугается. Даже назад немного отступает. Для наёмника он либо очень тупой, либо очень новенький. К счастью, в арсенале Пирса таких нет, а значит, если это чудо сейчас кинется на него, дело отнюдь будет не в том, что Брок чем-то не угодил ГИДРе. За мгновение чужой удивлённо-напуганной паузы Брок успевает накинуть себе самому полтора десятка предполагаемых врагов: его топ-пятнадцать начинается где-то с родни Патрика и заканчивается, абсурдно, самим Фьюри. Каждый предполагаемый наниматель имеет минимум две причины для заказа его туши.       — Эм… Доставка пиццы. Вы…заказывали? — парень протягивает ему коробку неловко и быстро оглядывается по сторонам. Брок позволяет себе фыркнуть, думая о том, что этот бедолага ему к чертям не сдался. Тот, видимо, считает иначе и отступает ещё на шаг. Тёмного цвета влажная чёлка лезет ему прямо в глаза, но он слишком занят своим испугом, чтобы её поправить. Его руки и ноги, хоть и сокрытые одеждой, не выглядят достаточно сильными или ловкими, к тому же, обе он держит на виду. Или держится — за протягиваемую ему коробку с пиццей.       Броку хватает трёх секунд на то, чтобы выбросить топ-пятнадцать в мыслительную мусорную корзину. Даже если парень хороший актёр, его коленки трясутся так, что и соседей двумя этажами ниже разбудить могут. Киллера из него не выйдет точно.       — Не заказывал, — качнув головой резким движением, Брок бросает взгляд на обе боковые двери поочерёдно. На место семейной пары въехала какая-то девушка, медсестра по имени Кейт, судя по документам, но ещё ни единого раза Брок не пересёкся с ней на лестничной клетке. Фотографию её найти удалось, но выглядела она незнакомо и, впрочем, вся история её жизни подозрений не вызывала. Заказать громадную, что даже по коробке было видно, пиццу в такое время она не могла точно, а значит, её заказал Стив. Закатив глаза от этой мысли, Брок кивает на его дверь. Говорит: — Оставь у той двери. Там парень живет, уродливый карлик, он не любит встречать доставщиков.       Парень из доставки оборачивается, попутно отступает ещё на шаг. И вроде даже разворачивается, чтобы уже доставить наконец несчастную пиццу. Лямка цветастой, яркой сумки норовит вот-вот соскользнуть с его плеча, только он этого даже не замечает — слишком занят своими сантиментами. Сантименты играют с ним злую шутку: вместо того, чтобы оставить пиццу у нужной двери и свалить, он всё-таки находит себе на задницу проблем. Обернувшись назад к Броку, парень смотрит на него большими глазами и еле выговаривает:       — А… Эм, чаевые… Я… — его наглость Брока почти умиляет. Отпустив дверь сзади, он раскрывает её шире, опирается плечом о дверной косяк. Теперь его видно в дверном проёме полностью, как, впрочем, и пистолет в его руке. Нарочно демонстративно и не глядя вернув предохранитель на место, Брок смотрит парню только в глаза. С жёстким оскалом он интересуется негромко, так, словно бы правда его не услышал:       — Чё сказал? — парень разворачивается на пятках, почти бросает пиццу у двери Стива и уносится вниз по лестнице. Даже не благодарит за наводку. От него остаётся лишь грохочущий звук шагов и капли от мокрого снега на полу этажа. Нет, киллером ему не быть точно. Пусть и бегает очевидно быстро.       Качнув головой, Брок грубо посмеивается и медленно собирается убирать оружие в кобуру. Он не уходит из дверного проёма нарочно, выжидает и притворяется, что очень занят разглядыванием какого-то неожиданно замеченного пятна на стволе своего пистолета. Истекает от силы полминуты, как дверь Стива, наконец, открывается. С трудом и натужным, странно трагичным дверным звуком, но тем не менее сегодня он, по крайней мере, её открыл.       Не то что вчера вечером.       — О! Эм… Извини за это недоразу… — Стив выглядывает из-за открывшейся двери, дружелюбно смотрит на него и жмёт плечами. После уже хочет опустить взгляд к своей пицце, но цепляется им за оружие в руках Брока. Тот поигрывает им, словно ключами, покручивая на пальце кольцо курка, и прятать даже не собирается. Стив поднимает почти что возмущённые глаза к его лицу и выпаливает: — Пистолет? Рамлоу, кто достает оружие на людях среди ночи в спальном районе?       — Тот, к кому среди ночи в спальном районе ломятся в дверь, Кэп, — Брок ухмыляется дерзко и только плечами пожимает. Несколько секунд Стив смотрит на него, после качает головой неодобрительно и подхватывает, наконец, с пола коробку с пиццей. Картон под его пальцами надрывается от силы хватки, и всё капитанское высокомерие с него тут же слетает. На Брока он даже не смотрит, подставляя вторую ладонь под дно коробки.       Уже будучи знакомым с особенностями метаболизма Солдата, Брок только глаза закатывает и губы поджимает. От вида громадной пиццы в чужих руках у него чуть сворачиваются его и так голодные кишки, но отнюдь не от голода. На обеде Брок успел заметить, что Стив так и не смог нормально поесть. Ни о каком здоровом питании не могло быть речи. А где не было здорового питания у Стива, могла быть случайная пуля меж глаз у Брока.       Не желая завтра поутру найти в соседней квартире труп, медленно переваривающий сам себя изнутри, Брок быстрым движением вернул пистолет в кобуру. Стив уже собирался скрыться назад в своей квартире. Самое время было предложить ему альтернативу.       — Только не говори мне, что ты собираешься жрать это после целого дня на кормежке из воздуха и столовских овощей на пару сомнительного вкуса… — сморщившись, Брок качает головой. Он дожидается, пока Стив поднимет всё-таки к нему неловкий взгляд, а после кивает себе за спину. Не нужно ему этого делать, буквально нельзя, запрещено и запретно, но Брок всё равно делает. И убеждает себя, что это на благо сохранности его собственной шкуры, прекрасно понимая основы наглой лжи: от всего вида Капитана его мутит, несоответствие выгрызает в грудине дыру и в стороне Брок оставаться не собирается. Пока он в праве помочь, он будет делать это. Пусть это и ухудшит его собственное положение, а после ему ещё воздастся за это от суки-судьбы. Поэтому он поясняет словами, чувствуя, как внутри всё выкручивает тошнотой: — Я ужин собираюсь готовить. Отказ можешь оставить за дверью.       Отступив назад, он успевает заметить на лице Стива удивление, но отворачивается как раз вовремя. Его глаза щурятся недобро, предвкушающе — чем быстрее он начнёт узнавать Капитана, тем быстрее им удастся внести в свой план коррективы. Отказаться от него уже не получится, и прочитанная в тёмно-жёлтой папке информация дала это понять достаточно чётко. Либо они ставят всё на ГИДРу, либо они проигрывают без шансов и без единой ставки.       И пусть ставка тоже может принести проигрыш, не попытаться — слишком непозволительная трусость.       За его спиной остаётся незакрытая дверь, пока сам Брок неспешно двигается в сторону кухни. Та соединена с прихожей проёмом ещё одной двери, и Брок не закрывает её за собой. Он вслушивается в тишину за спиной, рассчитывая среагировать моментально, если Стив решит пойти по лестнице на второй этаж или просто в глубь квартиры. Зачем тому это делать, Брок не знает, но он слишком привык быть настороже.       — Ты уверен, что я не помешаю твоей...? — Стив всё-таки идёт следом. Вначале гремит собственной входной дверью, не удерживая её, после закрывает за собой дверь квартиры Брока. Та грохочет тоже, и Брок оборачивается в дверном проёме на границе кухни. Приваливается плечом к косяку, тут же сплетая руки на груди.       Стив уже успел переодеться назад в свою цветастую клетчатую рубашку — скорее всего, ему её купила Наташа, потехи ради — и джинсы. Возможно, это произошло ещё в Трискелионе, но точно Брок сказать не мог: Наташа забрала Стива за несколько часов до того, как они закончили, и увела с собой в неизвестном направлении. На прощание улыбнулась огнеопасно — добра от неё ждать не приходилось точно. И Брок мысленно готовился к какой-нибудь неожиданности со стороны Стива. Вызнать заранее, что ему могла уже наплести эта рыжая бестия, было абсолютно невозможно.       — У меня нет семьи, Кэп, поэтому расслабься. Ни семьи, ни подружки, ни собаки, которой можно было бы скормить заказанную тобой ядерную бомбу, — он кивает на коробку пиццы, что Стив всё ещё держит в руках. Несколько мгновений он осматривается, после отставляет коробку на комод у входа. Ему очевидно неуютно и неловко. Вместо того, чтобы разуться, он говорит негромко:       — Наташа сказала, что это лучшая… пиццерия в городе, — пожав плечами и потратив пару секунд на то, чтобы вспомнить слово, Стив шумно выдыхает, опускает руки по швам. Брок смотрит на него и непроизвольно довольно усмехается. Это происходит само собой. В груди разливается довольство от того, насколько различается тот Стив, что остаётся с ним наедине, и тот, что ходит по коридорам ЩИТа. И тут, и там он всё ещё потерянный и неловкий, но в ЩИТе скрывает это, прячется. А рядом с ним, будто действительно послушавшись сегодняшнего разговора в помещении с инвентарём, больше не прячется. И доверяет. Брок усмехается с довольством, лишь потому что прекрасно понимает: искренность Стива можно использовать себе на пользу. Помолчав немного, Стив добавляет: — А ещё она сказала, что ты, ну… Что я тебе нравлюсь.       Он поднимает к Броку глаза, уже изучив, кажется, каждый тёмный угол в его освещённой прихожей, и смотрит чуть смущённо, но внимательно. Брок становится серьёзным за одно мгновение. Перевязь неожиданно крепко впивается в его плечи и рёбра, по позвонкам спускается неприятная волна мурашек. Он теряется неожиданно для себя самого, хотя и предполагал, что нечто подобное может случиться, а Стив наоборот времени не теряет. Он, кажется, читает что-то в выражении его лица. Переступив с ноги на ногу, руки поднимает в успокаивающем жесте:       — Я не… Я нормально отношусь к этому, правда. Я просто не готов пока, разморозка и всё это… — он обводит взглядом окружающее его пространство, поджимает губы растерянно. Расшифровывать Броку не нужно, и так понятно, что Стив имеет в виду новый век и изменившиеся обстоятельства вокруг него. Но Брок только и может, что приподнять брови в удивлении. Внутри него лишь две вопросительные мысли: о том, насколько дружба Капитана и Солдата была дружбой в полной степени, раз Стив может позволить себе такие заявления, и о том, как он мог вляпаться именно так виртуозно и красочно. Хотя вторая мысль скорее саркастично-удивлённая, чем действительно вопросительная. — Если ты дашь мне время… Я не против, только если ты… Всё в порядке, правда, просто…       Стив начинает путаться в словах. Удушливый румянец уже окрасил его скулы и шею, а руки чуть нервно подёргиваются в воздухе. Вся внимательность пропадает из его взгляда под натиском накинувшихся на него сантиментов. Похоже, его капитанство и стремление вести за собой всех распространяется на все сферы его жизни, только вот не во всех хорошо и отлаженно работает. До того как ситуация приобретёт ещё большую абсурдность, Брок вскидывает руку и быстро перебивает:       — Стопори, блять, — проморгавшись, он дёргает головой жёстко. Чуть дёргает выставленной в сторону Стива ладонью, словно пытаясь остановить его повторно, более жёстко, пускай Стив ещё и не успел ничего сказать. — Ты мне не нравишься. Я сказал Наташе, чтобы она позаботилась о твоей верхней одежде, пока ты не отморозил себе зад, шарахаясь по улицам. И только. Ничего личного, — подняв дополнительно ещё вторую руку, Брок качает головой. И поднимает к Стиву глаза. Тот смотрит удивлённо, его губы приоткрываются, а краска очень быстро сходит. Довольно быстро он понимает, что сказал слишком много лишнего. Выждав несколько секунд, Брок опускает руки. После делает пару шагов вперёд, крепким движением подхватывает коробку с пиццей, лежащую на комоде. И добавляет: — Надеюсь, ты не стал обсуждать с ней свои…чувства, — Брок не может удержаться от того, чтобы скривиться на последнем слове, но, впрочем, быстро возвращает своему лицу спокойное, чуть скептичное выражение. Стив уже не смотрит на него, отвернув голову в сторону. Он поджимает губы, руки в кулаки стискивает пару раз, будто пытается удержать себя самого. — Эта зайка просто хотела спровоцировать тебя на что-то компрометирующее, Кэп. Не будь таким доверчивым, девяносто девять процентов людей вокруг тебя просто хотят залезть к тебе в штаны.       Отступив на шаг, он пожимает плечами. Стив поворачивает голову назад, уже закрывшись, и внимательно вглядывается в его лицо. Затем хмыкает, и линия его плеч расслабляется. Он пару раз сжимает руки в кулаки и вновь быстро обретает странную, непонятную Броку устойчивость. Это отчего-то напоминает наёмнику то, как он сам перебирал мысленно стратегии для ближнего боя с Солдатом: только подметив, что первая оказалась неудачной, Стив ловко выбирает другую. И говорит уже чётче:       — А ты не хочешь? — бросив Броку быстрый, вопросительный взгляд, он приседает и принимается развязывать кроссовки. Его пальцы справляются со шнурками тяжело, но он с выдержкой и упорством продолжает пытаться аккуратно их ухватить. Брок смотрит на него сверху вниз, и только глаза закатывает да придушивает внутри себя это дикое чёткое ощущение: сама гордость нации определённо точно пытается с ним заигрывать. Снова. В который раз уже?       Хотя при условии, что Стив только чуть не признался ему в сантиментах, это уже и не удивляет. Только Брок всё равно мысленно отказывается, отворачивается — пусть Стив не дестабилизированный Солдат и он прекрасно понимает, что делает, все эти танцы с бубном всё ещё не по его, Брока, душу. Поэтому, отвечая, он добавляет в интонацию насмешки и лёгкого пренебрежения:       — Нет желания попасть под тяжёлую руку. Да к тому же я с кем попало не трахаюсь, Кэп, что б там эта рыжая бестия тебе ни успела наплести. Разувайся и дверь за собой входную закрой на все замки, — развернувшись на пятках, он уходит в кухню и оставляет пиццу на столе. Быстрым движением глаз подмечает лежащую там же закрытую папку по проекту «Озарение», но на ней нет ни единой подписи и опознавательных знаков. Даже печати ГИДРы нет, только мелкий посеребрённый номерной знак ЩИТа в левом верхнем углу. Чуть нахмурившись, он слышит, как Стив медленно закрывает один замок за другим, и только плечом дёргает. Приняв быстрое решение оставить папку как есть, так, проверки ради, Брок подходит к холодильнику. Кидает себе за спину: — Испанскую кухню ешь?       — Да, я всё ем. Выбирать как-то не приходится в последнее время, если честно, — Стив отзывается ближе, похоже, проходит в кухню. Пока Брок быстрыми ловкими движениями вытаскивает из холодильника продукты, он скрипит ножками стула по полу, усаживается. Именно в эту секунду Брок и оборачивается: он старается сделать это так, чтобы движение было быстрым, но естественным, и держит на лице спокойное, обыденное выражение. Стив одной рукой отодвигает от себя папку, так её и не открыв, хотя и косится с интересом. Следом отодвигает пепельницу.       — Совсем не интересно? Кто другой уже листа три просмотреть бы успел, — кивнув в сторону папки, Брок подходит к столу и забирает пепельницу, на её месте оставляя два небольших яблока. Добавляет между делом: — Попробуй пожонглировать, чтобы руки размять, — пустую пачку из-под сигарет Брок подхватывает тоже, а после скидывает всё это в мусорку, приоткрыв дверцу нужного шкафа. Стив кивает, чуть удивлённый неожиданный предложением. К яблокам он тянется немного опасливо — со стороны это выглядит чудаковато. Убрав пустую пепельницу в раковину, Брок вытаскивает из соседнего ящика ковш и подставляет его под кран с фильтрованной водой. Стив ему не отвечает, и Брок оборачивается себе за спину на всякий случай. Мгновенно натыкается на заинтересованный прищур голубых глаз. Начинать жонглировать Стив не торопится, вместо этого смотрит на него.       — Я тебе действительно не нравлюсь. Почему? — он склоняет голову на бок, губы поджимает. Выражение его лица ничуть не злобное, но, похоже, он действительно совсем не понимает неприязни Брока. Тот оглядывается себе за спину, быстрым движением выключает воду и поворачивается вновь. Опирается поясницей на столешницу.       — Это настолько непривычно? Ах, ну да. Обычно люди вокруг тебя визжат, писаются от счастья и падают в обморок, насколько мне известно… Ну, кроме тех, которым Фьюри приказал держаться от тебя подальше, — усмехнувшись колюче, Брок обороняется словами ещё до того, как на него нападут. Сплетает руки на груди, обещая себе, что как только получит ответ, так сразу начнёт готовить. Точно-точно начнёт. И смотреть на Стива с его пронзительными глазами и светлыми прядями волос больше не будет.       Но это, конечно же, ложь.       — Скорее необычно, — Стив пожимает плечами, а после на пробу подкидывает в ладони яблоко — то подлетает неожиданно к самому потолку, только чудом в него не вырезаясь. Поймав его назад, Стив отводит глаза. Брок выбирает этот момент, чтобы развернуться назад к кухонному гарнитуру. Ковш с водой он ставит на плиту, тут же ловко включает газ, а после отправляет пакет с чищеными морожеными креветками и мидиями в раковину. Туда же закидывает пару мелких луковиц и другой пакет с кусочками сырой курицы. Стив за его спиной отзывается задумчиво: — После сыворотки я привык, что все вокруг всегда смотрят на меня большими глазами, будто чуда ждут. И пускай почти век прошёл, ничего словно не изменилось. Даже ребята твои и те косятся… Хотя они ещё хорошо держатся. Наташа так вообще дар речи потеряла, когда Фьюри нас представлял. Как я понял, обычно она себя так не ведёт. Он её не предупредил, наверное.       — Точно так. Фьюри, мудак старый, повеселиться хотел. Он знает толк в развлечениях, — представив Наташу с упавшей от удивления челюстью и негромко рассмеявшись, Брок достаёт несколько тарелок, вымывает морепродукты, мясо и овощи. Он раскладывает всё по отдельности, вытягивает из ближайшего шкафа куркуму и соль и добавляет их в подогревающуюся в ковше воду. Каждое его движение лёгкое, отточенное и спокойное. Он заранее знает, за чем потянется в следующее мгновение, и готовка плавно движется будто сама собой. Невольно ему становится спокойнее. Плечи расслабляются.       — Поэтому меня и… удивляет… Ты ведёшь себя по-другому, — Стив фыркает чуть смешливо, но словно бы неодобрительно, а после уверенно и чётко говорит то, от чего Брок покрывается мурашками. Те бегут по его затылку и плечам, несколько мелких спускаются по позвонкам. Он только губы поджимает и стягивает с лука лишнюю кожуру. А после вытягивает из шкафа слева разделочную доску. Стив добавляет: — Почему?       Вытянув из стойки нож, Брок оборачивается и только плечами пожимает. Нож в руке сам просится поиграться, и он подкидывает его лёгким движением. Стив только выжидающе смотрит на него и впервые, похоже, позволяет себе осмотреть Брока полностью. Его взгляд медленно спускается ниже, чуть дольше положенного задерживается на бёдрах Брока — тот даже не вздрагивает под этим внимательным взглядом. Только чужая заинтересованность щекоткой проносится где-то в паху. И ему слышится эфемерный, тихий смех суки-судьбы — она тоже, видимо, знает толк в развлечениях. Помедлив, Брок нападает в ответ:       — А ты хорошо держишься для того, кто меньше недели назад вылез изо льдов, Кэп, — бросив в ответ фразу, что должна бы увести Стива в другую сторону диалога, Брок усмехается. Склоняет голову набок, копируя его движение. Стив поднимает взгляд назад к его глазам, чуть неловко пожимает плечами и улыбается уголками губ. Он подкидывает яблоко вновь, той же рукой — оно подлетает на половину предыдущей высоты. Похоже, Стив примеряется, не торопится разносить его кухню яблочными снарядами. И отвечает:       — Положение обязывает, сам понимаешь.       — Положение… Так вот почему ты сегодня начал так быстро слушаться. Быстро понял свое нынешнее положение? — вспомнив о том, как неожиданно Стив сегодня обратился к нему по-уставному, — его даже не заставлял ведь никто, больше должного — Брок вскидывает брови. Он всё ещё собирается спросить об этом, спросить о том, что же такое повлияло на Стива, что тот увидел, раз решился сменить своё неуёмное капитанство на послушание. Броку кажется, что ещё немного, и диалог удастся увести совершенно в другую сторону, но Стив только головой качает. И смеётся негромко. А после отвечает:       — Вопросом на вопрос отвечать — дурной тон, Брок, — и садится ровнее. Он вновь отчитывает его, и в этом всё ещё есть что-то порочное, сексуальное, но Брок только глаза закатывает. Он не поддастся. Не сегодня точно. А лучше бы и никогда. Уложив руки на поверхность стола, Стив покручивает в ладонях яблоки и смотрит внимательно, цепко. На глубине его глаз странное, непонятное Броку довольство. — Отвечай первым.       Брок позволяет себе рассмеяться и отворачивается назад к столешнице. Под пальцами оказывается луковица. Разрезав её на две части, он принимается быстрыми, ладными движениями шинковать её половинки. Только негромкий, быстрый стук ножом по доске раздается. Стив его не торопит, ждет спокойно. Нарезав лук до конца, Брок достаёт сковородку, наливает на неё немного масла и ставит на огонь. Попутно с этим закидывает в закипевшую воду рис, а после высыпает на сковороду весь лук.       И оборачивается назад.       Стив вновь подкидывает яблоко, ещё ниже, чем раньше, и достаточно ловко ловит его другой рукой. Сжимает только сильнее нужного, из-за чего бока фрукта немного проминаются под его пальцами. Второе яблоко лежит на столе, и на его месте Брок уже пересрал бы и начал собирать вещи — яблоко даже не покачивается. А на лице Стива заметны явно сосредоточенность и внимание. Его лицо можно было бы даже назвать суровым, но стоит ему заметить взгляд Брока, как все улики мгновенно исчезают — Стив смягчается одними глазами.       — Я двадцать лет на службе, Кэп. Морализмом меня не впечатлить, накачанными руками — тоже. Военные хроники про тебя красочные, но один хер знает, что там правда, а что нет. В остальном… Я привык уважать тех, про кого точно знаю, что они моё уважение заслужили. А за одну симпотную моську я людей не уважаю, уж прости, — пожав плечами, Брок покручивает в пальцах только подхваченный нож, а после откладывает его в раковину. Он запоздало подмечает за собой в очередной раз косвенный, мелкий комплимент, брошенный Стиву. Остаётся только надеяться, что тот эти его фразы игнорирует и не воспринимает всерьёз. В противном случае у Брока не то что будут, у него уже проблемы. Точнее, только одна — сидящий в его кухне суперсолдат. Стив чуть удивлённо приподнимает брови и руку приподнимает, притормаживая Брока. Отвечает спокойно, без бахвальства:       — То, что я пролежал столько лет во льдах, не заслуживает уважения? — он даже не упоминает о том, сколько людей спас этим своим поступком, и неожиданно Брок коротко хмыкает. У него мелькает быстрая мысль о том, что у Стива, похоже, нет никакого желания приписывать себе больше достижений, чем есть на самом деле. И дело оказывается именно в этом неупоминании — Стив будто оставляет это Броку как нечто подразумевающееся, в качестве мелкой загадки. И ладно, возможно, это выглядит как то, что достойно уважения — на полшишечки.       — Кто знает, какие у тебя суицидальные наклонности, Кэп, — пожав плечами, Брок отворачивается к раковине и быстро вымывает руки. Лук негромко шипит на сковороде, привлекая внимание, и он подхватывает лопатку со стойки. Неторопливо перемешивает его, продолжая: — Посмотрим, как ты будешь в полевых условиях себя вести. Вот тогда можешь и спрашивать у меня. Только ответ не изменится, мне никто не нравится. И любимчиков у меня нет.       — Я бы так не сказал… Со СТРАЙКом ты обращаешься иначе, — Стив хмыкает недоверчиво. Брок оборачивается, чтобы подметить, как тот качает головой, отворачивается к приоткрытому окну. Похоже, в каменной кладке, что виднеется из него, он находит что-то крайне интересное. Брок фыркает, откликаясь:       — Не ревнуй, Кэп. Новеньких никто не любит, — наколов на быстро вытянутую из ящика вилку кусочки сырого мяса, он выкладывает их на сковороду и немного уменьшает огонь. После вытаскивает из крайнего верхнего ящика припрятанную там пачку сигарет. Снимаемая упаковка шуршит в его пальцах и сразу же улетает в мусорный мешок. Раскрыв её, Брок оборачивается к Стиву и просит негромко: — Подкинь зажигалку, будь лапой.       Стив оборачивается, опускает взгляд к зажигалке, лежащей на столе, и хмурится с сомнением. Он не отказывает, и пока Брок выхватывает из плотной пачки свою сигарету, осторожно откладывает и второе яблоко тоже на стол, после подбирает зажигалку. Пару раз мягко, еле-еле подкидывает её в ладони — примеряется. Следя за его движениями одними глазами, Брок негромко предупреждает:       — Только не в лицо, — его фраза пронизана двусмысленностью, но Стив не улавливает и не откликается. Вместо этого он сосредоточенно кивает, хмурится ещё сильнее. А после заносит руку с зажигалкой. Между ними метра два, наверное, в расстоянии, и Брок морально готовится к тому, что ему придётся отскакивать в сторону, когда зажигалка прилетит в кухонный шкаф, а после взорвётся от силы столкновения. За кухню он сильно не переживает, она за последние десять лет и не такое видала.       А Стив неожиданно удивляет. Кроме того, что его бросок точен, он много слабее, чем стоило бы. Броку приходится податься вперёд, чтобы поймать летящую к нему зажигалку двумя руками. Пачку он уже оставил на столешнице, и теперь лишь хватает свою добычу в воздухе быстрыми пальцами. Усмехается довольно.       — Мне Фьюри дал на вас документы сегодня под вечер, — Стив опускает взгляд к собственным рукам и в его глазах странным светом загорается надежда и вера. Брок чувствует лёгкое поползновение тошноты изнутри — такой взгляд ему отнюдь не нравится, слишком сопливо. Не желая позволить ей разрастись, он затягивается подкуренной сигаретой и отходит к окну. Машет Стиву рукой попутно, предлагая продолжить. Вместе с новой фразой Стив подхватывает со стола яблоки и подкидывает в ладонях сразу оба. — Ты СТРАЙКом десять лет командуешь…       — Это много? — Брок усаживается на подоконник, упирается спиной в стену, а после и вовсе забирается на него с ногами. Подоконник недостаточно широкий, и частью своей он оказывается за окном. Там прохладно и мокрый снег нещадно прилипает к бедру, но Брок даже бровью не ведёт. Он с интересом рассматривает Стива, пока тот задумчиво покусывает щеку изнутри. Он подкидывает яблоки по очереди вновь, отвечает не сразу.       — Достаточно… И послужной список у вас у всех приличный. Это правда, что тебя на первую миссию в Алжир отправили в девятнадцать? И сразу командиром группы, — Стив поднимает к нему пытливый, странно мальчишечий взгляд, всматривается в его лицо. А у Брока всё внутри выгорает, исходит кровавой вонью и перекатывается шорохом алжирского песка. Его взгляд стекленеет, сигарета чуть не переламывается в напрягшихся пальцах. Стив даже дёргает рукой как-то резко, неправильно — чуть яблоко не роняет. По лицу Брока, похоже, действительно видно, что он решил задать не самый удачный вопрос.       — На любой вопрос отвечу, но ещё раз спросишь про Алжир, и я тебе пулю меж глаз пущу, Кэп. Предупреждение первое и последнее, — отвернувшись к окну, Брок затягивается сигаретой и прикрывает глаза. Он носит Алжир с собой слишком долго, чтобы реагировать на случайное о нём напоминание истерикой или неконтролируемой агрессией, но в груди словно кто-то раздвигает шторы да открывает окно в давно запертой комнате. И вся душная пыль поднимается, взвивается вверх, потревоженная свежим воздухом. Ему становится нечем дышать слишком резко, и он затягивается снова и снова. Табачный смог выжигает из лёгких всю свежесть. Он прибивает пыль назад по местам, запирает окна и захлопывает входную дверь. Комната вновь погружается во тьму. И ни единый луч света не проникает сквозь задёрнутые обратно шторы, чтобы отразиться от светлых кудрей сваленного в углу трупа Патрика.       Он не расскажет. Никогда. Никому. Ни за что.       Стив молчит. Он неловко тяжело вздыхает, пару раз даже голову поднимает, порываясь сказать что-то, — Брок подмечает это краем глаза. Докурить ему так и не удается. Мясо поджаривается, приходит время закидывать морепродукты и заливать водой для того, чтобы потушить, и он швыряет ополовиненную сигарету в банку, подвешенную к карнизу. В неё нанесло столько мокрого снега, что сигарета с шипением затухает мгновенно, пока сам Брок с негромким стуком спрыгивает на пол. Облегчать жизнь Стиву он не собирается, как, впрочем, и возобновлять диалог. Никакого желания находиться с ним в одном помещении больше нет, но и выгнать его у Брока рука не поднимается. Он слишком занят ужином и тем, чтобы солгать себе о своей занятости.       Так или иначе, но Стив не знал, что Алжир — плохое слово. И мысленно Брок почти насильно уговаривает себя сделать ему скидку. А вот Фьюри хочется врезать за такую подляну. Тот, конечно, не виноват, только это отчего-то совсем не играет своей роли.       — Если тебе не нравится мой… Мой образ. Я предполагаю, что ты пошёл в военные далеко не от желания спасать других людей. Или я ошибаюсь? — Стив подаёт голос, лишь когда Брок уже закинул морепродукты в сковороду и залил к ним воды, чтобы хорошо протушились. Заодно уменьшив воду в ковшике с пожелтевшим от куркумы рисом, он накрывает его крышкой. И оборачивается, чтобы увидеть сурового, настороженного Стива. Тот уже отложил яблоки в сторону и быстро поедает свою пиццу — выглядит в комбинации с выражением его лица, конечно, забавно. Таузиг бы оценил точно. По крайней мере, Броку хочется в это верить.       — Ничуть. Просто работаю там, где хорошо платят. Исторически сложилось так, что убийство и проституция — самые прибыльные отрасли. В проституции был, не понравилось, — чуть подпрыгнув, Брок подсаживает себя на край столешницы, подальше от зоны готовки, и откидывается на руки. Неудавшийся поворот диалога зудит под кожей, только Брок не вчера родился — он задавливает этот зуд потребностью в том, чтобы узнать Стива лучше и вызнать все его слабые места. Лишь поэтому только его не выгоняет прочь на самом деле. Стив неожиданно бровь приподнимает чуть удивленно. Прожевав свою пиццу, уточняет серьёзно:       — Ты же шутишь?       Брок сразу не отвечает, только глаза закатывает и трёт переносицу двумя пальцами. Ему было бы смешно, но смеяться уже совсем не хочется. Выждав пару мгновений, он отвечает спокойно:       — Шучу, Кэп, расслабь жопу, — оперевшись назад на обе руки, он упирается затылком в подвесной кухонный шкаф. Стив кивает какой-то своей мысли, и его плечи — когда только напрячься успел — расслабляются. Брок фыркает, головой качает. Он почти предугадывает следующий вопрос лишь с мелкой поправкой — если Стив действительно столь яростный адепт морализма, мысль о том, что Брок работает лишь ради денег, его в покое не оставит. А вот если он не спросит… Что ж. Как Брок и рассчитывал: ему даже делать почти ничего не приходится, информация привычно сама лезет к нему на руки.       — То есть… Странное время. Не то чтобы в моём было иначе, деньги тоже значили много. Особенно для тех, у кого их не было, — дожевав первый кусок, он неожиданно начинает негромкий монолог. На последних словах взгляд отводит, только Брок не был бы собой, если бы не подметил мелькнувшего в чужих глазах мелкого драматизма. Прищурившись на один глаз, он мысленно перебирает всю информацию о детстве Капитана, что помнит, и, впрочем, довольно быстро находит мысль о том, что тот родился отнюдь не в богатой семье. Его мать скончалась рано, когда ему было восемнадцать, — хотя понятие «рано» здесь было определенно относительным. Собственную мать Брок не знал вовсе. Как, впрочем, и бедности — его отец не был богачом, так, обычный военный среднего класса. Уже потянувшись ко второму куску, Стив так его и не берет. Он поднимает к Броку глаза, хмурится задумчиво и негромко продолжает: — Я не сильно разбираюсь в нынешних зарплатах. Фьюри сказал, что записал меня в какую-то программу по гособеспечению, пока я не согласился официально работать в ЩИТе. Но разве нет тех, кто платил бы больше?       Брок хмыкает, но удивления своего не показывает. Отвечать на вопрос ему не хочется — только лишних подозрений добавит гордости нации. Вместо этого он вновь переворачивает весь диалог с ног на голову. Говорит насмешливо:       — Вопрос поважнее: почему ты всё ещё не согласился работать официально? Чем-то не нравится наша замухрышная конторка?       Стив поджимает губы неодобрительно и только головой качает. Вздохнув натужно, шумно, он говорит только медленно, спокойно:       — Брок, — и ладно, это неодобрение в его голосе звучит возбуждающе. Брок больше не в силах открещиваться от этого, и только глаза прикрывает, соглашаясь с самим собой. Игнорировать и дальше это бессмысленно, видимо, Стив вряд ли изменится со всем своим капитанским гонором. Правда, не то чтобы от согласия Брока будет какой-то толк. Он всё равно придавливает своё либидо мысленно, вспоминая первую приходящую на ум миссию по зачистке.       Стив всё ещё смотрит на него и ждёт ответа.       — Ты такой душнила, Кэп, удивительно, как тебя насильно во льды не засунули, а, — Брок закатывает глаза вновь и головой качает. Попутно он бросает быстрый взгляд в сторону плиты, но там всё в порядке. У него не остаётся ни единой возможности сменить деятельность и выглядеть ужасающе занятым, только бы не отвечать на чужой вопрос. Конечно, Брок мог бы сказать прямо, что отвечать на него не станет, если бы не малейшая загвоздка — Стив был искренен с ним, и для него нужно было создать видимость ответной искренности, чтобы случайно не упустить. Подняв руки вверх, Брок потягивается всем телом, вздыхает. А после переводит взгляд на Стива. Его интонация неуловимо меняется, становясь чёткой, почти грубой. — Я не герой и в героев не верю. Такой хуйни во мне можешь не искать, как и морализма, и интеллигентности. Я работаю только ради денег, Кэп, и меня это ничуть не смущает. Мало того, расстрою тебя сразу: весь СТРАЙК так работает. Это наши реалии, и нас они полностью устраивают.       — Но вы спасаете других людей, — Стив немного непонятливо склоняет голову на бок. Он всматривается в Брока, заинтересованно скользит взглядом по его лицу. Наёмник только фыркает, отворачивается. Исходя изнутри тошнотой, Брок и хочет бросить острое, резкое о том, чем ещё он занимается под главенством многоголовой, но не делает этого. Только засматривается на приоткрытое окно — пурга, наконец, затихает, прекращая третировать Вашингтон. Завтра утром на дорогах будет непроходимая грязища. И он подумает об этом завтра.       — Нам за это платят. Люди жадны до хороших денег, Кэп, а все принцы из сказок про благородство давным-давно вымерли. Предложи пачку зелёных, и каждый выполнит за них любую твою прихоть. За благодарность и чувство собственной важности будут работать разве что идейные единицы, — спрыгнув со столешницы, он разворачивается к плите лицом. Руки сразу находят себе занятие, расчищая поверхность столешницы от пустых пакетов из-под морепродуктов и мяса, выкидывая кожуру лука. Своими последними словами Брок делает очень крупную ставку, и хорошо, что здесь сейчас нет Джека, — уж он-то точно взглянул бы на него скептично и вдобавок неодобрительно. Джек никогда не был любителем риска и высоких, неоправданных ставок.       Хотя он бы ему, конечно, не поверил. Точнее поверил бы, но лишь отчасти.       Врать было глупо — всегда оставалось нечто большее. О своём большем Брок заговаривать не собирался. Он спрятал его в глубине, сокрыл от чужих взглядов. Пока никто не лез ему в душу, никто не мог знать о том, как лучше было его предать. В особенности не мог знать Пирс, довольствуясь лишь теми рычагами давления, что ему подкинул сам Брок.       Выключив газ под сварившимся рисом, он запоздало понимает, что у него нет ни вина, ни бульона, но, впрочем, ничуть не расстраивается — уж кто-кто, а он паэлью не испортит точно, даже если сильно постарается. От сковороды уже тянется вкусный аромат тушёных с луком морепродуктов и мяса, и он высыпает туда рис. Перемешивает неспешно лопаткой, пока другая его рука забирается в ящик с правой стороны в поиске нужных специй. А Стив всё молчит, и оборачиваться Броку не хочется. Не хочется видеть разочарованный взгляд или, ещё хуже, неуместную жалость. Он сейчас может проиграть всё, и только вздыхает, готовясь начинать на руинах уже созданного заново.       — Мне утром показалось, что ты заносчивый самодур… — Стив начинает неожиданно издалека, и Брок замирает на середине движения. Щепотка чёрного перца так и остается меж его пальцев, занесённых над сковородой. Он не шевелится, выжидая. — Я таких встречал частенько на службе. В голове ничего, зато гонору много. Они обычно на службу шли за деньгами или в поисках девушек. В то время многим нравились военные…       За его спиной Стив шуршит картонной коробкой пиццы, закрывает её, наверное. А Брок не двигается, лишь ждёт и вглядывается в почти готовое блюдо. Лицо печёт от жара огня, прячущегося под дном сковороды, и по затылку бегут мурашки. Он ждёт, но неожиданно не хочет слышать, что Стив скажет. Не хочет пускать его и частью к себе под кожу.       — А потом я увидел, как ты с Мэй обошёлся… Это было жёстко, конечно. Не знаю уж, что у них там случилось, это и не мое дело, но ты принял удар на себя, всё исправил, не струсил, не позволил им избить друг друга. И после, когда злой вернулся… Я почему-то думал, что ты сорвёшься на них. Мне показалось это логичным. Но ты не стал, — Стив вздыхает задумчиво. Брок, наконец, отмирает и высыпает оставшуюся щепотку перца в сковороду. Перемешивает. На губах норовит появиться мелкая самодовольная усмешка, и он позволяет ей это. А Стив всё заткнуться не может, решив выгладить его эго по шерсти до блеска, похоже: — Мы мало знакомы. Даже слишком, я бы сказал. Но мне кажется, ты хороший командир, Брок. Надеюсь, я не ошибаюсь в тебе.       Быстрым движением прикусив щёку изнутри, Брок заставляет себя смолчать о том, насколько на самом деле Стив ошибается. Его дурной разум подкидывает несколько колкостей, одна другой хуже, но он только откладывает лопатку, уменьшает огонь под сковородой и накрывает её крышкой неплотно. А после, наконец, разворачивается. Стив смотрит на него чуть смущённо, перекатывает по поверхности стола одно из яблок, пытаясь скинуть в это нервное движение свои сантименты.       Брок только плечами жмёт и руки на груди сплетает. На его губах плавает лёгкая усмешка, и Стив откликается на неё: поджимает губы, взгляд опускает. Его скулы покрываются мягким румянцем. А Брок весь мурашками исходит, ноги расставляет чуть шире, чтобы удержаться. Он уже и не ждёт каких-то слов от Стива, но тот вдруг говорит:       — Просто, знаешь, прятаться за деньгами и выгодой… Защищать тех, кто в этом нуждается, спасать их — это не слабость, — он поднимает свои прозрачные голубые глаза к Броку, всматривается в его лицо. И в нём в этот момент столько мягкой, неубиваемой силы, что Брок только бёдра напрягает крепче. Колени предательски вздрагивают, в паху коротко, надсадно дёргает. Стив смотрит так, что его хочется схватить за ворот, дотащить до стены и вместо ужина просто втрахивать в неё несколько часов кряду. Точнее, даже Капитан Америка смотрит — крепко, внимательно и со странной живой нежностью. Это пленит и манит. Мимолётно Броку хочется забрать это в единоличное обладание.       Пока взгляд Стива нашёптывает ему, что дикому зверю, что-то успокаивающее и безопасное. Да-да, именно безопасное.       Брок не ведётся, слишком уж стар для такого. Он позволяет себе пренебрежительное фырканье, а после позволяет ошибку — вкусную, неспешную и ничуть не осторожную. Эта ошибка — его благодарность за тот ответ, что Стив дал ему только что, — секрет его неожиданно случившегося послушания. Эта ошибка — его собственная вольность, и Брок лишь верит, что она будет оценена по достоинству. Чуть повернув голову набок, он говорит негромко и уверенно:       — Я знаю, Кэп. А ещё знаю минимум три организации, что платят всяк побольше ЩИТа. И всё равно остаюсь там, где есть.       Стив вслушивается в его слова, а только дослушав, медленно, смущённо улыбается. И его глаза загораются странным мелким задором, слишком похожим на искреннюю радость, — он смотрит на Брока не отрываясь. Что он видит, Брок не знает. Только чувствует, как собственная ошибка, столь сладкая в теории, выходит ему боком — своим взглядом Стив медленно пробирается ему под кожу. Не полностью, лишь единой своей мелкой частью, но процесс уже начат, запущен. И его не остановить.       А Брок только и может думать о том, что улыбка гордости нации всё ещё слишком непозволительно красива. Столь же красива, что дымный солдатский взгляд, запечатлённый в его памяти теперь уже навечно. ^^^