Одиночество в толпе, холод на солнце

Он знал мир, расчерченный на две контрастные половины – одна черная, утонувшая в забытье и неутоленной жажде, скованная цепями и жгучим серебром в груди, и вторая, алая, живая, пульсирующая, пробуждающая желания, которые он почти забыл, как забыл самого себя. Это алое, дикое, вынуждающее распахнуть глаза и позволить клыкам удлиниться в предвкушении, нравилось ему куда больше. Между небытием и местью выбор сделать не так сложно. Пробудился Блэйд еще пару месяцев назад. Сколько же времени он провел тут, в темнице? Он был заточен так давно, что не помнил этого места. Лишь воспользовавшись некоторыми своими умениями, сумел определить, что произошло и где он находится. Жилище его врагов. Новое подземелье, усиленное серебром и амулетами. Печать на печати, и ему в нынешнем состоянии не снять ни одной из них. Тишина, которая сводит с ума, цепи, сдерживающие его силу. Кол в груди, вогнанный так глубоко, что невозможно дышать. Тех, кто сотворил с ним такое, давно нет в живых, и месть потому неосуществима. Они ушли, забрав с собой его право поквитаться, разорвать их тонкие шеи в клочья, окропить кровью их же святилище. Осознание этого причинило боль даже большую, чем от серебра в груди. Пока не появился он. Пока рот не наполнился слюной от одной мысли о возможности вонзить клыки в его шею. Вытягивать жизнь из слабеющего тела по капле, медленно, не торопясь, наслаждаясь его бессилием. С той силой, которая теперь струилась в жилах, ему достаточно малого… но это малое еще предстояло заполучить. Блэйд наблюдал с первой же минуты. За годы заточения силы его выросли, и теперь достаточно было лишь внушения. Он приходил во сне и наяву, навязывал свое присутствие и компанию. Наблюдал, анализировал, подталкивал к нужному выводу. Кормил в себе ненависть, холил ее и лелеял, как тот единственный стержень, который способен подарить смысл давно опостылевшему бессмертию. Он даже не осознавал сам, как увлекся – всем сразу. Мыслями о мести. Разговорами ни о чем и обо всем сразу. Прогулками по месту, которое когда-то было его домом. Возможностью обманывать единственное в мире создание, которое теперь имело для него смысл. *** Ночь встречает очередным кошмаром, имеющим уже привычную форму и отдающим тревогой пополам с усталостью. От него колотится сердце, а в груди больно сдавливает, и завершить все хочется больше, чем сбежать. Чернота расступается, когда Дань Хэн садится на кровати, пытаясь унять бешеный стук в груди, трет ладонью взмокший лоб и ерошит волосы на макушке. В голове такая муть, он хмурится и списывает все на сонливость. Хочется выпить воды. Но когда он поднимается на ноги, то вместо кухни направляется в гостиную. Здесь холодно из-за распахнутого окна, и ветер колышет занавески. Дань Хэн молча проходит мимо и останавливается у огромной двери под лестницей. В гостиной темно, но он хорошо видит бездушный отблеск цепей и замков. Ключи у него есть. И… Дань Хэн действует. Подвал дома охотников на вампиров. Страшное место из ночных кошмаров и тех самых ранних воспоминаний, где сам не уверен, правда это или выдумка. Обыденная тишина, все звуки, кажется, смолкают, а собственных шагов по каменным ступеням совсем не слышно. В руках никаких светильников, но он и без них видит, куда идет. Ниже, ниже, в самое пекло, которому никогда не следовало отворяться. Нет. Что за глупости? Он ни за что бы сюда не пошел. На это есть целый ряд причин… Разум болезненно вспыхивает, но почти сразу притупляется. Это ведь просто сон. Он спит и видит кошмар. Сейчас снова покажется человек с цепями, тишина словно нужна для того, чтобы он мог зловеще появиться, как обычно… «Ты давно должен был сюда прийти». Зачем? Мысли становятся отвратительно вязкими. Он все еще движется вперед, но замедляется. В груди начинает покалывать. Это не похоже на боль, внутри словно что-то греется и разрастается. Почему так хорошо видно во тьме? Крошащиеся ступени. Черные кованые перила. Низкий земляной потолок. Даже во снах такого не было. «Это твоя судьба. Смирись». С чем? Шаг, еще шаг. Ступеньки закончились. Дань Хэн останавливается, оглядывается назад. Вот там, за спиной, его действительно ждет одна лишь тьма, где ничего не видно. А в груди теперь совсем горячо. Перед ним расстилается до боли знакомый коридор. Жуткие камеры, обитые серебром двери, проржавевшие решетки, кучи мусора и трупы крыс. «Сюда. Еще немного. Тебе нужно открыть эту дверь. Сними с нее цепи». Не в силах противостоять магнетизму голоса, он следует вперед и останавливается у двери. На ней висит огромный замок, саму же дверь пронзает длинное копье из чистого серебра. Дань Хэн не может отвести от него взгляда. Он уже знает, во что вогнан конец этого грозного оружия. У родителей были книги. Много, пара десятков точно. Кто их писал? Такие же сумасшедшие охотники, как они? В некоторых были картинки, другие содержали жуткие советы. Самых опасных вампиров книги предлагали упокоить именно так: огромный длинный кол в сердце, цепи и священная камера. Огонь в груди словно вспыхивает ярким пламенем, озаряя все больше и больше. И чем отчетливее он горит, тем сильнее холодеет Дань Хэн. От ужаса на миг он задыхается. Нет, это не сон. Это прямое воздействие. Это… Он слышит шаги за спиной. Он помнит их, каждый раз в кошмаре человек шел точно так же. И звон цепей похожий. Спуститься посреди ночи в подвал, сорвав все замки и едва не совершив непоправимое… Дань Хэн лихорадочно дергается, скользит взглядом по стенам – в каменной кладке, которую он все еще отчетливо видит без освещения благодаря чужому воздействию, сохранились железные петли, в которых хранится оружие. Он резко бросается в сторону, выхватывает две серебряных кинжала и оборачивается. Один, не глядя, метает вперед, прямо в высокую знакомую фигуру, другой выставляет перед собой. Но ничего не выходит. Фигура перед ним рассеивается туманом, словно ее и не было. А ее и не было. «Вампиры коварны, у них сотни методов, как влиять на наш разум, – вспоминает он слова родных, – именно поэтому они опасны. Поэтому нужно бить, не раздумывая!» Наконец он понимает, что это действительно так. И если прямо сейчас повернуть копье в теле чудовища за дверью… если вогнать его глубже, раз он тут, исполнить свой долг, ударить его при помощи силы, которой обладает и всегда обладал… Серебряный кинжал со звоном выпадает из рук. Перед глазами теперь абсолютная темнота. Он больше не видит мир глазами бессмертного хищника, которого едва не выпустил в ночь, совершив ужасную ошибку. – Свобода и моя смерть – вот то, чего ты добивался? – Дань Хэн насмешливо хмыкает и подходит к камере. Какой же идиот! Он больше не под контролем чудовища, и потому отчетливо ощущает древнюю силу, притаившуюся за дверью. Вампир не просто пробудился и пришел в сознание, он еще и нашел, как пробраться в его разум. Этот дом опасен – вот что всегда Дань Хэн понимал. «Я бы убил тебя. Я бы с таким удовольствием отомстил». Так вот в чем дело. Месть. Все завязано на этом. Вероятно, предки Дань Хэна уничтожили его близких и причинили боль ему самому. Так что неудивительно… – И зачем же нужно было так долго тянуть? – в голосе проявляется отчетливая язвительность. – Блэйд? Смех он слышит уже не в своей голове. Тихий, хриплый, очень болезненный. – Знал бы ты, охотник, как много раз я задавал себе этот вопрос. – Я не охотник, – мрачно поправляет его Дань Хэн. Самое страшное – он уже понимает, чем завершится эта сцена. – В самом деле… теперь я тебе верю.