Сад наслаждений

      Сцена Зарянки сделана в виде огромной морской раковины. Створки открываются и богиня рождается снова и снова, радуя посетителей. Но морская пена не настоящая, звезды под потолком не настоящие. На настоящее смотреть никто здесь не хочет. Они пришли за чудом. Зарянка играет эту роль так хорошо, будто она и в самом деле богиня, пробудившаяся ото сна. Будто ей нравится петь для них.       Мне стоило бы заниматься своей работой, но я забиваюсь в темный угол, где пыльные драпировки стекают с потолка по стене на пол, гашу светильник рядом и украдкой смотрю на сестру. Она, конечно, знает, что я здесь. Но пока она поет, говорить через мысленный поток мы не можем. Потому я просто стараюсь отгородиться от проскальзывающих в мою голову чужих прихотливых мыслишек или вязких пьяных размышлений. Мое собственное сознание густое и медленное, разобраться бы с ним. Стоит мне дернуть крылом, его снова пронзает боль. Я трогаю серьги, торчащие из перьев металлическими шипами — на пальцах останется кровь. Мне надо заставить себя выйти отсюда, натянуть маску мягкой улыбки и внимательного взгляда. Все это так прочно приросло ко мне, снято почти стало моим настоящим лицом. Почти.       Встать, отряхнуться. Пойти очаровывать гостей, решать проблемы, усмирять буйных. Это и есть привычное течение моей жизни. Не забиваться, не прятаться. Приходится сдавить проткнутое крыло до боли, чтобы та вернула меня в чувство.       Зарянка кивает мне и подает мысленный знак, что все в порядке. Он возникает маленькой лиловой вспышкой перед глазами и быстро гаснет. Сестра сильнее, чем я о ней думаю. Но все равно я не могу отделаться от мысли, что грядет нечто нехорошее. Его холодные щупальца на моей спине, на затылке, связывают руки и ноги, делая мои движения медленными и неловкими. Как предчувствие бури. Сначала меняется ветер, а потом начинается гроза. Вырвем ли с корнем деревья? Ударит ли молния совсем рядом?       От голода начинает сводить живот, но я понимаю, что стоит мне хоть что-то съесть и появится тошнота. Горечь вина все еще стоит во рту — прилипла к языку, забралась в трещинки на губах. Даже два бокала чистой воды не помогают её прогнать. Я наливаю еще, но тут кто-то дергает меня за локоть. Оглушительный звон; громче, чем раскаты грома. Кувшин падает и раскалывается на куски. От неожиданности сердце пропускает удар и в голове что-то щелкает яркой вспышкой.       — Ай-ш-ш, — шипит одна из девушек, — Это что еще за дурная магия? Будто молнией ударило.       Она потирает пальцы, словно обожглась. Пушистый лисий хвост бьет по воздуху, а уши прижимается к голове. Явно испугалась. Но глаза внимательные, почти злые. А я сам не знаю, что произошло. Просто белизна, крадущая зрение, уши заложило. Медленно выдыхаю и настраиваюсь, чтобы уловить кончик ниточки её сознания.       «Тише. Ничего не случилось» — посылаю сигналы. Они должны ощущаться нежным прикосновением, будто по голове гладят и прижимают к себе крепко, желая спрятать от мира.       Лисица успокаивается, начинает улыбаться, обнажая острые жемчужные клычки. Она пришла сюда, чтобы что-нибудь съесть. Короткая передышка. Эта девушка одна из тех, кто совсем не против работать в этом месте. Пришла сама. Свободная, ни ошейника, ни клейма. И уйти можно, когда пожелает. Но зачем? Тут она получает и еды вдоволь, и теплую постель, и красивые наряды, и любовников по потребностям. Она смотрит своими раскосыми глазами, густо подведенными красным.       — О, птенчик, и тебе хозяин показал свою новую забаву?       Я дергаюсь, когда когтистые пальцы приближаются к моему крылу, но угрозы от нее не исходит, кажется. С выдохом успокаиваюсь, расправляя перья и позволяя ей коснуться. Она берет тряпицу и окунает а таз с цветочной водой, что стоит тут для омовения. Стирает кровь с моих перьев бережно, заботливо, будто ей и в самом деле есть дело до этого.       — Он уже и лисицам уши напротыкал, и соски человеческим мальчишкам. Увидал где-то эту моду. Видно, готовится принимать новых гостей, для которых такое красиво. Вот придумают же.       — Но я же не для утех.       Вид её почти обнаженного тела едва ли меня смущает, но я отвожу взгляд. К такому виду тут привыкаешь быстро. Сплошь тонкие ткани, цепочки, драгоценные камни. Тела мужские, женские, другие. Реже чешуя, хвосты, звериные когти. Что и говорить, моя собственная одежда оставляет мало простора для фантазии. Иногда гости просят сесть меня рядом с ними на подушки. Знаю же, что просто смотрят, что там под туникой. Секретов никаких. Ничего там нет. Вернее, все устроено, как и у людей. А хвастаться мне нечем. Я даже не знаю, как это, когда чувствуешь возбуждение. Могу лишь прочитать чужие мысли и передать их дальше. Я — посланник восхитительных образов. Не тот, кто их создает.       — Мальчик, — лисица берет меня за подбородок, почти больно, и заставляет посмотреть ей в глаза, — это Сад наслаждений. Тут не бывает такого, чтобы кто-то был не для утех. Все дело лишь в цене. Если гость предложит достаточно, ему сам хозяин отдастся с великой радостью.       Я знаю это. Знаю. Пусть мой мир всегда был ограничен, я не глуп. Лишь тешу себя от ночи к ночи надеждами, что со своими способностями я полезнее, чем на ложе. Мне хочется думать, что я никому не нужен — холодный, неспособный к возбуждению. Но я себя зря обманываю. Им, одурманенным, пьяным, похотливым без меры совершенно плевать. Я для них просто диковинка. Чтобы потом рассказать, как трахал пернатого. Вот мое будущее. И будущее моей сестры.       — Едва ли ты что-то можешь тут изменить.       Она стучит когтем по обручу на моей шее и удаляется, прихватив с собой блюдо со сладостями. Я остаюсь с мыслями наедине. Хотя тихо во дворце не бывает, тут всегда голоса и музыка, хотя бы ничьи мысли не перебивают мои собственные, и без того тревожные.       А может… может я могу все же все изменить? Вроде глупость, да. Рискую — если использовать слишком много силы, то можно сойти с ума. Мой разум сам начнет себя обманывать, двоиться, троиться, пока не вскипит, как вода в котле. Но если тренироваться понемногу воздействовать одновременно на нескольких людей? Внушать им отвращение к тому, что тут происходит? Или заронить зернышко мысли, чтобы нас выкупили, увезли и освободили? Могу ли я сделать так?       Мне нужно поделиться этим с Зарянкой. Мысленно нащупываю её разум в общем потоке, но пока она снова в песне. Это ощущается как купол из драгоценного камня, как кусочек янтаря, в котором спряталась она. Любование дворцом сознания Зарянки прерывает резкий всплеск чьей-то ярости, прилив которого я ощущаю почти что физическим жаром. Вот и работа. Пока то уж точно не деться от нее никуда. Но с сестрой я непременно найду возможность поговорить. Ближе к рассвету все устанут и им точно станет не до нас.       Двое, что решили затеять драку, выглядят чужеродно в сказочном Саду. Обычно тут управляется Лебедь, но сегодня у нее слишком много других забот. И силы, такой, как у меня, у нее нет. Она может избавлять от дурных воспоминаний и дарить возможность прожить заново хорошие. Говорит, что предсказывает судьбу, но на деле лишь дает гостю то, что он хочет услышать. Обычно это что-то вроде «Вас ждет величайшее наслаждение, которое может изменить всю вашу жизнь». Но усмирение тех, кто от переизбытка секса и вина становится буйным — не её забота.       Гостей уже пытаются усмирить стражники, но справляются скверно. Удержать буйного потомка древнего Огня едва ли легче, чем сам огонь. Их тела пылают самым настоящим пламенем. Только бы не сожгли тут все. Хотя, может… К Эонам все? Подбросить еще искру. Чудесный сад окрасится в алый. Будет, красиво, как рассвет посреди глубокой чернильной ночи.       Выдергиваю себя из этих мыслей и пытаюсь найти, где кроется тайный рычаг, за который надо потянуть, чтобы усмирить обоих. Дерутся из-за гордости? Не поделили одну девушку? Не ожидали встретить тут друг друга? Тайно друг в друга влюблены? Не могу найти. Открываю одну дверь, другую, третью. Все пусто. Конца того клубка, за который я ухватываюсь обычно, чтобы размотать мысли настолько, насколько нужно, просто нет. Все застилает пламя чистой ярости, будто состоят они из него и снаружи, и внутри. В моей голове снова вспышка. Еще ярче прежней. Такая, что обжигает мне глаза. Я теряю сознание, тону в пожирающем реальность белом свете.