Загнанных коней убивает в Алжире

^^^       — Так, неразлучники. Выкладывайте, какого хуя между вами творится, — он усаживается в своём кресле, развалившись и вытянув ноги. Стоит только Родригесу закрыть дверь тренерской, как Брок включает глушилку и подаёт голос: жёстко, с суровым прищуром. Уже усевшаяся в кресле Мэй отворачивается в сторону. Её взгляд утыкается в стену светлого цвета, а руки упёрто сплетаются на груди. Родригес, неожиданно тихий и задумчивый, осторожно, чтобы лишний раз не тревожить раненного вчерашней миссией бедра, усаживается в соседнее.       Они выдерживают паузу оба. Брок косится на часы, закатывает глаза, но тоже ждёт. Как и собирался, только объявившись в птичнике, он тут же погнал этих двоих в свою каморку. Сильной радости у них это, конечно же, не вызвало, только Броку было на это как-то очень похуй. Мэй с Родригесом были хорошими бойцами как вместе, так и по отдельности. У Родригеса были прекрасные снайперские данные, у Мэй — умение водить, кажется, любую херовину, которая имела возможность приходить в движение. Пока они были в тандеме, они оставались силой СТРАЙКа так же, как и сам Брок, как и Джек с Таузигом. Но стоило наметиться разладу, и проигрыш был не за горами.       Проигрыша себе Брок позволить не мог, и не только потому, что его эго подохло бы сразу же, случись такое. Всё-таки они были лучшей группой огневой поддержки что у ЩИТа, что у ГИДРы.       Только в сравнении с тем, что проигрыш всегда влёк за собой жертвы, это имело слишком уж мало значения. А жертвовать он не собирался.       Прямо сейчас эти двое были ярким и отчётливым слабым местом всего СТРАЙКа, и пусть бы Брок не показывал этого чересчур открыто — не обманывался. Внеуставные отношения вообще редко когда поощрялись им в командной работе. Разве что до Алжира, в те два злосчастных года в академии. Да, точно. До самой первой своей миссии Брок никогда не раздумывал о том, насколько сильно все эти сантименты могут испортить ему жизнь. Особенно в моменты, когда эта жизнь была поставлена на счётчик.       Сейчас же он думал только об этом. И, хотели Мэй с Родригесом того или нет, но им предстояло разобраться друг с другом. Полностью и до конца. Полумеры здесь были давно уже не к месту.       — Ничего не творится, — бросив быстрое и короткое, Мэй нервно перебирается пальцами по предплечью. Голову, правда, так и не поворачивает. У неё меж бровей залегает хмурая, недовольная складка. Брок подмечает это, но уводит свой взгляд к её причёске — зря. Чужие косы напоминают о Солдате слишком яростно, и он промаргивается быстро. Все мысли норовят увильнуть к тому, кто ему не принадлежит и принадлежать никогда не будет, и он утаскивает свой разум назад. Прямо сейчас он нужен здесь, значит, здесь он и будет. И никуда Солдат не денется.       — Мэй, зайка, пиздеть ты в другом месте будешь, ясно? Вы мне что, блять, вчера устроили на миссии, а? Два дебила… — уперев локоть в подлокотник, он указывает на Мэй и щурится недобро. Наёмница явно темнит, — пока Брок притворяется, что не слышал их вчерашней ссоры на парковке — но раскалывать её — всё равно что пытаться раскрыть недозревший орех. Он переводит взгляд к Родригесу, начиная притворно мягко: — Раз уж она не говорит, может, ты мне скажешь, Родригес? Что произошло?       Родригес шумно выдыхает. В отличие от Мэй, он смотрит в пол, пальцами впивается в собственные колени. Виноватым ни один из них не выглядит, зато упрямством пасёт так, что Броку хочется открыть окно. Жаль, в его каморке такого не предусмотрено. Тут лишь стол, два стула, кресло и куча всякой чепухи, что валяется у него на столе. За дверцей тумбочки, встроенной в стол, прячется шредер. Что валяется в ящиках, он уже и не помнит даже, но, кажется, там было несколько шприцов с обезболивающим. Да-да, точно были.       — Я предложил ей съехаться, — Родригес отвечает напряжённо, натянуто, и Брок уже хочет хохотнуть с величины их проблемы, что кажется ему незначительной, только не успевает. Наёмник поднимает голову, и в его взгляде по уровню сантиментов творится нечто, достойное самого Солдата в грубейшей дестабилизации. Он добавляет: — И выйти за меня.       Больше смеяться Броку не хочется. Он переводит свой взгляд к Мэй и смотрит на неё несколько секунд. Если б наёмница могла, что сова, отвернуться от него на все сто восемьдесят градусов, она бы точно это сделала. Сейчас же она только вздёргивает подбородок, хмыкает пренебрежительно и ещё крепче сплетает руки на груди. А Брок всё смотрит и смотрит. После переводит взгляд на Родригеса — тот уже опустил голову назад.       Ему даже гадать не нужно, чтобы обозначить явный, громадный камень преткновения: Мэй никогда и ни при каких обстоятельствах не согласится на то, чтобы выйти за Родригеса. Её не заставят ни деньги, ни внешняя, ни внутренняя привлекательность немного смуглокожего наёмника, и уговорить её не удастся. Её не удастся купить.       Потому что она слишком боится.       И, к сожалению, не только физической боли, как заметил ещё давным-давно Солдат.       Брок возвращает к ней свой взгляд и натыкается на собственный глубинный камень преткновения. У них с Мэй одна и та же причина, а разница прячется лишь в последствиях. Сколько бы он ни лгал себе, что дело в ГИДРе или, может быть, в прожжённых мозгах Солдата, как бы тот ни притягивал, ни манил, Брок не согласится. Он будет совращаться на секс и минет, будет пиздиться с самим собой, чтобы только не совершать насилия, будет переть сквозь страх в эту ебейшую в своём истоке нежность, но дальше и глубже… У него всё ещё нет сердца. Если потребуется, он лучше и вправду откупится от Капитана Солдатом, словно бессмысленной вещью или звонким серебряком. А сближение, отношения, эта ебучая, проклятая всеми мёртвыми богами любовь — всё это, пусть оно и существует где-то вне его досягаемости, слишком небезопасно. Не при его работе. А не было бы работы, он убеждал бы себя чем другим. Шептал бы себе про прожжённое алжирским солнцем прошлое и мили кровавого следа за спиной.       Как бы ни дергало в грудине и сколь бы ни был велик соблазн, он не пустит себя к Солдату ближе. Тот может греть себя мыслью о том, что забрался Броку под кожу, или сучиться игриво, ласково, зная, что ему всё это спустят с рук — Брок будет потакать ему ровно до того момента, когда сука-судьба не врежет ему по лицу со всей силы, отрезвляя. Как только этот момент наступит, он быстро, сдержанно и по-ублюдски сплавит Солдата прочь, куда угодно. Он не пустит себя ближе. Он не позволит себе подойти, не позволит себе обмануться и поверить этим дымным, влекущим глазам.       На самом деле Солдату он был не нужен. Тот Брок, что трусливо просидел почти сутки на дне алжирского колодца, был ему не нужен. Впрочем, он не был нужен никому.       Поэтому никогда Брок его и не показывал.       Патрик… Кларисса… Может быть, он и не любил их. У Клариссы даже на похоронах не был. А Патрика хоронили в пустом гробу. У Брока же было пусто в грудине — у него не было сердца. И взращивать свое сердце заново не было никакого желания. Потому что не было ничего более невыносимого, чем принести смерть следом за сантиментами. Он был двуличным лжецом с заочно самим собой проклятым будущим. Но даже для него это было бы слишком большим предательством. В первую очередь себя самого.       Мэй бросает ему быстрый взгляд, не поворачивая головы, и её глаза полны ужасом. Что бы Родригес себе ни думал, она любила его, любила его по-настоящему, и она была напугана. Брок понимал это, но даже разделяя всей своей проклятущей шкурой, он не мог позволить себе разлад в СТРАЙКе ни раньше, ни сейчас.       В особенности — сейчас.       — Значит так. Сейчас я выхожу, а вы двое остаётесь тут и… — он подаётся вперед, упирается руками в стол и медленно поднимается. Все ещё не выпив свою привычную кружку горького кофе, Брок отнюдь не желает разбираться с чужими проблемами. Хотя тут кружка кофе вряд ли что-то изменит — на самом деле он не знает, как разбираться с этим. Сам для себя не знает и вызнавать не собирается, а что советовать этим неразлучникам-бедолагам — и подавно. Мэй не купить, не убедить и не уговорить. За неё Брок говорить не станет тоже, это всё-таки отнюдь не его отношения и правду произносить не ему.       Но что он знает точно, так это то, что Мэй можно выбесить и тогда она проколется. Случайно и не сдержавшись, она проколется сама по себе, если вывести её из равновесия достаточно. Хороший ли это метод? Ничуть. Честный ли он? Совершенно нет. И Брок всё же выбирает его, чувствуя важное собственным отсутствующим сердцем — Родригес, при всей его ребяческой взбалмошности и нелюбви к её слезам, не станет ссаться.       Он примет и Мэй, и весь её громадный страх. Нужно лишь посильнее надавить на неё и заставить сказать.       Не ожидая, что выбранная им тактика будет лёгкой и быстрой, Брок пожинает плоды сказанных слов мгновенно. Мэй дёргается, словно от удара, и перебивает его:       — Я не собираюсь это обсуждать! Мне не о чем с ним говорить, всё уже было сказано и…! — она повышает голос, сжимает пальцами собственные плечи почти что до боли. Пусть так. Брока этим не пронять, он забыл, что такое милосердие, через пять минут после того, как родился. И с Мэй он милосерден не будет тоже. Она никогда не скажет ему за это спасибо, а Брок не станет ждать.       Ему сполна хватит того, что она жива.       — Вы двое. Остаётесь здесь. И вы разговариваете. И вы разбираетесь в своём дерьме. Потому что я этого делать не намерен. В противном случае… — он перебивает её ответным ударом слов и жёстко утыкается кончиком пальца в поверхность стола. Каждым новым словом он прибивает наёмницу к полу, но та даже не вздрагивает, жёсткая, яростная. Своё раздробленное сердце она будет защищать до последнего, и Брок поистине уважает это.       Но не в данных обстоятельствах.       В первую очередь они — наёмники, группа огневой поддержки. Уже после и люди, и любовники, и друзья.       — Значит, я ухожу! — она подрывается с места, разъярённая и со злющими, перепуганными глазами. Хвост её каштановых волос, в который собраны обе сплетённые по бокам головы косы, взвивается, покачивается. А Брока бьёт наотмашь, и он срывается на грубый, разъярённый крик:       — Живо села на место! Отсюда никто не уйдёт, пока я не разрешу! Ты думаешь, что всё очень легко и просто, но это не так! Идти тебе уже некуда, поэтому прямо сейчас ты сядешь, повернёшься к нему лицом и признаешься ему! Я за тебя делать этого не собираюсь, Мэй! — её имя звучит из его рта так резко и разъярённо, что Мэй сама не замечает, как оседает назад в кресло, задыхаясь новым вдохом. Брок уже и не помнит, когда последний раз он срывался на них так сильно и так громко орал. Злость в нём вскидывается неожиданно с такой мощью, что ему еле удается сдержаться, чтобы не треснуть по столу кулаком — собственная и так раненная у плеча рука ему дороже. Но злость взвивается в нём, ветвится щупальцами. Он злится на Мэй. И за слова об уходе, и за то, что у неё, по крайней мере, ещё есть шанс попытаться, попробовать, в то время как у него этого шанса — с Солдатом, с этим чудным, сучливым засранцем — никогда не было и не будет. О второй причине Брок никогда и никому не скажет. Он не признаётся в этом даже себе, в моменте буквально насильно отворачиваясь от снова мелькнувшей мысли: интересно, каково это было бы просыпаться по утрам с Солдатом под боком. Этого он никогда не узнает. Он не хочет этого знать. И он лжёт сам себе о своём нежелании. И он кричит: — И никто не собирается! Вы взрослые люди, блять, и если из-за вашего дерьма на следующем задании кто-то пострадает, я придушу вас вот этими, блять, руками на глазах друг у друга! Я не собираюсь терять людей, потому что вы не смогли удержать свои штаны при себе в нужный момент! Поэтому теперь, блять, возьмите на себя ответственность!       Он ещё не закончил, но в его лёгких закончился воздух. Взяв короткую паузу, Брок совершенно точно не ожидает, что в дверь раздастся стук. Стоит ему стихнуть, как в каморку заглядывает Джек — он слишком напряжённый и суровый для того, кому предстоит всего лишь день тренировок в Трискелионе.       — Брок, — обратившись к нему по имени, он бросает быстрый взгляд на Мэй и Родригеса, что даже не оборачиваются, а после смотрит на него. Брок знает, что он скажет ещё за секунду до того, как Джек произносит много тише, почти что шёпотом: — Мэтью все решил. Они здесь.       Брок опускает голову и медленно прикрывает глаза. Он вдыхает глубоко и очень-очень осторожно. Ему нужно остыть прямо сейчас и прямо, блять, сейчас успокоиться. Хватит того, что его крик, скорее всего, услышали. Хватит того, что, скорее всего, в его крике разобрали каждое слово. Если не цепляться за детали и не вырывать слова из контекста, он не сказал ничего лишнего — его не в чем упрекнуть и заподозрить. Это хорошо и до смешного мелко на фоне всей той волны пиздеца, что вот-вот на него обрушится. Кракен внутри его головы коротко дёргает его за лодыжку, давая вдоволь нахлебаться воды. Стиснув руки в кулаки на поверхности стола, Брок слышит, как за Джеком закрывается дверь. Он уходит назад в зал, говорит негромко что-то о том, что командир сейчас выйдет.       Брок не хочет выходить. Брок хочет удавиться. Дыхание ни черта не помогает остыть, и он опускает голову ещё ниже. С большей вероятностью к вечеру ему можно ждать сообщение от несуществующей секретарши Пирса с приглашением. И теперь очевидно, что Стива подселили на его этаж отнюдь не случайно. Из всех ебучих домов Вашингтона, из множества блядских квартир Стиву выпала именно соседняя с ним. Было бы странно, если бы это было совпадением.       — Я не знаю, сколько времени вам обоим потребуется. Мне плевать, ясно? — он не поднимает головы и начинает говорить медленно. Интонация, преувеличенно спокойная, звучит почти угрожающе. Брок вдыхает ещё глубже, на пределе лёгких. — Но отсюда вы не выйдете, пока не разрешите все свои вопросы. Вы двое не отдельные единицы. На вас завязаны другие люди. У вас есть ебучие, блять, обязательства. И вам придётся с этим считаться, потому что иначе мне легче будет вас обоих просто пристрелить. До того, как это сделает кто-то другой.       Подняв голову, он цепко, долго смотрит на Мэй, и та растерянно, взволнованно глядит в ответ. Брок переводит взгляд на Родригеса — у него в глазах растерянности меньше, но он тоже взволнован. Конечно же, они слышали слова Джека. Конечно же, они, не зная ни единого Мэтью в Вашингтоне, заметили шифр. Тяжело вздохнув, он заставляет себя выпрямиться и выйти из-за стола. Глушилка так и остаётся валяться на его поверхности, но у него в боковом кармане всегда есть запасная. По ходу к двери Брок пощёлкивает костяшками, пару раз на пробу тянет на лицо легкую, сучливую улыбку — даже по ощущениям выходит злобно. Что ж.       Второе знакомство обещает быть ничуть не лучше первого.       Ни Родригес, ни Мэй так ему и не отвечают. Он выходит под аккомпанемент гробовой тишины, закрывает за собой дверь. В зале привычно светло и негромко шумит вентиляционная система. Через панорамные окна виднеется заснеженный мокрый Вашингтон. У входа в зал стоит Фьюри, а подле него — Стивен Грант Роджерс собственной персоной. Сегодня на нём другая рубашка, тоже в клетку. Верхней одежды всё ещё нет.       Брок неожиданно ловит себя на мысли о том, что, возможно, ему просто не холодно. Эта мысль отвлекает, и на шестой пробный раз ему удается улыбнуться достаточно сучливо. К тому же, Стив выглядит удивлённым. Он чуть приподнимает брови, его рука замирает в начале движения — он хочет потянуть её вперёд, хочет указать на Брока. Брок делает приветственное движение рукой в лучших традициях Версаля, в котором его никогда не было, и говорит насмешливо:       — Ваше высочество…!       Но Стив настолько удивлен, что даже не подмечает глубинной, язвительной иронии в его голосе. Кажется, и слова не слышит вовсе. А вот Фьюри позволяет себе усмешку — дряхлый, наглый зараза — и взгляд отводит в сторону, будто бы он тут совершенно ни при чём. Стив успевает сказать только:       — Он же… — как Фьюри быстро перехватывает дело в свои руки. Брок, сильно не разглядывая пришедших, позволяет себе два быстрых предположения: либо Стиву уже провели экскурсию по этажам, либо ему придётся заняться этим самостоятельно. Но так и так Фьюри не выглядит человеком, что собирается задержаться с ними надолго. Он перебивает гордость нации спокойно и уверенно:       — Командир огневой группы поддержки СТРАЙК, Брок Рамлоу, — Фьюри кивает в сторону Брока. Стив хмурится, сурово и неприятно. Похоже, ложь нового соседа по лестничной клетке отнюдь не пришлась ему по вкусу. Какая жалость. Покосившись на часы, Фьюри чуть ускоряет приветствие: — Рамлоу, знакомьтесь, Стив Роджерс, он же Капитан Америка. С сегодняшнего дня поступает в ваши умелые руки. Агент Хилл позже занесёт вам вводные на ближайшие пару месяцев. А мне пора.       Брок даже сказать ничего не успевает, только в улыбке колючей расплывается. Кивает ещё по уставу — ему этого вполне достаточно, как и Фьюри. Стив же — всё ещё выбиваясь из гладкого, идеально и слаженно работающего окружающего пространства — только провожает Фьюри напряжённым взглядом. После оборачивается к Броку.       — Командир, — то, как он выдавливает из себя через силу уставное обращение и недобро щурит глаза, Брока немного смешит, но он удерживает это в себе. Быстрым движением ладони говорит ему выждать немного, затем оборачивается к Джеку и Таузигу. Они уже успели размяться, и теперь сидят на скамьях, в ожидании распоряжений по тренировкам. Таузиг с лёгким, неожиданным интересом рассматривает Стива.       — Так, вы двое… Руки в ноги и на ринг. У меня в подсобке эти неразлучники сейчас ругаться будут, пусть там и сидят. Если захотят выйти раньше, чем я вернусь, разрешаю запихать назад силой. Как поняли? — подтянув ремень перевязи на груди, он хлопает себя по бедру, наощупь находит карту-пропуск и заодно проверяет наличие второй глушилки, на всякий случай. За правым ухом почти что огнём горит — Стив смотрит на него так сурово, словно Брок сам по себе весь воплощение ненавистной ему ГИДРы.       Туше.       Таузиг одними губами шепчет что-то про попугаев в клетке, и глубоко внутри Брок скатывается в дикий хохот. Но ему слишком сильно хочется удавиться от нового, дополнительного бойца в его группе, чтобы уделить Таузигу достаточное внимание. Дождавшись, пока оба наёмника кивнут, Брок поворачивается голову назад к Стиву и указывает на выход. Стив даже с места не сдвигается. Он слабо похож на человека, который станет устраивать позорный истеричный скандал, но взгляд у него и правда почти пугающий, грозный. Брок всё-таки позволяет себе быстрый, короткий смешок и идёт к выходу из зала. Манит Стива за собой двумя пальцами.       — Экскурсия по зданию была? — уже в коридоре он бросает кротко себе за спину. Головы только не поворачивает. Вся его голова занята совершенно другим. Уже перебирая различные варианты того, какими могут быть вводные для идеального солдата современности, Брок выделяет себе, как минимум, задачу вернуть Стиву его способность к контролю над собственной силой. После быстро ставит ещё две: ознакомление с оружейным арсеналом этого века и всякой военной технической приблудой. Помня о вечной, что одноглазость Фьюри, загруженности Хилл, Брок не сомневается в том, что она принесёт вводные. Сомневается только о том времени, когда это случится.       — Была, — Стив ступает бесшумно, уже пристроившись за его правым плечом. Брок отмечает это мимолётом и с легким недовольством: там несменяемое место Джека, его негласного заместителя, но больше концентрируется на той интонации, которой ему отвечает Стив. Его голос резкий, чёткий и злой. Это радует и выглядит много лучше, чем всё то, что Брок встретил в нем вчера вечером.       — Вот и чудненько. Сейчас сходим с тобой за боксёрскими грушами, после покажешь, чего умеешь, и расскажешь поподробнее… — о чём именно Стив должен будет ему рассказать, Брок не уточняет. Его мысли уже уносятся в сторону создания грамотного, чёткого и непроницаемого оправдания его вчерашнему поведению. Это оказывается не столько просто при том, как он скачет по клеткам обоих цветов на этом шахматном поле так, словно сука-судьба наделила его бессмертием.       Не имея ни малейшего желания вызывать у Стива любые возможные подозрения, Брок останавливается на байке о том, что он беспокоился за свою безопасность, не был оповещён, что Стива разморозили, и подозревал, что под маской его лица прячется какой-нибудь вражеский объект. Байка, конечно, была так себе, дырявая в нескольких местах, и явно пахла какой-то неразличимой теневой угрозой. Вместе с этим она оставалась лучшим из худшего — чего-то ещё Брок придумать банально не успевал.       Ему оставалось надеяться лишь на свой, незнакомый Стиву авторитет и острый язык.       Пройдя до конца коридора, он сворачивает за угол на полуперекрёстке и тут останавливается у двери. Быстрым движением вытаскивает из бокового кармана на бедре пропуск, прикладывает его к сканеру. У двери на табличке небольшая подпись, выведенная шрифтом Брайля. Несмотря на то, что в ЩИТе нет ни единого агента, кому он мог бы пригодится, а Мэтт Мёрдок сюда и в жизни не заявится, каждая дверь подписана именно им. Не касаясь таблички и пальцем, Брок быстро читает взглядом набор точек. Точки рассказывают ему о том, что за дверью прячется подсобка с инвентарем.       А Стив так и не откликается на его реплику. Бесшумно идёт за спиной, всё глядя и глядя ему в затылок. Брок не ёжится, только приложив усилие от этого горячего, почти болезненного давления за правым ухом, и проходит внутрь небольшой, достаточно чистой комнаты. Свет включается, среагировав на его движения. И свободная рука уже тянется к карману вновь, за глушилкой — он задавливает это движение в корне.       Если он включит глушилку сейчас, все углы изойдут писком, и ему придётся за это объясняться. Вряд ли у Стива это не вызовет лишних подозрений. Хватит на них двоих пока что одного вчерашнего инцидента.       — Ты наврал вчера, — стоит только двери автоматически закрыться за его спиной, как он подаёт голос, и эта обвинительная интонация не должна звучать так возбуждающе-грозно. Но она звучит. Брок делает пару шагов, задирает голову к потолку. Его взгляд находит вентиляционную систему — та стабильно шумит под потолком, не позволяя инвентарю плесневеть и задыхаться в замкнутом помещении.       Убедившись, что они оба не задохнутся, когда он закурит здесь, Брок усаживается на оставленного кем-то у стеллажа гимнастического коня. После достает сигареты. Ему искренне импонирует то, как резко и чётко Стив переходит сразу к делу, хотя в этом и чувствуется эта блядская капитанская нотка, авторитетность и властность. Даже невзирая на них, это хорошо, потому что Стив буквально сразу предлагает Броку разобраться со всеми несостыковками и сложностями, чтобы в дальнейшем работать вместе без нареканий. И без секретов или недомолвок.       Коротко дёрнув плечом, Брок позволяет себе мысль о том, что такой подход ему нравится много больше, чем Солдат, который всю осень вспоминает, что успел натворить на поруках у ГИДРы, но отмалчивается и копит секреты, или, может, Родригес с Мэй, будто эфемерно пытающиеся закопать труп собственных отношений на главной площади, но притворяющиеся, что это абсолютно в порядке вещей. Да, такой подход, подход Стива, нравится ему много больше — в нём нет столь сильно нелюбимых Броком секретов.       Только чёткость и бескомпромиссная жёсткость, вкусно-горькая, горячая.       — Наврал, — не собираясь юлить, Брок кивает, быстрым движением подкуривает. Меж его губ оказывается последняя сигарета, и он лёгким движением стряхивает еле заметный пепел в опустевшую пачку. А Стив всё смотрит и смотрит на него, весь такой суровый, мощный, громадный. Брок позволяет себе вольность, прокатывается по нему взглядом. Пару раз останавливается: на бёдрах и крепких сплетённых на груди руках. Ещё останавливается на глазах. Стив чуть краснеет под его взглядом, точно заинтересованным, но удерживает это суровое выражение праведности на своём лице. Брок позволяет себе смешок, прежде чем продолжить: — Я вообще мудак по жизни, так что добро пожаловать, Кэп. Меня о твоём приезде не предупредили, пришлось действовать по ситуации. Откуда ж я знаю, настоящий ты или кто под прикрытием по мою душу запёрся?       — Очевидно, что настоящий, Рамлоу. Не заговаривайте мне зубы, — прищурившись недобро, он делает шаг вперёд. Подозрительный, опасный — Брок скалится. В Стиве, в отличие от Солдата, нет этой плавности, игривости. Пока Солдат, угрожающе наступая, выглядит скорее сексуально опасным, чем реально опасным, Стив больше похож на танк. Отнюдь не сексуальный.       Быстрым движением отловив эту мысль-сравнение, Брок хмурится коротко. Он оставляет её на потом, не желая разбираться прямо сейчас, для чего вообще сравнивает этих двоих, будто конфеты в кондитерской.       — Во-первых, «командир». Во-вторых, давай-ка на «ты», Кэп. И поубавь этой своей суровости, смотреть на тебя больно. Я тебе не враг, а, я бы даже сказал, самый близкий друг на ближайшие пару месяцев, — затянувшись сигаретой, он выдыхает в потолок. Стив смотрит с неодобрением на его действие, а Броку только захохотать бы грубо и жёстко. Вот теперь он похож на все эти зубодробительные в своей агитации и морализме хроники. И это всё ещё лучше, чем то, что Брок увидел вчера. Стряхнув пепел в пачку, он не получает ответа и продолжает: — На дворе двадцать первый век. Сейчас лицо поменять легче, чем поссать сходить. Один звонок хорошему хирургу и готово — полмиллиона людей с лицами Капитана Америки. Уже не говоря о специальном оборудовании, которое может превратить своё лицо в любое другое без хирургического вмешательства, — по ходу его слов выражение лица Стива чуть меняется. Он хмурится задумчиво, наконец отводит взгляд, а после вытягивает из заднего кармана блокнот и короткий, почти сточенный карандаш. Пока он медленно что-то записывает неуверенной, непослушной рукой, Брок впивается взглядом в этот кусочек дерева, что прячет в себе графитный стержень. И вместо перегара комнату словно бы заполняет аромат ванили, столь ярко присущий Клариссе раньше, когда-то слишком давно. Но ему это всё, конечно же, кажется. Точно-точно.       Отведя взгляд в сторону, Брок уставляется в пространство меж запасными гантелями по пять килограммов, что лежат на одной из полок стеллажа. Такими тут заставлены все стены, но он не занимается изучением. Он просто смотрит в одну точку, затягивает глубже и пытается выгнать её призрак из своего сознания. Кларисса смешливо заигрывает и будто бы правда шепчет ему на ухо:       — А он милашка, правда? Такой грозный, сильный, а вчера смущался… Ты только глянь на него, ну, разве не прелесть, а, Брок? — мимолётно Броку кажется, что она обнимает его за плечи, скользит ладонями по груди. И слышится слишком чёткий звук огрызка карандаша, что валится у неё из-за уха при неосторожном движении головы.       Что ж, по крайней мере, звук реален — это Стив роняет свой маленький карандаш и теперь, присев на корточки, пытается поднять его непослушными пальцами. Брок промаргивается, возвращается в реальность и шепчет еле слышно:       — Кыш из моей головы. Потеряйся назад во времени, быстро, — ему видится заливистый смех Клариссы, но ощущение пропадает. Только Стив отчего-то неожиданно замирает, как есть, на корточках. Он поднимает к нему голову медленно, растерянно, так и не подняв карандаша. Негромко прочищает горло, прежде чем задать вопрос:       — Ты что-то сказал? — «командир» он вновь не добавляет, похоже, уже истратив свой лимит использования этого слова на сегодня, и Брок только цокает недовольно. Ещё один кадр, который не желает его слушаться. Замечательно. Долго ему все равно не продержаться со своим непослушанием, не рядом с Броком уж точно.       — Не для твоих ушей, Кэп, — зыркнув на него грозно, он дожидается, пока Стив все-таки поднимет свой карандаш и допишет, что собирался. После он прячет блокнот назад в задний карман. Затянувшись сигаретой в последний раз, Брок позволяет себе обжечь губы и говорит: — Ты можешь на меня хоть полвека злиться за вчерашнее, но, для протокола, никакого желания вредить тебе у меня не было. И всё ещё нет. Советую это желание во мне не взращивать и дальше. Договорились?       Стив следит за тем, как Брок тушит окурок о крышку пачки изнутри, а после бросает его внутрь и закрывает — будто в желании убедиться, что Брок не станет мусорить, ну, приехали. Он хмурится, опускает взгляд в пол, видно, обдумывает и взвешивает слова Брока. Не проходит и полминуты, как его сильные плечи расслабляются. Кивнув самому себе пару раз, словно болванчик, Стив говорит уже не так грозно:       — Договорились. Надеюсь, это первая и последняя ложь между нами, — он поднимает к Броку свой спокойный взгляд, и Брок выдерживает его много тяжелее, чем все дестабилизированные взгляды Солдата или, может, смертоубийственные — Пирса. Его поражает словно молнией быстрая мысль, да так, что он даже дёргается произвольно, мгновенно пряча это за быстрым движением вперёд и собираясь соскочить на пол — вчера вечером Стив пригласил его больше из дружелюбия и собственного одиночества. У него не было ни единого гнилого, злого мотива. И даже не владея своими руками в полной степени, он позволил себе эту слабость в надежде найти кого-то, кто мог бы стать ему близок, в этом новом для него мире.       Спрыгнув с академического коня, Брок подкидывает всем мёртвым богам мольбу о том, чтобы его догадка была ложью. Он не станет её проверять. Он клянётся себе о том, что забудет её — эта искренность Стива, вся пропитавшаяся ебаными сантиментами, вызывает у него тошноту. Брок не хочет оказаться прав.       Брок к этому не готов.       Но сколько бы в нём ни было готовности, он одномоментно подмечает то, как Стив — нарочно или нет — пытается подвинуть его своим авторитетом. Это слышно в его голосе, в тех словах, что он подбирает для ответа. Он определенно пытается перехватить главенство, выставить свои условия и границы. Хуй там Брок ему это позволит, но внутри заочно готовится — просто в командовании самой гордостью нации не будет точно.       — Вот и заебись. А теперь рассказывай, что у тебя с руками. Только идиот мог бы поверить в то, что сама гордость нации не в состоянии понять, как открывать просевшую на петлях входную дверь, — отвернувшись нарочно, только бы взгляд свой загнанный спрятать, Брок по ходу прячет в боковом кармане брюк пачку. Он забирает командование себе назад, берёт Стива в оборот, пока его взгляд быстро находит сложённые друг на друга кучей боксерские груши. Они не использовали их давненько оттого, что основной упор в тренировках Брок делал именно на боевой подготовке СТРАЙКа. Они спарринговались, уже изучив друг друга вдоль и поперёк, но в каждый раз, как в первый, потому что вновь и вновь каждый из них находил новые приемы и новые способы нейтрализации противника. Это было хорошей тренировкой не только в плане нападения и самообороны, но и в изучении приёмов сокомандников. Именно благодаря этому они всегда могли оказаться друг у друга на подхвате на миссии.       — С руками… — Стив за его спиной откликается немного неуютно. Брок ставит сотню зелёных на то, что он опускает взгляд к своим рукам и неловко пару раз сжимает их в кулаки. Для проверки оборачивается и сам у себя же выигрывает — Стив делает именно это. И сразу становится ясно, что в присутствии Фьюри он просто хорошо держался, не показывая своей слабой стороны. С чем это могло быть связано, Брок не знал. Только мысленно с довольством похлопывал своё эго по плечу — в том, чтобы находить чужие слабости, он определенно был лучшим.       Как, впрочем, и в том, чтобы их использовать.       Подняв к нему взгляд, Стив мгновенно прячет всё своё искреннее и настоящее. Он вновь становится непробиваемым и суровым. Говорит чётко по делу:       — После разморозки не получается контролировать силу. Не знаю, с чем это может быть связано. Раньше этого не было.       — Слушай, убирай вот это вот выражение со своего лица, а, — полуобернувшись всем корпусом, Брок указывает на него, неодобрительно качает головой. Стив даже бровью не ведёт, только губы поджимает. Он притворяется, что не понимает, о чём речь. Что ж. Брок с готовностью и очень быстро ему объяснит. — Мне пиздец как хочется тебе врезать сейчас. И мне плевать, в каком там звании ты, гордость нашей ебучей нации. Прятать от меня свои больные глаза можешь не стараться. Я всё равно вижу тебя насквозь. Только когда ты их прячешь, меня это крепко так бесит. Пиздеть мне не надо, не поверю.       — Командирское место и уважение нужно заслужить, — Стив медленно, шумно вдыхает, и линия его плеч напрягается вновь. Он чуть сжимает челюсти. Бедняжка. Похоже, трёп Брока совсем ему не по вкусу. Какая жалость. — От того, что ты бранишься через слово и кичишься своим гонором… Это не делает тебя командиром.       У него на лице появляется такое выражение, будто он вот-вот сплюнет на пол и пойдёт на Брока, чтобы хорошенько почесать об него кулаки. Это смешит. Слишком сильно. Брок фыркает, широко лыбится, а после и вовсе начинает бесстыдно ржать. До этого дурного, вылезшего изо льдов недотёпы ему никто не смел так нагло бросать такие слова прямо в лицо. Конечно, вначале работы со СТРАЙКом Родригес, бывало, зубоскалил и хорошенько так промывал ему кости, Мэй сучилась частенько. Даже Таузиг один раз не постеснялся в выражениях. Но всё то было у Брока за спиной и там и оставалось — он идеально притворялся, что Джек не сливал ему всё чужое недовольство каждый день, словно по расписанию.       После первой миссии недовольство испарилось само собой. Весь СТРАЙК очень быстро понял — гонор и сучливость Брока не на пустом месте выросли. У них был фундамент, крепкий, авторитетный. По-настоящему командирский.       — И откуда ты такой вылез, а, Кэп… — проржавшись от души, он пару раз хлопает себя по подтянутому животу, словно выбивая оставшиеся смешинки. А после щурится очень и очень недобро. Говорит: — На ближайшие месяцы я тебе и за мать, и за отца, и за подругу сердца, и за начальство. Можешь хоть усраться со своим недовольством, но пока ты не в состоянии заштопать рану, не причинив больше вреда, чем пользы, будь добр держать своё дерьмо при себе. Если до тебя ещё не дошло, я тебе поясню. Фьюри тебя не передал под моё командование, он тебя сбагрил, как поломанную безделушку, — взгляд Стива меняется. На миг в нём мелькает странное, бесконечное разочарование и печаль, но он закрывается очень быстро. Вновь сплетает руки на груди, неуступчивый, ретивый. Брок продолжает, даже не собираясь останавливаться. Либо он добьёт его здесь и сейчас, расстреляв все иллюзии скопом, либо позже будут проблемы. А проблемы ему ой как не нужны. И так их у него уже по самую глотку. — Гордость нации и вся эта ебала с пропагандой… Это всё чушь собачья. Сейчас в тебе нет ничего, кроме подтаявшего с боков символа. И я здесь ровно для того, чтобы заново собрать из тебя что-то, Кэп. Благодарности не прошу, это моя работа. Хочешь подрывать мой авторитет? Да пожалуйста, блять, я давно в цирке не был, хоть развлекусь мальца, — оперевшись локтем на полку стеллажа, он самую малость ударяется им о двадцатикилограммовый блин, но даже не моргает лишнего раза. Каждое новое слово пытается пробить броню Стива. Тот не поддаётся, и Брок изворачивается в другую сторону коронным: — Хуже ты кому этим сделаешь, а? Уж не мне точно.       И Стив опускает взгляд. Он разрывает зрительный контакт первым, вздыхает тяжело, недовольно. Ничего-ничего. Брок и не с такими работал, в первое время он всех бесил чуть ли не до белого каления. Потом первое время проходило, и он стабильно продолжал всех бесить, но уже не так яростно. Скорее привычно, фоново. Потому что так или иначе он всегда говорил правду — неприглядную, мерзкую и отвратительную. Командирский чин дал ему на это право, и лишь благодаря этому СТРАЙК был лучшим. Лишь поэтому Солдат не подыхал в рыданиях в дестабилизации, а держался, прорываясь сквозь всю кровищу и боль возвращающихся воспоминаний.       И именно благодаря этому не пройдёт и месяца, как Капитан Америка вновь обретёт всю свою мощь назад.       На первых порах его, Брока, правда всегда неслабо бьёт по лицу. Сильно, с оттягом — это хорошо отрезвляет, заставляя взглянуть фактам в лицо. Но только взглянув, отвернуться уже не получается. Остаётся только решать и разбираться. И ничего невозможного в этом нет. Именно поэтому Брок заставит Стива выжрать правду до дна и переварить — без сантиментов и сострадания. Это будет отвратно на вкус, но зато отлично подействует. Конечно, Стиву не понравится.       Но методы Брока вообще мало кому нравятся.       Если точнее — никому вообще.       Потратив немного времени на то, чтобы переварить его слова, Стив переступает с ноги на ногу. От него вновь тянется этот шлейф неуместности, и Брока заочно подташнивает. Но с этим он работать умеет и даже согласен. Как бы сильно ни хотелось выдавить себе глаза, только бы не видеть несоответствия между реальным Стивом и притянутым за уши капитанским образом.       — Я… Я не знаю. Руки просто не слушаются, — мотнув головой неловко, Стив отворачивает её к стене. Та выглядит для него, похоже, жутко интересно, но Броку неймется. Оттолкнувшись от полки, он становится ровно, быстрым движением расстегивает тактическую перчатку и оттягивает край к центру ладони.       — О да, я вчера буквально успел прочувствовать это на себе. Ну-ка глянь сюда, ну красота, а, Кэп? Кому расскажу, какой браслет мне сам Капитан Америка в первую встречу вручил, не поверят, — оскалившись иронично, он дожидается, пока Стив вернёт к нему взгляд и нарочно крутит кистью, показывая хороший фиолетовый синяк со всех сторон. Стив ошарашено, чуть испуганно округляет глаза. Уже приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, только Брок ему и шанса не даёт. Вся ироничность и насмешка слетают с него вмиг, он говорит со сталью в голосе: — Бери груши. По две в каждую руку. И пошли-ка назад. Заболтался я тут с тобой, у меня там буйные дети без присмотра остались. Сегодня будешь на грушах, бинты и перчатки в зале есть. Порвёшь — вернёшься сюда за запасными. Пропуск свой я тебе дам, пока тебе твой не выдали. Как понял?       Стив поджимает губы, отводит взгляд и кивает. Даже этот ебаный, мелкий кивок получается у него серьёзно, напряжённо. А в глазах творится жуть что, но Брок в них не заглядывает больше. Отступает на шаг, пропуская Стива к сложённым боксерским грушам. Тот с лёгкостью берет по две в каждую руку.       На обратном пути Стив молчит, в глаза больше не смотрит. Брок неспешно и чуть нагловато принимается расписывать ему их оставшийся день. Но головы назад не поворачивает. В груди скребётся что-то мерзкое, неприятное. С одной стороны, ему хорошо от того, что у него получилось поставить Стива на место, чтобы не зарывался, а с другой — видеть его таким шатким буквально невыносимо. Парень из военных хроник был Броку много больше по вкусу, хоть моральные ориентиры у них никогда и не сходились.       — Сейчас вернёмся, подвесишь их на перекладины и будешь примеряться. Когда удастся переодеться в форму, не знаю, Хилл должна вводные на тебя принести. Пока не принесёт, будешь так заниматься. Не удобно, но и ты не сахарный, потерпишь. До обеда будешь на грушах. Можешь размяться прежде, только аккуратно и без происшествий. Если не уверен в применяемой силе, лишний раз лучше не трогай. А если потрогаешь и оно сломается, хуй с ним. Фьюри новое купит, не бедный, — Брок и сам прекрасно осознаёт, что говорит банальные, априори понятные Стиву, еле управляющему своими руками, вещи. Вся эта информация не несёт в себе для того почти никакой слишком сильной смысловой нагрузки. Но Брок говорит и не ради неё. Он показывает своё главенство здесь, на своей территории, и выставляет границы в первую очередь. Ещё четко и ровно даёт Стиву понять, что тот — нравится ему или нет — уже часть группы. Его готовы принять таким, какой он есть, несмотря на статусы, этот ебанный символизм и неуправляемую разрушительность. В первую очередь его готовы принять как человека и как бойца.       Уже подходя к залу, Брок открывает дверь, придерживает её, пропускает Стива вперёд. Тот бросает ему быстрый, странный, изучающий взгляд. В голубых глазах много неуверенности, сомнения, но и интерес в них мелькает тоже. Брок уверяет себя, что ему показалось. И уже хочет продолжить командовать. Жаль, не успевает.       Дверь его каморки распахивается с такой силой, что отлетает в стену и так назад и не возвращается. Грохот звучит знатный. А следом — звук резкого, обозлённого удара. Это Мэй бьет Родригеса в лицо, следом буквально выталкивая его из дверного проема. Наёмник отлетает назад, еле удерживаясь на ногах, одна из которых вряд ли успела зажить за сутки, но сбегать даже не собирается. Оказавшись недалеко от центра зала, он становится в стойку. И бросает Броку быстрый, напряжённый взгляд — в его глазах читается слишком ярко: нападать в ответ на неё он не станет, даже если Брок сейчас захочет ему это приказать.       Потому что это не спарринг и не показательный бой. Это конфликт.       — Пошёл ты нахуй, ясно?! Пошёл ты…! — Мэй выглядит разъярённой до своего предела, но Брок улавливает влагу в уголках её глаз. Внутри него взвивается тошнота, но он только сглатывает быстрым движением и в пару шагов обходит замершего Стива. Тот вот-вот бросит груши и, может, даже кинется на помощь — Брок очень надеется, что этого не случится. Сейчас Стив больше помеха, чем помощь. К тому же отнюдь не он здесь командир. И не ему заканчивать то, чему начало положил сам Брок.       — На месте стой и не лезь, — хлопнув Стива по плечу быстрым, несильным движением, Брок выходит вперёд. И окликает резко: — Мэй, мать твою, какого чёрта?! — рявкнув громогласно, Брок не останавливается ни на мгновение, широкими быстрыми шагами втаптывая подошвы берцев в твёрдый бетонный пол. Наёмница полностью игнорирует прямое обращение командира, словно и вовсе его не слыша. Она не задерживается ни на секунду, кидаясь на Родригеса вновь. Тот отбивает новый удар, летящий ему в лицо, уворачивается от пальцев другой руки, что пытаются добраться до его глаз. Он отталкивает Мэй от себя в плечо, но недостаточно сильно — он не желает причинить ей вред. Пока она желает, кажется, убить его, только бы спрятать свой страх и боль. Брок дёргает плечом, готовясь, что его рану, всё ещё поднывающую на каждом движении руки, придётся зашивать заново. С его губ слетает негромкое: — Блядство…       Джек и Таузиг уже выбираются из-под канатов ринга, собираясь растащить дерущихся. Их движения ловкие, быстрые. Драки в СТРАЙКе случаются ещё реже, чем Брок оказывается в пустыне под палящим солнцем, и чтобы пересчитать все случившиеся, хватит и пальцев одной руки. В обычной ситуации Брок позволил бы им помочь. Он не стал бы превращать ругань в мясорубку и кровавую бойню — в обычной ситуации. Сейчас он зыркает на наёмников предупреждающе, заставляет остановиться, пока сам направляется в самый эпицентр. Родригес как раз уворачивается от подножки, но сам не нападает. Только отскакивает с сомнительным успехом из-за больного бедра, кружит, обороняется. Его лицо искажается от гнева вперемешку с болью, но это не страшно. С этим совершенно точно можно работать — Брок не сомневается.       Остановившись за один шаг до вновь нападающей на наёмника Мэй, он выжидает пару секунд и перехватывает Родригеса за руку. Отшвыривает его себе за спину, сразу же занимая его место. Новый удар наёмницы прилетает в пустоту в сантиметрах от его больного плеча.       — Ты всё, блять, испоганил! Всё было бы нормально…! — Мэй замечает его, только когда Брок оказывается прямо перед ней, но уже занесённую в новом ударе руку не останавливает. Всё, что у неё есть, всё, что есть в ней самой, она будет защищать до последнего своего вдоха, и Брок понимает её слишком хорошо. Но всё его лицемерие никогда не позволит ему оставить её в покое, при этом самому оставаясь на расстоянии от Солдата. Потому что его действия не принесут СТРАЙКу вреда — он слишком иссушен алжирским солнцем для таких ошибок. В то время как Мэй уже находится буквально в шаге от того, чтобы подставить их всех.       — Не было ничего нормально! Ты до конца жизни собралась бегать от этого?! — перехватив её кулак своим, он подбивает ей локоть, не жалея силы, и мгновенно получает берцем в бок. Приходится отшатнуться, чтобы не открываться ещё сильнее. Пока Мэй встряхивает пострадавшей рукой, он не ждёт — кидается в ответ. В любой другой ситуации не стал бы, но Мэй не нужно сострадание. Ей нужен противник, реальный, живой и дышащий, что станет образом её собственного, внутреннего и озлобленного от страха.       Ей нужен тот, кто отдаст своё тело в угоду её злости, её боли и её страхам. И в голове Брока нет ни одного иного сюжета, нет ни единого другого пути развития событий. Он остаётся командиром и остаётся жив, потому что продолжает принимать решения: тяжёлые и временами самоубийственные. Он остаётся командиром, потому что берёт на себя ответственность за свои решения и за ту боль, через которую протаскивает своих бойцов.       Он остаётся командиром, потому что вновь и вновь протаскивает их через боль живыми и невредимыми. Вот что он делает.       — Почему тебе можно бегать, а мне нет?! Ты ёбанный лицемер, Брок! — она уворачивается от удара в лицо, чётко и быстро пробивает ему ответный в грудь. Это больно, но и на сотую часть не так сильно, как тот же удар железной рукой, прилетевший ему от Солдата летом. Брок всё ещё помнил его. И будет помнить всегда, наверное. А Мэй почти рычит ему в лицо, оказавшись слишком близко. Пытается ухватить рукой за шею, но Брок резким движением подбивает ей лодыжки берцем, заставляя потерять равновесие. Она проигрывает ему в весовой категории, хотя и заявляет во всеуслышание о своей высокой маневренности. Только маневренность не спасает Мэй, когда Брок рвётся вперёд с намерением уронить её, наконец, на пол. Его дыхание, быстрое и прерывистое, мешает говорить, но он всё равно выдавливает жёстко:       — Потому что он сдохнет, если ты продолжишь трусливо ссаться! И убьёшь его именно ты! — перехватив её за запястье, Брок быстро оказывается у неё за спиной и берёт руку в болевой захват. Мэй всё-таки падает на колени, шумно рычит, срываясь наконец на глубинный, искренний крик:       — Я бы никогда так не поступила с ним, ебанное ты чудовище! Потому что, если он сдохнет, я сдохну следом! — она дёргается вперёд, шипит от боли в вывернутой руке, но уже через мгновение замирает ошарашено. Мэй осознает произнесённые слова только через пару секунд. Брок сразу же отпускает её запястье, отступает на шаг назад. И, тяжело дыша, прочёсывает волосы пальцами. В нескольких шагах впереди, чуть правее них, стоит Родригес, и на его лице написано яркое неподдельное удивление. Такое же Брок находит разве что на лице так и стоящего недалеко от входа Стива. Джек с Таузигом меланхолично, хотя и с лёгким напряжением наблюдают за происходящим, устроившись на краю ринга.       Пауза затягивается. Всё пространство сосредотачивается вокруг Мэй и Родригеса — они смотрят друг на друга, и пусть Брок не видит взгляд наёмницы, у него есть предположения. Скорее всего она смотрит растерянно и напуганно. Не зная до конца истории их отношений, Брок слишком долгое время был свидетелем их взаимодействия, чтобы с лёгкостью говорить о том, что слишком глубоким сантиментам там места не было. И это было абсолютно нормально при их образе жизни. Даже более чем.       Только как бы Родригес и Мэй ни хотели оставить эту гниющую ранку гнить и дальше, её нужно было расковырять снова, чтобы банально обеззаразить. И это было абсолютно точно его заботой. Как командира, как наставника, как просто обычного человека. Никогда Мэй не позволила бы себе такой искренности. Всё скорее закончилось бы тем, что они с Родригесом бы знатно подрались, после не разговаривали бы следующую сотню лет, и вся командная работа пошла бы крайне невесёлым кровавым путём. Теперь же у неё не осталось больше никакого выбора.       Она уже сказала это. И отступать было просто некуда.       — Мэй… — Родригес делает разве что полшага вперёд, тянет в её сторону руку. Его голос звучит настолько неожиданно ласково и мягко, что у Брока по затылку пробегают мурашки. Он совершенно точно не знал, что оболтус Родригес так умеет.       Знала ли Мэй, сказать невозможно. Она вздрагивает, подрывается на ноги и уносится прочь бегом. По ходу давит рвущийся всхлип ладонью, но так и не останавливается, пока не вылетает из зала. Хлопает закрывшаяся за ней дверь. Родригес всё смотрит и смотрит в то место, где она была ещё несколько секунд назад. Брок смотрит на него и видит слишком много жизни. В его глазах, растерянных и больших, в его протянувшейся руке. Именно в эту секунду Брок более ярко, точечно вспоминает о том, что Родригесу плохо удается переносить слёзы Мэй. Пусть это случается и редко, но каждый раз он напрягается и не находит себе места, окаменевший, пока Мэй не успокаивается сама.       Если ему не удастся справиться с собой сейчас и переступить через всю свою аллергию на чужие слёзы, весь план Брока полетит в пизду. Какая прелесть. Этого он не учёл отчего-то, понадеявшись на интуицию и провалившись благодаря Мэй в собственные сантименты. Уже набирая воздух для тяжелого вздоха, Брок еле справляется с желанием отвести взгляд.       Только Родригес — верный, крепкий и сильный — в очередной раз его не подводит. Он поднимает к Броку глаза, сжимает в кулак протянутую ладонь. И в его глазах Брок читает слишком ярко: за эту девочку Родригес будет драться до самой смерти. Даже если драться придётся с самим собой.       Вот что Брок видит. И больше его не тошнит.       Усмехнувшись на уголок губ, он встречает взглядом вопросительно вскинутую бровь наёмника. Тот даже слова не использует, но твёрдо спрашивает взглядом разрешения. Зачем оно ему нужно, Брок истинно не знает, по глазам видя, что Родригес пойдёт за ней в любом случае. Ему остаётся только чуть злобно оскалиться и рявкнуть:       — Беги, блять, хули ты смотришь на меня! — вскинув руку в сторону выхода, он дергает головой. Родригеса словно ветром сдувает. Дверь в зал хлопает вновь, второй раз, и они остаются в гробовой тишине, разбавляемой разве что шумом вентиляционной системы. Брок трёт пальцами переносицу, после потирает грудину.       — Неразлучники всегда больно клюются, — Таузиг подаёт голос первым, откликаясь, видимо, на его движение рукой по груди. Брок поднимает на него глаза, встречается с наёмником взглядом, и тот склоняет голову на бок без выражения. Его непрошибаемое спокойствие поражает своим доверием к решениям Брока в качестве командира. Даже Джек и тот смотрит напряжённо скептично, а ведь они знакомы на пять лет дольше.       Таузигу он не отвечает, только фыркает смешливо и качает головой. Он, конечно же, согласен — удар у Мэй и правда хороший, Брок сам его ставил. А Таузиг всё ещё, сука, главный непризнанный юморист всего СТРАЙКа. И вот тут уже Брок совершенно ни при чём.       — Возвращайтесь к спаррингу, пока задницы не отсидели. Хватит с вас зрелищ на сегодня, — немного лениво сгоняя Джека с Таузигом назад на ринг, он поворачивается в сторону Стива. Попутно бросает быстрый взгляд на часы. До обеда ещё далеко, как, видимо, и до прихода Хилл с вводными, но вот кофе ему определённо не помешал бы. Особенно после этой быстрой, агрессивной драки с Мэй. Отмахнувшись от себя самого и даже не надеясь, что ему удастся отвязаться от Стива в ближайшие часа два, Брок отодвигает горько лелеемую мысль о кофе подальше. Бросив на Стива быстрый взгляд, он глаз всё-таки не отводит, задерживается. Тот смотрит в ответ хмуро, напряженно и немного взволнованно и уже направляется к нему с грушами в руках — Броку его даже звать не приходится.       А себе приходится лгать да покрепче, что от Стива ему не отвязаться совершенно точно не по собственной прихоти. Брок лжёт себе бесстыдно, что Стиву просто нужна нянька, что он беспомощен, будто новорожденный ребёнок, и что за ним нужно следить, не отвлекаясь. Потому что лучше уж очернить в собственной голове гордость всей нации, чем признаться, что Стив — слишком интересный кадр, чтобы отвлекаться от него на кофе. Чем дольше Брок наблюдает за ним, тем больше ощущает, что военные хроники не лгали, но после происходит что-то из ряда вон выходящее, и Стив смотрит своими большими голубыми глазами так… Брок не может подобрать синонима и только мысленно радуется. Хватит ему дымных солдатских глаз, в которых он каждый раз безуспешно топнет, всеми силами притворяясь, что не.       — Знакомить ты нас не собираешься? — Джек поднимается, но решает немного повредничать. Брок только фыркает и щурится в его сторону на один глаз. Только после этого вопроса Джека Брок неожиданно задаётся вопросом о том, насколько невероятным другие воспринимают появление самого Капитана Америка в ЩИТе после стольких лет его отсутствия. Сам он никакого благоговения не чувствует и подавно. Даже радости не чувствует, так, лёгкое фоновое раздражение и редкую тошноту — в моменты, когда у Стива, мощного и сильного, появляется эта печальная потерянность во взгляде.       Это несоответствие внешнего и внутреннего Броку не по нутру. Эта беспомощность и великая печаль, затаённая, спрятанная. У Солдата была такая же, особенно в первые месяцы работы, и Брок даже вспоминать не желал, сколько раз его выворачивало тошнотой у него в личной ванной. Он привык к тому, что внешнее и внутреннее находятся в равновесии. Большой, объёмный Таузиг спокоен, как скала, и даже когда нервничает, кажется, что он просто ведёт диалог интереса ради. Подвижный Джек временами волнуется, но всегда быстро стабилизируется, высокий и крепкий, он топает за Броком по пятам уже шестнадцатый год. Родригес — смуглокожий, жилистый ебантяй и повеса, бессовестный, безответственный, быстро жестикулирует, не стесняется повышать голос в восклицаниях, и вечно чудит что-то. Мэй, что та же спортивная, ладная кошка: стреляет глазами, кружит вокруг да около, присматривается, выжидает и, не имея возможности взять своё силой, берёт маневренностью и скоростью. Наблюдая за ними столько лет кряду, Брок привык, что они от него никогда не прячутся, не скрываются и дестабилизировать их практически невозможно. Мэй взбесилась, но через час-другой она вернётся собранная и обычная бок о бок с таким же обычным Родригесом, и их взгляды, каждое их движение будут соответствовать внутренней стабильности и гармонии.       Даже смотря по утрам на своё отражение, он привык к этому важному соответствию. Собственный диковинно жёлтый взгляд обещал расправу и боль неизвестно кому, пока сильное, накачанное тело шептало о готовности к драке: здесь, сейчас, всегда. Каждое утро смотря на себя в зеркало — пусть бы Брок и не всегда выдерживал собственный взгляд, — он видел кремень, неразрушимую горную породу. И глубоко внутри он был именно этим.       Но смотря на Стива, он видел растерянного ребёнка в слишком непозволительно сильном теле. Это тело имело статус, могло заиметь власть и контроль, пока сам Стив был растерян и беспомощен. И Брока тошнило от этого. Не такой ему хотелось видеть гордость нации, пусть бы он не разделял и сотню-другую диковатых моральных принципов.       Стив подходит неслышно, и Брок, засмотревшийся в лицо Джеку без выражения, вздрагивает, уловив движение слева. Почти тянется рукой к перевязи с оружием, но останавливает себя. Джек смотрит в ответ тяжело, прищуривается, медленно качает головой. Брок не знает, что уж он прочёл там, в его собственном взгляде, но отвечать на это движение не собирается. Вместо этого хмыкает, выскребает из памяти заданный Джеком вопрос и лишь после отвечает:       — До обеда перезнакомитесь все, не ссы. Ещё эти двое… Неизвестно когда вернутся, — махнув на наёмников рукой, он разворачивается в другую сторону и направляется вглубь зала. Оборачивается, чтобы кинуть Стиву быстрое: — За мной иди, здоровяк. Пришла твоя очередь выбешиваться, — Брок скалится кусаче и попутно незаметным движением приподнимает край налепленного на зашитый порез пластыря. Рука после драки с Мэй стабильно неприятно ноет, но крови под пластырем он не находит. Так, немного сукровицы.       — Я не собираюсь вступать с тобой в конфликт, — Стив вновь оказывается за правым плечом, головой качает и смотрит очень внимательно — Брок чувствует его взгляд давлением за правым ухом и замечает краем глаза. У него, наверное, много вопросов, а Броку становится неожиданно смешно — в этом они со Стивом похожи. Потому что у него самого вопросов просто уйма.       И нет никого, кто дал бы ему ответы.       — Со мной можешь и не вступать, но вот по груше тебе треснуть придется разок-другой, — дойдя до нужного места, он указывает на перекладину, а после и на пол в стороне. Говорит: — Одну подвешивай, остальные можешь пока сбросить, пусть поваляются, — Стив кивает, отходит в сторону и приниматься выполнять указания. Допустив быструю мысль о том, что Хилл могла успеть зайти, пока их не было, и оставить вводные этим двум, что на ринге, Брок поворачивает голову в сторону наёмников. Он окликает парней быстрым свистом, после зовёт: — Джек, Хилл не заходила? Должна была вводные принести…       Джек успевает разве что рот приоткрыть, перехватив несильный удар Таузига, как дверь в зал открывается, и на пороге появляется агент Хилл в привычном чёрном тактическом костюме. Она быстрым взглядом обводит их всех, задерживается на Стиве на пару секунд, а после переводит взгляд к Броку. И щурится иронично да подозрительно.       — Вы бы не свистели на работе, Рамлоу, так и премии лишиться недолго, — направившись к нему, Мария удобнее перехватывает тонкую папку цвета охры пальцами. Её взгляд вновь возвращается к Стиву, но сильно она его не разглядывает, больше внимания уделяя лицу. Стив, уже успевший подвесить одну грушу и сбросить остальные, смотрит в ответ спокойно и твёрдо.       — А вот и ты, зайка. Всегда вовремя… Хотя я уже начал бояться, что и до завтра не объявишься. Уже час почти прошёл, как мне эту ледышку подтаявшую в командование передали, а тебя всё нет и нет, — мотнув головой в сторону Стива, Брок скалится чуть недобро, но старается с колкостями не перебарщивать. Признаваться не станет и под пытками, но на самом деле Марию он уважает, и давненько. Ещё с самого начала, кажется. Всё-таки не каждому удастся терпеть Фьюри с удивительным постоянством и сдержанностью.       — Раньше страх не был вам присущ, Рамлоу. Годы берут своё? — она подходит и бросает на него быстрый, чуть насмешливый взгляд, пока передаёт ему папку. Брок позволяет себе резкий смешок, но ничего больше не отвечает. В его руках оказывается папка с вводными на Капитана, и он не отказывает себе в удовольствии сразу же открыть её. Впрочем, уже секунду спустя вновь пускает в пространство короткий смешок — фотографию для титульной страницы вводных на Стива выбрали жутко неудачную. Мария, кажется, закатывает глаза, заметив его реакцию, но всё ещё не уходит. Вместо этого протягивает Стиву ладонь, говорит спокойно и твёрдо: — Агент Мария Хилл. Рада познакомиться.       — …ваше высочество… — Брок тихо-тихо бурчит себе под нос так, что и не услышать даже, и сам с собой смеётся. Краем глаза замечает, как Стив косится на него немного осуждающе, пока протягивает Марии ладонь в ответ.       — Стив Роджерс, приятно познакомиться, — он кивает, давит улыбку и получается даже почти натурально. Особенно под аккомпанемент резкого, сильного хлопка на ринге: это Таузиг перекидывает Джека через плечо и валит на поверхность. На них Брок не отвлекается, вместо этого делая мелкую, почти незначительную пометку на границе сознания — своим титулом Стив кичиться не торопится.       Вчитываясь в строчки титульного листа — какой-либо информации о самом Стиве там слишком мало, разве что дата и место рождения, — Брок дополняет те несколько задач, что уже выставил для Стива сам почти часом ранее, разве что просмотром исторических фильмов. В остальном Фьюри буквально копирует все его идеи. В вводных находятся строчки и про боевую подготовку, и про знакомство с обновлённым оружием, и про технические приблуды. На второй странице Брок находит вложенный именной пропуск для Стива и список разрешённых для посещения этажей и мест. Он пробегает его взглядом поверхностно, быстро, но удивленно спотыкается на строчке с указанием местоположения личного кабинета Стива и другой, с разрешением на посещение личных душевых более высокого доступа. Самому Броку туда ходу, конечно же, нет, даже при всём том, что он вместе со СТРАЙКом сделал за все десять лет службы.       — А с какого это хуя даже у этого…! — вскинув к Хилл глаза, Брок поджимает губы недовольно. Он бросает быстрый взгляд на Стива, но не находит для него и единого матного слова — Стив смотрит в ответ с лёгким прищуром и интересом. Ему хочется чуть врезать, но Брок оставляет это на потом, предвкушая, как будет подначивать его в импровизированном спарринге с боксерской грушей. Дернув головой резко, вместо этого почти рычит: — Фьюри из ума выжил ему личный кабинет выделять?! Он из Арктики-хуярктики своей вылез полчаса назад, за какие-такие заслуги ему личный, блять, кабинет?       Извечно сдержанная Хилл позволяет себе фыркнуть, глаза закатывает. Пока Брок почти готов взбеситься на всю свою мощь, — он тут, сука, десять лет работает, и никакого, нахуй, ему кабинета — она только головой качает. Только ответить что-либо не успевает. Стив припечатывает его к полу одной лишь фразой да так, что Брок чуть рот от удивления не открывает.       — Рамлоу, следите за языком! Тут дама, — Стив смотрит неодобрительно, — снова, блять, он снова смотрит на него так, — и Брок почти морщится, зубы сжимает. Этот сопляк, похоже, думает, что у него есть какое-то право учить Брока манерам, ага, как же. Такого права у него нет и никогда не появится. Почти воспламеняясь внутри от негодования, Брок пропускает тот момент, когда Мария давит смешок меж изогнувшихся в улыбке губ. Отступив на шаг назад, она говорит:       — Завидуют дети, Рамлоу. А взрослые добиваются своего… — Мария смотрит на него в ответ, руки на груди сплетает. Брок переводит к ней свой негодующий взгляд, чувствует между лопаток недосказанность и, еле сдержав себя, чтобы не ощериться, готовится к какой-нибудь подляне. Мария выдерживает истинно театральную паузу, а после добавляет насмешливо: — Или не добиваются.       — Так, зайка, а ну-ка вон пошла с моей территории! Да чтобы ты знала, я содержу целый неугомонный зоопарк, пока вы там прохлаждаетесь на своих одиночных миссиях! Не моя проблема, что Фьюри отстроил такое мелкое здание, что на всех помещений не хватило! — захлопнув папку, он дёргает головой и чуть ли в трубочку её не скатывает. Марию хочется хорошенько треснуть по голове этой искусственной дубинкой, и это точно видно по выражению его лица, но она только тихо, сдержанно смеется и отступает. Машет ему рукой, уже направляясь к выходу из зала:       — Утешайте себя сколько угодно, Рамлоу, а я ушла прохлаждаться на своей одиночной миссии.       Брок с усилием закрывает глаза, медленно вдыхает через нос. Он заставляет себя успокоиться, и на мгновение ему даже кажется, что у него это получается. А после со стороны ринга раздаётся хохот Таузига, и Брока просто взрывает. Распахнув глаза, он цепко впивается взглядом в массивную фигуру наёмника и орёт:       — Так, блять, вы двое! Живо в коридор! Двадцать пять кругов по этажу! Да, оба, и не смотри на меня таким взглядом, Джек, убью нахуй! — указав на них криво свёрнутыми вводными, он угрожающе скалится. Джек даже сказать ничего не успевает, только руками в стороны разводит так, словно бы он тут вовсе и ни при чём. Может и так, но уже поздно что-то доказывать. Таузиг, сука, всё ещё ржёт, уже спускаясь с ринга, и Брок оглядывается по сторонам, намереваясь кинуть в него что-нибудь тяжёлое. Ничего тяжёлого не находится, только Стив разве что: тот смотрит на него большими глазами, и на дне его зрачков неожиданно плещутся смешинки. Только заметив это, Брок указывает вводными уже на него. Почти шипит: — Одно ебучее слово — и ты покойник. Только одно ебучее слово, Кэп.       Стив смотрит на него, поджимает губы, удерживая наползающую на лицо улыбку. Стоит только Джеку с Таузигом выйти из зала, как он медленно, глубоко вдыхает, примирительно поднимает руки. Говорит очень-очень сдержанно:       — Я молчу, — его челюсть напрягается, он буквально удерживает смех внутри себя. Стива хватает секунд на десять под жёстким, злобным взглядом Брока, а потом он скатывается в смех тоже. Лёгкий, искренний и весёлый он успевает отскочить назад, когда Брок замахивается скрученными вводными.       — Ах ты сука! Предатель, блять, — Брок цепляет вводными только воздух, но уже и сам не удерживается, позволяет себе засмеяться тоже. Внутри него клокочет что-то довольное и большое. В груди мимолётно ощущается быстрый удар его сердца — оно словно живое. Ощущение мелькает и исчезает полностью. Но себе Брок не лжёт: Стив улыбается очень заразительно. ^^^       Пирс в своей привычке: не дожидается даже вечера. Проходит от силы полчаса с ухода агента Хилл, как Броку приходит шифрованное сообщение с приглашением в личный кабинет кракена. Он даже не заботится о скрытности, вызывая его в свой кабинет на последнем этаже ЩИТа. Брок от этого лишь напрягается одномоментно — наглость и самоуверенность Пирса перепрыгивает все существующие границы.       К моменту получения сообщения он уже полчаса наблюдает, как Стив безуспешно, напуганно и жалко пытается поколотить грушу. Брок, решив оставить издевательства на потом, его даже не тыкает лишним словом. Только скучно смотрит за чужими стараниями. Ударить слишком сильно Стив боится, и это понятно, при его-то неконтролируемой мощи, но что делать с ним, Брок на самом деле пока не знает, поэтому и не лезет лишний раз. Только отмечает мимолётно — боксёрские перчатки надевать Стив отказывается и с намоткой бинтов разбирается самостоятельно. Брок следит за его трудными, десятиминутными стараниями с кислым выражением лица, которое без дополнительных слов выражает всё его отношение к происходящему, но Стив продолжает упорно пытаться наматывать. Лишь пару раз поднимает к нему свой напряжённый, растерянный взгляд, а за помощью всё равно не идет, хотя руки и слушаются его с трудом. И пусть отчасти Брока это самую малость бесит, вместе с этим он не мешается. Намотка бинтов для Стива сейчас, что та же разработка мелкой и не очень моторики: если помочь ему сейчас, помогать придётся весь остаток жизни, а этим Брок заниматься отнюдь не собирается.       Стив, пусть и выглядит неловко и растерянно, совершенно точно не беспомощный.       Сообщение от Пирса приходит как раз в момент, когда возвращаются запыхавшиеся Джек с Таузигом. Он беззаботно передаёт Стива им на поруки, даже не заботясь о том, что они не знакомы. Не маленькие ведь. Сами разберутся. А сам в это время быстрыми шагами покидает тренировочный зал. Стоит двери за ним закрыться, как вся сучливо-мягкая саркастичная маска словно бы стекает с его лица. Нитка губ напряженно поджимается, во взгляде появляется недобрый прищур.       По коридорам он ступает твёрдыми, жёсткими шагами. Часть его хочет побежать вперёд, понестись, чего ради непонятно, правда. По плечам бегут мурашки плохого предчувствия. Они покусывают Брока за затылок, тяжелят его дыхание. Он только распрямляет плечи и поднимает голову выше. В лифте — сука-судьба будто издевается над ним — сталкивается с Наташей. Она заходит, жмёт кнопку предпоследнего этажа и быстрым взглядом пробегается по нему. Усмехается, не здороваясь, а вместо этого подначивая нарочно:       — Слышала, к тебе ископаемое подселили. И как оно, когда рядом оказывается кто-то поавторитетнее тебя, а, Рамлоу? — она становится по левую руку от него, тоже опирается на перила, установленные по периметру лифтовой кабины. Брок только хмыкает, голову к ней поворачивает и смотрит пристально. У него определённо нет настроения развязывать очередную колкую словесную перепалку, но, впрочем, кое в чём она может быть ему полезна. Брок отмечает это мысленно на границе сознания, принимаясь выстраивать лучший, продуктивнейший путь для дальнейшего диалога. Только предчувствие неотвратимого дерьма, что вот-вот принесёт ему Пирс, выкручивает его кишки, и в интонации появляется явная нотка угрозы:       — Не знаю, зайка, может, ты мне расскажешь. Как-никак на побегушках у Фьюри маешься, — он щурится, поджимает губы и явно даёт понять, что сегодня ему отнюдь не до шуток. Наташа выдерживает его взгляд, смотрит в ответ. Она, спокойная и уверенная, только плечами пожимает неоднозначно. И прядь ярко-рыжих, вульгарных волос заводит за ухо — манёвр отвлекающий, но Брок не ведётся. Как смотрел в глаза, так и смотрит.       — Неплохо, знаешь. Но твоему эго бы не понравилось, поверь мне, — склонив голову на бок, она пару раз моргает. Её ресницы вздрагивают, голос становится мягче, но Брок не ведётся и на это тоже. Ему, будто в издёвке, слишком явно вспоминается Солдат, его дымный, сучливый взгляд и наглая развязная походка. И Брок окончательно тонет в чётком, резком понимании: предавать Солдата не хочется.       Только вот в мире, где он живёт, далеко не всегда удается делать то, что хочется, а чего не хочется — не делать. И Брок отвешивает себе мысленный подзатыльник, хмыкает. Все его внимание нарочно сосредотачивается на Наташе, только бы не дать воли собственным сантиментам. С ними он разберётся когда-нибудь позже, а лучше бы — никогда. Потому что всё это — пустое и безнадобное. Солдат не его и его никогда не был. Не будет — тем более.       Раздумывать об этом просто бессмысленно.       А Наташа всё смотрит, манит своим взглядом, пытаясь увести его гневный настрой в другую, более игривую сторону. Может, эти её приёмы обольщения и действуют на кого-то, но Брок слишком высоко забрался, чтобы быть таким непроходимым идиотом и позволить себя обмануть. И ведь он мог бы, правда мог бы среагировать на эту игру, начатую Наташей, но ему просто не интересно. Потому что это не по-настоящему.       Она, в отличие от Солдата, не настоящая.       — Не заигрывай со мной, зайка, я другого поля ягода, — качнув головой отрицательно, Брок замечает, как её взгляд быстро приобретает присущий ей профессионализм, эта вязкая, сладкая патока игривости пропадает из позы. Встав ровнее, она сплетает руки на груди и смотрит на него в ответ. До нужного этажа ей ехать ещё десяток пролётов, и Брок решает, что момент достаточно хороший, чтобы спросить напрямик. Юлить с этой бестией уж точно бессмысленно, у неё на каждую его колкость ещё десяток своих припрятано. — Лучше скажи, кого Фьюри к Роджерсу хочет приставить. Я с ним нянчиться сутки напролёт не буду, пусть он хоть гордость, хоть золотой зад всей нации.       Наташа позволяет себе мелкую усмешку и откликается достаточно быстро:       — Меня уже приставил. В качестве экскурсовода по городу, — её слова звучат честно и легко, и Брок кивает. Своего облегчения он не показывает, еле удерживается, чтобы не хмыкнуть довольно. Наташа всё ещё смотрит на него, следит за выражением его лица. Не выдерживая слишком уж долгой паузы, Брок бессовестно подкидывает ей небольшую дополнительную нагрузку и тем самым извлекает, наконец, собственную пользу:       — Купи ему одежду зимнюю, пока он себе задницу не застудил. Шарахается в одной рубашке, смотреть на него противно.       Наташа чуть удивленно приподнимает брови, но уже мгновение спустя её губы изгибаются в нагловатой усмешке. Лифт коротко звенит, тормозит на нужном ей этаже, и она мягко отталкивается бедром от поручня, на который опиралась. Она так и не отвечает согласием на его высказывание, но останавливается в открывшихся дверях. Обернувшись, бросает легко и насмешливо:       — Я передам Стиву, что ты очень обеспокоен сохранностью его задницы, Рамлоу. Так уж и быть.       Брок успевает только вперёд дернуться с ёмким и разозлённым:       — Вот зараза! — Наташа быстро давит пальцем на нужную кнопку, дверь лифта начинает закрываться. Она выскальзывает из образовавшегося проема с ловкостью акробатки и ухмыляется на прощание остро, кусаче. Всё, что Броку остаётся, стоит лифту продолжить своё движение, так это со стоном зажмуриться. Нет ни единой надежды на то, что Наташа не приведёт свою угрозу в действие, это будет лишь вопросом времени.       И Брок будет молиться, что случайно подохнет раньше, чем Стив в очередной раз пересечётся с этой чёртовой женщиной. ^^^