«Зеркало Атонмет»

...

Марк лишь ласково погладил её по щеке. —…осла словить, там и я был, между прочим, — процедил он, но улыбался: тепло и надёжно, — забавные поиски. Придумали? Пока ничего не придумали. И прав Ришар Линт: ерунда какая-то. Сумбур и решения по наитию. Лихорадка. Лихорадка? Причём тут лихорадка? Золотая лихорадка. — Слушай, Линт, — Ганс чесал левое ухо, правой он пытался кое-как вбить запрос в доштормовую клавиатуру, — ли-и-инт, линт, а? Бля. — Тебя заело? Дверь распахнулась. Самое старое строение Инквизиции порой, пусть восстановленное, порой пестрело сюрпризами: дуб, деревостружечный материал, фанера, клейстер, куски пластика. БАЦ. Косяк на стене отвалился. — Рид, — орал взбешённый Марк, роняя себе на ногу тяжелый чугунный брусок с отверстиями, — манеры, где, блять…эээ…твои манеры… — Мне танцевать, месье Жонсьер? — Давай без этих прилюдных, Лу? — Ма-а-арк, а чё это ты? Перед памятником прошлому стыдно…по-другому ж… Кей замыкал процессию, чмокнув обоих по очереди, сослался, что уже убегает в Корпус. — Марк. У тебя заело…точно…диск заело…пока, родные. Жонсьер шипел, шок, позволивший выпрямиться прошёл, он сжал зубы. Бормотал нечленораздельное. — Хорошо. Какой диск? Ришар округлил глаза, всматрваясь. Позвал Ганса. — Смотри. Четвёртая кошка! Дельта… — А Альфа тогда где? Лу посмотрела на них как на ослов. — В зале. Это ж название того зала, площадки. — Ого, — присвистнул Ришар, — круто…хм, не только, не только, — он удалился в глубь кабинета, выуживая папки из стола; покрутил из, кивнул, хмыкнул, — да…точно…ТОЧНО! Марк удивлённым взглядом окинул всё вокруг, их застывшие у проёма фигуры. — Мне кто-нибудь поможет? А? Может чугун с ноги уберёте? — А? — Лу была явно мысленно не здесь, что-то нашёптывая не слышно под сама ебе. — Чё? — Сука… Ганс очнулся, проморгался, понял. — Ой, конечно. Обопрись на меня, только не дави…давай… — Марк, не ругайся! — Иди нахуй, Лу… — Прости, ну, прости…задумалась, тебе не идёт… — Мне похуй. Обработали ногу. Наложили повязку. Что имеют? На стене и на полу Альфы — кот Альфа, родоначальник какой-то породы. На стульях (у других, по описаниям на торцах и подлокотниках выжжены символы Гаммы; других кошек и котят), мистический кот Бет и Дельта, изображённая на золотом диске, вставленном в чугунный брусок. — И все эти изображения встречаются у аборигенов, — Лу потёрла нахмуренный лоб, — поняла про лихорадку! Золотая? — Да, — Ганс встал, зажимая в пальцах проводящий стилус, — очень напомнило исторический факт про открытие Америки. Один-в-один. — Что будет, когда настоящую обратно откроют? — Надеюсь, дет через сто, когда я уже работать не буду и жить… — Мы! Да. Мы. Они. Нас. Слова грели душу, кое-где обжигая. — Что такого может содержаться в стульях, применимого в гармонике? — чужой скепсис всегда раздражает. — Они изящные, ажурные очень с элегантными камнями и тканями, Лети бы оценила…что вы так смотрите на меня? А? Лу и Ганс переглянулись, Ришар опять ушёл с головой в документы. — Мы? Нет. — Сиамские близнецы. — Да!!! Шиканье. Радостный вопль. Пляски. — Он родился! СЫН! СЫН…нет, мадмуазель Рид, не подумайте, не не женоненовистник, наоборот, просто… — Ришар, ты похож на лампочку, ща перегоришь…поняла, две дочери у тебя уже есть. — Накаливания? Опять кто-то пришёл. — Ультрафиолетовую, чтоб растения хорошо росли! — Фарук и его ненаглядный тащили пакеты с едой. — Травка. — Майк!!! Лу утирала глаза от смеха. — Цирк какой-то. — Это детокс, — пошутил Ганс, вспоминая слова Нарсиса, даром, что сказаны те были при других (совсем уж других) обстоятельствах, — а мне нравится. Если что. Я в этом самом цирке: манеж, кру-у-угленький такой, да.

…

Шестьдесят. Здесь вам не восьмое марта!

Ганс уже догадался. Ноты, аккорды. Значит нужно искать карту. — Может, в стульях была и какая-то карта? Нарсис, стоящий передним на коленях и с членом во рту, согласился, тряхнув головой и переходя к круговым движениям по уздечке, облизыванию мошонки; глубокому горловому, заставляющему задерживать подольше, смотреть сверху вниз, называть своим и больше. Шикать при переусердствовании. — Тш-ш, Нарси, аккуратнее, — держать тугую косу бережно, так приятно, так дрожно-тревожно, — что думаешь? О-ох, миленький мой, хм, ты пахнешь, — пальцы на затылке, чуть поддавливающие, — вои волосы пахнут шелковицей. Сам шампунь делал? Да, вон там полижи, ниже…ноги не устали? Затекли слегка? М-м-м… Нарсис лишь теснее прижался, позволяя заходить дальше, интимнее, откровеннее и личнее, чем обычный минет. Кивал на вопросы, хмурился над ответами, но тянул мгновения, словно купаясь в неге. Что-то неясное промелькнуло. Тень. Ганс вздрогнул. Эмпатик среагировал быстрее. Встал. Обнял. Завалил на диван. Завязал чужие глаза и выключил свет. Довёл любимого до разрядки, хрипло спрашивая, будто чужим голосом. — Так лечге? — Угу, блядь. — Нет ассоциаций? Ну, не плачь, иди ко мне, хорошо? Так. Скажешь, когда снять? — Да, — не плакать не выходило, но дыхание восстанавливалось, — такой чуткий…такой мой, вот скажи, где я… — Ганс, слушай, — Нарсису явно неудобно, говорит гулко, отрывисто, мрачно, — я нарушал свои обещания, мои слова: пустой звук, порой, а ты… — на сто процентов можно знать выражение лица, и его причину. — Перенапрягся, — не спрашивал: констатировал, — теперь нет, снимай…только свет, не надо. Так посидим. — Ага, прошло уже…сука! Платок есть? Ганс потянулся в карман, нашаривая там коробочку с бархатной окантовкой: конечно есть, улыбнулся. — М-м-м? — Тут такое дело…на, это…я хотел при других обстоятельствах, но...Нарсис Уэйн, ты согласен?.. В тусклом отблестке ночника с коридора блестело два, больного и потрясённого вида, серо-голубых глаза, сейчас больше похожих на какой-то порошок или горную породу, настолько странно те выглядели: не мёртво, не нарисованно, а подчёркнуто-выделенно. — Ганс! — ладони эмпатика: рельефные левая и, с клеймом, правая, сложены в молитвенном жесте. — Конечно, подождёшь? Я сейчас! — Нарсис метнулся к кителю, вынул что-то. — Это тебе…проклятье, Ганс Фицджеральд, ты с-с-согласен? Они соприкоснулись лбами и рыдали, телефоны обоих разрывались: нужно было на смену. Плевать. — Колье? Спасибо…красивое кольцо, Нарси? Рот в рот. Потирание носами. Прикусывание подбородков. Мочек. — Там ещё браслет есть и серёжки, с пирсингом, — Нарсис распалялся, засасывая кожу на шее у плеча, постукивал фалангами по позвонкам, — взять не смог…рука тряслась… Ганс поддался, оставляя рубашку болтаться на предплечьях, сложил подарок в коробочку, и только сейчас понял, что они снова стоят: сел, откидываясь и предлагая себя больше. — Надеюсь не будет трястись, когда…когда выкрутит мне сосок, а? — О, как! — колено меж бёдер. — Месье дознаватель знает толк извращениях? Или, хорошо? — Да-а…я тебя обожаю, мой член стоит от… — Действительно стоит, представляешь? Накрою? — Разрешения-а-а…спра-ашиваешь? — Угу, — Нарсис зажал короткий, но безумно толстый, член рукой, сквозь одежду выделяя его контуры, — нет, думаю: в стульях карты нет. Рискованно, найдём Дельту… Ганс расстегнул ширинку (когда ж успел застегнуть, или это забота такая?), застонал, выгнулся, посмотрел в обожаемое лицо и расслабился. —…найдём и карту, Нарси… — М-м-м? — Ремень сними, помоги, пожалуйста. Нарсис, перейдя к резким действиям (более резким, вызывающим оханье), сдернул ремень, и с себя, разделся сам, лёг рядом, обвивая конечностями, уткнулся лицом в подмышку и задышал чаще. — Так мы дела-ами занимаемся, да? — Приласкать? Где? Где, Нарси? Только скажи… Глухой, слово трепещущий тембр, голос тихий и перевозбуждённый. — Под коленкой, да…ниже…выше…о-о-о! Да…м-м-м, твою мать!!! Ганс!!! Кончал Нарсис, целуясь страстно и сталкиваясь зубами, позволяя наматывая свои волосы на кулак, мять ягодицы, елозить между бёдер. — Ты не представляешь какой ты сейчас: открытый, открытый для меня… —…только стихи писать, ага, спать хочу… — Спи, родной.

…

Приор добавил «дело о парапланах», попутно спрашивая успехи. Это добивало. — Иво! — Да, — холодно поднял бровь тот, — я слушаю. Ганс собрался с силами, чтобы ответить, посмотрел сейчас другу, не начальнику в глаза, и стушевался: вода лояльности и камень власти; вот что делать? — Работать? — самого себя будто спросил Ганс, пытаясь хоть как-то контролировать мысли вслух. — Прости. Иво тряхнул головой, стало понятно: гештальт закрыт; поднялся, повёл плечами и присел на диван, жестом подзывая, но останавливая чуть поодаль. — Видишь, друг мой, — в зубах второго человека Церкви, сейчас просто представшего как бы временнообнажённым, зажата сигарета, — прибор, посмотри, поглощает…у тя аллергия на такой тип дыма есть на, — название сложной химической формулы, — же? — Ага, — Гансу было удобно стоять и не было неудобно даже находиться неблизко, звук воды успокаивал, свет охры не раздражал, — хм…в этих лампах не натрий? Всегда думал, почему не меняется цвет? Иво молча подтвердил, сунул руку в, расстёгнутый сейчас, китель: записка на органической бумаге (её стало не настолько много, чтобы использовать так нецелесообразно), жир для губ, стразик. На тонкой кисти и длинных-длинных пальцах тонкое ажурное колечко со сколопендрами: у «квадры» были похожие украшения. «Дело о парапланах» почти расследовано, однако там фигурировала какая-то дельта и коты той самой породы. — Смотрите? — Да. Сколопендры…асивые… — Неужели? Хм…хм…знаете, Ганс, я вот, что вам скажу: спасибо, просто за всё, спасибо. Даже не знаю. Никто их не тревожил, стояли как столбы, деревья или блоки фундаментальных домов: вроде бы наискосок, вроде бы и…но образуют единую композицию. —…как опоры, — Ганс пожал хрупкую ладонь, — необязательно знать, чтобы чувствовать, это не экзамен же. — После экзамена иногда не остаётся ничего… — До свидания!

…

«После экзамена иногда не остаётся ничего… — думать о деле-не думать о деле, направляясь в выделенный кабинет. — Как ж точно! Понять бы… Понять бы. Понять бы!» В тринадцать часов взяли вместе с другим дознавателями и Арди: парапланистов, на куполе, уникальной техникой инфокрасно-ультрафиолетовых чернил, выполнена шифровка. По шифровке: карта. — Ничего себе! Она времён Второй Мировой войны: сделана тушью на парашютном шёлке, правда…немецкий считается вымершим… — По моим…личным данным, Друэлла, — Гансу немного неудобно влезать в дело почти в самом конце, — он живее всех живых, как и панславяница, румыновеняска, суомадьяри и многие другие. Та смерила его странным взглядом, но улыбнулась, спрашивая кивком; села на стол. —…я родом с тех мест, — продолжил он, — Нарсис еврей, их акцент существует же ж! Необсуждаемая тема, как и фертильность псиоников…ну, ты поняла. Стали думать. Смотрели на карту и пришло ещё одно понимание-подтверждение. Игральные. Все четыре кошки заменяли: Туз, Валет, Дама, Король. Были найдены и другие подсказки. На шёлке надпись: о.Джокера, Атлантический океан. — Аборигены наши, — Арди улыбнулась, — я тя прощаю…на свадьбу пригласишь? — Мы не аборигены, но мысль я твою понял. Хи-хи-хи.

…