Дворцовые вечера

Эвтида была прижата к стене, как это обычно бывало, грозной на вид мужской фигурой. Верховный эпистат, часто расхаживавший по дворцу, целовал её жадно и голодно. Охотник на людей, то есть на черномагов, вершивший правосудие от имени Менеса второго, богу подобного, рядом с юной улыбчивой наложницей превращался в обыкновенного, жаждущего ласк мужчину. — Хочу тебя, — жарко прошептал он в покрасневшие припухшие губы. Эвтида громко усмехнулась. — Прямо здесь, в коридоре, по которому неустанно твои люди бродят? — её брови саркастично изогнулись. — Ещё чего. Может, мне и весь твой отряд обслужить заодно? Амен шумно выдохнул, раздосадованный отказом, понимая, что вожделение, настойчиво оттягивающее кромку штанов, придётся на сей раз перебороть. — Ты ужасно непокорна, — он непроизвольно погладил поясницу девушки, отчаянно не желая её отпускать. — Прямо до бешенства. Эва, оскорбившись, ткнула его в грудь, а тон сменила на обиженно-надменный. — Можешь подыскать себе кого-то послушней, гарем полон таких девиц, — она ухватилась за ворот мужской одежды, чтобы подтянуться к нему, и прошипела в лицо окончание фразы. — Но тебе, чтобы не заскучать, нужна та, которая постоянно брыкается и огрызается, так ведь? Эпистат тихо рассмеялся, поглаживая её по щеке. Девушка дёрнулась, чураясь его касания. Амена в самом деле умиляла и заводила её строптивость. — Вот же плутовская девка... — проговорил он с улыбкой и отнял руки от изящного и порочного тела. — Иди, так и быть, — вопреки своим словам, мужчина остановил её на полушаге, придержав за талию, и шепнул на ухо вопрос, не терпящий возражений. — Ночь мою скрасишь сегодня? Эвтида со смешком игриво мазнула губами по его щеке. Её ответ был предсказуем. — Скрашу, господин, раз желаешь меня. Она ушла, качая бёдрами, тем самым приковывая к себе взгляд, который всегда встречала равнодушно, даже со скукой, но с готовностью отдаться и ублажить. Так, как умела, а умела девушка хорошо – это было первым, чему её обучили во дворце, куда Эвтида попала от немилости матери и названного отца, продавших её в гарем. Она не жаловалась, не страдала, не тосковала по дому. При дворе ей было хорошо, ей нравилось учиться грамоте, письму и пению, танцам... Даже искусство любви Эве со временем понравилось. Она вошла во вкус и, можно сказать, пристрастилась. Фараона видела всего пару раз в жизни и ни разу не была им замечена, зато приглянулась его правой руке – эпистату Амену. Охотнику полюбилось коротать вечера в её компании, а единожды лакомый кусочек от Эвы удалось урвать и его дружку – Тизиану, кажется. Простое увлечение, не более. Любви Амен не испытывал, жениться и забрать девушку из гарема намерен не был, да и она к нему в объятия отнюдь не рвалась. Жестоким, суровым мужчиной был эпистат. Рядом с Эвой в постели смягчался, но не до нежности. Не нужен был ей такой в перспективе замужества, не хотела быть поколоченной или разлюбленной, своих подруг – других наложниц и жриц храма при дворце – покидать не хотела. Эвтида спускалась по лестнице, когда сбоку от неё промелькнуло знакомое лицо. Она заулыбалась, хватая не заметившего её мужчину за рукав. — Господин Пеллийский! Он лучезарно улыбнулся, повернувшись к девушке. — Эвтида, — мужчина взял её за руку, не позволяя себе большего по отношению к старой подруге. — Рад видеть в добром здравии. Ливий знал Эву с юношества, почти столько же, сколько учился и жил при дворе. Он был царским лекарем, нередко снабжающим наложниц в гареме мазями и отварами, препятствующими зачатию. С ним было интересно общаться и легко найти общий язык. Эва всегда внимательно слушала рассказы мужчины о жизни за стенами дворца, а раз в лунный цикл ей, как вольной женщине, позволялось в его сопровождении покидать гарем на день, чтобы погулять по улицам Мемфиса и обновить одежду на базаре. Другие девушки посмеивались, глядя на них, говорили, мол, влюблённые друзьями притворяются. Ливий наведывался к Эве на чашку хека, когда обеденное время было свободно. Они обменивались последними новостями и свежими сплетнями, много шутили и смеялись. После обеда Эвтида отдыхала немного – уроки на утреннее время выпадали, могла себе позволить. А затем шла со всеми прибираться и наводить порядок в покоях. В общих, в своих личных – милостью Амена заполученных – и, наконец, в комнатах царской семьи. Чаще всего Эве поручалась уборка у одной из трёх юных фараонских дочерей, самой старшей из которых не было и десяти лет, по причине чего они жили со своими матерями-наложницами. Бывало, прибиралась у единственного сына Менеса – Рэймсса, которого родила давно почившая царица, и лишь однажды Эва побывала в покоях владыки Египта, где старшие девушки позволили ей только взбить подушки. В вечер, о котором пойдёт речь, Эвтида зажигала свечи в опочивальне наследника египетского трона. С ней были ещё три девушки, у которых, не смотря на уборку, рот ни на секунду не закрывался – они непрерывно что-то обсуждали. — А правда, что он женщин не знал? — вопрошала, хихикая, та, у которой волосы были коротко стрижены. — Рэймсс-то, сын нашего правителя? Ему уж двадцать семь лет исполнилось, прекращай нелепицы говорить, — отвечала та, что старше. — Эх, вот была бы я его первой... — мечтательно вздыхала самая младшая. Эва не смогла не подшутить над ней. — То что, царицей стала бы? Иль матерью его ребёнка? Две девушки захохотали, а младшая обиженно надула губы. Смех, впрочем, стих, когда скрипнула дверь и внутрь зашёл хозяин покоев. Рэймсс, сын Ра и будущий царь, отстранённо окинул взглядом наложниц, опустивших головы в поклоне. Они замельтешили к выходу, но Эвтида, спешно зажигающая последние свечи, не поспевала за ними. Наконец задув деревянную палочку в своей руке, она быстрым шагом последовала за подругами. Потупившую взгляд в пол девушку остановила, мягко поймав за локоть, мужская рука. Эва вздрогнула, услышав спокойный голос, донёсшийся до неё откуда-то сверху. — Останься. Её сверсницы тихо захихикали и поспешили удалиться. Кажется, Эвтида уловила краем уха завистливое «счастливица». Девушка не побоялась посмотреть в глаза тому, чья ладонь по-прежнему её придерживала. Женские губы растянулись в сдержанной обольстительной улыбке. Эва была хорошо обучена. Знала, как говорить, как вести себя и что делать, если царственный мужчина ночью в спальню свою зовёт. Проговорила разумно: — Позволь хоть омыться, господин мой. В тёмных глазах напротив отразилось недоумение. — Омыться?.. — Рэймсс медленно отпустил её, а взгляд его постепенно обрёл осознание. Он поспешил объясниться. — Исфет, ты неверно поняла. Я лишь поговорить с тобой хочу. Теперь недоумение скользнуло в глазах девушки. — Поговорить со мной? — она с большим трудом сдержала смешок и излишне резкие слова. — О чём же может сын великого фараона, наследник престола, говорить со слугой, недостойной внимания? Мужчина нахмурил брови, но остался невозмутимым и аккуратно взял хрупкие ладони в свои. — Не язви, поди сюда. Он увлёк Эвтиду за собой и подвёл к кровати. Присел сам и хотел усадить её рядом, но она расценила его жест по-своему и присела на царские колени. Рэймсс слегка опешил, но не растерялся и смог задать вопрос ровным тоном. — Как тебя зовут? — Эвтида. Он едва заметно качнул головой вбок, словно удивился мелодичности звучания её имени. — Давно ты при дворе служишь, Эвтида? Девушка прищурилась, не пытаясь вспомнить, но смущаясь обычного вопрошания. — Столько же, сколько себя помню, — она решилась на смелость и осторожно проявила любопытство. — А правда, господин, почему говорить со мной захотел? Мужчина отвёл взгляд, раздумывая. Эва незаметно сжала губы от нетерпения. Неужели такой сложный вопрос? — Вижу тебя часто. То в покоях моих управляешься, то по коридорам одним ходим... — Рэймсс говорил неспешно, а девушка слушала его, навострив уши. — Выходит, постоянно рядом ты, а имени твоего не знаю, — он недолго поколебался и добавил уже честно. — Реммао, черномаг придворный, тоже о тебе обмолвился как-то. Интересная, сказал, девушка – та, что с волосами распущенными ходит. Эвтида удивлённо моргнула и беззвучно открыла рот, не зная, что сказать на это. В голову пришло только одно: — Вы знакомы? — она стушевалась под пристальным взглядом и сбивчиво пробормотала приличия ради. — Прости мне моё любопытство... Рэймссу не показался странным её засквозивший волнением голос и он спокойно ответил: — Знакомы, он мне вещи занятные рассказывает. Такие, которые никто больше не расскажет, — он увидел непонимание в женском лице и пояснил. — Об искусстве общения с мёртвыми. А тебя с ним что связывает? Нервно сглотнув, девушка стала судорожно перебирать в голове варианты ответа. Реммао с Эвой были давно знакомы. Он был первым, кого она встретила, попав во дворец. Среди девушек в гареме не сразу нашлись те, кто обучил бы новенькую всему, что нужно знать, так что Реммао объяснил ей азы её новой жизни. Эвтида воспринимала его как своеобразного наставника и о том, что однажды разделила с ним ложе, страшно жалела и стремилась забыть. Мужчина изначально не имел дурного помысла, но редкая красота, коей обладала девушка, была способна помутнить даже самый мудрый разум. Рэймсс был слишком близко. Смотрел внимательно. Солгала бы – он бы это понял. Стоило ли сказать правду? Возможно, но уж точно не всю. — Да ничего. Знаю я его давно, он добр ко мне, — Эва зацепилась за интерес мужчины к тёмному искусству и добавила правдивую подробность, дабы отвести внимание. — Научил многому, даже в сны заглядывать... Так, несерьёзно. Забавлялась я. Царский сын удивился, но ничего не сказал. Чёрная магия при дворе у фараона была если не привилегированна, то на неё хотя бы закрывали глаза. Спустя полминуты молчания Эва осторожно произнесла: — Если ничего больше спросить не желаешь, я пойду. Рэймсс вздохнул и положил ладонь на её талию в нерешительности. Сплетницы-подруги того и гляди поднимут Эву на смех, если увидят её вернувшейся из его покоев так скоро. Жаль стало девушку. — Можешь остаться, здесь поспать, — и добавил для ясности. — Если хочешь. Она растерялась. Отказ был бы верхом невежества и неблагодарности, но согласие мужчина мог трактовать и понять как угодно... И Амен, он ждал Эвтиду. С другой стороны... Когда ещё она сможет провести ночь в компании сына самого фараона? Пожав плечами, девушка соскользнула с колен Рэймсса, вставая на ноги, и, не заметив, как в его глазах проскользнула досада, сказала с улыбкой, попытавшись придать своему голосу спокойствие: — Не стану отказываться. Никогда, всё-таки, на царском ложе не спала... Мужчина с тихой и незаметной радостью проследил, как наложница легла на кровать, не раздевшись и не укрывшись одеялом. Она сладко потянулась, довольная устеленной шелками постелью, и глянула на него сквозь пушистые ресницы. — А ты что же, господин, не ляжешь? Рэймсс улыбнулся, глядя ей в глаза, и улыбка эта неожиданно странно отозвалась в Эвтиде каким-то трепетом. Он не сдвинулся с места, продолжая сидеть на дальнем от засыпающей девушки краю. — Если лягу, это нарушит чистоту моего помысла. Она не придала его словам особого значения и, уткнувшись в подушки, сонно проговорила лишь простое и тёплое: — Как угодно... Тогда доброй ночи. Мужчина не смог определиться, какой именно своей мысли он улыбнулся. — Доброй. Утром Эва не сообразила, почему она была укрыта одеялом, а в комнате никого, кроме неё, не было.