Завтра я снова буду в порядке.

Вся прелесть прошлого в том, что оно прошлое.

День... Утро, обед, вечер, ночь... Да что угодно! Это уже не важно. Никогда не важно. Ни мне, никому и никогда. Не важно. Когда это стало проблемой для него? Ему всего пятнадцать. Ему было три, когда его впервые ударил отец. Ему было четыре, когда его впервые наказывали ножом и ржавым топором, после чего он боялся даже стоять рядом с отцом. Ему было пять, когда он убил впервые животное. Кошку, которую просто погладил во дворе. Ему было шесть, когда его отец заставил его играть на фортепиано со сломанными пальцами. Ему было восемь, когда его мама ударила его. Ему было девять, когда его впервые изнасиловали по приказу отца. Ему было десять, когда он сбежал от отца вместе с матерью. Ему было одиннадцать, когда она заставляла учить итальянский и била за каждую ошибку. Ему было двенадцать, когда она избила его за то, что он украл для неë яблоко на рынке. Ему было тринадцать, когда люди отца чуть не убили их и им пришлось бежать. Ему было четырнадцать, когда его мать пыталась научить его вождению через многочисленные побои. Каждую ночь всë повторяется опять. Ночные кошмары стали преследовать его всë чаще, а желание жить было всë меньше. Он не показывал матери, что ему плохо, но и притворяться он не будет. Его матери сейчас не до него. Никогда не было до него. Она его спасла от отца тирана, но сама превратилась в него. Конечно он знал, что если покажет ей, что он устал, что нет сил, она просто ударит его и скажет, что он сам виноват, что он неблагодарный ребëнок. Почему у него не может быть простой жизни, как у многих людей? Почему он должен бороться каждый день, чтобы жить? Нормально ли это, задумываться о том, чтобы дожить хотя бы до шестнадцати лет? Хотя бы до завтра? Жить и не бояться смерти? Это давит. Это ужасное чувство, когда жизнь обходится с тобой так, будто ты самое ужасное в мире, в то время как многие не ценят того, что живут и не боятся ничего и никого. Лисы сидели в комнате Нила и смотрели, как ребëнок замер и смотрит только в одну точку на стене, сложив руки в замок и прижав ноги к груди, сидя на кровати. —Разве это то, чего я заслуживаю...?, —он прошептал это с такой тоской, что сердце каждого из Лисов развалилось. —Блядь. Я не могу смотреть на то, как нашему ребëнку плохо, — Мэтт. Все Лисы привыкли, что Мэтт и Дэн называют Нила своим ребëнком, а некоторые даже завидуют, когда Нил не отрицает этого, смирившись. —Я понимаю тебя, Мэтт, — Дэн самой хотелось плакать, ей было безумно жаль Нила. Если бы у нее был шанс забрать хотя бы половину его боли, она бы это сделала. —Мне, честно говоря, страшно смотреть за тем, что будет дальше. Вы хоть помните, какие истории из прошлого говорил Нил? Да там же пиздец полный! — Говоря это, Ники размахивал руками, бурно жестикулируя. —Успокойтесь, — подал голос Аарон, — если вы начнëте паниковать, то толку от вас не будет, тем более это прошлое, каким бы оно не было. Он это пережил. —Хэй. Это что, поддержка от Миньярда? Это точно Аарон? Хотя вряд ли Эндрю вообще сказал бы такое. Нам имею ввиду. Нилу то он конечно такое говорит, правда, Эндрю?, — Элисон не говорила это всерьëз, это знали все, поэтому Эндрю лишь безэмоционально посмотрел на неë и закатив глаза, огрызнулся: —Завались, Рейндольс. —Конечно, — с сарказмом ответила та. И в итоге она действительно замолчала, но не потому, что послушалась Эндрю, а потому, что еë речь прервал выстрел на улице. Все напряглись, а некоторые вообще подскочили на своих местах. В комнату забежала мать Нила, хватая испуганного ребенка за руку и забирая подготовленную сумку с вещами, чтобы бежать. Они, услышав, что люди Натана зашли в дом, побежали на улицу с заднего входа. Они бежали со всех ног, не оборачиваясь на выстрелы. Наконец-то добежав до машины, которая стояла на готове всегда, Мэри начала ехать, нажимая газ до конца, хотя рука ее была ранена. Видимо люди Натана успели попасть в нее, когда бежали. —Мама... у тебя кровь, пуля попала в твою руку. Мама, давай я поведу машину..?, — Лисы видели, как говоря это, мальчик трясся от страха. —Не сейчас. Они могут найти нас, если водить будешь ты. Но я не смогу долго быть за рулëм, в этом ты прав. Сейчас мы проедем через тот разворот, после него я остановлюсь и ты сядешь за руль, пока я буду зашивать себя. Ты понял? Не смей подводить нас. Было видно, как ребëнок трясся, пытаясь справиться с паникой, но кивал. Почти уверено. Эндрю сжал челюсть от злости и на эту ситуацию. Было тяжело наблюдать, как твой человек плевал на себя, лишь бы остаться живым. Они поменялись местами. Теперь за рулëм был Нат, а его мать сидела на пассажирском. Водил он ужасно. С непривычки, конечно, ведь его только несколько раз пытались учить этому. И то кнутом. Без пряника. Натаниэль старался, но был слишком маленький для этого, но жизнь была дороже. Мэри, закрыв глаза, делала большие глотки шампанского. Набрав полный рот алкоголя, она выплюнула всë на руку, чтобы не так сильно чувствовать боль и проденфецировать. —Блять. Это ужасно, — скривилась Элисон. —Я согласна, но что им ещë делать оставалось?, — Дэн. Нат старался ехать ровно и не трясти машину слишком сильно, но дороги были ужасные, поэтому Мэри пыталась вытащить пулю как можно скорее, ведь боль была тоже ужасной, а кровь бежала без остановки. От того, что рана открылась еще больше, кровь была везде, заполняя машину запахом железа и алкоголя. От этого машину было водить ещë тяжелее, кружилась голова и отвлекали эти запахи. —Блять, меня сейчас стошнит.., — Выдавил из себя уже почти зелëный Ники. Спустя какое-то время ей всë таки удалось вытащить пулю и зашить руку, хоть и получилось это криво. Сейчас Мэри лежала на кресле вся в крови и уставшая, пока Нат, отставляя свою панику на задний план, вëл машину по маршруту, который ему дала мать. Осталось совсем немного. Буквально чуть-чуть. Скоро они будут в безопасности. Он сможет довезти их в новый город и новый дом. Всë будет в порядке.