Пока Горит Маяк

      — Нет.       — Что значит «нет»? — Гвейн уперся ладонью на стол позади себя и стал выглядеть расслабленнее, что сильно контрастировало с выражением лица.       — Нет, я никуда не поеду. — Гвейн не спешил спорить и выжидающе оглядел Дейрона. — Зачем я ей там? Что вдруг случилось?       — У меня нет ответа, — Гвейн трусливо спрятал глаза, опустив голову. И покачал ею, будто сочувствующе. Но не будто. Он понимал, какой это стресс для ребенка — все то, что делала сестра. Но это не его зона влияния. — От меня ничего не зависит, ты же знаешь. Алисент решила…       — Я не поеду!       Хотя черта-с-два он понимал, какой это стресс. Он вообще никогда не был и не будет родителем, даже старшим братом не пришлось побывать. Он не понимал ни детей, ни их версии постарше, абсолютно не смыслил в их психологии.       И все же каким-то образом стал опекуном для племянника на несколько лет, потому что его суматошной сестрице что-то взбрело в голову. И каким-то образом, ему казалось, он даже неплохо справился. Игнорируя панику, размалывающую внутренности в труху, просто брал и делал. Такой собранности его научила война. Пока ты идешь без оглядки вперед, в попытках притвориться, насколько твой всеобъемлющий ужас незначителен, он действительно становится таковым.       Дейрон выглядел так, словно сейчас заплачет, и это пугало Гвейна больше, чем когда ему десятилетнему давали подержать новорожденного племянника. И тот начинал истошно рыдать, и Гвейну думалось, что его сию же минуту покарают боги и он провалится под землю, прямо в ад. Хотя не был виноват. Он совершенно не понимал, что делать с маленькими орущими комочками.       — Ведь рано. Я же еще не доучился… — И он действительно заплакал. Но не явно; едва заметно блеснули дорожки на щеках. — Еще два года потом отрабатывать. Я же!..       Гвейн сократил расстояние между ними, но ещё не решался утешить, потому что Дейрон явно хотел высказаться — а не объятий.       — Она сама отослала меня сюда. Учиться. На профессию, которую я не хотел. Вместо школы в столице, где у меня друзья были. И как только я свыкся!.. Почему она это делает? Почему я вдруг стал ей нужен? Я не закончил…       — Алисент возместит оплату учебы, — зачем-то, словно ее финансовый консультант, произнес Гвейн. Словно, мать его, Дейрона волновало прерванное целевое обучение в Староместском колледже.       И Дейрон не стал долго ждать, чтобы ухватиться за нелепую его реплику.       — А кто мне возместит мои нервы!       — Так, давай успокоимся, ладно?       Не совсем правильно было обращаться с ним, как с пятнадцатилеткой, как когда он только переехал к нему. Но Гвейн из тех взрослых, кто использовал из раза в раз уже знакомые методы — в данном случае методы утешение. Раньше, когда Дейрон чересчур нервничал, переживая разлуку с семьей и адаптацию на учебе, Гвейн садил его напротив себя на кровать, разворачивался лицом, слушал — и обнимал, если того требовала ситуация. Вроде психологи советовали телесно оставаться открытым, чтобы расположить к себе, а не сидеть боком или вообще спиной слушать, отвлекаясь на домашние дела.       Гвейн раньше образцово выделял этому время в своем графике регулярно. Пока Дейрон еще хотел чем-то делиться.       — Я не понимаю, почему она обращается со мной как с вещью. Я ведь человек. Я хочу находиться там, где я хочу.       Как же чесался язык сказать, что теперь ему 18 и он может делать что угодно, но встревать в воспитание не своего ребенка — дело неблагодарное.       — Она не считает тебя за вещь. Просто изо всех сил пытается устроить вас в жизни. Раз уж папаша ваш не смог.       В этот раз Гвейн не повел его за плечи, как совсем уж малыша. Сам первый сел на кухонный диван, подняв на него и подтянув к груди ногу, вторую оставил на полу. И похлопал на место рядом с собой. Дейрон насупился, но послушался и присел, между его ног двинув свою подогнутую.       Гвейн недальновидно предпочел игнорировать очень близкое расположение чужого колена, пока заглядывал в лицо племянника, оглаживая по плечу. Ровно до тех пор, как почувствовал давление на свой пах. Он попытался сделать вид, что ничего не произошло, пока не стало очевидно, что это не случайный смазанный жест. Дейрон продолжил притираться коленом, повторил несколько раз.       Гвейн почувствовал как внизу передернуло, а потом передернуло его самого — после осмысления этой постыдной реакции. Кто из них тут юнец еще.       Он просунул кулак между ними и — сраные спортивные шорты, которые и без того натянулись из-за позы! — отодвинул ногу Дейрона. Тот сидел, явно убитый стыдом, и привлечь его за щеку казалось самым безопасным. Гвейн не особо понимал происходящее и даже тут не предвидел, как этот жест прочтут.       Дейрон поднял голову, и светлое пространство кухни вокруг Гвейна потемнело, потому что он навалился на него и коротко поцеловал. И выпрямился снова.       — Так, Дейрон.       Между ними было немало моментов, которые другие бы сочли чересчур интимными и, возможно, неприемлемыми. Одни происходили по его глупости, другие… наверное, тоже по его глупости; воевать-то по контракту в знак бунта против отца он не от большого ума пошел. И из-за хронической боли в ноге и периодически заклинивающих суставах Гвейн несколько раз падал в ванной и так, распластанный, племянника и встречал, когда тот врывался на крик. И затем помогал подняться.       А в самом начале он был еще глупее, потому что совсем не соблюдал границ Дейрона, рассчитывая убойной дозой неловкости убить ту самую потенциальную, неконтролируемую и пугающую неловкость. И, конечно, он успокаивал себя тем, что это между ними, мальчиками. И родными людьми. И чего стесняться вообще!       Но это… это уже точно был перебор. Но не для вчерашнего подростка, конечно, который из-за бушующих гормонов по-прежнему кидался на все вокруг. И Гвейн решил простить ему — и себе — потому что это все легко поддавалось объяснениям. Ко всему прочему, Гвейн стал для него на несколько лет самым близким человеком, ключевой фигурой. Легко можно было спутать разом намешанные чувства и… О, когда он стал вдруг разбираться в психологии детей?       Снова ему казалось, что он вот-вот провалится сквозь землю, прямо в ад. Потому что боги его точно за такое покарают.       — Все будет хорошо, — Гвейн притянул его к себе, сжал крепче, чем когда-либо, поглаживая по спине, пытался показать, что не злится. Потому что последнее, что он видел после быстрого касания к его губам, это напуганное до смерти лицо. — Ничего страшного. Все пройдет.       — Что пройдет? — Дейрон попытался подняться, но Гвейн просто не мог сейчас смотреть ему в глаза, по многим причинам, так что надеялся, что его объятиях хотя бы не будут болезненными.       — Все плохое.       — Я не хочу уезжать. От тебя. К ней.       — Ты же знаешь, что если не поедешь, Алисент примчится завтра сюда и утащит за шкирку.       В ответ послышался только обреченный вздох.

***

      — А это Тесса.       Алисент выглядела так, словно презентует проект. Вот тебе Дейрон, который перепоступил в институт, который ей нужен был, вот тебе список его успехов и конференции, в которых он поучаствовал, вот награды и его новый костюм. А вот Тесса, его девушка, прелестная на вид.       У Алисент все всегда прелестно.       Гвейн смог выдохнуть, только когда сестра умолкла и получилось по-родственному обнять Дейрона, а затем и Тессу, потому что они стояли все это время практически у порога. До тошноты официально началась эта семейная встреча. Но Гвейн привык. И даже сумел сдержаться и не закатить глаза.       В конце концов они смогли пройти на кухню под продолжившийся лепет довольной Алисент. Дейрон усадил свою девушку за стол, но сам не спешил садиться.       — А моя комната все еще..?       Гвейн уже сосредоточился на столе, полном еды, которую он сам наготовил. Все-таки привычка воспитания: даже семейные посиделки на четверых — с размахом. Пришлось прерваться, и тарелка Тессы осталась полупустой. Однако девушка не растерялась и продолжила самостоятельно ее наполнять.       — Да, конечно, ничего не трогал. Все сохранил, как было.       Гвейн в свое время с таким усердием обустраивал эту комнату, что ничему не мог позволить в ней измениться. Видимо, до сих пор слишком крепко держался за этот спасительный образ. В 26, когда вернулся с войны, жизнь ощущалась лишенной всякого смысла, нужно было много и долго стараться, чтобы отыскать новый. Переделка старой комнаты стала тем самым. Тогда ему сообщили, что он станет «отцом» на несколько лет. Точнее, сестра попросила просто о невозможном — с невозмутимым лицом, словно делала деловое предложение.       — Так я вроде не твой умерший ребенок.       — Что ты такое несешь, — Алисент недовольно цокнула.       А Дейрон все равно рассмеялся — бесстрашный. Гвейну-то вообще терять было нечего, так что он вторил своим сдержанным смехом. И в этот момент внезапно ощутил себя снова на два года моложе, в мире, где были только они вдвоем, без нравоучений и нескончаемых претензий их сестры и матери. В славные времена, когда они беззастенчиво ухахатывались с шуток друг друга, пусть между ними и была большая разница в возрасте и просто огромная в жизненном опыте.       Гвейн, кажется, пропустил этот период в своей юности — когда просто живешь и смеешься. И в детстве со строгим отцом тоже не забалуешь. Никто не позволит тебе побыть глупым и беззаботным, ведь смех без причины…       — Да куда вы собрались!       Бубнеж Алисент им в спину они игнорировали.       Прошли по коридору. И когда за ними закрылась дверь, мир изменился. Вокруг стало беззвучно, как в вакууме, но дышалось легче, несмотря на ту самую потенциальную неловкость. Гвейну до сих пор было стыдно, что он так и не смог повлиять на сестру, не сумел как-то помочь Дейрону тогда. И все же, пусть с новой силой пристыженный, он чувствовал себя так, будто вернулся домой.       Гвейн обернулся на комнату, чтобы оценить, насколько хорошо отмыл ее перед визитом гостей, а потом вернулся взглядом к Дейрону, чтобы что-то сказать. И сразу же забыл что.       Эти объятия ощущались интимнее, чем в коридоре. Они существовали здесь лишь вдвоем, в помещении, где столько слез было пролито, столько сказано слов. И Гвейн всему был свидетелем. Не просто наблюдателем, но участником чьего-то взросления. Кто бы мог подумать...       Дейрон перехватив его руками поперек плеч, и сразу стало очевидно, что то был не визуальный обман — племянник подрос и набрал мышц. И затем он прижался так сильно, словно разом за все те застолья, на которые Гвейн в течение двух лет приезжал в столицу и на которых они не могли толком обняться и тем более пообщаться наедине.       Дейрон уткнулся носом в его шею.       И плотную, умиротворяющую тишину нарушил шелестящий шепот:       — У меня не получилось забыть.       — О чем?       — Не прошло, — снова размыто ответил Дейрон.       Пришлось настоять на том, чтобы он отпрянул, как бы ни было страшно встретиться взглядами — ведь война научила Гвейна — и увидеть более точные, даже однозначные ответы.       — Ты говорил пройдет. — Он небрежно пожал плечами. — А оно не прошло.       Все Гвейн, конечно, понимал. Не знал только, что делать с этим. И почему вдруг сейчас? Эти пару лет они встречались на праздниках, переписывались даже, Гвейн, как образцовый родственник, комментировал посты в соцсетях. Все выглядело так, будто прошло. Очень быстро и безболезненно.       Оказывается, кто-то нагло утаивал. Выбрал молчать. Но что еще выберешь в такой ситуации, Гвейн бы тоже не оповещал о смене состояния ежедневно. Дурость бы была.       Дурость и есть.       Да ведь это не его ответственность! Как и то, что Алисент выбирала для своих сыновей. Стояк тогда на кухне — его ответственность, но остальное…       В этот раз поцелуй грозился быть бесстыдно долгим — можно было судить по крепкой хватке на плече и напористым движениям Дейрона, который потянулся вперед. Гвейн не позволил ему случиться, мягко отвел его грудь. Дейрон настаивать не стал, хотя мог запросто подавить его протест… и волю.       — Это нечестно, — спокойно констатировал он, сделав шаг назад.       — Что именно?       — Что ты врешь. И отталкиваешь меня. Я же видел.       — То было ужасно неправильно. Я знаю. Мне жаль, что ты это видел. — Гвейн говорил искренне, смотря в глаза. И борясь с желанием отвернуться. Потому что Дейрон перестал быть маленьким застенчивым юношей и смотрел в ответ пронзительно и требовательно.       — Мне — нет. Ведь я еще и чувствовал.       — Слушай, физиология — сложная штука.       — Это не оправдание.       — Это не оправдание, — согласился Гвейн, буравя его строгим взглядом. — Что ты ждешь от меня..?       — Чтобы ты тоже меня хотел.       — Чтобы я что? — Гвейн чуть не задохнулся от возмущения. — Я хотел тебя. Все эти годы только я и был рядом, пока Алисент управлялась в столице. Я заботился о тебе и постарался стать наставником, какого у тебя не было, потому что твой ублюдочный папаша—       — По-другому хотел.       — Ах по-другому? — Челюсть сама собой сжалась, но он раскрыл ее, чтобы продолжить гневно шептать. — Для чего? Я стал ветераном в 26. Перенес операцию, которая кое-как позволит мне доходить на своих двоих до преклонного возраста. Я уже увидел все ужасы жизни, начиная от деспотичного отца и заканчивая убийствами за деньги. — Гвейн продолжал наступать. — И ты мне предлагаешь, сидеть тут и смотреть, как ты, в полном расцвете сил пацан, живешь свою жизнь и двигаешься дальше… И оставаться довольным? Хотеть тебя? зачем мне это?       — Нет, хотеть так, чтобы никуда не отпустить.       — Еще лучше. Привязать тебя к себе и лишить всего, потому что я так хочу? Я своей сестре не уподоблюсь.       — Ты на нее не похож, — слабо выдохнул Дейрон, вынужденно вжимаясь в стену. И Гвейн последний звук словил губами, подойдя вплотную.       — Да? — зло усмехнулся. — Ты так уверен? Поэтому я тебе нравлюсь? Потому что я не она?       И все-таки, с каких пор он стал доморощенным психологом?       — Ну, в этом есть доля правды, — невозмутимо отвечал Дейрон.       Гвейн говорил беззлобно, скорее, даже сам расстроился, когда озвучил эту мысль, пускай тут и надо было радоваться. Хоть кто-то из детей Отто Хайтауэра смог вырасти непохожим на него. Правда, для этого пришлось пройти через войну. Во всех смыслах. Через уйму сражений.       Невыносимо было смотреть в чистые глаза Дейрона, в них плескалась тоска. По тому, чему никогда и не суждено было стать их. И отчего и Гвейну на миг стало до того обидно, что захотелось выгрызть это «чужое» зубами.       И он вцепился жарким, жестоким поцелуем в рот Дейрона; Дейрон слегка стукнулся затылком о стену. Воздух кончился быстро, но он довольствовался короткими вздохами, упрямо продолжая целовать, грубо сминая чужую шею, пробираясь языком внутрь, не заботясь о том, чтобы чувствовать явного согласия. Он разозлился и еще не мог понять на кого, все же знаний по психологии взрослых было также по нулям.       В какой-то момент стало достаточно; волна ярости схлынула, и Гвейн, еще не успев схорониться под новой — стыда, просто припал лбом к чужому плечу.       — Прости. Прости…       — Ты врешь, я же сказал.       Да, может, он и врал. Да только к чему правду знать тому, у кого целая другая жизнь? Кто не видел его по ночам эти несколько лет, просыпающимся от кошмаров; кто больше не помогал ему подниматься из ванны; кто не сидел с ним в ступоре на краю кровати после возвращения с семейного ужина и не пытался понять, что там такое внутри копошится. У кого была целая другая жизнь вне этого места. Кто Гвейн такой, чтобы из правды своей ковать кандалы для него?       — Сделай так, как хочешь. Как хотел. Пожалуйста.       — Прости, — еще раз извинился Гвейн за свое агрессивное выражение любви. Она ли?       — Как действительно хочешь, сделай. По-настоящему.       Отчего Дейрон так хорошо его знал? Отчего он сам прекрасно понимал без уточнений, о чем речь? Они были в разлуке два года, а как будто два месяца.       Он медленно приподнял голову и двинулся в сторону, не смотря в глаза Дейрону. Вообще не смотря. Гвейн зажмурился и на ощупь нашел чужие губы, коснулся затяжно и чувственно, подцепив верхнюю губу. Будто в последний раз. Только в первый. И вжимался, до тех пор, пока не кончился воздух. Но даже тогда еще долго и шумно выдыхал носом, обжигая их обоих, оттягивая время.       В конце концов пришлось отстраниться с влажным звуком, протягивая между ними полупрозрачную ниточку, и глубоко втянуть воздух.       Ещё раз.       Медленно, вдумчиво, жадно.       Снова долгий выдох.       Гвейн терялся в мыслях, когда прикасался, вжимался, когда решился наконец коснуться языком чужого и снова замереть, будто не целовал вовсе, а пытался впитаться. Но точно успел понять, о чем говорил Дейрон. Без злости на себя и на него за то, что бесправно и так легко вывел его на чистую воду, без стыда, удушающей хватки которого избежать удавалось только в сумраке ночи, Гвейну хотелось целовать так. Сильно. Плотно. Неторопливо.       И, кажется, он тут один наслаждался моментом и не спешил, потому что Дейрон уже потянулся рукой к его талии и залез по край рубашки. Ему стало то ли щекотно, то ли совершенно невыносимо жарко, и он невольно дернулся в попытке уйти от легких касаний пальцев, развернулся и стукнулся о стенку.       В этот раз получилось громко.       Игнорируя нависшую над ними опасность, Дейрон, не теряя времени, прижался, не позволяя поцелую оставаться разорванным дольше секунды.       — Дейрон! Что такое?!       Откуда-то издалека послышался голос Алисент. Очень издалека, потому что уши у Гвейна словно заложило. Ему нужно было отпрянуть прямо сейчас, но хотелось только скулить «ещё, ещё немного». И он целовал, целовал, пока чужие шаги не зазвучали опасно близко. И тогда в момент дернул рукой в сторону, скинув с высокой тумбочки ущербную на вид статуэтку. Он ее купил в припадке дурного вкуса и поставил тогда, давно, чтобы племянника повеселить.       Она с дребезгом развалилась на части. И Гвейн с досадливым стоном разорвал их поцелуй и тут же присел у осколков. Голову слегка повело, но он припал коленом о пол.       — Вы можете нормально себя вести? — Алисент, хмурая, как туча, стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. И следом перешла на гневный шепот. — Перед Тессой можно хотя бы не позориться?       — Кто-нибудь скажите ей, что папы здесь нет и можно быть неидеальными, — бездумно пробурчал Гвейн, радуясь только, что она уже не могла видеть и осудить его сияющее лицо и довольный изгиб изласканных губ.       — Что ты сказал?       — Ничего.       Конечно, она все услышала. И прекрасно поняла, что он имел в виду. Но, как правило, если ты не осмеливаешься повторить, это приравнивается к извинениям. Гвейн, правда, не считал, что ему есть за что извиняться. Но повторять — бессмысленное занятие, Алисент никогда не признает, только скандал устроит.

***

      Мир за пределами этой комнаты и правда не существовал. Теперь и подавно. Редкий звук машин откуда-то там внизу и слабый шелест простыни резали по ушам в словно растопленном вокруг них пространстве, любезно напоминая, что этот момент не навсегда. Вокруг них сгущался мрак комнаты без единого включенного светильника, за окном мерцали огни ночного города, и ветер бережно колыхал занавески. Прохлада постепенно заполняла почти невыносимый минуту назад жар между их телами.       — Гвейн, ты дышишь?       — Дышу.       Дейрон сидел лицом к нему, обвив бедра ногами и скрестив щиколотки на пояснице, крепко хватался за шею и бездумно водил носом по взмокшей коже. Гвейн почти не чувствовал себя отдельно от него. Может, это и пугало, но нечестно было не впустить этот момент в свою жизнь.       Он соберется с силами позже.       А пока хотелось только припадать теплыми ладонями к спине, прижимаясь теснее, и оставлять остаточные искры страсти легкими поцелуями. Губы почти бесшумно касались кожи, и он моментами и впрямь забывал дышать. Может, он вовсе заснул. Гвейн сам себя не мог понять.       — Тесса просто моя подруга, — вдруг сейчас решил уточнить Дейрон. — Я попросил ее подыграть.       — Да я понял.       — Как?       — Ну… — он прижался губами еще раз, прежде чем выпустить смешок. — Сужу по тому, как ты стонал подо мной.       — А серьезно?       Серьезности в вопросе, конечно, не было. Дейрон все еще лениво перебирал его волосы, уронив лоб Гвейну на плечо. И эти мелкие, едва ощутимые движения вообще не имели силы в плотности разгоряченного воздуха и сонном мареве.       Ничего не имело значения больше.       — Вы как две статуэтки стояли рядом. Те, что на торте свадебном ставят. Нелепость. — Он втянул кожу губами, но был вынужден прерваться из-за новой мысли. — Но я думал, что вам неловко из-за Алисент.       — Не надо, — Дейрон поежился, ощутив повторную попытку Гвейна. — Мне через два дня перед мамой с засосом предстать? — Гвейн не желал слушать. — Учитывая, что Тессы рядом не было.       — Она дала тебе два дня?       — Ты же знаешь. Примчится обратно на третий, если я не вернусь.       — И что ты будешь делать? — Этот вопрос был серьезным, но Гвейн продолжал вести диалог так же беззаботно, будто это ничего не значило, будто ничего не меняло между ними.       Неожиданно было, что Дейрон не хотел притворяться, что этот момент можно растянуть на всю жизнь. Он крепче прижался, так что между ними почти не осталось пространства, сильнее стиснул скрещенные позади Гвейна ноги.       — Я просто хочу жить с тобой в нашем маленьком старом городе.       — Алисент разрушит его до основания, если ты не вернешься в универ, — Гвейн решил не притворяться тоже и не тешить никого из них надеждами. Но, в конце концов, отношения на расстоянии — это не ново и не так страшно.       — Я вернусь, чтобы забрать документы. Я скажу ей, что это не то, чего я хочу.       Гвейн с усмешкой продолжил:       — И что ты расстаешься со своей прекрасной девушкой. И уезжаешь жить к своему дяде. Работать по неоконченному образованию, потому что так велит сердце.       — Правда велит, — Дейрон потерся носом о его висок. — Но снимать жилье я могу отдельно. Как будто.       — Как будто, — повторил безотчетно и теперь сам крепче обнял, так чтобы косточки захрустели. Так, чтобы все, что томилось внутри, впиталось в тело напротив и зациркулировало по венам.       Ему было так мягко и так сладко утопать в объятиях Дейрона. И его резко вырвало из этого забытья внезапным укусом в плечо, так что было больно почти всему телу разом. Гвейн распахнул глаза и тут же смягчился, чувствуя, как Дейрон зализывает место укуса.       — То есть мне нельзя, а тебе…       — А тебе не нужно будет это никому объяснять, — тихонько засмеялся Дейрон и сжал его с новой силой. Снова резкий удар, теперь не зубами, но тяжелым, судорожным выдохом. — Пожалуйста, забери меня.       — Я тебя никогда не отдавал.