Панацея

Кабардинец отрешённо брёл по тихому району в центре города, крепко обхватывая обмякшими пальцами горлышко стеклянной бутылки Jack Daniel’s. Стащил с праздничного стола, когда заходил за своим телефоном. Ушёл, никому ничего не сказав. Один лишь Эмир всё понял, по взгляду было заметно. Понимающий, сочувствующий, желающий помочь, но не знающий как. Не нужна ему помощь. Он сам по себе, сам справится. Не маленький мальчик, и с этим разберётся. Сделал жадный глоток, морща нос и фыркая. Противно. И от виски, и от погоды на улице, и от себя. От себя, кстати, вдвойне. Таким мерзким и грязным Рустам себя ещё ни разу не чувствовал. Образ разочарованных изумрудных глаз основательно засел в его голове, не давая и шанса на дальнейшую спокойную жизнь. От них не сбежать, не скрыться, не спрятаться. Она везде. В тёмных силуэтах, в окнах многоэтажек, в обычных прохожих. Она под его кожей, в голове, перед глазами. Пустила корни, обвивая собой все жизненно важные органы и выпуская острые шипы. Ядовитая. Холодная. Упрямая. Чужая. Шумно завалился на потёртую от старости лавочку, разливая на белоснежные штаны янтарную жидкость. Выругался, поставил бутылку на землю, откинулся назад. Вокруг ни души. Пустая дорога, надоедливые ночные сверчки и спящая рядом трёхцветная кошка. Или кот, хуй его знает. — Спишь? — Саидахмедов легонько ткнул животное в лапу, немного щурясь и приглядываясь к мохнатой морде напротив. Кошка моментально открыла глаза и, дёрнувшись, спрыгнула на мокрый асфальт. — Да не бойся ты, я нормальный. Да, разговаривать в пять утра с животным – верх адекватности, Рустам. Четырёхлапая недолго покрутилась у его ног, принюхалась и, замурчав, снова запрыгнула на лавочку. Она потёрлась влажным носом о его руку и, разместившись на мужских коленях, вальяжно улеглась на мокрых брюках. Кабардинец пьяно улыбнулся, начиная медленно поглаживать мягкую шерсть животного. Не похожа на уличную, скорее всего сбежала из дома. Как и он, в принципе. — Прикинь, киса, я сегодня таких дел наворотил, ты ахуеешь щас, — весело начал Рустам, снова делая внушительный глоток спиртного и морщась. — Девчонку такую классную проебал из-за своей тупости, ты бы её видела, — замолчал. — Высокая такая, спортивная, до жути красивая, — на секунду прикрыл глаза, представляя. — А умная, какая она, блять, умная, ты бы только знала, — кажется, его совершенно ничего не смущало. Кошка громко мурчала, когтями впиваясь в чувствительную кожу кабардинца. Слушала. — Плакала из-за меня вот такими слезами, — наглядно покрутил перед её мордой двумя пальцами, будто она, блять, действительно его понимала. — Я вообще сам виноват, — задумался, устремляя взгляд на затянутое густыми тучами небо. Помолчал с минуту, собираясь с мыслями. — У меня, в общем то, своя девушка есть, — он псих. — Но чёта я ебанат какой-то, киса, — предложения не складывались. Думал об одном, говорил совершенно другое. — Если у тебя встал выбор между двумя людьми, — тихий прокуренный голос раздался где-то над левым ухом кабардинца, совсем близко, буквально в дух шагах. Парень дёрнулся, испуганно отшатываясь в сторону и спихивая животное на землю. — Выбирай второго. Если бы любил первого – второй бы не появился. Хорошая компания с ним сегодня: такой же пьяный бомж и кошка. Кажется, он потихоньку начинает сходить с ума, иначе это назвать никак нельзя. Рустам задумался, окидывая взглядом свои в усмерть убитые кеды. Весь пыльный, в грязи, лохматый. Именинник, ёпта. — А если второму я нахуй не нужен? — осторожно поинтересовался Саидахмедов, медленно поворачивая голову в сторону великовозрастного мужчины. Выглядели они сейчас примерно одинаково: мокрые от недавнего затяжного дождя, заросшие и пьяные. А, ну и несчастные. — Значит будь один, — мужчина пожал плечами, на корточки присаживаясь перед ластящимся к его ногам животным. — Ты абсолютный дурак, если думаешь, что для счастливой жизни тебе кто-то нужен, — появился хуй пойми откуда, нарушил личное пространство, так ещё и обозвал. Козёл старый. — Сигареткой угостишь? Саидахмедов вздохнул, быстро доставая из кармана мокрую продолговатую пачку. Virginia Slims, ментоловые. — Бабские? — хрипло засмеялся собеседник, потрескавшимися грязными пальцами выуживая одну тонкую сигарету. Рептилоид вскинул чёрную бровь, приходя в немое оцепенение от такой наглости. — Ты всё ещё здесь? — серьёзно спросил кабардинец, брезгливым взглядом окидывая его неприятное лицо и делано удивляясь, что он до сих пор не ушёл. Никакие они не бабские! Вкусные, между прочим. — Считай, что меня тут и не было, — чиркнув зажигалкой, человек без определённого места жительства, хромая, поспешил удалиться в глубь парка. Доля правды в его словах, разумеется, была. Никто ему не нужен для счастья, правильно? Родители здоровы, постоянный доход имеется, друзья тоже под боком. Всё, нахуй женщин. Они только ломают. Или, Рустам, проблема всё-таки не в девушках? Может быть, именно ты являешься носителем бед и противоречий? From Darina to Rustam. 00:48 « Рустам, ты где? » В пизде, Дарина, я в полной пизде. Когда телефон завибрировал, уведомляя о входящем звонке, сердце кабардинца пропустило один удар, в голове сразу же появилась призрачная надежда на то, что звонит ему не кто иной, как сама Эмма Андерсон. Надежда умирает последней, Рустам. Он был готов ко всем оскорблениям в свой адрес, ко всем пощёчинам мира, лишь бы она с ним говорила, лишь бы он слышал её сладкий голос на том конце провода. Готов был ползать на коленях, рыдать, признаваться в любви, он, блять, ради неё готов был делать всё, что угодно. Заведомо зная, что прощения ему не видать, Рустам даже не пытался в пьяном угаре писать ей слёзные смс с мольбами о втором шансе, не говоря уже о звонках и встречах. Когда Саидахмедов говорил о том, что она кардинально отличается от других девушек, он имел ввиду не только внешнюю красоту. Эмма никогда не возвращается, никогда не прощает и никогда больше не подпускает к себе. Не из принципа, а потому что не может. Это выше её достоинства. Однако, выходит, что поведение Рептилоида – полный диссонанс. Он знал о последствиях, знал, что ей будет больно, но всё равно не отступил и всё равно позволил себе заиграться. Рустам не любил обижать слабый пол. Начиная от едких шуток на «Что было дальше» и заканчивая своей личной жизнью, кабардинец всегда старался быть настоящим мужиком и правильно подбирать слова. Горячая кровь – это хорошо, но уважение к людям никто не отменял, особенно к таким красивым и нежным существам, как девушки. Почему в этот раз позволил себе такую оплошность – до сих пор не понятно. Изначально ведь знал, что так всё и будет. Хотел подольше насладиться тем временем, когда она была рядом? Наверное. Только этого никто не поймёт. Для неё он – мудила, для друзей – долбоёб, для Дарины – предатель. Позорное клеймо на всю жизнь, сам виноват. Звонила будущая невеста. Ну, теперь, кстати, хуй знает, станет она ей вообще или нет. Фыркнул, сбрасывая входящий звонок. Сегодня он для всех умер.

***

Андерсон, попав в замочную скважину только с третьего раза, залетела в квартиру, громко захлопывая за собой железную дверь. Затуманенным взглядом окинула свои грязные от дождя босые ноги и, недолго поёрзав холодными пятками по коридорному коврику, рванула в спальную комнату. — Дура, дура, дура, — тихо шептала себе под нос рыжая, нервозно скидывая с себя прилипший к мокрому телу топ. Сжала в руках вещь и, проведя пальцами по приятному бархатному материалу, с силой швырнула её в дальний угол комнаты. Взвизгнула, вспоминая недавние прикосновения кабардинца к своей коже. Щипала обнажённые предплечья, когда громкие всхлипы с адскими воплями вырывались из содрогающейся груди, кусала проксимальные фаланги, когда больше не могла давиться бессильными слезами, тёрла опухшие глаза ладонями, когда чёткий образ комика предательски появлялся буквально в метре от неё. Такую сильную боль Андерсон чувствует впервые. Ей особо и сравнить то не с чем, но подобного девушка ранее точно никогда не испытывала. Ощущение, что она разучилась нормально дышать и разговаривать. Одни лишь жалкие рыдания и до отвращения трясущиеся руки. Самой от себя противно. Она же у нас, блять, сильная. Самая самостоятельная, самая самодостаточная, самая храбрая и самая не любвеобильная. — Эм? — Митина тихонько просунула лохматую голову в приоткрытую дверь, с опаской поглядывая на раскрасневшиеся красные глаза и покусанные алые губы. Ебать, ну и зрелище. Её как будто избили. А че она голая стоит? — Эми, что случилось? — Кристина подлетела к рыжеволосой, крепко обхватывая тонкими руками дрожащие предплечья. Андерсон неуверенно подняла глаза, всё ещё сомневаясь в том, что рассказать про всю эту ситуацию – взвешенное и разумное решение. Ну, а с другой стороны, подруга сама узнает об этом чуть позже от Ильи. Какой тогда толк в этой молчанке? Может, если проговорить проблемы вслух, ей полегчает? — У Рустама есть девушка, — ну вот, опять разревелась. Психолог из неё никакой, если честно. Опустила голову, тихо слизывая скудные вкрапления крови на обветренных губах. Звучит это смешно и мерзко, за саму себя обидно. Митина застыла с немым вопросом в глазах. Не будь Эмма в таком состоянии – приняла бы всё за шутку, но даже сейчас, лично наблюдая за её истерическими рыданиями, понимание всё равно туго доходило до темноволосой. Не сказать, что от Саидахмедова она была в полном восторге, но уважение к нему всё-таки было искренним и неподдельным. Парень хороший, воспитанный, с добрыми намерениями. Не похож на мудилу, который вертит двумя девчонками одновременно и совсем не переживает за своё возможное разоблачение. — Как ты узнала? — правильный вопрос. Только говорить ей об этом ой как не хочется. Считай, заново переживает те мерзкие эмоции. — Познакомилась с ней, — засмеялась. Смех психопата, жуткий, до костей пробирающий. — Да-ри-на, — по слогам процедила Андерсон, запрокидывая рыжую голову вверх и щуря слезящиеся глаза. — А он стоял, как последний долбоёб, глазами своими хлопал и молчал. Я никогда себя такой дурой не чувствовала, — взвыла зеленоглазая, накрывая лицо трясущимися ладонями. Эмма не совсем понимала что из всего случившегося её обижало сильнее всего: факт наличия девушки или ощущение своей никчёмности и слабости? Она грязная, она использованная. Он сделал всё для того, чтобы девушка теперь изо дня в день считала себя последним человеком на земле и страдала от своей же наивности. Сделал всё возможное, чтобы растопить до безумия холодное сердце, а после вдребезги разбить его и даже глазом не моргнуть. — Илья об этом знал? — серьёзно спросила кареглазая, всё так же крепко удерживая обмякшее тело в своих руках. Эмма кивнула, громко шмыгая покрасневшим носом. Глаза Кристины за долю секунды вспыхнули всепоглощающим адским огнём, после чего так же стремительно потухли и побледнели. Они обе оказались в компании лжецов и притворщиков, обе позволили себе расслабиться и обе позволили себя обмануть. Правда, Эмма и в этом преуспела, занимая лидирующую позицию.

***

Рыжая вышла босыми ногами на балкон, двумя пальцами придерживая ножку стеклянного винного бокала. Слёзы кончились, руки, вроде бы, перестали трястись, только вот в груди что-то до сих пор противно кололо и неприятно ныло. Наверное, так будет ещё очень долго, надо просто смириться. Сейчас же внутри было слишком пусто, чтобы плакать. Так странно, что иногда сердце продолжает биться даже когда разбито. Иногда ей очень хотелось, чтобы другие люди могли видеть те шрамы, что она всегда так старательно скрывает за своими холодными разговорами. Иногда ей очень хотелось, чтобы кто-то мог прочувствовать на себе ту боль, что ежедневно терзает её и без того израненную душу. Иногда ей так хотелось, чтобы её понимали. И принимали. Андерсон остановила себя до того, как гнетущие мысли вновь норовили полететь вниз по отравленной спирали. Осознание того, что прошлое не изменить, отбойным молотком било по незащищённому затылку, с каждым ударом становясь всё отчётливее и отчётливее. И правда, есть ли теперь смысл жалеть о произошедшем? Если ли смысл в самобичевании и всех этих затяжных депрессиях? Если ли её вина в том, что случилось? Эмма знала, что как только ей покажется, что всё пережито и забыто, оно вернётся и с новой силой начнёт терзать её разум. Ей нужно привыкнуть, потому что, скорее всего, боль не пройдёт никогда. — Любишь его? — спокойный голос за её спиной заставил немного вздрогнуть и повернуться в пол оборота. Кристина с горя знатно накидалась, хотя, кажется, тотальный пиздец случился в жизни Андерсон, а не в её. — Не люблю, — неоднозначно пожала плечами, разворачиваясь обратно и устремляя сосредоточенный взгляд на полупустую дорогу. Не лжёт, Эмма действительно его не любит. Она души в нём не чает. — Не ври, — Митина тихо устроилась по левую руку подруги, губами припадая к наполовину скуренной сигарете. Затянувшись, сделала шаг назад, затылком упираясь в холодное стекло. — Не дашь ему объясниться? — Он уже всё сказал. — Я же знаю, что ты его даже не слушала. — Слушала. — Эми. — Так поступать с кем-то – зверство. Ничего даже знать не хочу. И ты на мозги, пожалуйста, не капай. — А если это ошибка? — задала последний вопрос темноволосая, пытаясь самой себе доказать, что Рептилоид не кретин и Эмма всё слишком утрирует. Как видите, не получалось. Суровая реальность ударяла с ноги в лицо, заметно заземляя наивную Митину. — Это больше, чем ошибка. Мы никогда не забудем тех, кого недолюбили, с кем не срослось, хоть и очень хотелось. Мы всегда будем помнить и сожалеть о том, что обнимали не слишком крепко, мало отдавали. Нам всегда будет до боли обидно, что не выслушали, не удержали, не побежали вслед. Мы не простим себе несказанных слов благодарности, прощения, готовых слететь с губ, но так и оставшихся в глубине нашего сердца. Мы всегда будем скучать по тем, кто оставил глубокий и яркий след в нашей жизни, но так и не стал нашей судьбой.