Маленькая Семья

      Она глубоко и нервно дышала, прячась за игровым автоматом у стены. Было темно, лишь бледный свет со сцены помогал хоть что-то разглядеть. Разглядеть его, шагающего по главному залу, ищущего её. Двери выхода закрыты, позвать на помощь не у кого. Все ушли. Остались только они вдвоём.       Осторожно шагая вперёд, сутулясь, Спрингбонни осматривался, взглядом разыскивая Кэссиди.       — Я знаю, что ты где-то здесь, — послышался его голос среди тихой праздничной музыки.       Кэссиди аккуратно выглянула из-за автомата и вновь посмотрела на него. Острый нож в его руке блеснул, продемонстрировав свой угрожающий вид. Спрингбонни заглянул под стол, надеясь обнаружить Кэссиди, и сказал:       — Мы играем в прятки? Очень мило. Потому что я позабочусь о том, чтобы никто и никогда тебя не нашёл. Выходи ко мне.       Подтянув колени к груди, она прикусила губу. Страх мешал думать, мешал принимать решения. Кэссиди могла бы продолжать находиться на месте, ожидая, когда этот сумасшедший в кроличьем костюме решит для себя, что её желанной жертвы здесь нет, и уйдёт в другую часть помещения. Или она могла бы попытаться отползти незаметно в коридор, спрятаться в более укромном месте и ждать до рассвета, пока не придут люди, способные помочь ей.       Идея остаться на ночь в пиццерии теперь не казалась такой замечательной. После осознания, что в ней ходил убийца с ножом, обрадовавшийся новой возможности убить человека.       Она винила себя за то, что осталась здесь. Но нужно было решать.       — Если ты выйдешь сейчас, то тебе будет не так больно. Я обещаю. Ты можешь доверять мне, — нежно произнёс Спрингбонни.       Неспеша она поползла в сторону коридора. Сначала скрылась за первым столом, затем — за вторым. Сердце бешено билось.       — Вот ты где... — заметил он эту маленькую тёмно-волосую девочку в сарафане на лямках, улыбнувшись.       Резко поднявшись с пола, она метнулась в коридор, а Спрингбонни — за ней. Она могла слышать его тяжёлые, быстрые шаги за спиной, его сумасшедший, полный азарта смех. Молниеносно Кэссиди забежала в комнату, закрыла за собой дверь на маленькую защёлку, и стало тихо. Но неожиданно последовал громкий удар в дверь, отчего Кэссиди подпрыгнула на месте, взвизгнув. В панике она начала смотреть по сторонам и обнаружила вентиляцию. Подбежала к небольшому проёму, залезла внутрь и поползла дальше, позже услышала громкий грохот из-за выбитой двери. Чем дальше она продвигалась тем становилось всё темнее и темнее; в конце концов, ей пришлось на ощупь определять, в какой стороне мог быть поворот с продолжением пути.       Дойдя до конца, Кэссиди осторожно убрала плохо закреплённую решётку и вышла из вентиляции. Она оказалась в коридоре. Тишина.       Кэссиди медленно взялась за ручку и отперла дверь. Темно. Рукой она искала выключатель на стене. Позже наконец-то нащупав его, она включила свет. Внутри неё как будто всё сначала застыло в ужасе, а затем, не сдержавшись, она закричала.       Комната запчастей. Четыре стула стояли впереди: двое слева и двое справа. На них сидели костюмы аниматроников, но без масок маскотов. Из верхних отверстий туловищ торчали головы мёртвых детей, их лица были искажены увечьями. Изрезанные щёки, деформированное бардовое лицо с отвисшей челюстью, осколки в глазах, сильные ожоги. Каждый умерший смотрел как будто в никуда.       Уильям обернулся, услышав крик.       Застыв, Кэссиди затрясло от увиденного, в ногах было странное ощущение. Она побежала по коридору и вышла в главный зал.       Свет замигал, почти ничего не видно. От тревоги она глубоко дышала ртом, оглядываясь. Обернувшись, она увидела его, ранее стоящего за её спиной. Свет продолжил суетливо мерцать; Спрингбонни схватил Кэссиди за руки, и она закричала.       — Тише, тише! Почему бы нам не успокоиться и хорошо провести вместе время?       Она всё ещё кричала, пытаясь вырваться из его хватки и пнуть его.       — Осторожнее!       Из-за её не прекращающихся сопротивлений ему пришлось быстро пойти на неё, чтобы прижать к столу, однако она уклонилась, после чего оказалась спиной к Спрингбонни. Она завопила:       — Не трогай меня!       — Тебе нужно успокоиться. Перестань отбиваться, ты же знаешь, что это всё равно ни к чему не приведёт.       Он старался обездвижить её, но та не сдавалась, била его и всячески отпинывалась. В ходе их борьбы друг с другом неосторожным движением Кэссиди вывихнула стопу, издала вскрик, и Спрингбонни отпустил её. Она упала на пол и заплакала, прикрыв лицо руками.       — Знаешь, я был бы счастлив, если бы ты была более податливой, — Спрингбонни опустил голову, наблюдая за ней.       Она хныкала и молвила:       — Я хочу к м-маме...       — Какая жалость, — он медленно отстранился, ненадолго ушёл и вернулся, поставив патефон на стол.       Осторожно она ползла по полу, отталкиваясь и подтягиваясь руками. Повертев пластинку в руках и зажмурив один глаз, Спрингбонни вставил пластинку в патефон и будто бы невзначай глянул на Кэссиди. Он обошёл её и встал на её пути. Кэссиди смотрела на его ноги и чуть громче заплакала.       — Далеко собралась? — спросил он.       — Отпустите меня...       Спрингбонни наклонился к ней и попытался взять на руки, однако у него этого не получилось: Кэссиди стала кричать и опять отбиваться.       — Ого, сколько сил и энергии! — забавлялся Спрингбонни. — Ну, если не хочешь идти на уступки...       Он перестал пытаться, отошёл, взял нож и, приблизившись к Кэссиди, сел на одно колено. Быстрым и ловким движением он вонзил лезвие глубоко в сухожилия плеча, далее предплечья, окропился кровью. Точно так же он поступил с другой её рукой; пребывая в шоковом состоянии, Кэссиди затихла; в её глазах читался ужас.       Остановившись, он наклонился к её лицу.       — Выглядишь, как призрак. Ну ничего, — он погладил её по голове. — Сейчас тебе будет лучше.       Спустя долгую паузу он дополнил:       — Ночь сегодня чудная. Мирно и прекрасно. Хочешь шутку?       Он сел на пол, скрестив ноги.       — Знаешь, что сказал мальчик, когда мужчина в костюме кролика заставил его съесть стекло? Что вкус был очень острым!       Затем он тихо посмеялся и, поставив локоть на свою коленку, положил руку под голову, мечтательно посмотрев в сторону.       — Думаю, ты окажешься в золотом костюме. Да, он уже кое-кем занят, но я считаю, что вы неплохо сможете сожительствовать вместе, так скажем. Ты пока не знаешь, кто это. Пока. Скоро всё изменится.       — Т-ты убил их! — воскликнула Кэссиди содрогающимся голосом.       — Похожие высказывания я уже слышал несколько раз, — он сделал долгую паузу и продолжил: — Их души пока ещё не до конца проснулись. Они проявляют уже хоть какую-то активность, но это только начало. Дальше будет больше. Когда они начнут бодрствовать, то станут сильнее и более действующими. Вскоре те станут чаще показываться на глаза. Всё происходит правильно. Именно так, как я и хотел. Мы станем друг для друга близки. Каждый из нас. Семья, о которой можно только мечтать здесь, в "Стране Радости".       Больше казалось, что он говорил с самим собой, нежели с Кэссиди. Для неё всё сказанное звучало несколько безумно и спорно. Дрожа всем телом, она нашла в себе силы, чтобы ответить ему:       — Если... е-если ты считаешь, что души существуют... то существуют и рай с адом. И ты точно попадёшь именно в ад за то, что убил невинных детей, которые ничего плохого тебе не сделали!       Спрингбонни медленно повернул голову в сторону, не отрывая от Кэссиди взгляд и слушая её.       — Ты сумасшедший кретин, который убеждён... что делает всё "правильно". Если ты думаешь, что они тебя простят, то ты ошибаешься.       — Ты хоть понимаешь, в каком положении находишься, чтобы спорить со мной? — спросил он спокойно и безмятежно.       Она лежала в луже собственной крови, но не теряла сознание. Он был удивлён её стойкости. Усмехнулся и наклонился к ней, к её лицу, так близко, что Кэссиди увидела его серо-голубые глаза, в которых отражалось безрассудство с манией. От его голоса у неё пошли противные мурашки по коже.       — Милая, вражда ни к чему хорошему не приведёт. Ты должна понять это для себя, как и другие души.       — Я ненавижу тебя, — ей было страшно, но она проговорила это.       Она услышала, как он тихо вздохнул, явно душевно уставший от её непокладистости.       — Мы можем быть лучшими друзьями...       — Нет.       — Ты только представь! Ты и я здесь навсегда. В мире без забот и проблем. Я принесу тебе всё, что захочешь, я обеспечу тебя хорошим времяпровождением. Ты навсегда останешься ребёнком. У тебя будут друзья, и ты никогда не будешь одинока. Никакой школы, учителей и одноклассников, никаких нудных и долгих уроков, никаких плохих оценок, от которых так портится настроение. Никаких родителей, которые то и дело тебе запрещают и указывают, что делать. Никакой рутины и ощущения тоски. Умрёшь и больше никогда не почувствуешь боли. Всё будет у тебя, всё, что захочешь. Ты будешь радоваться, будешь наконец-то счастливой.       — Зачем ты мне всё это говоришь, если ты не даёшь мне выбора?..       — Чтобы ты поменяла своё мнение. Это очевидно.       — Я не хочу навсегда оставаться ребёнком и я не хочу оставаться без школы и родителей. Какой смысл быть всегда в детстве? Быть всегда маленьким и никогда не почувствовать, какого это быть взрослым, когда появляется столько возможностей для личной жизни. А родители и школа? Родители помогали мне, поддерживали... я люблю их. Они хорошие люди. А в школе я узнаю что-то новое и знакомлюсь с новыми людьми.       — Родители никогда не помогут или поддержат так, как ты этого хочешь. То, о чём ты говоришь, лишь иллюзия их любви; они не могли помочь тебе на самом деле.       — Нет, с чего ты так думаешь? Если... если у тебя были плохие родители, то это не означает, что у всех они такие.       — У меня нет родителей.       — Ты врёшь самому себе. У каждого человека есть родители. Если у тебя было плохое детство, то не нужно портить его другим!       — Я не порчу. Я, наоборот, хочу сделать детство для других таким, какого сам бы хотел.       — Но этого хочешь ты, а не они!       — Ты не понимаешь.       — Когда твои родители делали то, что ты не хотел, это не радовало тебя. Так почему внезапно мы должны быть рады тому, чего не хотим?       — Я уже говорил, что все вы поменяйте своё мнение. Вы поймёте, что мои действия для вашего же блага.       — Нет! Никто тебя не простит за это! Тогда ты только подтверждаешь свой эгоизм, потому что то, что хочешь ты, необязательно хотят другие.       Наступило затишье; он смотрел на неё.       — Да, я эгоист. И я поступаю так, как считаю нужным и правильным.       После этих слов Спрингбонни поднялся и вновь достал нож. Кэссиди закричала:       — Нет!..       Спрингбонни схватил Кэссиди за руку и, вонзив нож в её плечо, устремил остриё вдоль до кисти, разрезая кожу и проливая новую кровь. Жидкость стекала ручьём до локтя, оставляя за собой красную полосу. Далее, всё ещё крепко держа её за руку, он вывернул этот же её локоть в обратную сторону, и раздались звонкий хруст и крик Кэссиди. Закончив с одной рукой, он принялся за вторую: взялся за её кисть, вывернул палец и принялся ковырять лезвием её ноготь. Изрезал плоть, кончиком ножа колол и по-иному возился, пока ноготь не стал отрываться. Спрингбонни сильнее надавил ножом. Ноготь отпал и приземлился на залитый кровью пол; вопли и плач Кэссиди эхом раздавались в тёмном зале. Схватив её за волосы, он заставил её поднять свою голову, после чего провёл ножом по её горлу, позволив продолжиться кровопролитию. Кэссиди, издав вскрик, умолкла.       Подойдя к столу, Спрингбонни поставил иголку патефона на пластинку, и зазвучала приятная музыка. "Вальс №2" от Шостаковича навивал чувства восхищения и душевного удовлетворения; Спрингбонни подошёл к Кэссиди, взял её на руки и прижал её к своей груди. Её руки и ноги висели неподвижно, так же свисают конечности у неодушевлённой куклы. Но её глаза, полные ужаса и отчаяния, смотрели прямо на него, на его маску кролика, в его прорези, на его настоящие глаза. Их взгляды встретились друг с другом; он мирно и спокойно раскачивался в такт звучащей композиции, пока Кэссиди ничего не могла сделать. Свет по-прежнему лихорадочно мигал бледным светом.       Спустя несколько минут Спрингбонни осторожно опустил её на пол и достал ножовку. Под всё ещё играющую музыку он принялся пилить её ногу; Кэссиди, пребывающая в сознании, завопила. Когда отпиливал, мог наблюдать, как кожа и тёмно-красная плоть двигались вместе с ножовкой. Дойдя до кости, он приложил больше усилий для её распиливания, надавливая инструментом. Нога отсоединилась от тела; Спрингбонни приступил ко второй и сделал всё с точностью так же; крики Кэссиди утихли. Он приблизился и, будучи сверху над ней, наклонился к её лицу, чтобы запечатлеть её красные от слёз безжизненные глаза. Погладил её по щеке и после начал пилить руку с плеча. Адреналин бушевал внутри него, сердце вовсю качало кровь, разгоняя её по организму; жидкости в его теле кипели от волнения.       Лишив её всех конечностей: рук и ног — он усадил её туловище с головой на стул и сел напротив. Он с интересом глядел на хорошо выполненную работу, как будто на искусство, на которое был способен. Восхищённо смотрел на её лицо. Её глаза давно глядели в никуда, как и свойственно для всех трупов. Немного передохнув, он вернулся к ножу, подошёл к Кэссиди и вспорол её туловище. Кишки, высунувшись из живота, легли на её стул; показались за рёбрами все остальные внутренние органы. Потом Уильям стал отрезать ножом ей голову теми же пилящими движениями, пришлось постараться, когда дошёл до шейного отдела позвоночника. Однако он справился с этим, и голова Кэссиди отделилась от туловища. Уильям взял её, обратно сел на стул, что был напротив. Стал поглаживать и ласкать её отрезанную голову у себя на коленях, во второй раз слушая "Вальс №2" Шостаковича.