Знай врага своего

      В тюрьме вспыхивает бунт, и И Чжихуа наконец напивается кровью досыта.       Если он о чем-то способен думать в пылу борьбы, то лишь о том, что бунт не начался бы просто так. Особенно в хорошо охраняемой камере смертников. А это значит, у него мало времени.       Восстановить силы. Сбежать. Властвовать.       Воздух пропитан яростью. Голова кружится от сладкого металлического привкуса, кровь холодит губы и язык, струйкой стекает по подбородку. И Чжихуа неторопливо вытирает ее, пока в лицо медленно летит кулак надзирателя. Но этот кусок дерьма – последний, о ком ему хочется думать. Он оглядывается по сторонам, стрелой пролетает сквозь замершую толпу, ища лишь одного человека, который достоин его внимания.       Чэнь Цзю, конечно, еще жив. Время остановило его в лучшем из мгновений – схватив за глотку одного из стражников, он собственными руками выдавливает из него жизнь. Холодно и равнодушно, будто делал так уже тысячу раз. Но в глазах его, глубоко внутри, отблески настоящей животной страсти.       И Чжихуа видит на его шее легкую царапину и улавливает в воздухе слабый, едва заметный медовый аромат его крови.       Его накрывает волной сладостного удушья, до того приятного, что все мысли выбивает из головы. Молниеносным движением И Чжихуа отшвыривает страдальца в сторону и встает на его место, крепче прижимаясь шеей к горячим рукам. Какое же веселье! Он в последний раз оглядывает спокойное, мертвенно-бледное лицо Чэнь Цзю, прежде чем вернуть время к привычной скорости. Представление начинается!       В этот же момент он ощущает, как руки плотным кольцом охватывают его шею, сдавливают с нечеловеческой силой. И Чжихуа накрывает их ладонями, шепотом умоляя сжать еще сильнее, до дрожи, как по-настоящему любимого человека – и с удовольствием наблюдает, как меняется выражение лица Чэнь Цзю. Он останавливается, коротко мотнув головой, будто отгоняя наваждение, и рывком притягивает к себе за шею. Непроницаемо-черные глаза с враждебным интересом рассматривают И Чжихуа.       – Ты не человек, – заключает он низким от напряжения голосом.       – Да? Правда?       Удержав его руки на своей шее, И Чжихуа резко отталкивает ногой одного из стражников, который вознамерился атаковать их во время разговора. Удар получается сильным. Бедняга сносит собой нескольких беглецов и, судя по задорному хрусту, ломает им все позвонки. Какая жалость! Сбежать от смерти не удалось.       – Шумновато здесь, – он недовольно цокает. – Пошли.       Благодаря кошачьему обонянию И Чжихуа вместе они выбираются из камеры смертников за считанные минуты. Одичалая ночь встречает их холодными зябкими объятиями. Чэнь Цзю не успевает даже вдохнуть вольный воздух, как его попутчик, подлетев сзади, угрожающе склоняется над ухом. Но не попадается, не действует опрометчиво. Правильно! И Чжихуа был бы сильно разочарован, будь все иначе!       – Давай сразимся, – жарко шепчет он, гипнотизируя взглядом свежую царапину на шее. – Сейчас. Победишь – узнаешь, кто я.       – Нет.       И Чжихуа толкает Чэнь Цзю к скале, вжимает в нее лопатками и приближается к его лицу.       – Сразись со мной, – он срывается на крик. – Сейчас же!       – Я сказал – нет.       – Почему нет? Боишься меня?       Чэнь Цзю молча смеряет его немигающим взглядом.       – Нет. Вижу, что не боишься! Тогда что? Чего ты хочешь?       И снова нет ответа.       – Ну же!.. Говори!       – Я не стану сражаться без младшего брата.       – Младшего брата? – фыркает И Чжихуа. – О, дьявол… Двое на одного? Это и есть условие?       – Нет. Чэнь Ши не будет драться. Он должен быть рядом со мной. Он должен смотреть.              Сколько слов сразу! И Чжихуа криво ухмыляется. Брат. О, эта человеческая слабость…       – Идет, – мурлычет он на ухо Чэнь Цзю. – Это все?       – Нет.       Горячая рука пробирается под ворот одежд и хватает И Чжихуа за голую шею. Не равнодушно, как того бедолагу стражника. А узнавая, присваивая.       – Я одолею тебя, – хрипло цедит он на ухо по слову. Дыхание обжигает кожу. – Без особых усилий. Просто знай, И Чжихуа.       Это обещание пьянит лучше любой самой сладкой, самой хмельной крови! Мурашки пробегают по пояснице; И Чжихуа ухмыляется, едва не стонет от удовольствия, даже позволяет себе выпустить когти и легонько царапнуть ими по руке, сжавшей его шею. В темноте ведь все равно не видно.       – Поклянись! И сдержи эту клятву.       – Клянется лишь тот, кто в сомнениях. Я – уверен.       – Ты интересный, Чэнь Цзю. Интересный. Стоишь моего времени.       Они долго смотрят друг на друга, прежде чем И Чжихуа наклоняется и по-звериному жадно впивается в его губы, эгоистично, грубо, берет все и даже больше – и упивается таким же остервенелым, жестоким поцелуем в ответ. По телу прокатывается волна возбуждения, языки сплетаются в нежной битве не на жизнь, а на смерть, руки оставляют на чужом теле болезненные следы.       Привкус крови на губах скрепляет их негласный договор.       И Чжихуа не сразу понимает, что укусил не он. Это его укусили. Он тут же приходит в бешенство – но позволяет Чэнь Цзю приблизиться к этой божественной силе, ощутить ее на кончике языка. А, когда надоедает, рывком отстраняет от себя, сжав в кулаке волосы.       – Когда я приду в следующий раз, то попробую на вкус тебя, – голос дрожит то ли от ярости, то ли от желания.       Хмыкнув, Чэнь Цзю облизывает губы и прищуривается.       – Попробуй.