«Зеркало Атонмет»

...

Десять. Никогда не курил, но глядя на то, во что превращается этот мир, эта жажда во мне все растет.

Нарсис целовал ступню Ганса. Выверено. Медленно. Водил язычком по косточкам, лизал всей поверхностью, как лопатой (смешное сравнение, хихикательное), свод. Удерживал рукой, аккуратно уместив под ахилл, пальцами щекотал пятку и переходил на заднюю сторону голени, пощипывал, резко, будто украл что-то, чиркал быстро-быстро по икре и выше, чем вызывал дикий восторг да трепет. Молчаливые просьбы. Сам стоял, коленями опираясь на кровать: строго-одето, притворно играл роль, застёгнут, наглухо, разве, что не в кабинете (правильно-неоновом-обновлённом), улыбался, отдаваясь ласке всё глубже. Как отдаваться в инициативе? — Выше? Ганс расфокусировано промычал. Бил руками по одеялу, в попытках схватить, опереться: выпустить внутреннего имаго, родиться чистым…безветренным и безмрачным с вздохами на заре. — Странно так… — речь томна и бессвязна. — Ступня находится вверху, а вы говорим, да-да-да, целуй её! Капеллан. Засос мозоли, как начало очередного дела: кучу бланков заполнял, взгляд до подлокотников компьютерного кресла. — Кончал на них? — приказ. — Руки клал? Царапал? Мял? Неодобрительное поцокивание. Холод. Нога оставлена. — Н-н-н, — но произнести имя не смог, оно потонуло в засосе и накрывшем теле. — Это мои подлокотники…да, кончал…клал…царапал, м-м-м, мял. Всегда тебя представлял! — Ганс пристально посмотрел, прямо-прямо, вовнутрь, где пекутся угли самой страшной страсти и новости о любви приходят туда первыми. — Шутишь? Вздох с литерой «а» на конце, рассеянно-ветреный и в то же время простой. Прыткий. Как ящерка. — Я? Провер-р-рь. Форма Защитника веры…три золотые полосы, опускается перед креслом с порядковым номером 751 и начинает нюхать. Предположительно пятна спермы. Не форма нюхать! Образ с новым званием не вязался, пусть форма пусть форма-форма! Бля-я-я-я. — Есть, месье Гюлер, да, — Нарсис Уэйн капеллан Корпуса Содействия Инквизиции Церкви Единства накрыл бугорок на своих брюках и расстегнул их, обхватывая орган и дёргая. Закусил губу, продолжать осмотр, лазить на корточках, одновременно удовлетворяя себя, трудно, — обивка, кхм, поцарапана оби-и-ивка…крэп…Ганс! Ганси! Тут прямо, да. — Да, — Ганс дрочил задыхаясь, кивал, — угу…Ганси? Уууу. Нарсис преодолел вмиг расстояние, упал на кровать, накрывая и наблюдая за самоласканием, жадно впитывая всё, нащупал растянутый анус и вошёл с размаха. — Пират… — Это мне больше-е-е нра-а-авится, ох, прекратить? — Ну, что ты…что ты, кто я, чтобы запрещать тому, кто обкончал подлокотники, м-м? Перигелий. Четвёртая космическая. Хвосты наблюдаемых короткопериодических и долгопериодических. Хвосты как волосатые небесные тела, пересекающие доштормовое небо в далёкой древности. — Млечный Путь… — Твоё семя: да, — Нарсис делал ему глубокий минет и уже слизывал капельки с усиков, по-прежнему оставаясь в форме, единица заколачивания порядка он или, всё же, каста свободных (до недавнего не на словах), — Ганс? «А я?» «Когда успел к минету перейти-то...»

…

Открытие о родителях не добавляло энтузиазма: не-воз-мож-но. Чистый. Марк, подпирающий голову рукой и зевающий, неприкрыто целовался с Рид, медленно покачивая на своих коленях. — Моя дочь от псионички, — все свои, — она не чистая. — Ты хочешь ещё одну? Рид сузила глаза, усмехаясь и нагло целуя снова. — Фарук!.. Единый, у нас у всех однозначно протекла крыша, но банальная ревность? Вон наш зеленоглазый… Ганс покачал головой, однозначно решив, что на них попадали споры секса. Безумие какое-то. И сколопендры тут ни при чём. Мир изменился…точно, похоже на то, но где искать крыску или того, на кого крыска укажет, делая мишенью? «Кому Мартен более всех доверяет и…кто прошёл проверку!» — много неизвестных, Приор тот ещё ребус, его…любовники вряд ли поделятся меф…и им тоже, что за?! Шум. Вывернулись петли. Зеленоглазый собственной персоной — злой, жёсткий, холодный, цепкий и дикий. — Гюлер! Убери жопу с моего стола! — Это моя сестра… Фарук изобразив, что жуёт попкорн, аплодировал. — Столешница или Ваза? — Принтер, — веселилась Рид, — он транссексуал. Марк смерил её интересным взглядом. — Почему не монитор, Рид? — Они наименее нравятся: фотку голой жопы распечатать нельзя. — Зачем тебе фото…кхм… — Нет, вот, «кхм» не надо…и не твоей, а этого! — Ганс поперхнулся водой. — До сих пор снится мне…после бара… Марк покраснел, прикусывая губу; Ришар делал вид, что статуя только Фарук одобрил, молча показывая «класс», но не выдержал... — Я бы от Марка не отказался, ой. Тишина. — Вы, чё, извращенцы все? Марк, так ЭТО НЕ СЛУХИ?! Ты, Мартен, Рид и Стоун…пиздец. — Во-первых, Ришар, не «чё», а «что» и…да, перестанешь меня уважать, или Иво, Вейсс, их? — Н-н-нет… — Руки не подашь? — Э-э-э…вы чё? Точно больные это…просто, ну… Все и так всё поняли.

…

Вейсс и Старк приходили во временный штаб реже других, как и Стоун. Приносили известия о расследовании. Кари облюбовала крыло с залом, спортивным снаряжением и светом: огромные витражные окна уходили куда-то под потолок, пестрели разноцветными стеклами-глазами и блестели, бликовали в лучах, пыльных, танцующих с чихательными частицами. — А это что? Даниэль, чмокнув свою женщину в щёку, резким-ловким движением вынула планшет из-за спины: Ганс невольно улыбнулся сам себе из тени, Старк изменила секретаря Приора. «Кого угодно изменит, — знал, конечно же знал, но надеялся сохранить в тайне, — глупо, иррационально, сентиментально...», военная русская любительница космоса прошла в метре от него. — Каток, — удивилась Вейсс, перечитывая сводку, — хм-м, недействующий, но потенциально восстановимый...пострада-а-ал, при землетрясении. Вот, — вздохнув, она поправила спадающий рукав красивой блузки. — Предоставь это мне, Дэ, — прозвище вызвало хохот, «Сдержаться бы! — снова, как и после Приора, он чувствовал некую чистоту, свежесть, что снимает тяжесть, пусть головная боль и смерть чего-то, наверное, старой-надоевшей-прогнившей оболочки. — Сидеть и смотреть на ту, которой я когда-то…и чувствовать лишь грусть, не обиду: ничего из того, наверное, странно…!», Старк всё же обнаружила его — О, хуйло, привет! Ганс покачал головой, внезапно разразившись тирадой по-панславянски: языки малопохожие, но говорить можно. Суржик — второе имя, панславянский суржик, но знал лучше всего русско-белорусско-украинский. — И тебе привет, Карина, — сигарета в его руках, — хочешь поговорим, извинюсь? — глаза застилала пелена, заморгал, отвернулся. — Я...я...я… — Ты думаешь, — она всё же села, перенимая его манеру: с иноязычными вставками, — мне это надо? — А мне очень…

...

Новое собрание у Приора инициировала Арди. Вводные: найден след сколопендр в так называемых помойках. Многие выдохнули. Вспомнили небезызвестными марш-бросок на борьбу с внезапными националистическими группировками. Тогда всех поразила Тина, ныне начальница спасательного отряда, быстро поднявшаяся по карьерной лестнице — кто-то поговаривал про близкое знакомство с Рид, кто-то про связи после феерического перформанса, но оставалось одно. Девочка невероятно талантлива, о чём свидетельствовали многочисленные слухи о её хобби, почти второй работе. Актёрское мастерство. — Что вообще известно об этих местах, — хмуро спросил Приор, скорее всего, его откровенно доконали все эти сюжетные рояли, оставленные то Викарием, то прочими криворукими дилетантами; тёр виски. — Мне ничего, а вот известному вам хакеру: многое, — после щелчка польта появился голографический Фокси, в простой, но казённой одежде. Начал свой рассказ: ребёнка помоек. История не заняла много времени, зато погрузила зал в уныние. Ганс ковырял вилкой салат (его часто ругали за таскание еды за собой, однако «вы не понимаете — это другое», каток манил): мысли мрачные, неужели их мир гнил столько лет? Гнил, выжигая «имаго человека» из оболочек сотен и тысяч, они не заметили, как гибнут собратия, собратья, со, переступая через выкинутый и высушенный хитин, в надежде стать такими же тоже. «Быть может...быть может, — голод усилился, но он выстелится перед Приором, но… — Но, что, Гюлер? Сделаешь это сейчас? Нет! Нет! Нет!», — не осознание, что Мартен не будет делать ничего такого, но собственное омерзение бесило. Оглядел зал. Сколько хитиновых тут? Сколько? Кого ещё можно спасти? «Хм, спасти: спасатель ли я? От чего? — вспомнилась Тина, спасительница по генетике ли. — Но сейчас пирокинетик может выбрать, куда, есть ли такой выбор у хилеров и эмпатиков? Сейчас. Не раньше...» — слово «эмпатик» резануло по сердцу. — Гюлер, — обращение, пусть и к подчинённому вне установленного этикета неприемлемо, однако никого уже не было, — вы где витаете?! — впрочем гневный голос тут же сменился почти ласковым, не притворством и желанием поманипулировать, Приор сам подсел к нему, заблокировал двери, посмотрел в глаза. — Как вы, Ганс? Честность или сокрытие? Угу. Ему хватит: чайка в автобусе; чайка в автобусе! чайка в автобусе!!! Чайка… — Простите. — Гюлер, — рука Мартена всё же обвила торс, медленный поцелуй; Ганс терял контроль, тут же сдаваясь и подставляя шею, прося большего, — пятый элемент, — длинные музыкальные пальцы расстегивали тунику, губы хозяйничали там, где хотели, — так вы...ты...готов, чёрт, дрянь! Дерьмо! Нет! Надоело: Ганс (тот самый из прошлого) уже бы предложил бы свою дырочку, давно, умоляя и скуля, прося. Этот же...этот, смущался и томился. — Иво, иначе не закрою гештальт, резинка в моём кармане. А, что если я мечтал о вас...я-я-я. Приор спустил ему штаны, присвистывая: игрушка торчала. — Как мило. Для него, да? Не ревнует? Взрыв. Яркий и эмоциональный, не от секса. Мартен и секс вообще не вязались в голове, с ним по-другому: взлёт, парение, сила, могущество, отмытие многолетней травы-отравы, поебень-травы (опять чёртова Старк или то её брат), вдох горного того, что не страшно пить. — Он вообще предлагал расстаться, из-за моего этого опыта...может, прав? — Не плачь, Ганс, не рыдай, — Мартен вбивался быстро, не по-эмпатовски, но с отголосками, — ты дорвался до нормальных отношений, где любят и уважают...тебе нравится пробовать. М-м? Оргазм застал как-то внезапно и непривычно, не так, неярко: кончики пальцев подрагивали, расслаблялась шея, уже не хотелось становиться выше от подстав других, нет. Ему это противно. Тайипом не станет. Никогда. Нет-нет-нет. — Блядь! Мартен тут же вышел, вытер их (всегда ко всему, педант), отстранился и окатил вулканом. Снова. Это не любовь: забота, понимание, присутствие, уважение, переживание. — Всё нормально? Пришлось рассказать, о пришедшем сравнении, вообще о сравнениях и об «имаго» с лавой, и о «чистоте» — про себя поражаясь насколько странно находиться в объятиях главы Инквизиции Церкви Единства. — Это точно твоя работа, Ганс? — Иво, именно Иво, сидел уже спокойно, без намёков, покачивая и спрашивая; вход разблокирован. — Некоторая поэтичность, сентиментальность, эксцентричность. Разве быть цепным псом, я в курсе про эти эпитеты, и палачом не вразрез?

...