Преступление Кхорна

— Ты действительно убил медведя? — Юнги смотрел на Чонгука с ужасом, а тот смеялся. Видя растерянного омегу, Чонгук не мог удержаться от смеха. — Это ведь охота, конечно, я убил его, — пожимает плечами альфа. — Давно я не был в тех краях, надо будет отправиться на пару дней и как следует отдохнуть, — выдыхает Каган, отпивая вино из бокала, а после возвращая его на место. — И что же, ты оставишь меня в этом дворце совершенно одного? — грустно дует губы Юнги, подползая ближе к альфе и растягиваясь на нем всем телом подобно котенку. — Омег брать с собой не принято, — Каган перебирает пальцами нежные волосы Анеша, чувствуя приятный запах масел от его тела. Он пропитывается этим ароматом, просит его задержаться подольше в этой комнате. Юнги, приподнявшись, очень серьезно смотрит в глаза Чонгука. — Но я хочу, — цедит омега. — Хочу быть рядом с тобой, не хочу расставаться даже на день. Чонгук улыбается. Конечно же, он возьмет его с собой, ведь слова, что произнес Юнги, вырываются и из его сердца. Он знает этого омегу два дня, но причин для того, чтобы придавать этому значение, он не находит. Альфа поддается сильному желанию быть рядом с ним, целовать и от себя не отпускать. Каган не понимает, откуда в нем подобные стремления, в его постели побывали десятки омег, отобранных его папой, каждый из них делал все для тогда еще принца. Они все были как один, жаждущий получить хоть какую-то власть во дворце хищник, готовый на все ухищрения. В Юнги он находил нечто совершенно иное, не поддающееся каким-либо нормам. У него и без постели императора есть достаточная доля власти во дворце благодаря своему происхождению и нахождению в свите главного омеги, есть богатства и украшения, есть возможность выйти замуж за одного из великих мужей государства, в браке с которыми у него не было никакой конкуренции, где его бы обожали просто за само существование, но выбирает он Чонгука, молодого императора с гаремом из сотни наложников. И во всем этом Каган находит лишь радость, такой роскошный омега должен украшать только его, согревать только его постель и ничью больше. — Помнишь, я говорил тебе, что ты мне кое-кого очень сильно напоминаешь? — с внезапным осознанием в голосе спрашивает Чонгук, а когда получает в ответ легкий кивок, продолжает: — Моего дядю, Гиюна, — говорит Каган и чувствует, как по его коже расходятся тысячи мурашек. — Ты поразительно схож с ним, однако такой судьбы, как у него, у тебя не будет. — Почему? — не понимая, спрашивает Юнги, вновь скомкавшись на груди альфы. — Ты разве не знаешь? — хмурится Чонгук. — Ты действительно не знаешь, из-за чего началась война между нашими государствами? — Я не понимаю, к чему ты ведешь, — чуть приподнимается омега, берет со столика бокал с вином, отпивает и ставит обратно, вернувшись в прежнее положение. — Кхорн и Манна многие столетия были врагами, войны между нами не редкость. — Последняя началась из-за моего дяди, Рати, — ласково поглаживает по голове омегу Чонгук. — Много лет назад в наш дворец прибыл старший принц Манны, не помню его имени, но он был очень отважным, поскольку через несколько лет пребывания в Кхорне он вместе с дядей сбежал в Манну. Они полюбили друг друга, но их союзу никогда не было суждено случиться из-за многолетней войны между странами. Юнги холодеет. Это разве шутка? Помимо его отца и Годуна, принцев в Манне не было, последний никогда не покидал острова, а отец… Он ведь и был старшим наследником? И папа омеги был обычным жителем той деревни, в которой Анеш родился и вырос. И имя его не Гиюн, а Каан. — Они решились на это, подорвав здоровье дедушки, и свели с ума моего отца, который, только взойдя на трон, сразу направился в Манну с войной. Он убил того принца лично, а после стало известно и о гибели дяди. Папа тогда не выходил из своих покоев месяц, потому что они с Гиюном были близкими друзьями. Эту утрату он перенес слишком тяжело, — продолжает Чонгук, чувствуя, как чужое тело словно замерло и потяжелело. Сердце Юнги готово было вырываться из груди в любую секунду. Это ведь все неправда, вранье, но почему тогда события после войны так точно описывают гибель его семьи? Мин застыл, он не мог пошевелиться, и внешний мир уже не чувствовал, словно застрял в собственных воспоминаниях и не силах был из них выбраться. Ему впервые за долгое время стало по-настоящему страшно, но не за себя, а за память о родителях. Это ведь не может быть правдой, тогда о чем сейчас рассказывает Чонгук? — Дети… У них были дети? — утробно дышит омега, поднимаясь с мужчины и отодвигаясь как можно дальше от него. От дикого взгляда Юнги и сам Каган пробирается дрожью, не понимая такой реакции у Мина. — Насколько я знаю, нет, но даже если и были, то их судьба вряд ли хорошо сложилась, — поджимает губы Чонгук. — Юнги, все хорошо? Ты сильно побледнел, мне позвать лекаря? — Нет, — слишком резко говорит омега, из-за чего пугает и альфу, и самого себя. — Я лучше вернусь в свои покои. Анеш начинает сильно торопиться, неаккуратно обувается и, вернув себе толику самообладания, извиняется перед императором и уносится прочь. Он должен узнать правду, и желательно, если это не принесет последствий в их отношения с Чонгуком. Нет, Юнги все еще не верит и не поверит, но знать наверняка, что все это лишь выдуманная история или история про совершенно незнакомых ему людей, куда лучше, чем быть до дрожи напуганным. — Джен, проснись, — Мин без особой осторожности хватает омегу за плечо, что сладко спал в своей крохотной комнатке. Тот от испуга едва ли не падает с кровати, но вовремя берет себя в руки и сонно усаживается на постель. — Который час? Почему ты вернулся так рано? — трет глаза светловолосый, не понимая чего от него хотят. — Помнишь, когда ты показывал мне дворец, то говорил об императорской галерее, где находятся портреты всех из рода Кхорн? — с сумасшедшим взглядом спрашивает Юнги, видя в глазах напротив первобытный страх. — Отведи меня туда. — Сейчас? — Немедленно. Джену ничего не остается, как выполнить просьбу омеги, но даже не из-за его настойчивости, а из-за переживаний за собственную жизнь. Неизвестно, на что способен такой Юнги, как непонятно и то, что кроется в его крохотной голове. И даже когда они оказываются в галерее, тот не успокаивается. Анеш хватает первый попавшийся канделябр с еще не потушенными свечами и, будто сошедший с ума, бродит по огромному помещению, стены которого были увешаны портретами самых разных людей, которых он не знает вовсе. Узнает лишь Чимина, Хэсуна и Чонгука, но внимания не обращает, все ищет и успокоиться не может. — Скажи мне хоть, что ты ищешь, может, я знаю, — сонливости в Джене не осталось ни капли, он напуган таким поведением Мина, но еще больше он напуган тем, что совершенно не знает того, что могло вызвать у него такую реакцию. — Портрет брата императора Итара, Гиюна Кхорна, — шипит Юнги, каждую подпись к портретам проверяет, но нужную не находит. Когда Мин уже почти убедился в своей правоте, то внезапно доходит до конца галереи. Перед глазами предстает последняя, накрытая черной тканью картина, подпись под которой была также спрятана. По коже темноволосого омеги прошлись мурашки, его объяло безумие и страх того, что он может увидеть под этим полотном. — Это его портрет, но смотреть нельзя, не зря же его закрыли. — Помоги мне, — рычит омега, одной рукой пытаясь стянуть ткань, но ничего не выходит. Джен боится, громко и очень злостно выдыхает, понимает, что если кто-то прознает, им не сдобровать, но все же помогает. «Гиюн Каан Кхорн» — Стой! — утробно выкрикивает Юнги, своего голоса не узнает, но было поздно, черное полотно вуалью спадает на пол, полностью открывая портрет. — О Господи, — ошалело шепчет Джен, прислоняя ладонь к губам. — Почему… Почему ты так похож на него? Юнги не дышит, он видит перед собой того, кого потерял много лет назад, кто до сих пор снится ему и не покидает мысли ни на один день, того, кто породил его, и того, кого мечтал на этой картине не застать. Но вот он стоит перед портретом своего папы и понимает, что всю жизнь находился во лжи. Ему лгали с самого рождения, ни одна ничтожная душа не сумела рассказать ему обо всем, но для чего? Какие цели преследовали те, кто скрывал от омеги всю правду? Мир, в котором Юнги прожил все свои семнадцать лет, рухнул за одну нищенскую секунду, не имея возможности возродиться. Мин готов был вернуться в прошлое, чтобы никогда не слышать и не видеть этого, но время не повернуть вспять, ему пришлось узнать все. Но что теперь? Что ему делать сейчас, когда не получается дышать? Что делать, когда глаза высохли и превратились в руины, когда сердце сжалось до боли, когда легкие покрылись каменной крошкой, что проникала все глубже? Анеш хочет ослепнуть, лишиться слуха. — Юнги? Мин Юнги Анеш. Сын младшего принца Кхорна и наследника трона Манны. Тот, кто обещал себе не ломаться, кто клялся в своей стойкости и упорстве, оказался ничтожным до того, что готов был провалиться под землю и притвориться, будто никогда не существовал. Он пережил смерть родителей, изнурительные тренировки и нескончаемый водоворот событий в мире, о котором не знал ничего. — Веди меня к Намджуну, — еле шевелит губами омега и говорит так тихо, что Джен не сразу понимает, что тот вообще что-то сказал, однако без лишних вопросов отправляется вместе с ним к бывшему советнику. Юнги еле идет, но торопится, цепляется за плечо Джена и почти не моргает. Перед его глазами до сих пор тот портрет и мерзкое ощущение от незнания собственного папы. Мин помнит его так хорошо, как мог запечатлеть в своей памяти десятилетний мальчик, но все образы стираются, оставляют печать того, что ему все время лгали. Намджун не спал, в его покоях стояли сундуки с вещами, а сам он восседал на кресле напротив камина с бокалом вина в руках. Альфа прожигал огонь взглядом, думал о том, что это пламя за короткое время могло бы разрушить весь этот дворец, но большую часть его опьяненного разума занимала обида и жгучая ненависть. Когда в комнату без стука ворвался Анеш, тот сначала даже не пошевелился, лишь через несколько мгновений медленно обернулся и с истерическим смехом продолжил разглядывать полыхающие полена. — Ты знал. Ким понял все почти сразу, осознавал, что от этого омеги не скроешь ничего в месте, которое буквально кишит людьми, что знали его папу, знал, что однажды он придет с вопросами, придет в бешенстве и сжигающей его злостью на этот мир. — Ты знал! — Юнги больше не говорит, он кричит и делает это так громко, что Намджуну кажется, будто сама комната начинает трястись. — Не спросишь, почему скрывал? — с насмешливой ухмылкой интересуется альфа, вновь прислонившись губами к бокалу. Юнги стоял уже напротив него, въедался в глаза мужчины мучительным взглядом, но ничего не произнес. — Потому что ты глупый маленький мальчик, который не понимает ничего в этом серьезном взрослом мире. Вот узнал ты, а что дальше делать-то будешь? — Почему столько лет от меня скрывали правду о моей семье? — чеканит омега, не воспринимая насмешки Намджуна. — Потому что ты, как и сейчас, впал бы в истерику и испортил все дело, — повторяет интонацию Анеша альфа. — Даже не зная этой информации, ты уже все портишь, не делаешь то, что тебе было велено, ежедневно ублажаешь императора и ползаешь у его ног. Влюбился? Другого от тебя ожидать не стоило, ведь все вы, омеги, такие. Увидел власть? Понял, что сможешь хорошо устроиться? Юнги пытается успокоиться — не получается, по его телу словно змеиный яд растекается глубокая ненависть, и только одно желание — убить, сравнять с землей, закопать заживо и смотреть на чужие мучения. Он готов был предать огню мужчину напротив, заглядывать в его глаза, пылающие страданиями, и громко смеяться на потеху всем. Омега чувствовал — его разум пожирает сам себя, уничтожает всю сознательность, но ничего сделать не смог. Анеш приближается к альфе, наклоняется и в нескольких сантиметрах от его лица тихо произносит: — Скоро ты сдохнешь, Ким Намджун, а я буду танцевать на твоей могиле так же, как танцевал перед императором, ни один служитель культов Кхорна и Слаанеш не очистит твою душу, — Юнги поднимается, разглядывает лицо мужчины, на котором застыла ярость, и плавно уходит из его поля зрения. — Я знаю о тебе не так много, как ты обо мне, но запомни: я сделаю все для того, чтобы ты умолял меня на коленях о своей быстрой смерти. Неделя для омеги тянулась словно несколько лет, Юнги надел на себя маску, что была его лицом все семнадцать лет, и снимал ее лишь ночью, когда никто не видит. И плакал, содрогался в бесконечных рыданиях по тем, кого с ним нет. Он улыбался, ни разу не давал усомниться в своей искренности, проводил много времени с Чимином и Хэсуном, почти каждую ночь проводил в покоях императора и ни на мгновение не забывал о произошедшем несколько дней назад. Медленно он сходил с ума, превращался в параноика, что грезил лишь смертью Итара и всех его детей. Ему нравился Чимин, но он сын убийцы, как и Чонгук, занимающий трон, что был соткан из черепов. Хосока он почти не знает, но от этого гибели его жаждет не меньше. К Манне доверия у Юнги больше не было, как и к Намджуну. После повсеместного известия о том, что последний больше не занимает пост великого советника Кхорна, Анеш окончательно осознал, что теперь он у себя один. Никто ему не поможет, но не справиться он не планирует. Он обязательно сделает все, чтобы отомстить за своих родителей, но петь под чужую песню парень больше не собирался. Юнги наконец увидел ту цель, к которой он шел словно в тумане все эти года, и пусть она кажется совсем далекой, от ее исполнения омегу разделяют лишь собственные страхи. Разделяли. — Да, завтра на рассвете, — с мягкой улыбкой, застывшей на губах, отвечает Юнги и вновь угощает себя столичными сладостями. — Не понимаю, что омеге делать на охоте, тем более такому, как ты, — все удивляется Чимин, тяжело вздыхая. Цветы анемона, что усыпали зеленые поля по всему Кхорну, с древности являлись символом любви, нежности и преданности. И Чимину не зря дали такое имя, что в будущем, как оказалось, определило его судьбу. Каждый день, прожитый без Намджуна, омега вычеркивал из нитей своей жизни, твердо убежденный в том, что одна из них его обязательно приведет к любимому. Пусть это будет другая жизнь, другой мир и вселенная, он дойдет, доберется и рассыпется в его объятиях. Но здесь и сейчас Чимину плохо, он задыхается и прячет покрасневшие глаза от чужого взора всякий раз, когда безмолвные слезы вновь начинают подступать. Он уверен, что справится со всем, но это «все» оказалось исключительно мучительным. Намджун покинул дворец несколько дней назад, обосновавшись в главном поместье рядом с учебным лагерем новобранцев. Ким ушел туда молча, там же вместе с ним поселилось сердце Чимина. И пусть во дворце пребывает его тело, рядом с альфой живет его сердце. Тихо, незаметно и очень осторожно. — Ты мне друг? — внезапно произносит омега, замерев и устремив свой взгляд точно в глаза Юнги. Тот растерялся, даже задумался над ответом, ведь прекрасно понимал, что правда принца не устроит. — Конечно. — Сегодня в Катаре будет ночь душ и теней, на главной улице уже ставят шатры, — проговаривает светловолосый. — Если мой брат не позовет тебя сегодня, ты отправишься со мной? — Как нас выпустят из дворца? Насколько я знаю, подобное не принято, — хмурится Юнги, не желая, чтобы его втягивали в нечто, из которого после сложно будет уйти не тронутым. — Я часто убегаю в город в одеждах обычного горожанина, но эта ночь особенная, там необходимо побывать, тебе в том числе, — набивает рот сладостями Чимин. — Поверь, ничего страшного не случится, главное — тихо покинуть дворец и также тихо вернуться. Юнги знал, что подобная идея весьма губительна для его репутации, но доверие принца было хрупким, и упускать возможность втиснуться как можно ближе к семье Кхорн было бы очень глупо. Поэтому отказываться он не стал, пообещав, что если до полуночи император не потребует его явиться, то он обязательно навестит Чимина. Хэсун тем временем уже готовился ко сну, когда в двери его покоев постучали. Ближе к папе спешно подошел Хосок и, нервно осмотрев комнаты на наличие посторонних, задал всего лишь один вопрос, от которого главный омега едва ли не рухнул на пол: — Какова вероятность, что твой протеже Юнги — сын Гиюна Каана?