«Зеркало Атонмет»

...

Семь. На губах оседает горечь несказанных слов.

Приор собрал экстренное совещание. Десятки дознавателей. Капелланы. — Мадмуазель Арди, что выяснилось? Ганс слушал доклад коллеги, постукивая бесшумно пальцем по столу, ему было стыдно за то, что вместо дела: мозг упорно подкидывает воспоминание из бара. Как же не вовремя. «Какого! — перед глазами опять цветастая музыка, вспышки, мигание и много-много алкоголя, когда он пытался напиться, забываясь, а… — ЧТО?!» — Месье Гюлер, видимо гипнотизирование подлокотников интереснее? Прокатился смешок. — Тихо! Я жду, — Мартен ухмыльнулся, — мне хотелось послушать человека, пережившего...понимаете сами. На что он, чёрт подери, намекал? Да не знает он, кто там тусовался в квартире...Ришар тоже не знает: до сих пор бегает по знакомым, даже просил найти хакера какого. Не к Вейсс ж идти, там опять крутится Старк...наверное… — Простите, Приор, — брало зло, а ещё Нарсис смотрел явно двусмысленно, вроде чинно-невинно, а вроде в докладе намёк...шифровка, записка и поднятая бровь, попытка флиртовать с каким-то другим инквизитором. Чёрная форма вмиг стала тесной. — Никак, ой, нормально, думаю, что врачи скажут гораздо больше, чем...а я чуть не умер, да, — собственная невнятная речь энтузиазма не добавляла, не говорить же про ключи; не говорить же, — у меня там бардак был… Смотрел в пол, опустив голову. «Школьник, — публично, стыдно, тупо, тошно, муторно, — дебил!», зал осточертел, лишь сочувствие серо-голубых, да карамельно-карих. Кто считает, что Марк Жонсьер не умеет сочувствовать: тоже дебил, редкостный. — Полноте. Полноте казнить себя, с этим разобрались уже, — Мартен дважды не отчитывает за одно и тоже, — значит, собираем оперативный штаб? Я, как Глава Инквизиции, могу предложить две, может несколько кандидатур, мадмуазель Рид, месье Стоун, мадмуазель Старк и мадмуазель Вейсс, в качестве технического специалиста...можем небезызвестного хакера Фокси, тем более он выразил желание сотрудничать с нами...а, чуть не забыл, — Ганс поклялся бы на клейме любимого, что это нарочно, — в штаб войдут те, кто уже работает по «Делу о Сколопендрах»… Они все. Ришар и Марк с Фаруком, а также стажёры из Корпуса на подхвате, которых курировал Уэйн; всех, не только псиоников.. Масштабно. Опасность прямых покушений миновала, а охрана опытная. Не было только Баретти. Оно и понятно — начальник охраны слишком занятая персона.

…

Им выделили почти пустой корпус по историческому адресу Инквизиции, находящемуся недалеко (пара-тройка малых кварталов наискосок) от основного. Аккуратно, светло, несколько старо и пыльновато, но работать можно. Ряд жилых комнат. Общие душевая, столовая и кухня, хорошо, что кабинки раздельные...удобные, просторные. Ганс представил, что они здесь. Возбудился. Но пошёл на летучку: работать. В коридоре странно смотрели друг на друга Марк и Рид. — Жонсьер, пытаешься изобрести прожигающий взгляд? Рид смерила своим наглым, хмыкнула и пошла за ним в кабинет. Зевнула. Потянулась. — Ха-ха, месье Гюлер, одного Уэйна мало уже? На равных…по статусу засмотрелись. Это моментально выбесило, вышибая дух и заставляя звереть. — Нарсис мне равен, чтоб вы знали! Работайте…чёрт… Но лишь вызвал тихий смех: термитовская девочка только рассмеялась, рухнув на стол, закинула ногу повыше и напевала песню. Из бара. Того самого на Чёрной улице и пересечении дорог дистрикта с названием Олдскул (странный мотив хард-н-хэви). «Крик». — Рид! — подлетел, наорал, тут же сник и осклабился, кладя руку на упругое бедро, слегка сжимая и премерзко ухмыльнулся, как-то по-старому, что-то болезненно-мрачное вылезало, как гной, в такие моменты; стало неприятно от себя, отвернулся, ссутулился и замер. — Я…я…простите, мне…я…ладно, — сел на стул, утыкаясь в спасительные документы, руки дрожали, хотелось удавиться, исчезнуть мгновенно, но не сидеть под пристальным взглядом серых глаз. Рид наклонила голову, кулак остался сжатым, а взгляд-острым-стрельным-артбалетным, как нож и металл. Страх, смешанный с ужасом и отчуждением, будто была она не здесь, бурлил потоками контролируемой ненависти. Пси. Как личное проклятие и фатал, прожиг на коже и метка души, душило сходство одновременно с различиями. Строчки дела расплывались от горячих солёных слёз, губе давно больно, кровь… — Пойдёмте, Ганс, — голос псионички отсылал в слишком дальнее прошлое, чем воспоминание о сколопендрах, яде и даже случайном сексе после…после всего; её строгий тон, деланно-напускной, ровный, но в то же время вышитый строчками, как одежда, одеться бы в него и завернуться как в детстве. «В каком из них? В каком из них, Хасан? — документальное имя, данное ли при рождении? При рождении ли? — Мама. Мамочка…», ласковая рука, плед, диванчик, кружка, втиснутая в одеревеневшие руки. — Я? Нет. Вспомнили родительницу, месье Гюлер? Помотал головой, словно отрицая что-то, тупо смотрел гладящую правую и молча глотал слёзы, потирая невольно левый локоть и шею. Дёргался. — Не знаю, моя, — голос подвёл, выходя козлетоновым скулежом, — умерла-а-а? Вроде, наверное…любила меня, но…видимо, да. Да, точно любила. Рид сидела перед ним на корточках, заглядывая в глаза. — Вы не уверены, что это ваша мама, — кивнул, облизывая губы, — в морду…не буду! Хи-хи-хи, м-да, месье, у вас шикарная задница, знаете? Переход от сочувствия к неприкрытому флирту смешил, истерически доводя до хрюканья и кашля. Хохота. Безудержного: в сумасшедшем доме обзавидуются…двери, они скрипят так же как он смеётся. — Занимаетесь вуайеризмом, Рид, или пьянкой? — Подчиняетесь чистому, капеллан, или…? — Рид! Она расхохоталась. — У вас с Жоньсером одна программа, что ли, на двоих: надо попросить Даниэль с Фокси проверить ваши мозги на наличие багов…п-ха-ха! С коридора послышались шаги. — Рид!!! Её было уже не остановить, разве что не икала. — Ну, вот, это ошибка в цикле или банальный сбой системы, — Ганс снова готов клясться: между ними что-то есть, — Марк…мы вообще делом будем заниматься? Жонсьер покачал головой, передёрнув плечами, вздохнул.

…

Ночью сидели на временной кухне и разговаривали, изредка прикуривая да попивая кофе. В старом можно курить, но периодически проветривать. Балконы не везде, лифты тоже — несколько раз перестраивалось, стены местами напоминали термитные, местами обычные панельки, а где-то почти новые, добротные. В закоулках: облезлая штукатурка, краска, битое стекло и сквозняки, дыры. —…на нас видела, представляешь, — Ганс щедро намазывал булку маслом, затем джемом и посыпал сладкой крошкой; смотрел с определённым интересом, облизнулся. — Задница, грит, у меня хорошая, ха-ха-ха, ещё ты заметил, — понизил голос, затягивая и зажёвывая слова, местами делая паузы и добавляя придыхание, — между ней и Марком, а? Нарсис рыкнул. Накрыл руки Ганса своими, отложил еду в сторону. Долго смотрел в глаза и вздохнул. Лицо не выражало ничего хорошего. — Нам надо поговорить, — тон сух и скушен, суше самого короткого отчёта для «не своего», предложение, чирканутое парой тройкой-фраз, сделал-сделал, поставьте «закрыто, пожалуйста», — не нравится…мне не нравится. Мелькнувшая мрачность перечеркнула казавшуюся интимной тишину. Наполнило её нотами, оттенками и долбанными грязными точками грусти, как мухи ставят на старых (не голографических мониторах). Как дерьмо, засиженно, обыденно, блёкло и обидно. — Это «всё»? Да? — Ганс… — Угу, месье Уэйн, угу, — инквизитор, вспомнив о своём недавнем превосходстве, ещё не ушедшим из сознания (мало времени прошло, мало; им нужно больше, но как в космосе мало всего, тем не менее он бесконечен), подпёр голову рукой с тоской вглядываясь в чуть посветлевшее небо, на пару оттенков, буквально, мало, «Значит чёртово Солнце сменило своё положение на пару чёртовых градусов!!!», — стоило мне открыться… Нарсис сглотнул, роняя голову на стол и беззвучно плача, плечи его сотрясались, дёргалась и макушка. «Такая родная, ставшая мне родной, — рукой, дотянуться б рукой, хоть одной; хоть двумя, хоть одной, — терпеть и слушать!» — Один сплошной секс. — Это плохо?..ха-ха-ха, если не знал, подумал б: паралич, забавно дёргаешь бровью…ой, ха-ха-ха! Ганс улыбнулся открыто, потянулся через стол, целуя и втягивая в ласку. —…и после этого ты говоришь, Нарси, сводишь меня с ума, — на капеллановское горло, так и не снявшего форму, посыпалось порхающее танго языка, — а секс это просто способ доказать, тссс, доказать без слов, обид, молча…сейчас встану, не? Хочешь сесть мне на колени, Нарси? Бля-я-я, твои ноги! И способ выразить восхищение, милый. Угу, пощекочи ниже, пожалуйста, да-а-а. — Слизать? — булка с джемом прилипла к руке Ганса, Нарсис размазал оставшийся джем по чувственным местам, отделяя масло (его скормил в губы, которые щедро, от души и смачно целовал), съедал как пирожное, медленно, издевательски, втягивая кожу, срывался на шёпот. —…что так дёргаешься? Сидеть на твоих коленях: восхитительно, твой толстый дружочек удобно меж моих бёдер…ах, ах засранец! Вот поэтому, Гюлер! Вот поэтому и начал я…что? — Тише. Прётся кто-то. Голоса из коридора. Хихиканье. Томное рычание, напополам с резкими начальственными нотами. — Вы сдурели, Рид?! — А-а-а, снова Рид, значит не баги: код изначально кривой, да, — звуки стонущего Жоньсера, отдающего инициативу и теряющего самообладание, — именно, когда сидела на вашем лице, месье, как-то называли меня по-другому. — Сука! Шлепок. Даже через метровую толщину этого крыла: пробивались оттенки эмоций, просьба, стыд (смешанный с поклонением, слепым). Чего только не подцепишь из отношений с эмпатиком. — Не выражайся, тебе не идёт. Зайдём? Тут подоконник классный, — Рид понизила голос, шепча и натурально походя на альфа-волчицу, — как раз для того, чтобы я тебя… — Не забывайся!!! — Марк не вовремя и не ровно, переводя дыханье, отчитывал, напоминая, что он уважаемый инквизитор. Отец. — Лу. Защёлкал замок. Гансу было похуй, они нежно целовались, а может и хотелось стать апогеем в безумии объединившего их дела: его короткий, но невероятно толстый член тёрся меж бедёр Нарсиса, скользя по промежности, задевая яйца и мошонку. — Сильнее нагнись, ещё, можно? — Что? — Нарсис смотрел назад и снизу вверх по-блядски, покорно, подчинённо, приторно-юно. — Не достаёшь, Гюлер? Как ж ты себя, — ядовитый смех, — удовлетворяешь, м-м, рука не устаёт? Ганс, рыкнув, дёрнул за волосы, надавливая и сказал: зло, с обидой, приказно. — Показать? Могу, — нежно погладил, целуя, — извини, не болит…всё нормально? — Не выходи из роли. Хи… «Это не роль» растворилось в застывших на пороге, целующихся, Жонсьера и Рид. Оба взъерошенные, сумбурные, дикие, горячие и смущённые. Прятали нервозность за напускной бравадой. — М-да, Мартен в курсе? — трудно стать хорошим человеком, когда ты мерзопакостный чистый. — Ха-ха-ха! Стакан на полке лопнул. Телекинетичка притворно усмехнулась, не отпуская любовника и ласкающая его обнажённую грудь (тоже заросшую), ответила. — А его с нами нет сегодня, как и Стоуна.

...