Perry Rider

“Запись 1! Сегодня я не буду говорить формально. Ну, может, немного. Мы с Ляпис только что переехали. Это приличная, относительно просторная, хоть и не в рамках Солнечной системы, квартирка на юге Эмпайр-Сити. К тому же, Аметист живет неподалеку. Эй, что ты делаешь? — Вещи разбираю. Погоди ты! Ладно, Ляпис крайне увлечена кучей коробок в прихожей, поэтому я помогу ей. Конец записи!” “Запись 2. До учебы осталась неделя, а нам все еще не могут завезти мой стол и прикроватные тумбы. Вот олухи…Впрочем, поддержу тематику своих записей. Действующих экспериментов у меня пока нет, но совместное проживание тоже может считаться за опыт, верно? Так, я отойду…А то мне не отвертеться от нападок Ляпс. Мои наблюдения привели к интересным выводам. Ляпис, оказывается, перфекционист до мозга костей. До этого данное качество в ней не было так заметно. Ей крайне важно иметь план на день, иначе она начинает сходить с ума и хаотично... цепляться за все подряд, оставляя зубную щетку на кухне и пустую баночку от йогурта в ванной. Помимо этого, у нее любопытная повернутость на расположении продуктов в холодильнике. Я пока не вычислила логику, но может это связано с ее матерью? До этого ее расписание также было крайне четким, возможно, свобода действий вызывает у нее тревогу…Ладно, мне пора. Конец записи.” “Запись 4. Послезавтра начинается учеба. Я так взволнована! Я ждала этого момента так долго. Пусть и сложно было выбрать между профилями, но мехатроника не должна разочаровать. Химия наскучила еще в 17, а робототехника — это столько новых знаний. Да и зарплата должна быть хорошая… Ляпис тоже поступила на бюджет, как и я. Хотя, чему я удивляюсь? Она тот еще монстроид, когда дело касается фортепиано. Мне сложно представить, кем она будет работать в будущем, но, думаю, ее концерты в каких-нибудь филармониях должны пользоваться популярностью… Иногда мне жаль, что наша группа так быстро распалась. Амс все еще грезит ей, но я вряд ли смогу продолжать совмещать все, хоть мы и успели свести пару новых песен. Да и я подразобралась в диджейском пульте…Ладно, мне не стоит забивать себе голову перед учебой. Мы скоро поедем в Икею, это должно быть весело. Конец записи.” “Запись 6. Учеба продвигается нормально. Все еще тяжело вливаться в коллектив. Да и все на моем факультете такие странные и закрытые...  — А ты у нас прям душа компании? Я просто не нуждаюсь в постоянной человеческой компании, ясно? И вообще не подслушивай! — Тогда мне стоит съехать? Ляпис, ты же знаешь, о чем я! Ладно, неважно…В программе пока только введение в материаловедение, безопасность жизнедеятельности и основы автоматизированного проектирования. Еще у меня сложности с ведением конспектов. То ли преподаватели тараторят похлеще взволнованной Жемчуг, то ли мои руки крайне медленно пишут. Я молчу про внешний вид конспектов…Ляпис говорит, что мисс Даймонд бы за такое по пальцам дала. Спасибо, что ни мисс Даймонд, ни моей мамы здесь нет. В остальном, все неплохо. С Ляпис тоже все хорошо. У нас не так много времени друг на друга, но уже сформировались небольшие рутинные вещи. Они даже…приятные. Даже если это просто ужин под какой-нибудь глуповатый фильм. Ляпис еще умудряется успевать видеться с Аметист. Удивительно, но они все еще заинтересованы в группе. Я пока стараюсь об этом даже не думать. Нужно утрясти дела с учебой. И все-таки, мне все сложновато дается. Но не будем о плохом! Процесс адаптации всегда нелегкий, верно? Конец записи.” “Запись 9. Ладно, это сложнее, чем я думала…Начались первые эксперименты со сборкой простейших роботов и…это было увлекательно, ну, где-то первые раза два. Я даже не знаю. Я была уверена, что робототехника увлечет меня, но она кажется такой предсказуемой и безжизненной. Даже скучной. И у меня так давно не было фиксаций. До этого мне даже не нужно было стараться, чтобы увлечься чем-то, проблемы были только с тем, чтобы удержать импульс подольше. А сейчас…не знаю. Может быть, это взросление? Не знаю, но я что-нибудь придумаю. Конец записи.” Перидот устало трет глаза, приподнимая очки на лоб, и встает с компьютерного кресла. На рабочем столе пока что чисто —  пара тетрадок и настольная лампа, освещающая бледновато-серым цветом небольшую комнату. В углу немного поблескивали клавиши старого синтезатора, а из кухни едва-едва доносился шум от телевизора, который Ляпис всегда включала фоном во время готовки. Четверг. Хорошо, что не понедельник или среда. Самые загруженные дни в расписании. Недавно выкрашенные в зеленый волосы потихоньку начинали бледнеть и выцветать. И все-таки, учеба давалась сложно. Прошел уже месяц, а Дрекслер до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке. И, тем не менее, она любила учиться. Если у нее что-то не получалось, вместо смятения она с удвоенным рвением погружалась в предмет, как будто пытаясь ему что-то доказать. Но ощущение было как в школе. Тоже куча незнакомых лиц, которые скорее отталкивали, нежели вызывали желание познакомиться. Может быть, это издержки ее факультета? Пусть Перидот и была той еще “заучкой”, но во многом она все же не сочеталась со своими одногруппниками. Она была на год старше, одевалась слишком развязно и даже по-детски по сравнению со всеми этими людьми, почему-то излишне приветливыми и обязательно в рубашках с галстуком. Вроде бы в уставе университета это не прописано. Было какое-то негласное правило, которые знали все, кроме нее? Словно ты пришел на маскарад со своим настоящим лицом. Особенно Перидот не терпела рядовые разговоры “о погоде”. В чем смысл? Почему-то все на ее факультете так любили их. Может, из-за того, что им самим было сложно общаться: некоторые заикались и прятались за экранами ноутбуков с конспектами, некоторые смотрели на всех свысока, чем занималась и сама Дрекслер, а некоторые пытались выслужиться перед преподавателями. Аметист бы их назвала скучными ботанами, и Перидот до сих пор не понимала, почему подруга не относила ее к таковым. Видимо, спасибо лаймовой гитаре и острому языку. И все-таки, как легко спрятать свою сущность за одеждой.  Девушка проскальзывает босыми ногами в тапочки с помпонами и шаркает на кухню. Ляпис в очередной раз устроила эксперименты по готовке. Она не соврала, когда сказала, что будет учиться. И получалось у нее довольно неплохо. Пусть сейчас она была на той стадии, когда блюда получались железобетонно отталкивающими на вид, как те маленькие и почему-то уходящие в иссиня-черный цвет фрикадельки, что они ели позавчера, но безнадежной девушка не была. Перидот подходит к ней и обнимает сзади, пока Лазурит помешивает шипящий на масле лук. Дрекслер зарывается носом в отрастающие синие пряди на затылке и прикрывает глаза, девушка на это немного вздрагивает и мягко сжимает одну из ее рук в своей. — Тяжелый день? Перидот утвердительно мычит, — ага…не знаю, эти роботы для дошкольников меня не особо вдохновляют.  — Зато потом ты сможешь делать умные дома и прочие приблуды…ой. Можешь глянуть лук? Я не сильно его передержала? Дрекслер снова мычит и медленно поднимает голову, заглядывая за плечо Ляпис. Пусть зрение без очков и было размытым, но увидеть чуть золотистый цвет вместо черного ей было достаточно. — Да, все хорошо. У тебя отлично выходит, Ляпс. Кстати, а что ты готовишь? — Я думала пастуший пирог. Его сложно испортить, и я нашла рецепт… В доме раздался рингтон. Перидот хмурится и поднимает голову с нагретого места. Это ее телефон. Она разочарованно вздыхает и шаркает к их “кабинету”. Вообще, раньше это была чья-то небольшая спальня или детская, но девушки договорились сделать из нее место для учебы. Ведь работа в той же комнате, где ты спишь или отдыхаешь, негативно влияет на концентрацию. Дрекслер, наконец, добирается до звенящего телефона и с удивлением видит подпись “Мама”. Брови автоматически сдвигаются к переносице, и она быстро берет трубку, — мам? В трубке тут же слышится сначала шмыганье, а затем встревоженный голос матери. В другой ситуации Перидот непременно закатила бы глаза, но сейчас поздний звонок казался слишком неестественным даже для ее гиперопекающей родительницы.  — Доченька, не разбудила? — Нет…все в порядке?  В сердце закрадывается волнение. Это частое явление в разговорах с родителями, которые передавали тревогу воздушно-капельным путем, что нередко ее выводило из себя. Она садится на кресло и тут же начинает тарабанить пальцами по столу. В трубке слышится копошение и неразличимые переговоры. Кажется, папа.  — Мам, не томи, пожалуйста.  — Да-да, прости, — голос у нее дрожит, и Перидот смыкает зубы от напряжения. Следом идет еще больше копошения и шепота, отчего ее рука сжимает подлокотник кресла. Видимо, ее родители научились передавать тревогу еще и через опоры сотовой связи. — Мама. Все затихает. Девушка старается наладить дыхание, чтобы не сорваться на мать. Пожалуй, она была единственной, кто мог раскалить эмоции Перидот настолько сильно. Но сейчас ей не нужно быть экстрасенсом, чтобы понимать, что что-то точно случилось.  — Перидот, мой папа…твой дедушка. Мы решили приехать к нему, и он…Он умер, детка…Мне очень жаль. Девушка сглатывает. Все эмоции разом схлопываются обратно, куда-то в точку до Большого взрыва, утекают назад в Сакраменто. Уши заполняет тиннитус, вытесняя рыдания матери. Перидот сглатывает и встает с кресла на негнущихся ногах. 

///

— Пер, ты что делаешь? Девушка обернулась в сторону приоткрытой двери. Заметив обеспокоенное лицо Ляпис, она сделала вдох, точно собираясь что-то сказать, но не издала ни единого звука. Тишину нарушали только гудки машин где-то на улице, крики гуляющих компаний и музыка, кажется, тремя этажами выше. Но это было там, далеко. Здесь же, Перидот застыла со спортивной сумкой в руках, пока Ляпис бегала глазами туда-сюда, пытаясь понять, что происходит. — Перидот? — Ляпс, мне нужно будет уехать на пару дней. Я даже не знаю, как сказать... Мне нельзя сейчас плакать, — Лазурит медленно, словно двигаясь, будучи по колено в снегу, подходит к девушке и видит странную тень в поблескивающих глазах. Вот черт. В этот же момент Дрекслер кусает губу и опускает взгляд. — Пер, что случилось? Девушка перед ней вздохнула и потерла глаза, приподнимая костяшками очки. Пару раз глубоко выдохнула. Сжала челюсть, поджала губы. Ляпис ловит себя на мысли, что чем-то она все же похожа на Йеллоу.  — Дедушка умер.  Голос ломается на конце, и внутри Ляпис тоже что-то ломается. Скрипуче-тревожные мысли в голове разом замолкают. Перидот шумно дышит через нос и еле сдерживает слезы. Черт возьми. Одним шагом клавишница сокращает расстояние между ними и сжимает ее в отчаянных объятиях. — Ляпс, я сейчас не могу, — девушка отстраняется и активно мотает головой, — мне нужно держать себя в руках и поддерживать маму. Если я сейчас расклеюсь, то будет еще сложнее. Я вернусь через пару дней, и мы все обсудим, хорошо?

///

Следующие дни проходят в постоянной попытке разгрызть свои ногти до основания. Ляпис не знает ни-че-го. Перидот ограничивалась сухими СМС в духе “добралась до Сакраменто”, “я в порядке” и “похороны в час дня”. Это пугало. Перидот всегда дурачилась, если дело касалось переписок. Какие-то случайные сообщения в духе “знаешь, бег в течение 20 минут с пиццей в руках помогает еще больше понять ценность наличия дома”, или ”как удобно было бы двигать металл силой мысли”, или “почему все такие тупые”. Сейчас была тягучая тишина. Перидот явно была не в порядке, и это напрягало даже больше, чем следовало бы.  Ляпис придумала более пятнадцати версий их встречи после этой поездки, более тридцати вариантов того, как начать диалог. Она злилась на свое идеально выстроенное расписание, которое теперь не помогало собрать все в кучу. Злилась на мать Перидот, заставляющую ту быть “стойким оловянным солдатиком”, способным выдержать поток ее эмоций и переживаний. Злилась на Йеллоу за то, что она как будто потеряла интерес к собственной дочери. Злилась на несправедливость этого мира и на в очередной раз сгоревший пирог. Но больше всего она злилась на себя. Почему ее никто не научил, как действовать в таких ситуациях? Лучше быть постоянно на связи или дать пространства? Говорить об этом или украдкой промолчать? Уместно ли шутить? Что вообще делать?  Собственное бессилие злило еще больше и поднимало все больше песка со дна черепной коробки. По личным ощущениям, совершенно пустой.  Когда покатилось расписание, сдерживать липкое чувство тревоги стало сложнее. После ее переезда Йеллоу как будто провалилась сквозь землю и…отправила в свободное плавание? Как и обещала? Но вместо заветного облегчения, или радости, или желания уйти в отрыв…да чего угодно, было только смятение. Режим сна ухудшился, учеба превратилась в фоновый шум, а уроки готовки не приносили радости. Может, стоит бросить это все и заниматься группой, как предлагает Аметист? Ляпис с тяжестью в груди ожидала приезда Перидот. Она не знала к чему готовиться. С одной стороны, она должна получить хотя бы толику информации о ее состоянии, с другой, она не была уверена, что сможет что-то с этой информацией сделать. Лазурит прочитала несколько статей о поддержке, которые, честно говоря, выглядели совсем картонно, но даже они лучше, чем “соболезную, Пер”. 

///

Дрекслер зашла в дом почти бесшумно. Если бы не скрежет ключа в замочной скважине, Ляпис и не заметила бы. Лазурит сорвалась с места и помчалась, шлепая босыми ногами по полу, в прихожую, тут же встречаясь с покрасневшими белками зеленых глаз и фиолетовыми синяками под ними. Под желтоватым светом последней из неперегоревших лампочек Перидот выглядела еще более бледной. Лицо опало и попрозрачнело, как будто растеряв черты. А что стало с веснушками? От изможденного вида девушки Ляпис беззвучно выдохнула. Перидот натянуто улыбнулась. Сказала тихое “привет”.  — Привет, — Лазурит неуверенно шагнула вперед, на секунду нахмурилась, раздражаясь от собственной потерянности, а после притянула девушку в молчаливые крепкие объятия.  Зеленые волосы пахли дождем, по иронии судьбы мучавшем Сакраменто уже несколько дней. Ляпис пробежалась по успевшим высохнуть прядям пальцами, с облегчением чувствуя теплое дыхание около своей шеи. Перидот выпустила из рук походную сумку, тут же с глухим стуком ударившуюся о пол, и вжалась руками в спину Лазурит.  Ляпис нервно кусает губу, стараясь равномерно поглаживать волосы, а не накручивать их на пальцы и оттягивать из-за волнения. Сейчас тот момент, когда она должна быть сильной, спокойной и знающей. Нужно что-то сказать. И спросить. Как назло, все умные фразы из прочитанных статей вылетели в открытую форточку вместе с запахом подгоревшего лука. Ей лучше уйти от тяжелой темы или наоборот? Спрашивать про похороны будет уместно? Перидот вообще хочет разговаривать? Может оставить ее в покое и не мучать с расспросами?  — Как все прошло?  Голос неестественно высокий в середине фразы, и Ляпис жмурит глаза, ожидая реакции. Возле шеи раздается тихий смешок, в котором, к счастью, нет какой-то издевки или мрачности. — Мне кажется, что концепцию традиционных похорон стоит пересмотреть. Находиться рядом с рыдающими матерью и тетей, пока напротив стоит открытый гроб, было сложно. Они еще и зачем-то надели на него костюм тройку, — девушка понуро фыркнула, — он бы скорее предпочел предстать перед публикой в своих семейниках. Лазурит издает нервный смешок, и ее губы трогает улыбка. Хорошо, это все еще Перидот. Вроде бы кто-то говорил, что подобные шутки не очень хороший знак… Или наоборот. В любом случае, теперь ей ясно, как именно стоит вести разговор. Дрекслер, действительно, нужно немного больше времени, а когда она захочет поделиться, Ляпис будет рядом.  — Погоди, а почему у тебя волосы влажные? — Лазурит немного отстраняется, еще раз осматривая лицо девушки. — Пришлось оставить машину родителям. Отныне общественный транспорт — наш лучший друг, — Перидот слегка улыбнулась, сделала долгий вдох, короткий выдох и прислонилась лбом ко лбу Ляпис, — я очень хочу спать. 

///

Утром Лазурит даже ненадолго забывает о прошлых нескольких днях, пахнущих мокрой тряпкой и сквозняком. Перидот необыкновенно весела и улыбчива. Она рассказывает о своем желании обсудить с преподавателем ак-ту-а-то-ры, вроде как-то так, и возможность их улучшения, что не может не радовать. Пусть до этого она и плевалась на чрезвычайно легкие механизмы, которые они собирают по инструкции, но, видимо, сейчас они стали ее отдушиной. Ляпис старается быть максимально стабильной и поддерживать Дрекслер в любых попытках залечить свои шрамы. Поэтому после совместного завтрака Лазурит решает проводить ее прямо до университета. Как будто присутствие Ляпис превратит негативные мысли в летучих мышей, которые боязливо забьются в тень, лишив вселенную ДС одного из своих главных героев. Они останавливаются около входа в корпус и почему-то неловко мнутся, словно не были до чертиков близки. Ляпис трет затылок и криво улыбается. — Ну, тогда до вечера? — Лазурит трет свое запястье в нервной манере и делает долгую паузу, — только будь осторожна со всеми этими датчиками и электричеством, хорошо? Перидот смеется и неуверенно кивает, — не переживай, я буду на резиновом коврике, так что судьбу Фарадея не повторю. Лазурит хмыкает, — славно…Тогда посуда на тебе. 

/// 

День проходит быстро и размеренно. Профессор оттараторил трехчасовую лекцию о музыкальной литературе четырем с половиной студентам, и на этом все. Гул в голове полностью затих после приезда Перидот. Теперь все снова последовательно и понятно. Эти дни были чем-то вроде “сенсорной перегрузки”, как когда-то любила говорить Дрекслер, или штормящего моря, которое сейчас снова перешло в штиль. Даже если что-то пойдет не так, она справится. И Перидот тоже. Они справятся.  И снова все приходит к разговору о дедушке. Это единственное, что нельзя было назвать последовательным и понятным. Ляпис никогда не сталкивалась со смертью близких, исключая отца (но это не считается), и она понятия не имела, какого это. Единственное, что Лазурит понимала точно: она в два, а то и в три раза не такая зоркая, если дело касалось небольшой смены настроения. Эта слепота заставляла ее мозг работать в два раза сильнее, лишь бы не пропустить что-то в этот раз. Она бы себя не простила, если бы заставила Перидот переживать это в одного.  И эта мысль прилетела бумерангом уже за ужином, во время повисшей между ними тишины. Ляпис катает вилкой одинокую горошину по тарелке и списывает свое повышенное потоотделение на горячий чай в кружке, пока Перидот пустым взглядом смотрит в окно.  — Пер, если тебе нужно… Дрекслер тут же переводит бездонный взгляд на нее и поправляет очки с полуулыбкой, что выглядит странно в совокупности с грустными глазами, — Ляпс, не переживай. Я знаю, что последние дни были сумасшедшими, но, — она облизывает губы и смотрит на пар, поднимающийся над кружкой. Она сильно выпрямляется, и линия челюсти становится напряженной, — смерть — это естественно. Один из циклов, который нельзя предотвратить. Я стараюсь думать о том, что я могу сделать, нежели о том, что мне неподвластно… Она не смотрит на Ляпис, когда встает из-за стола и берет пустую тарелку в руку, — поэтому не переживай. Тебе не нужно быть моей жилеткой или чем-то еще. Все в порядке, правда.  Ляпис немного зависает от настолько отстраненно-спокойного объяснения смерти от своего близкого человека. Перидот всегда так думала? Девушка кладет посуду в раковину, и в этот же момент раздается громкая вибрация телефона. Дрекслер забирает его с кухонной тумбы и кротко целует девушку в щеку, говоря уже живым голосом, — спасибо за ужин. Кстати, ты не хочешь научиться вязать? Я подумала, что это неплохое совместное хобби на вечер.  Все еще переваривая сказанное, Ляпис псевдо заинтересованно тараторит "да-да, давай!" под навязчивую вибрацию телефона и зарабатывает улыбку Перидот, прежде чем та уносится в комнату. Что ж…если Перидот хочет относиться к этому так, то Ляпис не имеет сил возражать.

///

“Запись 10…хотя должна была быть 14, если судить по дням. Честно, Пер? Ты и так знаешь, что произошло. Я не собираюсь говорить об этом…Включаюсь в учебу. Примитивные системы уже не кажутся такими отталкивающими. Может быть, это так горячо ожидаемая мной гиперфиксация? Если да, то наконец-то. Это мне и нужно. Подумываю начать выращивать азалию. Начиталась, что очень капризный цветок… Вызов принят. Конец записи.” — Как, черт возьми, завязать этот скользящий узел? — раздосадованно ворчит Ляпис и вскидывает брови, смотря на Перидот, уже вовсю набирающую первый ряд петель. Та издает смешок и крайне аккуратно откладывает спицы на край пропахшего едой дивана, лишь бы ничего не испортить.  — Что, путаешь нитки со своими длинными пальцами? — Дрекслер пододвигается ближе и немного назад, чтобы в поле зрения попал неудавшийся скользящий узел. Лазурит закатывает глаза, но Перидот все же заметила ее плохо скрываемую улыбку. — Я не понимаю, это такая жалкая попытка комплимента или что?  Перидот фыркает, поправляет очки и скользит руками по костяшкам Ляпис, перехватывая спицы и нитку, — никогда не думала, что мне придется такое объяснять, но это шутка. Ну, знаешь, фраза с юмористическим содержанием… Ноздри Ляпис тут же раздуваются от возмущения, отчего Дрекслер не сдерживается и смеется, а после комично поднимает руки со спицами вверх, — ладно-ладно, сейчас покажу тебе этот узел! Смотри.  Ноздри Ляпис возвращаются в исходную форму, а морщинка между бровей разглаживается. Она переводит взгляд на вырвиглазную рыжую нитку и морщит уже нос (они около десяти минут спорили об идеальном цвете своей первой пряжи, но победила Перидот, которая сообщила, что объективно удобнее будет тренироваться на чем-то ярком, чем на вантаблэке). Ляпис все еще негодовала по этому поводу. — Короткую часть берешь в руку, а ту, что относится к клубку заносишь вверх и создаешь петлю, — Перидот с важным видом демонстрирует узел, — делаешь еще одну петлю из короткой части и продеваешь ее в первую, а после закрепляешь узелок и надеваешь его на спицу. Готово! Дрекслер демонстрирует скользящий узел в действии с торжествующим лицом, пока Ляпис смотрит на нее с откровенным возмущением, — знаешь, не будь у меня перед глазами всей этой картины, я бы скорее удавку завязала. С объяснениями у тебя туговато, Пер. Но, спасибо! Перидот закатывает глаза и кивает. Ляпис еще секунду смотрит на девушку, снова берущую в руку спицы. Может быть, все не так критично, как ей показалось?

///

Очередной вечер с вязанием, которым они занимались уже несколько дней. Вялый шум старенького телевизора заполняет комнату мягким гудением и слабым светом. На экране —  драма в духе всех ситкомов нулевых и десятых, а на полу две чашки крепкого эрл-грея. — Слушай, — Ляпис кладет пряжу себе на колени и тянется к чашке, делая маленький глоток. Перидот кивает и торопливо убавляет звук на трещащем телевизоре, устремляя немного потерянный взгляд на девушку, — мне Аметист предложила порепетировать завтра, плюс у нее какая-то очередная драма с Жемчуг. Поэтому вряд ли вернусь так же, как обычно. Ничего, если перенесем вязание разок? Перидот задумчиво промычала и медленно поправила очки, — отлично… — Ляпис немного странно на нее посмотрела, и Дрекслер прокашлялась, — то есть…не особо критично. Просто профессор предложил мне сделать одну работу на грант. Я, конечно, думаю отказаться, но с ним все равно надо будет поговорить завтра. Так что, давай перенесем. Ляпис улыбнулась и мягко поцеловала ту в щеку, — отлично. Рада, что у тебя тоже есть планы. Девушки опираются на диван, поглядывая то на почти наполовину довязанные шарфы, то на еле слышимый сериал.  — Как, кстати, успехи с азалией? —  проговаривает Лазурит, глядя на плотную рыжую паутину у себя на спицах.  Перидот отвлекается от вязаного лоскутка и шумно выдыхает, как будто просыпаясь от небольшой спячки. — Честно говоря, отстойно. Я все еще пытаюсь создать идеальные условия. Она неимоверно капризная…Ей нужен свет, но не слишком много. И с влагой такая же ситуация. И еще нужно заказать торф для кислой среды…в общем, отстойно. Ляпис с улыбкой качает головой, стягивая петлю спицей, — зачем ты вообще за нее взялась? До этого тебя и герань устраивала, — она отвлеклась от вязания, ожидая реакции Перидот.  Дрекслер хмыкнула. Потом нахмурилась. Начала нервно набирать ряд. Прекратила. Поправила очки, и все же посмотрела на Ляпис. Ох, неужели это оно? Ляпис была все еще в небольшом недоумении после того разговора за ужином. И Лазурит не могла поверить, что Дрекслер действительно думает так. Сухо. Безэмоционально. Даже…цинично. — Я…— голос прозвучал хрипло, и Перидот неловко прокашлялась, потупив взгляд. Да, это точно оно, — я понимаю, что ничего нельзя вернуть, хотя мой мозг четко уверен в обратном, — она горько усмехается и облизывает губы, — может, если бы я усерднее следила за его графиком таблеток или приезжала чаще, чем раз в год…но это уже не имеет значения, верно? — Снова горькая усмешка, — Азалия действительно сложная в уходе. После отцветания ее нужно поливать удобрениями, где калия вдвое больше, чем фосфора, ни больше, ни меньше. Ей не подходит хлор, известь и древесная зола, и ее нужно вечно поливать, но не переливать…Столько усилий, — ее взгляд резко пустеет, словно она провалилась куда-то глубоко и далеко. Куда-то в Тихий Океан, а может и вовсе в открытый космос, — но он говорил, что лишь цветы живут по-настоящему. Он говорил, что они как никто другой понимают скоротечность жизни. И он учил этому меня. И сейчас я тоже стараюсь это понять, и…наверное, принять.  Лазурит хаотично пытается подобрать хоть какие-то слова, а после замечает, как по бледной щеке стекает одинокая слеза. Она безмолвно на нее смотрит, затаив дыхание. В горле мучительно пересохло. Лазурит, не видя, хватается за плечо Перидот, сжимая его до побеления пальцев, и притягивает ее к себе. Дрекслер единожды всхлипывает, слезы впитываются в мягкую ткань чужой футболки, пока теплые ладони прижимают еще сильнее, подальше от космоса и океана. 

///

“Запись 13. Я согласилась. Деньги на грант выделяет Министерство Здравоохранения, и профессор сказал, что мы можем помочь людям с Паркинсоном и другими неврологическими болячками. Я понимаю, что он больше заинтересован в деньгах, но я не могла отказаться. Это мой шанс сделать хоть что-то. Кроме того, теперь у меня есть четкая цель — сделать что-то для науки, правда ведь? Даже не так, для людей. В общем…буду думать. И, кстати, я уже нашла идеальное место для азалии. Думаю, она успеет прижиться до холодов, а может даже распустится, кто знает? В любом случае, у меня сейчас полно дел, поэтому… Конец записи.” Ляпис в десятый раз возвращается в спальню, чтобы забрать зарядку от телефона. Последние пару дней скомкано пролетели мимо. Ощущение было, словно все ее мысли раскиданы по разным комнатам и прячутся где-то под одиноко лежащим носком или чеком. Слишком много слишком маленьких разрозненных дел, которые заставляли ее путаться в собственных конечностях. Голова разнылась то ли из-за этого фактора, то ли в целом от тяжелого дня. Лазурит заходит на совмещенную с залом кухню, подбирает сползший на пол плед и оглядывается на гору грязной посуды. Так, надо будет прибраться здесь…Особенно в холодильнике. Сдача во вторник, репетиция с Аметист. Репетиция с Аметист…Нужно выбрать время… еще песню закончить, там эта часть с небом… Боже, а разве мы не вчера виделись? Черт, прошла уже неделя!.. А, и еще забрать новые прихватки на почте…может быть в четверг? Или завтра? Тело ломит от усталости, и Лазурит в такие моменты всегда вспоминает свою маму. Непоколебимую, твердую, почти идеальную, как ограненный алмаз. Девушка никогда не видела, чтобы она жаловалась на ноющую поясницу или филонила на диване, если все ее дела еще не закончены. Раньше Ляпис непременно бы ушла в самобичевание, но сейчас это ее вводило в какие-то размышления. Дело в поколении? Может быть, она и ее сверстники действительно “хиленькие”, как про это говорят все вокруг? Или генетика? Интересно, у отца болела поясница после концерта? Ох, ладно. Голова предупредительно загудела в левом виске, и Ляпис чертыхнулась. Она в каком-то усталом полузабвении поставила кипятиться чайник, закинула таблетку обезболивающего в рот и все же прилегла на диван, свесив длинные ноги с подлокотника. Перидот уже вот-вот должна подойти. Ее глаза сами собой начали слипаться, а ноющая боль в спине приутихла от комфортного положения. И Лазурит уже вот-вот бы провалилась в сон, как в этот же момент раздалась вибрация. Девушка вздрогнула от неожиданности и поднесла телефон к лицу. Глаза сразу прочитали “Дотс<3”, а пальцы на автомате нажали на кнопку принятия звонка. Ее юная ученая стыдливо тараторила о том, что сегодня задержится, и что ей очень жаль, и что-то про робототехнику. Ляпис протерла глаза, угукая на реплики девушки, и вздохнула.  — Без проблем, Пер. Я сама сегодня какая-то убитая, так что не переживай. В ответ посыпались многочисленные “спасибо-спасибо-спасибо”, а после с таким же повторением гудки. Сегодня правда все слишком на нее навалилось. Без лишних соображений девушка решила принять ванну с чашкой чая, а после лечь спать. С тяжестью всего мира на плечах, она поднялась с дивана и пошаркала к ванной комнате.  Как назло, под ноги попалась какая-то вещица, от которой Лазурит чуть не растеклась по полу прихожей, но, благо, вовремя схватилась за ручку двери. У нее было вполне обоснованное, пусть и мимолетное желание пнуть этот предмет, пока она не поняла, что споткнулась о кеды. Те самые, бирюзовые с кучей рисунков. За окном тот самый неприятный период осени, когда было еще рано складывать кроссовки и сандалии до лучших времен, но и поздно носить их на ежедневной основе.  Что-то заставило ее задержать взгляд на этой обуви. В голове невольно нарисовалась картинка того спокойного вечера. Это было не пять и не десять лет назад, но ощущение было именно таким. Как будто прошла целая вечность. И причем не только от этого момента двухлетней давности, но и от августа, который закончился всего месяц назад. Но, тем не менее, Ляпис до сих пор помнила теплоту спины Перидот, пока они разрисовывали эти кеды. Она помнит каждый сложный оттенок, который выведен бордовым на своей обуви. И она помнит, как посвятила вечер изучению Ифриты Ковальди, словно могла найти в описании птицы какие-то тайные знаки. И, естественно, она помнит беззаботный смех Перидот, когда та прочитала неправильную формулу серотонина. Почему-то, вместо мечтательной улыбки на губах, она почувствовала укол в груди. Ляпис так давно не слышала этого смеха...Сентябрь действительно длился вечно. В голове снова вспыхнуло воспоминание того вечера. Отель, накрахмаленные простыни, раскиданная одежда. Тогда Ляпис спросила, устраивает ли она Перидот, а та без лишних слов сказала, что да. Очень хочется верить, что это все еще актуально. Конечно, сейчас было сложное время…Первый год в университете, новый город, их сожительство, да еще и дедушка…Это и без последнего пункта может загрузить, а с ним так тем более. И почему-то даже осознание объективных причин не помогало. Ляпис заключила “это такой период”, но в голове закралась мысль: “а может, все же дело во мне?”

///

В комнате темно и душно. Перидот с шумным всхлипом садится на кровати, тяжело дыша. Снова этот чертов кошмар, как зацикленная пластинка. Она инстинктивно тянется к тумбочке, похлопывая рукой в поисках очков. Услышав металлический лязг, она хватается за дужку и все еще с остатками страха на кончиках пальцев надевает их.  — Черт возьми, — хриплым шепотом произносит она и мимолетно оглядывается на спящую, зарывшуюся лицом в подушку Ляпис, прежде чем выскользнуть из постели.  Дрекслер сонно чешет лоб, надевает тапочки и, насколько можно аккуратно, но все же достаточно громко, шаркает в коридор. Через некоторое время из дальней части квартиры послышался тихий шум спаивания деталей. Ляпис, пошевелившись, недовольно приоткрыла глаза. Она дезориентированно оглядывается по сторонам, а после видит рядом с собой пустую подушку. Из пересохших губ издается тяжелый вздох, и Ляпис переворачивается спиной к дверному проему, который слепил светом темноту спальни.

///

“Запись 17. Все идет не так гладко, как я предполагала. Хотя, чего это я так? Никогда гладко не идет. Ладно… Сначала у меня были проблемы с подключением конденсатора к кнопке, и я решила использовать квадратную форму сигнала. Потом были проблемы с триггером Шмитта. Забавно, что это буквально задание для дошкольников. Потом дело дошло до драйверов, потому что, очевидно, одного транзистора мне бы не хватило, и мой микроконтроллер бы взорвался. Тут я тоже налажала. Это просто смешно. Как можно было не проверить полярность подключения моторов? Это только начало, а я уже тону в куче ошибок. Такими темпами мой робот будет ползти, а не ходить…Черт возьми, это начинает надоедать. Мне, очевидно, нужно будет больше стараться и параллельно еще и что-то читать, а не самонадеянно тыкаться вслепую. Конец записи.”  Самое сложное в жизни вдвоем — бытовуха. А самое сложное в бытовухе — сдерживать свое раздражение, когда твой сосед, ну, или любимая женщина, гремит грязной посудой. Ляпис крайне ценила, что они делят домашние обязанности, с чем вполне могли быть проблемы, будь у нее какой-нибудь консервативный парень, но иногда Перидот была крайне хаотичной. И это проявлялось как в действиях, так и в громких шумах, как сейчас. Лазурит, привыкшая к идеальной тишине в доме, расфокусированным взглядом смотрит на экран телевизора, стараясь сосредоточиться на сюжете сериала и случаем не накричать на Дрекслер.  Словить линию повествования ей так и не удалось, но как будто в благодарность за ее терпение, Перидот закончила с посудой. В голове назойливая агрессивная вибрация тут же затихла. Это не сильно помогло. Лазурит все еще была на иголках. Она почувствовала, как Перидот, снова с шумом, приземлилась на диван, а на сладкое — обтерла мокрые от воды руки об него же. Ляпис шумно вдохнула через нос, и, к счастью, Перидот это никак не прокомментировала.  Они без лишних разговоров вытащили клубки ниток из старой обувной коробки и начали вязать. В плане своих шарфов девушки уже находились почти у финиша, что не могло не радовать. Это стало бы очередными парными вещами, да еще и теплыми, что согревало бы во всех смыслах, когда наступит зима.  Но шарфы пока не довязаны, а до зимы еще нужно дожить. Ляпис с особой деликатностью поддевает спицей каждую петлю, но все, на чем фокусируется ее мозг — это громкий звук часов. Тик-так. Тик-так. Прямо как метроном в университете. Тик-так, тик-так. Лазурит раздраженно рычит и откладывает лоскут со спицами вбок. — Боже, я не могу уже, — она с силой трет свое лицо ладонями, на что Перидот удивленно вскидывает брови. Ляпис в конце концов не останавливается на лице, но ерошит еще и синие волосы, после чего начинает тараторить, — я знаю, что ты и слова отсюда не поймешь, но сегодня был крайне тяжелый день. Я осознала, что терпеть не могу пары по полифонии и по чертовой гармонии. Я и слова больше не хочу слушать про трезвучия диатоники! И господи, я была уверена, что разбираюсь в сольфеджио. Более того, я даже Стивена учила, но я совершенно не понимаю энгармонические модуляции, а хроматические секвенции доводят меня до седых волос. Клянусь, под этой краской седые волосы!  Ляпис как будто в доказательство хватает синюю прядь и тычет в нее пальцем. Перидот на это криво (или сухо?) ухмыляется, — я даже не буду начинать про робототехнику, Ляпс, но я понимаю. Это, должно быть, было трудно.  В глазах Лазурит на секунду появляется тень сомнения, брови немного хмурятся, а после ее лицом вновь овладевает искренняя досада и раздражение, — это было не описать, как трудно, Пер! Ты даже не представляешь! — руки Дрекслер нервно ускоряются, набирая ряд вдвое быстрее обычного, — мало того, мое расписание катится под откос. Я так и не встретилась с Аметист, и на мне все еще эти три долга по истории музыки, а прихватки вчера я так и не забрала! И знаешь, когда у них заканчивается срок хранения? Сегодня! Черт возьми, сегодня, а они все еще лежат на пункте выдачи.  Ляпис делает паузу, чтобы восстановить дыхание.  — Ситуация действительно неприятная. Досадно, что ты в нее попала, — с каким-то роботическим спокойствием отвечает Перидот. Ее взгляд направлен на экран телевизора, а пальцы быстро перебирают нитку с мотком на конце.  Лазурит, кажется, это немного успокаивает, и она несколько секунд смотрит на движущиеся руки Дрекслер, а после в глазах блестит обида, и она снова начинает говорить, — и я понятия не имею, что не так с Йеллоу. Она не звонит мне больше месяца! Я просто ее не понимаю, — Ляпис кажется или звук телевизора стал немного громче? — до этого я должна была отчитываться перед ней за каждый вздох, а теперь ее как будто и не было! Ей совсем наплевать на меня? Какого черта вообще она не звонит? — Я не знаю, Ляпис, но если ты хочешь поговорить об этом, то ты можешь, — звучит призрачный отстраненный ответ.  — Мне просто так обидно, — Лазурит снова взъерошивает волосы и смотрит на Перидот. Перидот смотрит в телевизор, и девушка подражает ей в этом, уставившись на движущуюся картинку, в попытке немного заземлиться, — я…я не понимаю, что мне делать! У меня ощущение, что она забыла про меня! Что меня просто нет! И я… Ее прерывает звонкий звук ногтя, сбившегося со спицы. Она снова смотрит на Перидот, но на этот раз с небольшим непониманием. И почему-то сейчас Дрекслер выглядит…злой. Ляпис открывает рот, чтобы спросить об этом, но потом вспоминает свою реакцию на часы, и на посуду, и на все остальное. Эмоции крайне сильно влияют на восприятие, и это новая правда, которой Лазурит старается придерживаться. Не стоит дергать Перидот просто из-за сомнений, ей и так тяжело. — И я не понимаю, ее словно подменили. Как будто я опять от нее сбежала и она меня так наказывает, а что я должна делать? Я и так поступила в университет, как она и хотела. И я знаю, что я должна радоваться, что избавилась от этого контроля, но мне все еще очень хочется говорить с ней. Я просто хочу поговорить с ней! И она… — Так позвони ей!  Голос Перидот отбивается о стены зала. Ляпис моментально умолкает и шокированно смотрит на нее. Челюсти Дрекслер напряжены, и Лазурит замечает, как двигаются желваки под тонкой кожей. Сердце начинает нервно биться в груди. — Но я…  — Что, Ляпис? — Перидот выкидывает из рук спицы, которые с металлическим шумом падают на пол, отчего Лазурит вздрагивает, — что “но, ты”? Вспомни, сколько раз ты действуешь по одному и тому же сценарию. Вспомни наш тур, вспомни, как ты чуть не сбежала просто из-за того, что не могла сделать первый шаг! У тебя есть только один выход из этой ситуации, но ты его в упор не видишь, — Перидот затихает и трет глаза, приподнимая костяшками очки, — я не хотела этого говорить, но у меня есть подозрение, что ты ничему не научилась на этой своей ошибки.  Ляпис снова хочет что-то сказать, но горло сжалось от саднящей обиды. Глаза начинает щипать, но она в упор не хочет плакать. Нет, она не будет этого делать. Она сглатывает тяжелый ком и кусает щеки, опуская взгляд и смиренно кладя руки на колени. Перидот еще какое-то время смотрит во все еще буквально кричащий телевизор, звук которого как будто выключился из-за одной ее громкой фразы. В ушах звенит от злости, которая неожиданно вылезла наружу. Дрекслер даже не успела отследить, как сказала то, что сказала, и как спицы оказались на полу. Она невольно опускает взгляд вниз и понимает, что большая часть петель слетела, и шарф распался на созвучия рыжих ниток. Она чувствует укол вины.  — Ляпс, прости, — совсем тихо произносит Перидот, и Ляпис отрицательно мотает головой, все еще смотря перед собой. Дрекслер не удается увидеть ее лица, потому что оно скрыто за синими волосами, как за кулисами. Перидот прикусывает губу и тянется к плечу девушки, но та как будто инстинктивно отпрянула, что вызывает новый укол саднящей вины. — Ляпс… Лазурит встает с дивана и наконец смотрит на нее. В глазах застыл намек на слезы, хоть губы и растянуты в улыбке. Пожалуй, в самом нелюбимом типе улыбок Перидот. Так улыбаются бабушки, когда их внуки счастливы вернуться с дачи домой. Так улыбаются застенчивые школьники, когда хулиган по велению учителя извиняется перед ними. Так улыбается ее мама.  — Нет, все хорошо, Пер. Ты права, и мне нужно позвонить ей. Пожалуй, нам…мне пора лечь спать. Перидот молча наблюдает, как Ляпис буквально на секунду цепляется взглядом за распустившийся шарф и быстро скрывается за углом коридора. А звук телевизора как будто снова включается, раздражая барабанные перепонки.

///

8:43, Я

Ты где?

8:47, Дотс<3 в унике

8:49, Я

Почему так рано? У тебя же занятия с десяти, как и у меня

8:51, Дотс<3 обычно да

8:51, Я

И в чем дело?..

8:57, Дотс<3 профессор попросил пораньше прийти

8:58, Я

Понятно

Не секрет, что у каждого человека свои способы борьбы со стрессом. Кто-то после и так тяжелого дня загружает себя многочисленными блинами на штанге. Кто-то пьет бокал красного, потому что “все французы так делают, даже дети!”. Кого-то увлекает абстрактная живопись или мелодрамы. Ляпис же из всех многочисленных способов выбирает уборку. К счастью, от назревавшей привычки к курению она избавилась, поэтому сейчас ее руки хаотично-методично перебирают несколько коробок в углу кабинета.  В них не хранилось что-то шибко важное, вроде постельного белья или любимых многокарманных шорт Перидот, но от этого рассматривать предметы внутри было еще интереснее. В памяти Ляпис все еще звучал вчерашний разговор, который еле-еле дал ей заснуть прошлой ночью. Это было…больно. Старая фоторамка с новой фотографией их группы. Им определенно стоит поговорить. Да, Перидот была грубовата, но и вина Ляпис в этом отчасти была. Она просто налетела на точно так же уставшую девушку с кучей своих проблем, которые (по мнению Лазурит) были менее важными, чем то, что было в жизни Дрекслер. Массивный черно-желтый фонарь. Какого черта он вообще здесь делает? И надо бы протереть его от пыли…И все-таки, несмотря ни на что, Перидот была права. Грубый тон как будто действительно открыл Ляпис глаза. Это же, правда, не в первый раз! И даже не во второй или третий. Надо позвонить матери и все выяснить, определенно. Моток проволоки. Надо будет передать Перидот, может пригодится. И вообще, этот разговор как будто все поставил на свои места! Лазурит и так была склонна к надумыванию и нередко выбирала наисложнейшие варианты решения проблем вместо простых, а теперь ей виделся в этом своем качестве источник всех проблем. У нее же и с планированием все легче пойдет, если она будет более просто разделять дела по приоритетности. Да, ей действительно стоит заменить свои прихватки, но и старые не настолько испорчены, чтобы ими вовсе не пользоваться. Но именно из-за этой навязчивой идеи с покупкой Лазурит отказывалась от рецептов в духовке, предпочитая им что-то на сковороде, хотя сама терпеть не могла большого количества масла.  Диктофон, который ей подарила Перидот на восемнадцатилетие. Так, погодите-ка.  “Возможно, он тебе понадобится. Я не уверена, что в качестве личного дневника, но…” Ляпис выпрямилась, рассматривая немного пыльный гаджет. Они обе сейчас крайне заняты и раздражительны. И Лазурит зачастую возвращается домой немного раньше, но все равно ждет с нетерпением Дрекслер, чтобы поделиться своими впечатлениями за день. И зачастую они не положительные. Возможно, ей стоит снова начать записывать свои мысли? Так она не будет нагружать своими проблемами Дрекслер. В дневнике ей писать что-то не хотелось, особенно после многостраничных конспектов музыкальной теории. Такая же история с заметками. А диктофон — это буквально то же самое, как рассказывать что-то Перидот. Лазурит и не почувствует разницы, так ведь?  Ее глаза невольно натыкаются на лаймовую гитару, которая гордо висела на стене. На ней был приличный слой пыли, особенно на грифе под струнами, что не могло не привлечь внимание Ляпис. Но почему-то помимо мысли “надо будет вытереть ее”, Лазурит испытала странное чувство. Ощущение было, что висит не инструмент, а своего рода реликвия. Словно на этой навороченной гитаре не будут играть и рвать струны, а просто рассматривать как что-то далекое и старое, по типу бабушкиного сервиза на полке. В сердце от этого грустно кольнуло. Круг интересов Дрекслер сильно изменился за это время. Ляпис была права, что будет скучать по их туру. Она это поняла еще в первый его день. В любом случае, нельзя забывать о плюсах. Она с небольшой, хоть уже и грустной улыбкой рассматривает диктофон в руках, все еще находясь под влиянием ностальгии. По крайней мере, теперь у нее новый план. Даже несколько. И в этот же момент раздается знакомый скрежет ключа, а после хлопок двери. Ляпис не торопится выходить, все еще чувствуя неловкость или даже стыд из-за вчерашнего. Утром она была слишком сонная, чтобы ярко прочувствовать послевкусие ссоры, а сейчас самое время.  — Ляпс, я дома! Я купила курицу и думаю приготовить наггетсы! Мы так давно их не ели, что думаешь? Домашние, мне кажется, еще круче будут. Лазурит в моменте испытывает радость, что Перидот звучит так приветливо и непринужденно, но сразу хмурится после слова “приготовить”. Да, они действительно давно не ели наггетсов, но…Она кладет диктофон около коробки и быстрым шагом выходит в коридор. — А как же мой рататуй? Я три дня читала рецепты, чтобы не облажаться с ним. И ингредиенты все купила.  Перидот уже прошла в зал-кухню с крафтовым пакетом, который буквально набит продуктами. Для полного канона ей не хватало багета, выглядывающего сверху и немного листьев салата. Да уж, там явно не только курица. И это при условии, что Дрекслер предпочитает покупать все четко по списку. Да уж, странновато. Перидот кладет пакет на кухонную тумбу и поворачивается к Ляпис с обворожительной, даже слишком, улыбкой.  — Ну, значит, приготовим и то, и другое вместе! — Ну…хорошо. Я не против. Ляпис немного сбита с толку. Она с подозрением сужает глаза и подходит на кухню. Перидот это мгновенно считывает и вытаскивает из пакета три пачки кислого мармелада. Улыбка уже становится слишком натянутой и уставшей. — И, кстати, там были твои любимые мармеладки по скидке, так что я решила купить. Пусть внутренне Лазурит и радуется сладостям, но внешне лишь вопросительно вскидывает брови, выхватывая пачки из рук Перидот и складывая их на нужную полку. Ладно, видимо, не она одна испытывает неловкость и вину.  Дрекслер передает ей по очереди несколько помидоров, а после и другие продукты, пока Лазурит все раскладывает на нужные места. Видно, что Перидот немного колеблется. Они неопределенно молчат, пока пакет не опустевает, оставляя на дне лишь бутылку вина средней ценовой категории. Дрекслер неловко протягивает ее девушке. — Я подумала, что нам стоит немного расслабиться. Поболтать… Ляпис перехватывает бутылку за горлышко и вопросительно смотрит на мнущуюся девушку. Лазурит не хотелось этого признавать, но все же в ней все еще плескалась обида. Перидот поправляет очки и морщит губы, подбирая слова. После начинает хмуриться. И в конце концов с шумом сминает пакет и кидает его в мусорку. — Ладно, кого я обманываю…— она опирается бедрами о тумбочку, в уже привычной манере трет глаза под очками и виновато смотрит на Лазурит, — прости меня, Ляпс. Я не знаю, что на меня нашло…И не воспринимай это как какое-то оправдание, я просто…Я понимаю, что в последнее время я гораздо более напряженная, и мы меньше времени проводим вместе, и что я сказала эту глупость… Перидот жмурится и сжимает пальцами тонкую переносицу, и у Ляпис невольно поднимаются брови. Наверное, ей нужно было услышать подобные слова от Дрекслер. Она сжимает губы в мимолетном умилении и складывает руки на груди в попытке избавиться от неловкости, — но это не глупость… Дрекслер тут же раздраженно машет руками перед собой, говоря более эмоционально, — нет, это чертова глупость. Даже не так, это не глупость, это просто-напросто хамское поведение. Я не должна на тебя кричать. И я могла бы не кричать на тебя, но я сделала это.  Ляпис, честно говоря, уже не может смотреть на настолько виноватую Перидот. Ей и самой было и стыдно, и обидно, но после слов девушки на душе стало легче. Она очень не любила вздорить с Перидот. Поэтому Лазурит делает шаг вперед и берет в руки ее лицо. Очки от этого забавно подскакивают над носом, и она тут же кладет их поверх волос, заглядывая в зеленые глаза. В такие моменты ей казалось, что цвет в них высветляется до какого-то пастельно-сероватого оттенка, — Пер, поверь, мне очень приятно, что ты первая пришла мириться, но мы обе знаем, что ты говорила правду. И мне не стоило так наседать на тебя со своими рассказами.  Перидот мнется, морща нос и отводя глаза, — но для этого я и здесь. Чтобы слушать твои рассказы, — немного сбито бубнит девушка, явно испытывая неловкость, — и…я не буду полностью отрекаться от тех слов, но я все равно полностью так не считаю. Ваши отношения с мамой сильно улучшились, и это определенно твоя заслуга.  — Спасибо, — тихо отвечает Ляпис, и теперь становится сильно легче уже им обеим. Она с неловкостью смотрит вниз. Перидот осторожно обхватывает ее талию, прижимая ближе к себе. Лазурит чувствует внимательный взгляд, и щеки инстинктивно краснеют. Она решается посмотреть в ответ, и при виде сосредоточенных только на ней глаз ее сердце гулко ухает. Ляпис отгоняла от себя все мысли про какую-либо близость, но…она скучала. И за этот месяц не сказать, что она получала много внимания к своей персоне. — Это, конечно, частично заслуга твоей мамы... — Перидот лукаво облизывает губы, а Лазурит уже хочется игриво закатить глаза, — ...но ты прелестно выглядишь. Не только сегодня, большую часть времени. — Большую, значит?  Ляпис не сдерживает усмешки, а после наклоняется еще ближе к лицу Дрекслер, накрывая ее губы своими. В этот же момент внутренний голод, периодически терзавший ее по вечерам, переносится на поцелуй. Лазурит чувствует мурашки от одного соприкосновения с Перидот, ее руки тут же обвивают шею девушки, а губы с жадностью нападают. Дрекслер робко сжимает ее талию. Ляпис оттягивает чужую нижнюю губу, вплотную прижимая девушку к кухонной тумбе, пальцы скользят меж светло-зеленых волос на затылке, пропуская через себя ток. Руки Перидот неуверенно движутся вверх. Лазурит почти возмущена ее неспешностью, отчего отстраняет пальцы от мягких волос и заводит их к себе за спину, хватаясь за руки Дрекслер и с напором поднимая их вверх. В этот же момент Перидот вскрикивает ей в губы, и Ляпис вздрагивает, тут же отстраняясь от поцелуя и отпуская ее руки. — Что такое? — взволнованно спрашивает Лазурит, замечая, что нос Перидот сморщен от боли, а одна рука держит другую за запястье. Девушка на это лишь качает головой. — Ничего серьезного, просто ожог от паяльника.  После “ничего серьезного” Ляпис тянет ушибленную руку на себя и тут же видит покрасневшую кожу и небольшой волдырь на боковой части указательного пальца, — ты к себе микросхемы решила припаять, или как это случилось? Ты хоть обрабатывала ее? У нас же буквально гигантская аптечка… Перидот стыдливо отдергивает руку и снова прижимает к себе, — я…забыла я. И вообще, к черту эту мозоль, сама зарастет, — она нервно облизывает губы и опускает взгляд, не выдерживая внимательного взгляда синих глаз, — извини, что так вышло. Ты не будешь против, если мы…продолжим позже? Просто… мне очень нужно будет завтра с утра до вечера находиться в университете. Мистер Махесваран хочет начать писать программу для робота, — Перидот прикусывает щеку с внутренней стороны, делая паузу, — и я вроде тоже хочу. Сегодня нужно будет отдохнуть на неделю вперед, я не особо досыпаю в последние дни, поэтому… Ляпис немного растерянно смотрит на девушку. Не сказать, что она на что-то рассчитывала, но…Это был крайне неловкий момент, чтобы сказать о своих планах на робототехнику, пусть она и полностью уважала и радовалась ее успехам. И про недосып Перидот могла даже не упоминать. Как будто Лазурит не просыпается почти каждую ночь от ощущения пустоты рядом с собой. — Да, я знаю…То есть, да, конечно, — все еще немного потеряно отвечает Лазурит, и зеленые глаза снова немного наполняются цветом. Перидот благодарно на нее смотрит, пусть в ее глазах все еще плещется стыд. — Спасибо большое. Да, это требует много усилий, но цель оправдывает средства. А еще мне кажется, что я вроде бы чувствую фиксацию и…еще раз спасибо!  Перидот бегло целует Ляпис в щеку и торопливо отходит к холодильнику, словно находиться рядом опасно для жизни. Лазурит прижимает пальцы ко все еще красноватой щеке, чувствуя себя совершенно растерянно.

But you are, my love, the astronaut

Flying in the face of science

I will gladly stay an afterthought

Just bring back some nice reminders

///

“Запись… Вроде бы 28. Все сделано где-то на процентов шестьдесят, что, конечно, должно было меня обрадовать. Но я говорю только о механической части работы… Все еще нужно спроектировать манипуляторы, и я не уверена, что мой первоначальный план хорош на данный момент. Они слишком… Перидот трет глаза пальцами, пока одна из ее рук занята ручкой. В этот же момент она понимает, что ручка без колпачка изрисовала ей пол лба синей пастой. Дрекслер разочарованно вздыхает и тянется той же рукой к пачке салфеток, заботливо оставленной Ляпис, но по пути роняет как ручку, так и упаковку на пол. Девушка жмурит глаза и сжимает ладони в кулаки, сдерживая ряд отборных ругательств. Какой же рассеянной она стала за все это время. После все же немного расслабляется и еще более устало продолжает. …слишком примитивные. Учитывая, что я хочу создать имитацию рук для больных и пожилых людей, это все равно, что вместо протеза смастерить пальцы из вилок. Так что, сегодня буду думать над этим. Наверное, мне даже придется поискать что-нибудь в энциклопедиях… Природа явно умнее меня будет. И…я правда надеюсь, что мне удастся все это реализовать. Хотелось бы хоть как-то облегчить жизнь таким, как был…он. И почему я думаю об этом только сейчас? Ладно. В любом случае, еще много работы. Даже если сконструирую робота в ближайшие сроки, то потом куча головняка с программой и алгоритмами. Черт возьми…И еще мне нужно что-то делать с Ляпис. Я не знаю, что у меня с головой, но в последние дни я все только порчу. Ладно…Конец записи.” Октябрьский ветер шумным гулом пытается ворваться в приоткрытую форточку, занося в спальню и городской шум: сигналящие машины, скрип шин, шипение кошки, шерудящейся в мусорном баке. За исключением этого в комнате было тихо. Настолько тихо, что в ушах стоял белый шум. Уже начинает смеркаться, и видимая из окна часть неба отливает странным красным, а комната, лишенная порядочного освещения, напротив, кажется синей. Самое время включить свет, но Ляпис просто сидит на кровати и оцепенело смотрит в это открытое наверх окно.  Рядом лежит диктофон. Почему-то сейчас у нее было ощущение, что она находится в клишированном подростковом фильме, а вместо диктофона около нее сидит какой-то очкастый паренек, с которым они именно сегодня договорились заняться сексом, но оба не знают, как начать. Ладно, это даже не забавно. Лазурит нервно трет затылок. В животе и на кончиках пальцев уже как несколько часов поселилось чувство тревоги, поэтому развлекать себя плоскими шутками казалось единственным способом от нее отвлечься.  Она все-таки берет диктофон в руки и вертит его, словно не знает, как работают эти несколько кнопок. Делает выдох. Ей должно стать легче, если она скажет все вслух, верно? Даже если нет, то она хотя бы попробует. Ляпис нажимает на кнопку начала записи. 

“Знаешь…

Лазурит вздыхает и закрывает глаза свободной ладонью. Она чувствовала себя совершенно по-дурацки, что лишь усиливало тревогу, бьющуюся внутри живота, но все же продолжила говорить. 

…в общем. Так. Ладно, можно начать с начала. Это то воспоминание, о котором я почему-то часто думаю. Ты тогда только приехала от родителей и…мы лежали на кровати и разговаривали. Я спросила про Сакраменто. Я знала, что прошло слишком мало времени, но почему-то, все-таки спросила. И…ну…я привыкла, что ты всегда говоришь все в лоб, либо не говоришь ничего. Из-за этого мне всегда было очень просто с тобой…

Ляпис берет в руки диктофон и откидывается назад, на подушки. Она смотрит на желтоватый потолок, потом на сам диктофон, но в конце концов уводит взгляд куда-то в сторону и вниз, не выдержав зрительного контакта. Это все было так странно. Она всегда забывала о том, что вообще есть такое чувство, как тревога, когда Перидот была рядом. Но в последнее время это скребущее ощущение снова начало давить, и она совершенно не понимала, что ей с этим делать. 

…в ту ночь ты говорила так долго, но так ничего и не сказала. 

Не знаю, сколько сил тебе потребовалось, чтобы так ловко ходить вокруг да около, или это как-то не нарочно произошло. Ты выглядела так естественно, что мне показалось, что ты всегда была такой, и просто я этого не замечала. И это так…странно ощущается. Знаешь, я…”

В спальне раздался стук в дверь.  — Ляпс?  Ляпис вскочила с постели, быстро выключив диктофон. Почему-то в моменте ей стало очень стыдно, словно это что-то неправильное. Словно Перидот не делает тоже самое на ежедневной основе. Но даже при этом осознании ее руки сконфуженно сунули диктофон под подушку.   — Да, заходи, — Лазурит поправила волосы и аккуратно присела на край кровати, стараясь скрыть волнение. Она надеялась, что даже если Дрекслер что-то заметила, то не будет допрашивать ее. Хотя, может это и было бы кстати. — Привет, — Перидот открыла дверь, из-за чего по полу пошел сквозняк, а окно на кухне, дребезжа, захлопнулось, — Все в порядке?   Ляпис вздрогнула от резкого хлопка, но быстро собрала себя в руки и приняла нарочито уверенную позу, облокотившись на жесткую спинку кровати, — да, да! Знаешь, я…я не могу справиться с заданием по гармонии. Вроде бы простейшее, а понять никак не получается. Башка кипит. Лазурит облизывает губы, потирая затылок. — Слушай, если оно простейшее, может я чем помогу? — девушка проходит вглубь комнаты, кладет телефон на прикроватную тумбочку и, открыв шкаф, начинает расстегивать пуговицы у белоснежной рубашки. Ладно, за исключением нескольких пятен возле манжетов. И все же, после безрукавок и футболок со странными гиковскими принтами, эта вещь выглядела на Дрекслер совершенно неестественно. Еще в начале месяца она бурчала на своих одногруппников за официоз в одежде, а теперь… — С каких пор ты носишь в университет рубашки?  Перидот подошла к зеркалу и комично выпрямила руки вдоль туловища, — не знаю. Корни отросли, — подошла еще ближе, рассматривая свое лицо. Затем сняла очки и растрепала выцветшие зеленоватые волосы, — ну так что, помочь?  — Давай.

///

“Запись 29. Я помню, что ты всегда пытался привить мне интерес к науке. В частности, к фауне. Иначе я не знаю, как объяснить твое навязчивое желание перечитать со мной все энциклопедии. И сейчас я снова вернулась к этому. Даже не знаю, мне больше горько или приятно копаться в этом…Но, в любом случае, сейчас мне есть, что сказать.  Меня удивляет парадоксальность природы. Сейчас объясню, о чем я. Черепахи с помощью сенсора на голове способны определить сезон года, дабы знать, когда мигрировать. И у них крепкий панцирь, который их делает практически неуязвимыми. Но стоит их перевернуть на этот панцирь, и они становятся легкой добычей. Иронично, да? Осьминог славится своими щупальцами, крайне высоким интеллектом и способностью подражать кораллам и животным, но, тем не менее, у него над глазами есть “кнопка”, которая по своей сути “выключает” его щупальца и делает полностью уязвимым. Перидот нечитаемым взглядом обращается к окну, сильно задумавшись. На улице раннее утро, и даже через стекло с улицы веет холодом. Ее пальцы хаотично пытаются друг друга ободрать. То назойливый заусенец, то мозоль от гитары, которая уже никогда не сможет зажить. В какой-то момент они натыкаются на подзатянувшийся ожог на указательном пальце, где только-только подзажил волдырь, и без каких-либо колебаний отдирают свежую корочку. Дрекслер шипит и рефлекторно прислоняется ранкой к губам, чувствуя металлический вкус на языке. Она внутренне корит себя за собственную неосмотрительность и продолжает говорить.   И такая же история с человеком. Я часто думаю про всех этих людей. И про людей в целом. И еще чаще я думаю о тебе, как бы не старалась отвлечься. Мы буквально можем жить без большей части внутренних органов: без желудка, селезенки, 75% печени, 80% кишечника, одной почки, одного легкого…Но стоит мутировать одной раковой клетке или мозгу узнать, что у нас есть глаза…и мы становимся перевернутой на панцирь черепахой. Как можно быть настолько неуязвимыми и уязвимыми одновременно? Это все очень странно. И это пугает. Может быть, в качестве специалиста по мехатронике я смогу хотя бы немного, хотя бы на полпроцента, даже если не оттянуть, но облегчить наступление того мгновения, когда существо из сильного и умного превращается в беспомощное.  Конец записи.”        Хлопок двери. Ляпис рефлекторно поворачивает голову на звук. В ее руках спицы с почти готовым шарфом. Это предполагалась, как парная вещь, но у Перидот совершенно нет свободной минутки сейчас, поэтому Лазурит решила продолжить сама.  Вязание действительно расслабляло. Может быть, дело было в самом процессе, который уже по своей сути был медитативным, а может быть ей просто не хотелось сидеть без дела. Потому что если Ляпис сидела без дела, то непременно загоняла себя в какие-то депрессивные дебри. Ей сразу вспомнился очень далекий по ее ощущениям рассказ Перидот про акул. Некоторые виды могут погибнуть, если перестанут плавать. И поэтому они вынуждены все время плыть, чтобы продолжать жить. Ляпис не хочется быть сильно драматичной, но она часто чувствовала себя такой акулой. Она отвлекается от мыслей и кладет спицы на диван, чтобы встретить Перидот.  — Привет, — с легкой улыбкой произносит Лазурит, заходя в коридор. Дрекслер в это время пытается снять обувь и вздрагивает, поднимая голову на звук. — Ох, господи, — растерянно бормочет она, наконец откинув ботинок от своей ноги и выпрямляясь, — привет, Ляпс.  Ляпис какое-то время просто смотрит на нее. Вроде все нормально, но что-то не так. Она внимательно осматривает Перидот с ног до головы, а потом до нее доходит. Очки! На Перидот нет очков. Самой Дрекслер становится неловко от этого пристального разглядывания и она по привычке тянется к лицу, чтобы поправить дужку, а после до нее и самой доходит. Она с раздражением вздыхает и вскидывает голову наверх. — Дайте мне сил. Лазурит смеется себе в кулак, а после чувствует суховатые губы у себя на щеке. Через мгновение Перидот уже пересекает зал, — я буквально на пятнадцать минут отлучусь, пару косяков исправлю. Ляпис вслед говорит “ага” и идет ставить чайник. Перидот выглядит уставшей. Еще и очки забыла. Лазурит все еще не понимает, на каких силах двигается этот зеленый и крайне вредный механизм. И Ляпис в принципе была далека от чего-то техничного, многодетальчатого и многоступенчатого. Конечно, клавиши тоже своего рода ступени, а нотная грамота — огромное количество деталей и условностей. Но для Ляпис, занимающейся музыкой с самого детства это было чем-то естественным, как читать книгу. Просто другой язык с другими буквами и манерой написания. Единственное, ее огорчало, что Перидот из романа превратилась в набор нечитаемых букв и цифр, который обычно бывает, когда пытаешься скопировать текст из пдф-файла. Ляпис понуро вздыхает. Тарелки с едой источают пар на обеденном столе, а Перидот так и нет, хотя пятнадцать минут прошли пятнадцать минут назад. Лазурит совершенно не имеет желания что-то предъявлять и так загруженной девушке, и тем более ссориться, поэтому сама направляется в кабинет. Почему-то эта комната стала негласной собственностью Перидот. Ляпис прекрасно понимала, что она может тоже там заниматься, но что-то все равно ее заставляло учиться за кухонным столом или в спальне. Возможно, это был очередной жест уважения к границам Дрекслер, но сама Ляпис точно сказать не могла.  Первое, что привлекает ее внимание — это робот. Он значительно “вырос” с середины сентября. В начале это напоминало стол с дополнительными ножками, похожими на те, что у краба. Теперь же это еще больше напоминало стилизованного под стол краба. Клешни, или как говорит Перидот, манипуляторы были прикреплены к верхней части. Насколько понимала Ляпис, они будут управляться джойстиком или чем-то вроде того и помогать при бытовых делах. Хоть Лазурит и была большую часть времени недовольна тем, что делает с ее девушкой этот робот, но наблюдать за тем, как он становится лучше, было любопытно.  Следующее, за что цепляются ее глаза — сама Перидот. И тут любопытством и не пахло. Дрекслер склонилась над одной из ножек с паяльником, пока ее нос буквально был в паре сантиметров от нагретого стержня. Лазурит хотела было вскрикнуть, чтобы та отодвинула лицо, но тогда повышался шанс у носа быть обоженным. Поэтому она молча подошла ближе, что заставило Перидот отстраниться от робота с вопросительным взглядом, а Ляпис выдохнуть. — Пер, ты такими темпами себе лицо искалечишь, — уставшим тоном произносит Лазурит. Ей рефлекторно хочется коснуться растрепанных все еще зеленоватых волос, но она не решается это сделать. Дрекслер нахмурилась, — о чем ты? — Ты сидишь вплотную к паяльнику. Мне не нужно быть специалистом, чтобы оценить риски. Ты могла бы просто надеть линзы, — Ляпис замечает, что ее голос под конец начинает звучать строго, даже с напором, поэтому вовремя смягчается, — как твой день? Лазурит начала замечать у себя какое-то повышенное раздражение. С планами все еще были неполадки, и девушка неоднократно забывала про какие-то пункты, а с мамой вопрос тоже оставался открытым. Ну и вишенкой выступала Дрекслер, около которой Ляпис старалась ходить чуть ли не на цыпочках, лишь бы не нагрузить ее. Перидот положила паяльник на подставку и тяжело вздохнула, — да, ты права. Я не знаю…у меня из рук все валится сегодня. Никогда бы не подумала, что смогу забыть очки, — она потерла пальцами глаза, а после потерянно посмотрела на Лазурит, — а твой? Ляпис растеряна. О какой части ее дня хотела бы знать рассеянная и уставшая Перидот? Про проблемы на учебе? Или про вновь заказанные прихватки? Или про то, что она все еще не набралась смелости написать матери?  — В том сериале Джон бросил Дженнет, — выдает первое, что приходит в голову, Ляпис, все еще выглядя достаточно растерянно. — О, здорово, — на автомате кивает Перидот, а после останавливается, немного задумываясь, — а кто такая Дженнет? — Понятия не имею.

And i would tell them anything to see you split the evening

But as you see i do not have an awful lot to tell

Everybody's sick for something that they can find fascinating

Everyone but you and even you aren't feeling well

///

“Я не знаю. Я себя чувствую такой дурой в последнее время. Ничего не происходит. Ну, вроде как. Все нормально, мы не ссоримся, ужинаем вместе и переписываемся в течение дня. Ты не забываешь выкинуть мусор или помыть посуду, но забываешь…Боже, это даже смешно. Ты забываешь поесть, поспать, свои очки, которые с тобой буквально круглосуточно, как у детей варежки на резинке. И я не понимаю, все так и должно быть или что-то не так. Когда я у тебя спрашиваю, ты уверяешь меня, что все в порядке. Но тогда я не знаю, на что списывать свою вечную тревогу. Черт возьми, мне казалось, что я знаю тебя. Я знаю, что когда ты чем-то увлечена, то говоришь про это не затыкаясь и пытаешься посвятить меня в это. У тебя горят глаза, у тебя румяные щеки, а сейчас…Ты словно белый лист. У тебя все руки разодраны, а синяки под глазами похожи на те, что оставляла нам Джаспер. Что с тобой?

У меня ощущение, что ты не здесь, что ты какой-то робот. Может быть, твой профессор держит тебя в заложниках в университете, а я живу с двойником? В общем, я не знаю…И меня ты совершенно не замечаешь. Ты не смотришь на меня. Не видишь меня. И самое странное, что мне даже нечего тебе предъявить! Но у меня все чаще ощущение, что я становлюсь как твоя гитара — пыльная часть интерьера. Мы как будто замужняя пара, живущая триста лет вместе. Ты — завидный адвокат, который постоянно задерживается на работе и возможно изменяет, а я типичная домохозяйка. Я бы и правда думала, что ты изменяешь, если бы ты не сидела днями и ночами за рабочим столом. 

Я не знаю. Я не хочу так думать, правда. И тем более я не хочу так себя чувствовать. Но ты мне как-то сказала, что мы не выбираем, что чувствовать по отношению к своим чувствам. Хоть мне и не нравятся мои мысли, но они такие. Может быть, у меня синдром жертвы или еще какая-то психологическая тема, но мне тебя не хватает. Может быть, дело исключительно во мне. И скорее всего, это так. Так всегда было. Я надумываю — ты говоришь, что это все чепуха, и можно посмотреть на все с другой стороны…Да, возможно, так и есть… 

Может, правда, стоит развеяться, как мне вторит эти две недели Аметист. Мне надо отдохнуть от всех этих мыслей.”

Ну и что такого в том, чтобы пойти развеяться? Ляпис и так особо не развлекается: учится, делает домашку, да раз в неделю видится с Аметист. Да даже с Аметист она все прекратила в последние две недели, потому что переживала за Перидот. Но Перидот, судя по всему, не особо заметила этого жеста.  Поэтому Ляпис и идет быстрым шагом по вечерней улице с небрежно закинутым на шею шарфом. В какой-то момент ее перестал раздражать его вырвиглазный оттенок. Может быть, из-за того, что осень уже была в своем самом сером и противном разгаре, а ярко-оранжевые нитки были сродни солнцу.   И несмотря на быстрый и уверенный шаг, внутри Ляпис было куча сомнений. Она чувствовала себя странно, идти вот так куда-то подальше от дома. Но там в последнее время было так тихо и одновременно громко. И пахло жженым пластиком. И даже искусственные цветы не спасали положение. Да и единственная живая азалия уже выглядела какой-то чуть завядшей. Подсознательно Лазурит надеется, что Перидот ей позвонит. Скажет, что уже поздновато, и лучше бы им посмотреть фильм с какао и лечь спать. Но на деле Перидот еще в университете или еще черт знает где, и то, что она позвонит — это навряд ли. Очки она все же забрала на следующий день, но видеть дальше учебы и гранта не стала.  Ляпис останавливается посреди тротуара. Нет, она так не может. Это все как-то неправильно. Да, Перидот занята и практически не замечает ее. Но она же ее любит, верно? И что она подумает, если Лазурит без предупреждений куда-то уйдет под ночь? Она достает телефон из кармана пальто и начинает печатать. Ей не хочется быть сильно нуждающейся, поэтому про бар она решает умолчать. А если Перидот станет интересно, то спросит. 

19:47, Я

Задержусь допоздна сегодня, не теряй

19:49, Дотс<3 ок Ляпис немного хмурится от ответа. Почему хотя бы не “окей”? Ну, может она сейчас тоже что-то склеивает или паяет, или печатает…Лазурит отходит с тротуара ближе к зданию, опираясь на кирпичную стену, решив подождать еще. Мало ли, отпишется, нужно же дать шанс. Но через пять минут ответа нет, через семь тоже, а десяти Ляпис ждать не собирается. В груди всколыхнулось липкое раздражение, и девушка резко пихает телефон в карман, прежде чем с еще большей скоростью зашагать к бару.

And is it getting easy not to care

Despite the many rings around your name

It isn't funny and it isn't fair

You've traveled all this way and it's the same

///

Ляпис тихо проходит в кабинет Перидот. Нет. В их с Перидот кабинет, и останавливается посреди комнаты. Дрекслер слегка повернулась в сторону двери, едва заметно кивнула и продолжила печатать, сильно ударяя пальцами по клавиатуре еле живого компьютера. Рядом валяются распечатанные чертежи и провода. Вырванная с корнем деталь. На подоконнике покоится потрепанная азалия. Четыре часа дня. Ляпис должна была уйти на пары еще час назад, но ей не хотелось. Не хотелось собираться, тратить полдня на поездку туда-обратно. Не хотелось видеть эти лица, с кем-то разговаривать, пытаться понять материал, который вылетал из головы сразу же, как она покидала аудиторию.  Они почти не разговаривали сегодня. Дрекслер ушла утром и пришла к обеду, когда Ляпис только-только разлепила глаза. Пришла, поздоровалась и сразу закрылась в комнате. Про то, почему Ляпис вообще сейчас дома, даже не поинтересовалась. Небо сильно заволокло, и пора бы включить свет, чтобы не подпортить зрение, но Перидот только увеличила яркость экрана и придвинулась ближе. Ляпис подходит к синтезатору, проводя по немного пыльному корпусу пальцем. Присаживается за инструмент. Ей приходилось делать это бессчетное количество раз: в музыкальной школе, на концертах, в университете, перед Йеллоу. Пальцы пробегаются по клавишам. До-бемоль — Ре-бемоль — Ми-бемоль. Что-то знакомое. Фа-диез — Соль-бемоль — Ля-бемоль. В голове мелькают картинки. Душная репетиционная комната, сосредоточенная на ее руках Перидот. Восторг в зеленых глазах, когда из отдельных звуков клавиш начала складываться музыка. И ее искреннее отвращение к чему-то настолько простому, как… “Поставь мне руки, Ляпис” Точно. Собачий вальс. Ляпис резко окатило волной неприятной ностальгии. В носу засвербило, а глаза начало жечь. Почему у нее всегда ощущение, что это было с кем-то другим, а не с ними? Она делает выдох и задерживает дыхание. Секунда, две. Резкий вдох.  Почему все происходит именно так? В какой момент они свернули не туда?  Лазурит начинает играть. Медленно, словно погружая руки в грязь. Спина выпрямлена, но волосы заслоняют большую половину зрения. Из встроенных динамиков выходит немного искаженный звук, в данный момент напоминающий скорее мелодию старой игрушки в коробке, откуда вот-вот выскочит уродливый клоун. Ничего общего с той задорной детской песенкой, которую они играли во время их тура. В глазах начало плыть, и она всеми силами старалась не шмыгать носом. Руки начали подрагивать, и так замедленный темп превратился в набор нот. Она знала, что Перидот не смотрит. Почему она не смотрит на нее? Ляпис расслабляет руки, очерчивая кончиками пальцев клавиши и промежутки между ними. За спиной раздается клацанье клавиатуры. Лазурит оборачивается, давая Перидот последний шанс. Перидот не разворачивается в ответ, продолжая пялиться в яркий экран и активно печатать. Словно Ляпис вообще не было в комнате. Тоска переходит в обиду, а обида пульсирует злостью на кончиках пальцев. Девушка вскакивает с места, за два шага пересекая комнату. Дверь с грохотом хлопает за ее спиной. Клацанье клавиатуры не затихает.

It is enough to have some love

Small enough to slip inside the cracks

The pieces don't fit together so good

With all the breaking and all the gluing back

///

“Привет. Очень весело говорить это диктофону, а не тебе, но обстоятельства привели меня к этому унижению. Я не знаю, ни как начать, ни как закончить, ни как это описать!

Ляпис всплескивает руками, лежа на кровати. Диктофон лежит на ее груди, но недолго. Девушка резко садится, меняя позу. Ребра как будто вибрируют от раздражения, а в горле саднит от вечно подавленного крика. У нее даже промелькивает мысль, что сейчас она отыграется. Да, не в лицо Перидот, но все таки выльет хотя бы немного скопившегося напряжения. Она тяжело дышит и трет пальцы друг о друга, подбирая слова, а после с еще большим давлением продолжает говорить.

Ладно. Хорошо. Представь! Да, представь: у тебя сломаны руки. Ты не можешь себе сделать поесть и вообще что-либо сделать. И ты просишь по-человечески у своего близкого человека принести тебе обед. И тебе вместо него пихают тарелку льда…Нет, даже не так! Миску с червями. И ты доверяешь близкому человеку, поэтому начинаешь их есть. Но, естественно, в какой-то момент поднимается немой вопрос. Почему у тебя в тарелке черви? И знаешь, что делает твой близкий человек? С самым невозмутимым лицом и снисходительной улыбкой поясняет тебе, что это никакие не черви, что тебе показалось, и что вообще это аппетитная лазанья из самого дорогущего ресторана в городе. И знаешь, что самое забавное? Да, он садится рядом и тоже начинает это есть. И я не понимаю, это у меня галлюцинации, или у тебя проблемы с головой.

Неприятно, но ожидаемо. Облегчения в этом было мало. Ляпис все еще понятия не имела, почему все идет настолько не туда. Жжение в горле и ребрах сменилось на потерянность и непонятно, в какой именно момент. У нее щиплет в глазах, и Лазурит с нажимом трет их, ненароком выдирая несколько ресниц. 

Я не понимаю. Я жутко злюсь на тебя, но на деле я просто не понимаю. До этого, даже с условием, что я не имею этого “выдающегося” таланта читать людей, я могла понимать тебя без слов. По тому, как ты хмуришься или поправляешь очки. По тому, как сужаются твои глаза или напрягаются руки. Да банально по тому, что ты говорила мне хоть о чем-то кроме “я задержусь сегодня”. Это уже даже не задержки. Это наше новое расписание, которое ты выбрала за нас обеих, а я вынуждена в него вписываться. Но у меня есть ощущение, что мне нет места в твоем заполненном графике. Я так, для виду. Старая пристройка из пеноблоков к новому стеклянному небоскребу. Может, чтобы спать было не так холодно. Или…не знаю. У меня ощущение, что между нами тысячи километров. И поверь, когда это было правда так, у меня не было такого чувства… 

Ты мне напоминаешь точку немо. Тебе проще долететь до космоса, чем доплыть до берега, где я тебя жду. И чтобы я не делала, как бы я не плыла навстречу, ты все еще смотришь вверх.”

Дверь громко хлопает. Ляпис отмечает у себя мелкие вспышки раздражения еще чаще, чем до этого. Она нервно, даже отчасти психованно стаскивает с себя пальто, небрежно кинув его на крючок. Сдирает с шеи тоже сильно раздражающий шарф. И проходит в комнату. Если топот можно описать глаголом “пройти”. — Воу-воу, Ляпа, полегче!  Развалившаяся на диване девушка с пурпурными волосами принимает вертикальное положение. Ляпис кидает куда-то в ее сторону сумку и начинает ходить по комнате туда-сюда. Юниверс сужает глаза и приподнимает брови, наблюдая за подругой. — Проблемы в раю?  На этом вопросе Лазурит все же останавливается и впервые смотрит на Аметист. Она хочет как-то съязвить, но идей никаких не приходит, поэтому девушка кидает громкое “да!” и наконец садится рядом.  Почему-то диван Аметист гораздо мягче того, что в их с Перидот квартире. Ляпис хочется драматично порассуждать о том, что дело в их взаимоотношениях и это символ, метафора, но… они просто купили твердый диван. Надо будет заказать пару подушек…В остальном, комната Аметист выглядела как комната Аметист. Пустые стены, но заваленный пол. Мало мебели, много мусора. Эффект той самой холостяцкой берлоги. Заставленный банками и проводами стол, незаправленная кровать (матрас на полу), никаких растений, мигающая лампочка вместо светильника или люстры и гитара (без единой пылинки) в углу.  Лазурит чувствует, как ерошат ее волосы. У нее проносится мимолетная мысль, что давно не ощущала каких-то тактильных выпадов, и злость снова приливает к голове.  — Хорошо, я поняла, ты не в духе, — подруга привстает с дивана и топает к холодильнику. Ляпис молча наблюдает за тем, как Аметист достает внушительную бутылку виски. И, кстати, не дешевую. Влияние Жемчуг или что это? — не хочешь выпить?  — Слушай, может мы быстрее начнем и быстрее…— на автомате тараторит Лазурит, а после сразу осекается. А, впрочем, куда ей торопиться? В пустой дом? Ляпис прикусывает щеки и немного обиженно приподнимает нос, словно Перидот может ее увидеть, — а знаешь…давай. Карие глаза Юниверс тут же заискрились. Оно не удивительно, зачастую Аметист слушала только отказы, но все равно неустанно звала Ляпис либо на какую-нибудь тусовку, либо на концерт в баре, либо куда-то еще. Лазурит вообще не понимала, откуда в Юниверс столько терпения к ней и, более того, желания с ней общаться. Ляпис не казалась себе каким-то классным другом или даже собеседником.   — Ну наконец-то! Хоть один вечер не буду чувствовать себя одиноким алкоголиком.  Ляпис нервно усмехается, и они начинают пить. Аметист щебечет что-то о том, что никак не может найти достойного барабанщика и про то, как ей не хватает Гранат. Что все уже не так, как раньше, и что теперь она играет в одного “в этом жестоком мире шоубиза”. Лазурит не хочет быть плохой подругой, но все ее мысли до сих пор витают над медленно разваливающимися отношениями с Перидот, поэтому семьдесят процентов слов Аметист вылетают в приоткрытую форточку. Что она сейчас делает? Она вообще чувствует, что все идет по наклонной? Ей хоть немного страшно, как Ляпис, или она слишком занята своей крайне важной учебой? Перидот же сама всегда толдычила Ляпис, что отношения — это общая работа, что стараться должны оба. Но сейчас девушка не видела ни то что стараний, а даже желания смотреть на нее. Лазурит смотрит куда-то в стену или мимо нее, пока рюмка с незаканчивающимся виски опрокидывается в ее рот. Она не чувствует ни вкуса спирта, ни опьянения, пока внезапно стопка не становится пустой. — Ляпис? Лазурит промаргивается и быстро поворачивает голову к Аметист. В этот момент опьянение бьет по ней в трехкратном размере. Перед глазами чуть плывет, а от лампочки лицо подруги немного засвечивается. И в голове блаженно пусто. Сколько времени она не пила? Полгода? Год? — Ляпис, что случилось? Ты ни слова не сказала за этот час.  И тут же пустота в голове заполняется гулом. И у нее опять нет никаких объяснений на вопрос “что случилось?” или “что не так?”, или “в чем проблема?”. В последние дни раздражение стало ее единственным топливом. Ляпис трет лицо, которое мощно горит от виски или от злости, или от мороза на улице. — Меня чертовски бесит Перидот, — сдавленно произносит она и сжимает волосы. Ей не верится, что она сказала это вслух. Не диктофону и не пустой комнате, а кому-то. И теперь это чувствуется реальным и…пугающим.  — А кого не бесит эта занудная коротышка? Она даже на гитаре лучше меня лабает, это не может не бесить, — навеселе отвечает Аметист и пьяно смеется, махнув рукой. И будь Ляпис в другом состоянии, она бы тоже засмеялась и сказала бы что-то про выражение лица Дрекслер или про ее странную привычку. Но сейчас слова подруги явно открывают все краны, которые Лазурит эти полтора месяца старательно заматывала изолентой.  Она сама не замечает, как вскакивает с дивана и снова начинает шумно шагать по комнате, вцепившись руками в выцветшие синие волосы, — нет, Амс, ты не понимаешь! Я просто! Она меня просто выводит в последнее время! Я совершенно ее не понимаю! Это невыносимо. Мне всегда казалось, что я глупее и эмоциональнее, но она ведет себя как чертов ребенок! Ноль логики! И в этот момент сама Аметист встает с хлипкого скрипучего диванчика. Ее глаза светятся гневом, что даже немного успокаивает разъяренную Ляпис. — О-о, Ляпс, я тебя отлично понимаю. Просто прекрасно! Клянусь, мне никогда так не хотелось прибить чертову Жемчуг. Она просто круглосуточно меня динамит. И мало того! Каждый раз, когда я пытаюсь выяснить, что не так, она утверждает, что мне кажется! Глаза Лазурит загораются новой волной (десятой или одиннадцатой?) гнева. — Господи, да! У меня точно также! Я не понимаю, она меня дурой считает или что? Она думает, что если она учится на технической специальности, то это автоматически делает ее во всем правой? — Ага, так еще с такой умной мордой ходит, как будто уже магистр! Как будто я не знаю, что она до сих пор не может запомнить пятую статью конституции и половину поправок. И она все списывает на то, что “мне просто грустно”! Понимаешь, мне, видите ли, грустно. Грустно от того, что она ведет себя как сволочь?! — А Перидот уверена, что только она разбирается в невербальных знаках и психологии! Она уверена, что я задерганная тревожница, только и всего, но мне, черт возьми, есть, что сказать! Аметист бешено на нее смотрит, все еще будучи под влиянием алкоголя и эмоций, а после более спокойно произносит, — Ляпис…может нам песню записать? Лазурит пару секунд обрабатывает информацию, удивленная резкой смены темы. Она видит, как в глазах Юниверс пляшут чертята, и невольно заражается этим. Пусть это может быть низким — писать песню о своей уставшей девушке, но это единственный для Ляпис способ не разрушить все еще быстрее, чем могло бы быть.  — Давай.  — Хорошо, давай попробуем по куплету написать, а там посмотрим.  Они обе пошатанно усаживаются на такой же пошатанный диван, открывая заметки. Аметист — почему-то в тетради, Ляпис — на телефоне. Несмотря на то, что Юниверс была по ощущениям “самой современной” и разбирающейся в трендах, у нее были мелочи, которые словно отдавали дань прошлому. Возможно, из-за чрезвычайной заинтересованности Аметист в роке семидесятых.  Спустя какое-то время у них получается какой-то Франкенштейн, где бридж и припев написала Юниверс, а два куплета — Лазурит.  u're talkin’ to me like a BITCH do ya ever hear the way you speak? don't have to be so mean just cause u're weak <…> u're talkin' to me like I'm dUmb <…> u're talkin' to me like I'm hurt well at least I'm not three six feet in the dirt and i'll still kick your ASS even in my skirt u're talkin' to me like a chiiiiiiild But i'm not a crazy hElpless baby not waitin' on you to come save me   i'm like nobody else, so you can just GO. FUCK. URSELF. i do a lot of stupid stuff but don't act like U’RE. SO. TOUGH. <…> earplugs won't save you anymore :)  they'll leave u washed up on the seashore Девушки искренне хохочут, пока читают свои записи и коряво соединяют их в тетрадке Аметист. Конечно, песня нуждается в еще одном куплете и перебивках, но обе чувствуют себя немного легче.

///

“Запись 37. Урок усвоен. У меня ноль абстрактного мышления, судя по всему. И еще я ноль в программировании. Все, что у меня было за спиной — это несколько попыток разобраться в Java и Assembly. И это просто ничто в моей ситуации… Профессор сказал, что мне нужно параллельно с разработкой робота изучать CC+, чтобы было больше контроля над сенсорами и актуаторами. И я не знаю, у меня просто голова кипит. Мне просто…Я привыкла работать с чем-то видимым, наверное, дело в этом. И если я еле-еле поняла значение слова “переменная” в контексте программирования, то тогда я не знаю, что будет дальше. Я понимаю биологию, физику и химию, потому что даже если это не видно просто так, я могу посмотреть на это через микроскоп. В случае с программированием я не знаю, через что мне смотреть. Это просто абстрактные понятия, которые я каким-то образом должна сложить в систему и задержать в своей голове. Я устала. Я так ужасно сплю в последнее время. И мне…грустно, наверное. С Ляпис все нехорошо, мне обязательно нужно с ней поговорить. Она смотрит на меня как на врага, и я понятия не имею, что мне с этим делать. Конец записи.” Перидот приподняла очки и холодными пальцами надавила на веки так, что начали болеть глазные яблоки. Если важный разговор будет вечером, то это не повод отдыхать сейчас. Она попыталась сосредоточиться на работе: открыла крышку ноутбука, подаренного родителями еще на шестнадцатилетие, и погрузилась в изучение управления микропроцессорами. Программирование — явно не ее профиль, но перед встречей с преподавателем информатики нужно хотя бы немного погрузиться в материал. Там как раз бутылка вина лежала. Боже, что за набор символов, CC+ по программе только в конце 2 курса изучают. Почему-то сегодня вместе с температурой воздуха на улице упала и ее работоспособность. Может быть, не идти завтра на пары?    В этот момент зазвонил телефон. Девушка на секунду почувствовала легкое недомогание, как будто у нее поднялась температура. Профессор Махесваран отчитал ее за неуспеваемость по метрологии. Зачем изучать метрологию, если я и так ей занимаюсь, просто отдельно от всех. Перидот устало вздыхает и на автомате угукает на все его придирки.  — Я договорился с доктором Лезнер, она поставит тебе автомат по своему предмету, если ты покажешь ей, что твоя работа на грант включает в себя основы ее предмета. У тебя уже готова часть отчета с калибровкой? — Да…сейчас посмотрю, — Перидот жмурит глаза, в которых уже начали появляться мушки, и кликает мышкой, открывая документ. Щурится в попытках найти нужную часть отчета, — да, готова. — Мы ждем тебя на кафедре, подойди в течение часа, пока мисс Лезнер не закрыла отчетность за предыдущие две недели. Перидот посмотрела на дрожащую над клавиатурой руку (снова анемия?), а после на прорезиненные часы. Черт. Она быстро тараторит, что “скоро будет”, и начинает хаотично собирать свои вещи. Еле умещает уже “подросшего” робота в коробку, и к нему контроллеры, моток проводов, распечатанный отчет и прочие мелочи. Если поедет на такси, то точно успеет. Можно было бы и пешком, но на улице хлещет дождь. И еще зонтик бы взять. Уже на ходу Дрекслер заказывает такси, которое должно приехать через семь минут, накидывает толстовку и сверху куртку, берет в охапку коробку со своим изобретением и кое-как выходит из квартиры. Ее “столик” уже весил килограмм так семь, если не десять, несмотря на то, что все части конструкции были полыми, а материалы подбирались заранее легкими. На лбу уже проступила испарина от возни в парадной с надетой кожаной курткой. Ей явно стоит найти какую-то альтернативу на межсезонье.  Наконец она на улице. Нагретые щеки приятно обдуваются холодным ветром, а такси вот-вот должно подъехать. Только потом она понимает, что все же забыла зонтик. Холодные капли орошают ее волосы, но что более критично — открытую коробку с роботом и отчетом, который она не удосужилась положить в файл. Дрекслер понуро ругается себе под нос, а после перемещает коробку на колено, придерживая ее одной рукой, а свободной достает телефон из кармана. “Ваш вызов был отменен”.  Ну, конечно. Дрекслер снова смотрит на часы. Ладно, еще есть время. Она снова заказывает такси, а после все же решает вернуться за зонтиком. Конечно же, в процессе чуть не роняет коробку, внутренне проклинает все вокруг и в очередной раз потеет. Перидот надеется, что тесных взаимодействий с преподавателями не прилагается. Через десять минут она наконец-то села в такси и тут же полезла в коробку, проверяя сохранность всего содержимого. К счастью, робот не успел сильно промокнуть, но отчет все же пострадал. В любом случае, она сможет и через компьютер все показать, если их не устроит тряпка вместо скрепленных листов А4. От скуки Перидот начинает перечитывать вывод, пока на окно накрапывают капли воды. Она бы точно в какой-то момент уснула, если бы не поняла, что машина не двигается. Они застряли в пробке. Причем конкретной, на главной улице. Кто вообще едет в час-пик на главную улицу? Перидот не имеет никаких сил, чтобы высказывать претензии водителю, поэтому просто понуро опирается лбом о влажное стекло. Просто класс. Она старается не думать о том, что вероятно снова придет домой поздно и огорчит этим Ляпис. Проходит пять минут. Потом десять. Двадцать. Дрекслер с каждой минутой начинает себя накручивать все больше и больше. А потом приходит уведомление. “Мисс Лезнер необходимо было уйти домой, подойдете к ней завтра”

///

Кухня заполнена приятным ароматом. В кастрюле варятся фрикадельки, пока на сковороде густеет сливочный соус. Ляпис сегодня была на редкость в хорошем и спокойном настроении. Хоть ей и было странно от всего этого всплеска с Аметист, но он ей очень помог. И все же Перидот права, когда говорит, что эмоции нужно “проживать”, чтобы это ни значило. Эмоции Ляпис прожила, теперь оставалось прожить сегодняшний вечер. Перидот она сегодня не видела совсем, потому что благополучно прогуляла пары из-за похмелья. Хоть общались они немногословно, но Ляпис все равно скучала по ней. Именно из-за этого на ужин сегодня были “кенигсбергские клопсы”. Звучало все довольно страшно на словах, но на деле это были обычные фрикадельки в соусе. И хоть Перидот не испытывала сильной привязанности к своим немецким корням, возможно, это все равно ее обрадует. Возможно, сегодня все будет хоть немного иначе. Ужин готов, посуда помыта, приборы расставлены. Согласно “подсчетам” Лазурит, Дрекслер должна вот-вот явиться. Но ее нет уже более двадцати минут, и это заставляет девушку беспокоиться. К счастью, Перидот, как чувствуя, сразу же отписалась в своем классическом духе “проблемы возникли, немного задержусь”. Поэтому Ляпис прождала еще полчаса. “Клопсы” начали остывать, а настроение портится. В какой-то момент Лазурит сдалась и решила поужинать сама. Все же, кто знает, сколько ей еще ждать? По ощущениям прошло уже часа два. Лазурит лежала на диване, пялясь в потолок. Она уже успела поставить стирку и порепетировать. Перидот не было. Это было странно даже для их нового расписания. Ляпис не знала, злиться ей или переживать. Может, случилось что? Нет, не нужно себя накручивать.  Лазурит все же встала и решила помыть посуду, чтобы убить время. И как только ее мысли отвлеклись от ожидания, на пороге появилась Перидот. Мокрая, с гигантской коробкой в руках и раскрытым зонтиком. На часах было почти девять, и это уже переходило все границы. Что она делает в университете до девяти? Ее как будто реально держат в заложниках. Но даже если преподаватели настойчиво просили ее оставаться на подольше, это уже не было уважительной причиной для Лазурит. Теперь она просто злилась.  И когда Перидот понуро прошла на кухню, Ляпис выключила воду и повернулась к девушке. Она посмотрела на чистую тарелку, потом на приготовленные, хорошо приготовленные фрикадельки, а после на Перидот. Лицо у нее было нечитаемое, какое-то совершенно отсутствующее, и Ляпис не могла понять ни одной эмоции за ним. — Что на этот раз случилось? — с нажимом начинает Лазурит, сложив руки на груди. Дрекслер даже на нее не смотрит. Куда-то в бок, опять в сторону окна. — Я…Ляпс, извини, пожалуйста. Там накладки произошли и… Ляпис практически на физическом уровне ощущает, как у нее закипает кровь.  — Перидот, я слышу это каждый вечер! Я не понимаю, что ты там делаешь! Я приготовила ужин, я ждала тебя…Хотя, мне, наверное, стоило бы привыкнуть, — повышенный тон переходит практически в шепот, и девушка закусывает губу, чувствуя сильную обиду.  Дрекслер тут же стремительно подходит к ней, схватив за плечи. Ляпис от неожиданности поднимает голову и оторопело на нее смотрит.  — Ляпс, мне правда жаль. Я сегодня вернулась раньше тебя и планировала провести время вместе, но меня позвали, и я все забыла и…Да это даже неважно. Мне правда жаль, и я решу это, — глаза Перидот влажные и горят виной. Волосы практически полностью мокрые и прилипают к лицу, — я поработаю над распределением времени….И постараюсь, чтобы этого не повторилось. Ляпис не знает, как реагировать. Она была готова пойти в нападение, но Перидот подняла белый флаг. Кипевшая кровь остыла, и вены покрылись накипью. И она все еще держит ее за плечи… И пусть руки мокрые и холодные, Лазурит чувствует тепло, которое хоть немного, но все же разбавляет бассейн обиды и злости. Она устало кивает, опираясь бедрами о кухонную тумбу, — хорошо. Перидот пристыженно улыбается и неловко делает шаг вперед, почти боязливо прижимаясь к Ляпис. Лазурит задерживает дыхание. Почему-то она не может заставить свои руки обнять Дрекслер в ответ, но чувствовать ее вот так близко ей все еще приятно. От едва уловимого запаха ее волос сердце пронзило горьким чувством тревоги и нежности. Она все еще была обижена и раздражена. К сожалению. И она злилась из-за этого еще больше, но ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось бы быть “выше этого” и просто обнять Перидот в ответ, но ужин уже совсем остыл, а посуда давно помыта.  Дрекслер неловко отстраняется и опускает лицо, спрятав его от взора синих глаз. 

And is it getting harder to pretend

That life goes on without you in the wake

And can you see the means without the end

In the random frantic action that we take

///

“Запись 38. Закончила с ремонтом конечностей после того дождя. Наконец немного понимаю CC+. Что-то пытаюсь уже писать сама, но все равно параллельно читаю книгу по программированию. И скорее всего мне придется пересдавать метрологию. Мисс Лезнер сделала свои выводы. Ладно. Так вот, про книгу… Перидот уже начинает говорить, как раздается вибрация телефона. Она не понимает, как до этого слушала рингтон, потому что теперь одна лишь вибрация заставляет ее желать выброситься в окно. Ну конечно, это мама. …С тех пор, как все это произошло, мама сама не своя. Я не знаю, господи. Мне жаль ее, но иногда от ее звонков мне хочется залезть на стенку. Я не вывожу. Это происходит практически ежедневно, и моя крыша явно уже протекла….Почему ты скрывал? Зачем, кому это вообще надо было? Если ты думал, что “так будет легче для всех”, то ты глубоко ошибаешься. Ты просто…невыносимо упрямый. Был. Да, был…Ладно. Ладно, хватит. Мне это сейчас никак не поможет. Я хотела рассказать про книгу. Так, ладно. Сейчас. Перидот сняла очки и небрежно кинула их на стол, опираясь в его поверхность локтями. Пальцы коснулись горячего лба. Она все чаще испытывала ощущение, словно голова вот-вот взорвется.  …так вот, про книгу. Я остановилась на передаче многомерных массивов. И там было…М-м, как же это? Объем матриц? Нет, как-то…размерность. Кажется, да. И при максимальной размерности матриц…используются эти массивы…и еще там было про это…как же его… Ляпис устало скидывает шарф. Сегодня особенно долгий день. Девушка и так себя чувствует пустой банкой из-под энергетика, а душные лекции никак ей в этом не помогают. Она трет виски и проходит на кухню. Голод доедал ее в последние три часа, отчего девушка чувствовала легкую тошноту. На электрической плите стоят две кастрюли. Вроде же ничего больше дома нет съестного кроме клопсов? Ляпис хмурится и подходит ближе. В одной, как она и ожидала, вчерашний ужин, а в другой уже явно подъеденные мэк-энд-чиз. Приготовленные ею фрикадельки остались нетронутыми. Перидот даже не попробовала. Ни вчера, ни сегодня. Лазурит с отвращением морщит нос и уходит к столу, тяжело опускаясь на стул. Голод как рукой сняло, и теперь Ляпис чувствовала только обиду. Она потратила вчера столько времени лишь для того, чтобы Перидот приготовила дешевые макароны с сыром из Волмарта. К обиде подключается горькое разочарование. Может это и была мелочь, но очень показательная. Перидот, очевидно, плевать. Она все еще смотрит вверх. В груди неприятно кольнуло. И эта боль спустилась к пустому желудку, а после распространилась по всему телу. Лазурит невидяще идет в спальню за своим ежедневником и ручкой. Нужно пройтись по своему расписанию, которое давно перестало работать. Она уже даже на пары не ходит, что говорить о менее приоритетных делах. И вместо классического списка дел появляются разрозненные спирали, кружочки и фигурки. Ляпис устало вздыхает и закрывает глаза, прикладываясь лбом к гладкой поверхности стеклянного кухонного стола. Ладно, сегодня без планирования. Тело все еще гадливо тянет. И нет никакой возможности это слить. Либо она не знает адекватных способов это сделать. Кроме одного…Может быть, сейчас тот самый момент, когда стоит что-нибудь написать? В голове невольно вспоминаются картинки из подросткового периода, где она после ссор с мамой или Джаспер выписывала мысли на бумагу. И получалось либо очень плохо, либо очень хорошо. Возможно, стоит попробовать. Ляпис крепче сжимает ручку в пальцах, и в голове тут же появляются обрывочные фразы, которые она торопливо записывает. 

But you are, my love, the astronaut, flying in the face of science

Just bring back some nice reminders

But as you see i do not have a lot to tell

                                           ⬆

                                       an AWFUL

is it getting easy not to care?

despite the many rings around your name

And can you see the means without the end?

Everybody's sick for something that they can find captivafascinating

everyone but you AND EVEN YOU aren't feeling well

It isn't funny and it isn't fair                You've traveled all this way and it's the same

Ляпис пробегает глазами по разрозненным строчкам и с шумом захлопывает ежедневник. Глаза щиплет и слепит от верхнего света. Тело все еще странно ломит то ли от голода, то ли от плохого сна, то ли от чувств. Она втирается подушечками пальцев в веки и полуложится на стол, видя перед глазами белые вкрапления и спирали. Черт возьми, что они делают? Им стоит поговорить или… сделать хоть что-то. Ляпис с шумом отодвигает стул и встает из-за стола. Просто что-то сделать.  Она стремительными шагами пересекает гостиную и останавливается перед закрытой дверью в кабинет. На нее накатывает липкий страх, словно за этой дверью не Перидот, а дикий неопознанный зверь, чьи повадки Ляпис совершенно не знает. И лучше бы это был зверь. Она все же стучится. Ждет пять секунд.  — Можно? Ответа нет. Можно.  В кабинете светло, как в операционной. Помещение еще больше захламлено, чем обычно. Воздух спертый, густой. Пахнет гарью, металлом и пластиком. За столом сидит Перидот. Неподвижно, застывше и совершенно неестественно. Ляпис выдыхает. Лица девушки она не видит, оно скрыто за покрытыми ранками пальцами. Ощущение было, что перед ней скорбящая статуя, застывшая во время молитвы, а не человек. Лазурит на негнущихся ногах подходит ближе. Перидот спит, зарывшись лицом в ладони. Уснула меж проводов, отчетов и поблескивающих, как фольга, деталей. На компьютере открыта строка с кодом. Что они делают? Ляпис кусает щеки, с каким-то болезненным беспокойством наблюдая за медленно вздымающимися вверх плечами, за спутанными выцветшими волосами, которые сейчас напоминали о выжженной траве, нежели о только распустившихся листьях и яблочных леденцах. Ляпис и без возможности видеть ее лицо может сказать, насколько она уставшая. На это практически больно смотреть. Она отворачивается и окидывает взглядом комнату, натыкаясь на смятый плед в кресле. Берет его в руки и снова возвращается к Перидот. С особой осторожностью накидывает ткань на тонкие, еще более худые плечи, задерживая на них ладони. Открывает окно. Еще раз осматривает комнату, потом стол. Замечает грязную тарелку и диктофон, который странно мигает красным. Запись идет? Лазурит аккуратно поднимает его вверх, убеждаясь, что это правда так. Идет. Конец записи.” 

Yes you are, my love, the astronaut

Crashing in the name of science

Just my luck they sent your upper half

It's a very nice reminder

///

“Запись 49. Я закончила. То есть, робот закончен. Отчет тоже. Все готово. Я даже не знаю. Почему-то это не приносит мне никакого удовлетворения. Я видела работы конкурентов. И…я уверена, что не пройду. Я сейчас смотрю на него, и он такой…нелепый. Кто вообще захочет пользоваться столом, который скорее похож на Чужого, нежели на гаджет, который облегчит жизнь? И облегчит ли? Это все как будто перестало иметь смысл. То, над чем я работала более двух месяцев, похоже скорее на издевку, а не на “помощь”. И все то, через что мне пришлось пройти, чем пришлось пожертвовать, не имеет никакого смысла. Это не страдания ради чего-то стоящего, это просто страдания. Как я вообще могла предполагать, что смогу что-то привнести в науку? И самое смешное, что ей все равно. Науке все равно на то, что я не спала ночами, конструируя этого робота. Все равно на то, что я чувствую, и на то, что я перестала чувствовать хоть что-то. Ей все равно на то, во что я верю и к чему стремлюсь. Я даже не знаю, плохо это или хорошо. Наука будет жить вне зависимости от моих попыток понять ее. И он умер в попытках ее понять, а она все еще здесь. И также будет со мной. Так будет со всеми.  Я безумно устала. У меня все валится из рук. И это даже не проблема этого гранта или учебы. Или вечно плачущей в трубку мамы. Я все это время посвящала себя проекту и думала, что время застыло. Я вообще время перестала чувствовать. А сейчас я понимаю, что оно шло, если не бежало. Сейчас я понимаю, что прошло два с половиной месяца с его смерти. Моя азалия гниет, как и мои попытки понять скоротечность жизни, а мои отношения уже давно катятся под откос.  Я была уверена, что мои глаза открыты, что я вижу все лучше, чем до этого, но на деле…это было иллюзией, которую я сама себе создала. Я создала себе воздушные замки, какую-то идею про высшую цель, но я только все испортила. Я не знаю, как мне после этого говорить с Ляпис. Как смотреть ей в глаза. Что мне ей сказать? Да и захочет ли она меня слушать? Она столько раз пыталась поговорить со мной…И я тоже хотела, но…Я не знаю.  У меня никогда не было проблем со словами, но сейчас я чувствую себя немой. Она злится на меня, просит ответов, и я ничего не могу из себя выдавить.  Мне так хотелось сказать, что я люблю ее, что нам стоит снова начать вязать, что мне стыдно, но вместо этого я не сказала ничего. Я иссушена и переполнена одновременно. Как космическая сингулярность. Секунда до Большого взрыва ощущалась также? Как я все это упустила? Я же хотела поговорить. Я хотела поговорить с ней в этот вторник, и в прошлую среду, в тот самый вечер и еще кучу раз. Но как будто не могла найти подходящего момента. И почему-то с каждым разом мне становилось все сложнее. Было бы достаточно начать с вопроса “как дела на учебе?” или “как там Аметист?”, но сейчас это просто бессмысленно. Что я вообще могу сказать ей сейчас? Разве что “прости” или “мне жаль”, но даже эти фразы потеряли свой смысл после того, как я начала использовать их ежедневно. Черт возьми… Конец записи.” Ляпис не любит пить. Ей не нравится терять контроль над своим телом и чувствовать похмелье. Ей не нравится вкус и запах алкоголя. Ей не нравится алкоголь в принципе. Но сейчас она непробудно пьяна и идет по улице. Шарф не завязан и болтается на шее длинной рыжей гусеницей. Тело шатает, взгляд помутнен. Она смотрит вперед и идет. Ей все равно, что ветер порывами хлещет открытую шею, что она может заболеть, что ее успеваемость и планы сломаются. Она просто хочет домой.  Ей нужно поговорить с Перидот. Она так устала от громкого молчания, от недосказанностей, от фоновой тревоги. Ляпис заваливается в квартиру, чувствуя головокружение. И все же не стоило так напиваться. Что она подумает? Хотя, может и ничего. Да и плевать.  Она без тени смущения заваливается в кабинет, открывая дверь нараспашку. Перидот смотрит на нее широко раскрытыми глазами. Ляпис чувствует, как уголки губ двигаются наверх в каком-то извращенном удовольствии. Правильно, пусть смотрит. Хотя бы сейчас, когда стыд не заполняет ее тело. Ноги двигают ее дальше, и через мгновение она склоняется над Дрекслер и…зависает. Перидот выглядит сбитой с толку, потерянной. Ляпис находит в ее глазах себя. Тоже потерянную, сбитую с толку, нуждающуюся. Она отводит взгляд и выдыхает. Она чувствует почти забытый запах волос и призрачное тепло, и в ней что-то трескается, надламывается.  — Прости… Перидот не отвечает, просто продолжает смотреть на нее снизу вверх, и у Ляпис перед глазами так много картинок того, как Дрекслер делала это бессчетное количество раз. Вот так, просто смотрела на нее. Внимательно, с молчаливым вопросом и интересом. Лазурит чувствует мурашки, бегущие по спине. — Прости, что напилась. Мне так тяжело в последнее время. В зеленых глазах сверкнул намек на боль, а брови едва-едва изогнулись. — Я знаю, Ляпс. Все хорошо. Тебе не нужно извиняться.  Лазурит бесшумно выдыхает, смотря в ответ. Голос Перидот спокойный, но не сухой. И она так смотрит. Ляпис чувствует, как сердце пропускает удар. Это та часть Перидот, которую она так давно не видела. Внимательная, заботливая, понимающая. Глаза щиплет от резко нахлынувших чувств. Неужели еще есть какая-то надежда? Ляпис, словно не контролируя собственное тело, хватается руками за подлокотники кресла и резко тянет на себя. Колени Перидот больно сталкиваются с ее собственными, но она этого не чувствует. Ей просто хочется прикоснуться к ней. Хотя бы на секундочку.  Ляпис садится на бедра девушки, отчего кресло немного откатывается назад. Она слышит, как Перидот выдыхает. Ее руки скользят по теплой шее, касаются все еще мягких волос. Сердце бешено ударяется о грудную клетку, норовя ее пробить от волнения. Ляпис облизывает свои обветренные губы, наслаждается ощущением тепла под холодными пальцами, прижимается ближе. Она чувствует, как грудь Перидот неравномерно вздымается, а дыхание сбито. — Ляпс, подожди, давай поговорим?  Ляпис немного отстраняется, пытаясь сфокусироваться на лице девушки. Замылившимся взглядом она хватается за тонкую переносицу и светлые ресницы. За зеленые глаза и чуть приоткрытые губы, которые так хочется поцеловать. В ушах стоит гул. Ляпис сжимает пряди волос в руках и сокращает расстояние, прижимаясь к чужим губам. От этого ощущения внутри все сжимается, а кончики пальцев покалывает. Она целует Перидот с каким-то голым, стыдным отчаянием и не может остановиться. Скользит ниже, к шее, оставляя неравномерные смазанные поцелуи на пульсирующей синеватой вене, теряет себя в бледной молочной коже. Она вдыхает ее запах, прижимается еще ближе, стискивая руками ее плечи. Щеки, да и все тело горит, шум в ушах усиливается, зрение полностью теряет фокус. А после Ляпис застывает. Она слышит, как гулко бьется ее сердце, а колени дрожат от неудобного положения в узком кресле. Она слышит прерывистое дыхание Перидот у своего уха. Лазурит отстраняется от бледной шеи и видит, что руки Дрекслер сжимают подлокотники. Она игнорирует волну стыда, которая заставила ее протрезветь.  — Прости, — раздается хрипловатый шепот Перидот, и Ляпис чувствует горечь и спирт на языке. — Все нормально, я знаю, что не привлекаю тебя, как раньше.  — Это неправда, — голос тверже, и почему-то это вызывает у Лазурит вымученное подобие улыбки. — Мы можем просто посидеть так еще немного? — Если ты хочешь? Ляпис не отвечает, вместо этого прикладываясь горячим лбом в пространство между шеей и плечом. Когда нуждаться в Перидот стало настолько постыдным? Перед глазами все еще плыло, и она закрывает их, фокусируясь на тепле девушки. Руки расслабляются и ложатся на хлопковую ткань ее футболки. Хотя бы так.

And i am still not getting what i want

I want to touch the back of your right arm

I wish you could remind me who i was

Because every day I'm a little further off

///

“Запись 50… Перидот, сгорбившись на кресле, тяжело вздыхает. Она кладет руки на затылок и наклоняется вперед, касаясь лицом коленей.  …конец записи.” — Ляпс, ты где? Мне так грустно… —  Да-да, я уже бегу, Амс. Немного терпения.  Ляпис выдыхает и отключает вызов, быстрее шагая по лабиринту улиц. В этот раз она забыла даже шарф. Сейчас ей более понятно, каким образом Перидот явилась домой без очков. Она и сама стала дико рассеянной. В голове на повторе прокручивался вчерашний вечер. Ей было тошно от самой себя. Зачем нужно было это делать? Перидот засыпает за рабочим столом, а она нахально к ней лезет в эгоистичной попытке удовлетворить свой тактильный голод. Ничем не лучше Джаспер. Такое было единожды, в той примерочной, и Лазурит была уверена, что это не повторится, но вышло как вышло. И вопрос с матерью что тогда, что сейчас — открытый. В голове отдаленные слова Перидот про то, что она не учится на своих ошибках, и Ляпис полностью с ними согласна. Нужно позвонить матери…Она наверняка заведет разговор про учебу. Что тогда сказать? Что она не ходит на пары из-за шаткого морального состояния? Или что она вообще не уверена, что хочет заниматься музыкой? Тут не то, что Йеллоу, тут любой родитель не будет в восторге. Но в последнее время все, что испытывает Ляпис к учебе — это желание ее бросить. Она чувствовала себя слепой. Даже не так. Как будто у нее полность отсутствовало периферийное зрение. Прямо перед ней всегда стояла и стоит навязанная матерью цель, и Ляпис искренне хочет повернуть голову, но ее все еще сковывает страх. Конечно, тяжело работать, когда тебя бьют хлыстом. Но еще тяжелее, когда ты в миг лишаешься своего кучера. Поэтому Ляпис бесконечно петляла по кругу, не в силах свернуть с маршрута. И главный вопрос был в том, хватит ли ей духу остановиться и посмотреть в другую сторону. Но сейчас она направляется в бар, где ее ждет уже подпитая Аметист. У нее там снова какая-то беда с Жемчуг, и, честно говоря, Ляпис бы в начале разобраться с собственной “бедой”, но это неплохой способ не сгореть от стыда при виде Перидот. Чужие проблемы решать легче, чем свои. Конечно, альтернатива пить второй день подряд все еще не выглядит для нее привлекательной, но другого способа отвлечься у нее нет. А если и есть, то крайне иррациональный и неправильный. Аметист “встречает” ее лежа на стойке. Ляпис невольно усмехается, вспоминая Перидот в том мерзковатом баре. Как же давно это было… — Ну, так, что случилось? Ляпис расстегивает пальто и прямо в нем садится за барный стул. Юниверс криво улыбается, все еще лежа на стойке. Из под ее носа забирают пустой пивной стакан. — Знаешь про первое правило рок-н-ролла? Ляпис вскидывает брови, — живое исполнение? — Никогда не влюбляйся в басистов. Лазурит усмехается и мимолетно просит бармена сделать ей апельсиновый фреш. К черту алкоголь, —  тогда второе — никогда не влюбляться в соло гитаристов. Они обе саркастично усмехаются, а потом и вовсе смеются с комичности ситуации. Пусть ни одной сильно не весело, но это родство на фоне болезненных отношений их сильно сблизило. — Ляпа, можешь дать мне совет? Лазурит чуть не давится апельсиновым соком. Она и совет? — допустим. — Вот представь. Тебе в средней школе нравится девочка. В какой-то момент вы начинаете встречаться, но, знаешь, по детским меркам. Держаться за ручки и пить молочные коктейли. Вы ничего друг другу не обещаете, потому что вы слишком малы для каких-то обещаний, и в какой-то момент ты ей “изменяешь”, если так можно назвать бессмысленный поцелуй в щеку от твоей одноклассницы. Ладно, может не в щеку, я уже и не помню. И все же вы все равно общаетесь с первой девочкой еще так с десяток лет, между вами явно есть химия и недосказанность, может, ты даже влюблена в нее весь этот условный десяток лет…Но она продолжает при любом удобном случае тыкать тебя в ошибку десятилетней давности. В один момент она целует тебя на площади в центре города, потом сообщает на чертовом выпускном, что “нам нужно покончить с этим”, потом затаскивает тебя в постель в каком-то пьяном угаре, потом делает тоже самое, но на трезвую…А потом сообщает тебе, что это ничего не значило, и у нее есть девушка. Что мне делать? Ляпис вскидывает брови на весь этот монолог, пытаясь не забыть детали. Немного думает, вспоминая все лекции по психологии, которые ей провела Перидот. Выпрямляет плечи. —  Ну, это явно двойные послания. Аметист хмурится и поднимает голову с барной стойки, — чего-чего? — Ну, игра в горячо-холодно, знаешь, манипуляция своего рода. Как гадать по ромашке. Лицо Юниверс немного проясняется, — слушай, а ты права! Жемчуг как будто издевается надо мной. И я не понимаю, зачем говорить такое, а через пару месяцев вступать со мной в “половые отношения”? Мы занимались сексом все эти три месяца, чтобы потом она сказала, что это было временное помутнение, что это ничего не значило, и теперь у нее, видите ли, есть девушка! Почему я вообще расплачиваюсь за свою одну, даже не две или пять, за одну ошибку! Мне было, типа, сколько? Десять лет? Двенадцать? А сейчас мне девятнадцать, прошу заметить! — Я вообще не понимаю, почему она так поступает…Я не общалась с Жемчуг с момента переезда, честно говоря. Она совсем пропала, да и я не особо инициативная в этом плане.  — Ляпс, так самое смешное, что и я сама не понимаю. Я знаю ее, как облупленную, но эти ее действия просто выход из шаблона. У нее был период, когда она меня и на шаг не подпускала, и я прекрасно понимаю почему. И также был период, когда она смотрела на меня влюбленными глазами и говорила, что я “прелестная”. Жемчуг, понимаешь? Говорила, что я прелестная. А сейчас это…это просто издевательство. — Мне правда жаль, Амс. Я не знаю, какой совет тебе дать здесь. — Знаю…Тут и сказать нечего. Мне, вообще, давно бы пора ее забыть, но…После всего, что было между нами, я вообще не могу никого воспринимать, кроме нее. Кто-то слишком простой, кто-то слишком самовлюбленный, кто-то слишком смелый…Дело даже не во всех этих девушках. Дело просто в том, что я почему-то жутко влюблена в эту безмозглую, невыносимую, упрямую, принципиальную занозу…  Ляпис сочувственно кивает и кладет руку на плечо подруги, чуть сжимая его, — я надеюсь, что все образумится, Амс. Юниверс лишь стойко кивает и выдыхает, — и я. Кстати…Извини, что так насела. Как там дела с Перидот? Ляпис изо всех сил старается казаться невозмутимой и прячет лицо за бокалом, делая глоток уже второго стакана сока, — да все в норме. То есть, в порядке. В общем, да. Аметист задумчиво кивает и улыбается, а после продолжает сокрушенно говорить о Жемчуг.

Is it enough to have some love

Small enough to slip inside a book

Small enough to cover with your hand

Because everyone around you wants to look

/// 

Идея “анонсировать” песню в баре не кажется такой уж плохой. Хотя бы народу не так много. Аметист крайне долго ее упрашивала, а отказывать в этой шалости ей не хотелось. Да и сама Ляпис была на распутье. Идея выступать в группе с близкой подругой была действительно хорошей. Но только как идея. На деле же Ляпис чувствовала, что игра не стоит свеч. Со временем разница между выступлениями в филармониях и концертами полностью стерлась. Когда Ляпис переехала и получила заслуженную свободу, потребность в протесте исчезла. И теперь все стало забавно идентичным. Выходишь. Играешь свою партию. Кланяешься. Уходишь.  Ляпис вздыхает, вжимая пальцы в свои скулы, отчего нижние веки болезненно натягиваются и оголяют глазные яблоки. Ей предстоит так много решений… Университет, разговор с мамой, Аметист, Перидот…Перидот. У них так и не вышло обсудить ситуацию с креслом. Ляпис не знает, намерено это было или нет, но на следующий день Дрекслер уехала к маме. Ей хочется обвинить девушку в избегании, но она уже ни в чем не уверена. Плюс она знает, насколько тяжело Перидот отказывать своей родительнице. Ну и черт с ней. Ляпис и так нормально. И чувство вины ее совершенно не мучает. Как назло, в тот же момент приходит сообщение. 17:56, Дотс<3 хорошего концерта Лазурит долго смотрит на шторку уведомлений, испытывая какую-то гремучую смесь из эмоций. Она уже перестала пытаться их анализировать. Все длится слишком долго и слишком запутанно, чтобы найти начало клубка из всей этой рыжей вереницы событий. Ляпис с каким-то жутким смущением быстро печатает “спасибо” и выключает телефон. Еще раз смотрит на себя в зеркало. Она нервничает. Прошло больше года с последнего выступления. И пусть Ляпис присутствовала на некоторых репетициях новой команды Аметист, не сказать, что она активно участвовала. Может быть из-за того, что это были не Гранат с Жемчуг. В любом случае, с фортепиано она все еще была на ты. Да, она нещадно пропускала пары последний месяц, но за ее спиной столько опыта, что это так быстро не исчезнет из ее головы и мышечной памяти. Так ведь? Да?  В этот же момент в гримерку врывается заряженная Юниверс и активно машет ей рукой. Ну, вот. Пора. У Ляпис дрожат пальцы. Она сто раз пожалела, что не помяла уши. Может это и глупо, или вообще плацебо, но самовнушение — крайне сильная штука. Она чувствует мурашки, когда фиолетовый неон освещает ее лицо. Публика шумит, свистит и улюлюкает. Ляпис на уровне рефлексов натягивает ослепительную улыбку и машет людям. Интересно, они еще ее помнят? Или она потерянный в прошлом член группы? Неважно. В любом случае, от той Ляпис остались только синие волосы и тревога. Аметист так знакомо заводит толпу. Что-то спрашивает, люди восторженно кричат и смеются, потом выкидывает пару похабных шуток…Лазурит не без удовольствия наблюдает за этой почти забытой частью подруги. Аметист горела сценой, и люди тянулись к ней.  Инструменты вступают. Ляпис и хипстерский синтезатор вплетаются в общую мелодию. Девушка чувствует себя приклеенной к полу. Даже нога не двигается в такт. Только пальцы, нажимающие на клавиши. Ощущение было такое, словно она наблюдает за какой-то стихией. И страшно, и интригует, но и вливаться в нее не хочется. Она просто один из зрителей, который почему-то затесался на другой стороне.  Ляпис в какой-то странной прострации смотрит на веселящуюся Аметист, и это не может не вызвать улыбку, но…другую. Она не часть сцены, даже если очень хорошо притворяется. У нее не дрожит и не скачет голос, когда она исполняет свой куплет и поет на бэке. У нее не краснеют щеки, когда кто-то в толпе выкрикивает “Ляпис, женись на мне!”. Ляпис не должно быть здесь.  Когда концерт заканчивается, Ляпис учтиво кланяется и уходит со сцены. Аметист слишком заряжена, чтобы заметить странное спокойствие подруги. Поэтому Лазурит со всеми прощается с неловкой улыбкой, накидывает пальто и выходит на ветреную улицу. Дышать становится легче, но не на все сто.  В той же прострации быстро идет домой. На асфальте и лужах от недавнего дождя уже формируется корка льда. У нее горят нос и уши. Забыть шарф было большим упущением. В той же прострации заходит в квартиру. Снимает пальто и обувь. Берет ежедневник, дрожащей рукой дописывает текст своей песни. В последнее время только она давала хоть какое-то облегчение. Ляпис нравилось тонуть в тонне метафор и сравнений. Видимо, правду говорят, что в какой-то момент все возвращаются к истокам. Если в начале осени она не могла заткнуть себя от рассказывания каких-то историй, то сейчас ей было проще написать все на бумаге. Жить в своеобразной игре в прятки, как это было раньше. Что будет с ними дальше? И с ней. Лазурит потерялась в каком-то своем собственном зеркальном лабиринте. Упала в кроличью нору, не имея возможности из нее вылезти. Когда слова в тексте текут и сплетаются между собой, и все больше напоминают историю, а не набор горьких фраз, Ляпис захлопывает ежедневник. И почему-то ее тянет в этот пыльный кабинет. Может быть, это тоже какой-то исток. Только не ее. Лазурит представляет маленькую Перидот, которая в тринадцать лет сидит, уткнувшись своим кошачьим носом в книжку. И чему она удивляется? Одна зажатая "мамина" дочь с социальной тревогой, а другая замкнутая заучка с какими-то аутистичными чертами. Кто вообще сказал, что этот союз имеет шанс на выживание? Ляпис усмехается от этой мысли, пытаясь скрыть печаль даже от самой себя. Она рассматривает голые стены кабинета. Они планировали покрасить их в какой-нибудь милый нейтральный цвет. Одна настаивала на лавандовом, а другая на, естественно, зеленом. Скорее всего они бы остановились на какой-нибудь скучной альтернативе вроде бежевого или “элегантного” серого. А может и нет. Кто знает? Ляпис рассматривает захламленный стол Дрекслер, который скорее напоминал кучу мала, а не место, где кто-то учится и, тем более, конструирует. На автомате собирает грязные тарелки от гребаных мэк-энд-чиз. Ляпис кажется, что она возненавидит это блюдо на ближайшие пару лет. Задерживается взглядом на бумажках. Выкидывать она их не будет точно, мало ли, Перидот они понадобятся. Но глаза цепляются за несколько листов, которые зачеркнуты мягким карандашом до такой степени, что кажется, словно это подложка для какого-нибудь рисунка. Перидот тоже злилась. Непонятно из-за чего конкретно, но злилась. Ляпис уже собирается покинуть это царство хаоса, но натыкается на азалию. Если так можно было назвать то, что с ней стало. Растение совсем увяло и, кажется, начало гнить. Почва была мокрой, залитой. Она неопределенно выдыхает и отводит взгляд, прежде чем выйти за дверь. Лазурит подумывает лечь спать, потому что, честно говоря, так тошно ей давненько не было. Квартира совсем опустела. За окном гудел ветер. Отопление еще не включили, поэтому ко всему прочему девушка мерзла. Она поверженно забралась в кровать, но потом вспомнила про свой диктофон. Он, должно быть, до сих пор был под подушкой. Даже такое очевидное место Перидот не обнаружила. Она крутит гаджет в руках, подумывая записать что-то, но в голову ни черта не лезет. Да и что говорить? Ляпис и так все понятно. Наверное. Она даже раздражается от этой мысли. Все это время проходило в тягучей, кислой неопределенности. И Лазурит даже не знает, хватит ли ей духу ее прекратить. Перидот, очевидно, не хватит. Может раньше бы хватило, но сейчас нет. Она психованно стучит пальцами по всем кнопкам, уже хочет швырнуть этот диктофон куда подальше, но… “Запись 1. Или не знаю, как ты будешь начинать. Ладно, думаю, ты поделишься этим, если все таки будешь пользоваться этой стариковской штуковиной, как я. На связи Объект 1. Ну, или Саломея, Пьер, Йоланда…Перидактиль?  Ляпис слышит родной высокий смешок и до боли закусывает щеку. Ладно, можно просто Перидот. Хотя чаще я Пер или…Дотти. Все еще смущающее прозвище, но я не против. Главное не называй меня так при девочках! Так, теперь точно стоит начать. Я подумала, что аудиозапись будет поживее моего корявого почерка, поэтому…С днем рождения, Ляпс! Наконец-то тебе стукнуло восемнадцать, и я не являюсь педофилкой в глазах твоей мамы. Губы Ляпис трогает грустная улыбка. Она трет веки, не сдерживая пару выступающих слезинок. Мне, наверное, стоит сказать что-то классическое в духе пожеланий, да? Черт, может и стоило написать какой-то план…Но, прежде всего, я хочу сказать, что ты замечательная. Мне сложно говорить высокопарно, но ты действительно поменяла мою жизнь. Повернула ее на сто восемьдесят, так сказать. Я никогда бы не подумала, что буду состоять в отношениях. Да еще и на расстоянии! Но оно того стоит. Ты того стоишь. Я ни с кем не чувствовала такого спокойствия и комфорта. Мне не нужно скрывать свои дурные привычки, я могу говорить все, что я хочу. А это многого стоит, правда? И все благодаря тебе. Я знаю, что ты закатила глаза на этом моменте, но выкати обратно, окей? Как я сказала, ты замечательная.  Лазурит закрывает дрожащие губы рукой, чувствуя, как по щекам и костяшкам текут соленые слезы. Она сильнее укутывается в одеяло, вслушиваясь в звенящий голос Перидот. И знаешь, это не просто комплимент, это статус. Ты замечательная в игре на пиан…фортепиано и в том, чтобы заставить меня думать, что это чертовски легко. Ты всегда играешь так, словно для тебя это также, как дышать или ходить. Удивительное зрелище. Ты замечательная в своей доброте и вредности одновременно. Как можно уносить каждую улитку с дороги, но так едко комментировать другие группы с Жем? В любом случае, я сама не ангел, поэтому для меня это плюс.  Ты замечательна в своей собранности. Нет, правда. Чтоб застилать постель даже в отелях? Я-то дома этого не делаю… Ты замечательна в своей красоте. Клянусь, мне никогда еще не хотелось научиться рисовать, но когда я вижу тебя, мне сразу хочется изобразить твои сигнально синие…или все таки перламутровые ночные? Я так и не определилась, но будь я художником, то сказала бы точнее, честно. Но ты действительно безумно красивая. Мне всегда было сложно дать определение этому слову и в целом сказать, кого я считаю привлекательным, но теперь у меня есть четкий ответ, Ляпс. Ты. И последнее, что я хотела сказать о твоих качествах. Ты будешь протестовать в начале, но я объясню. Ты чертовски смелая. И нет, смелость  — это не отсутствие страха. Смелость — это решаться на что-то, невзирая на страх и дрожащие руки. И ты действительно смелая, Ляпис. Ты буквально сбежала из дома, заранее зная, что будет потом. Ты нашла в себе силы вернуться обратно и поставить свои условия. Ты нашла в себе силы признать, что ты сомневаешься, что музыка вообще тебе нравится, хотя это все, что тебя окружало. И в конце концов, именно ты подсела ко мне в том баре, и я не уверена, смогла бы ли я сделать также.  Поэтому мое единственное пожелание тебе — это не терять эту смелость. Смелость говорить о том, что ты чувствуешь, смелость узнавать новое, смелость каждый раз протягивать мне мизинец в попытке помириться. Смелость не бояться неудач.  И я в свою очередь постараюсь делать то же самое. Я уже коплю деньги на переезд, если это считается за смелость? Ладно, я и так тут много всего наговорила. В любом случае, что бы ни ожидало нас в будущем, мы справимся. Еще в последнюю ночь нашего тура я сказала тебе, что никуда тебя не отпущу. И это до сих пор остается актуальным. Все, пора заканчивать. Люблю тебя, твоя Перидот. А, точно. Конец записи!” Одеяло сползает с трясущихся плеч. Ляпис подогнула под себя колени, уткнувшись в них лицом, и сильно-сильно, почти до треска, сжала край домашней футболки. Соленые горькие слезы впитывались в дешевую полиэстеровую ткань. В ушах начало звенеть еще на моменте с “добрая”. Она и забыла, что когда-то правда была такой. Как же сильно эти полмесяца их поменяли. Еще в сентябре они вместе вязали и пили чай, обсуждали раздражающих преподавателей и целовали друг друга в щеку перед тем, как уйти из дома. Неужели все, что было до этого, теперь не имеет смысла? От этой мысли становится тошно, и Ляпис не может выдохнуть, только вдыхать. Грудь как будто сжали толстым кожаным ремнем, отчего изо рта доносятся рваные громкие всхлипы. Совершенно не красивые, Перидот тут сильно преувеличила.  Ляпис не знает, сколько времени ей потребовалось, чтобы перестать плакать. Слезы текли подобно водопаду — каким-то бешеным мощным потоком, и Лазурит никак не могла противостоять ни им, ни своим чувствам, которые уже давно перешли за отметку максимума. В какой-то момент она просто смотрит на постель, продолжая тихо всхлипывать. Горечь и боль немного отпускают, давая пространство мыслям.  И мысли сейчас были гораздо проще и понятнее, чем все, что было до этого. Что-то сломалось. И в ней, и в Перидот, и в их отношениях. Она не знает, можно ли починить и заклеить изолентой все это, но ей нужно сделать хотя бы что-то. И если Ляпис действительно смелая, то она найдет тот самый выход из ситуации, которого она до этого в упор не могла увидеть. Если Перидот не может принять решение, то это сделает она.  Мысли невольно перекатываются к той старой ссоре. О матери, о первом шаге, о…Обо всем том, что сказала ей Дрекслер. Честно, жестко, но достаточно справедливо. Ей действительно нужно принять много решений, и она уже это сделала. Осталось начать реализовывать.  Ляпис позволяет себе отдышаться и окончательно отойти от истерики. Она наливает себе ромашковый чай и умывает соленое от слез лицо. Долго смотрит в кружку с поднимающимся паром, долго подбирает слова. Выпрямляет плечи и поднимает подбородок, как будто она не сидит одна на кухне в одиннадцать вечера. Набирает номер.  — Мама? — Привет, все в порядке? Заспанный голос на другой линии заставляет ее прикусить губу. Она уже и забыла, что Йеллоу ложится к десяти.  — Да, прости, что разбудила. Я не займу много времени…наверное. Я хотела спросить, не злишься ли ты на меня? — Ляпис, я не понимаю, к чему ты клонишь… Девушка слышит тяжелый вздох и невольно съеживается, но продолжает говорить. — Я просто…Я знаю, что ты всегда ожидала от меня чего-то грандиозного, и я не оправдала этого. Я все еще играю в группе, все еще финансово от тебя завишу и редко звоню. Но я не думала, что ты правда перестанешь разговаривать со мной из-за этого… — Ты действительно думаешь, что я так считаю? — Я…я не знаю. Разве дело не в этом? — Ляпис…Дочка, — Йеллоу делает паузу, и Лазурит может предположить, что она сжимает пальцами переносицу, — ты же всегда хотела свободы действий. Я понимаю, что держала тебя в жестких рамках и до прошлого лета считала это идеальным вариантом для построения твоего характера. И после твоего побега, — снова тяжелый вздох, — и нашего разговора я изменила свою позицию. Ты помнишь наш разговор в июле?  — Вроде бы да, помню, — Ляпис сильно нахмурилась, пытаясь понять, о чем идет речь, а после устало откинулась на спинку стула, — а какой именно?  — Я дала тебе слово, что дам тебе свободу, если ты поступишь на музыкальный факультет. И ты поступила, да еще и на бюджет. Это мне и показало, что, все таки, ты уже практически взрослая, хоть мне это и сложно понять. Но, в любом случае, сейчас твое время принимать решения и набивать себе шишки. И я была уверена, что отсутствие постоянных звонков сделает тебя счастливой. Ляпис снова захотелось плакать. Она закусила щеки, вслушиваясь в голос матери. Ей было странно осознавать, насколько она по нему скучала, несмотря на все, что было. Она посмотрела наверх, сдерживая поток слез. — Но ты же все равно остаешься моей матерью, даже если я уже взрослая, — Лазурит хмыкнула, сама не веря, что может себя считать таковой, — я хочу принимать свои решения и набивать шишки, но просто…Я бы хотела разговаривать с тобой? Хотя бы периодически?  — Правда?  Голос Йеллоу сквозит легкой насмешкой, но Ляпис это читает, как нервозность. Теперь, когда они не видятся ежедневно, ей было все проще узнавать в словах матери себя.  — Да, мам. Раз в неделю или в две? — Ох, ну, если мое плотное расписание позволит… — Мам… — Шучу.  — Не знала, что ты умеешь. — Звони, когда ты захочешь. Как дела с учебой, раз уж ты меня разбудила? — Ну…неплохо, — Ляпис неловко потерла затылок, пытаясь подобрать слова, которые ненароком не выдадут ее отвратительную успеваемость, — сложнее всего с коллективом. — Музыканты неприятные натуры. — Согласна, мам…Согласна. 

///

Перидот, как и обещала, вернулась на следующий день. Все шло по классическому сценарию. Молча зашла в квартиру, повесила куртку на крючок, помыла руки, пошла в кабинет. Ляпис, до этого читающая свой бульварный роман (или делающая вид, что читает), захлопнула книжку. Надо подойти сейчас. Пусть нутро и было полностью против, желая отложить это на ужин или, может быть, на четверг…Но все же, если Лазурит не сделает этого сейчас, то потом точно не решится.  Она кладет роман на подлокотник дивана и делает пару вдохов и выдохов. Как вообще начать диалог с человеком, когда вы практически полностью игнорировали компанию друг друга? Неважно. Хуже уже не будет, Лазурит это знала точно.  Она подходит к закрытой двери кабинета и стучится. Сразу возникает дурацкое дежавю. Лазурит мотает головой, туже затягивая маленький хвостик на затылке. Почему-то девушка всегда собирала волосы, когда намечалось что-то серьёзное. Она слышит тихое “заходи” и открывает дверь.  Перидот сидит на полу. Ляпис бы подумала, что она как-то настраивает своего робота, пока не заметила, что Дрекслер делает все с точностью наоборот. Она с изрядным усилием выкорчевывала его “ножки”. Лазурит морщится, но ничего не говорит. Садится в кресло. Наблюдает.  Комната все еще больше напоминала какое-то старое бомбоубежище, нежели жилое помещение. Бумажки со вчерашнего дня также покоились на столе, образовывая собой большой ком. Он отлично описывал мысли в ее голове и состояние Перидот. Ляпис вспоминает все эти месяцы как день сурка. Она исподтишка переводит взгляд на Перидот. Девушка напоминала больше робота, чем человека. Ее потухшие глаза, в которых, казалось, вот-вот сверкнет какая-нибудь микросхема. Осунувшееся лицо с глубокими синяками под глазами. Очки со сломанной дужкой, наспех замотанной изолентой. Невольно Ляпис вспоминает их концертную вариацию. Вытянутые, неоново-зеленые и целые.  Ей надо бы что-то сказать.  “Не обязательно озвучивать все, что у тебя в голове, Ляпис. Слова должны иметь вес”.  Девушка уже сотни раз нарушила это родительское правило, но почему-то сейчас она невольно ему следовала. Начинать разговор о какой-то ерунде было действительно сложно. У нее не было и толики той наигранной непринужденности, которая была ей свойственна в сентябре. Но, в любом случае, вряд ли она сделает все хуже. Они были на той стадии, когда им оставалось два варианта: либо полный провал, либо первое место, олимпийская медаль. Ляпис была готова к любому исходу. — Зачем ты его ломаешь? Перидот на секунду останавливается, держа плоскогубцами одну из частей вырванной с корнем материнской платы, а после выбрасывает ее и принимается за другую. — А толку то? На грант он не прошел, а так детали будут, и вообще…Я его разбираю, а не ломаю. Перидот нахмурилась и с особым остервенением отодрала очередную составляющую. Ляпис сжала губы в тонкую линию. — Ясненько…что-то новое собирать будешь? — Нет. Перидот привстает с одного колена, устойчивее упираясь ногой в пол. — А потом куда эти детали пойдут? Ляпис наблюдает за тем, как Дрекслер с силой выдергивает металлическую пластину из корпуса, отчего остатки робота с грохотом ударяются об пол. — На кафедру отнесу. Ляпис скептично смотрит на металлическую рвань на полу. — Ты уверена, что они пригодятся в таком состоянии? Перидот бросает плоскогубцы на пол и раздраженно зыркает на девушку, вытирая пот со лба. — С каких пор тебя вообще волнует судьба моего робота и его деталей? Зеленые глаза опасно сузились, и синие повторили этот жест. — С тех же, с каких тебя перестала интересовать моя судьба. Зрачки Перидот на секунду расширились, а после вернулись в прежнюю форму. С ее губ слетела насмешка, пропитанная пассивной агрессией. Она окончательно встает, проходит к столу и небрежно откидывает в сторону очки, прежде чем рухнуть в офисное кресло. Какое-то время они просто изучающе смотрят друг на друга. Хотя непонятно, насколько хорошо Дрекслер ее видит в принципе. Ляпис чувствует, как волнение усиливается, но всеми способами старается его сдерживать. К счастью, Перидот реагирует первая. — Что ты хочешь? Не лучший ответ. Ляпис вскидывает брови, а после устало трет переносицу.  — Ты вроде сама поговорить хотела, разве нет? Она выразительно смотрит на Дрекслер, от чего та опускает взгляд и поджимает губы. Лазурит выдыхает, глядя на то, как ее плечи немного сгорбились. Как бы ей хотелось узнать, о чем она думает. — Пер, мне не нравится то, что с тобой происходит. Ты выглядишь совсем неважно. Ляпис старается сказать все максимально мягко, но это никак не помогает. Перидот опирается пятками о пол и с силой отталкивается, от чего кресло с грохотом подшипников начинает дребезжать и ехать назад, но она тут же останавливает его и наконец смотрит на Лазурит. От настолько злого взгляда Ляпис становится не по себе.  — Да что вам всем от меня надо? — голос Перидот похож на шипение фитиля бомбы, которая вот-вот взорвется, — я не могу разорваться. Все что-то от меня постоянно хотят. Я и так стараюсь как могу. Ляпис хмурится. Может, она настолько невнимательная, но она не видела толпы людей вокруг Дрекслер, которая что-то бы от нее требовала. Она имеет в виду своего профессора или их подруг? — Ты о чем? Перидот, кажется, это еще больше злит. Она оттягивает пальцами свои волосы и крепко их сжимает. — Спасибо, что поинтересовалась. Помимо тебя мне ежедневно написывает минимум трое преподавателей, один из которых хотел высосать деньги из моего неудавшегося гранта, а двое других крайне уверены, что их предмет должен быть главным приоритетом в моей жизни. И я молчу про маму, названивающую мне в любой удобный и неудобный момент! Черт возьми…Я не могу уделить внимание абсолютно каждому! В конце девушка переходит на крик, что распаляет еле сдерживаемые эмоции Ляпис.  — Я и не претендую! Перидот вскидывает голову, вглядываясь в лицо Лазурит. Она все еще выглядит разъяренной, но помимо этого сбитой с толку. Ляпис поправляет туго затянутый хвост и полностью открывает лицо, убирая выпавшие пряди за уши.  — Я и не претендую на твое внимание, Перидот. Да и о каком внимании ты говоришь? Просто…ты даже себе внимания не уделяешь, а говоришь о ком-то еще. Зеленые глаза перестают сверкать гневом, и Дрекслер проводит ладонями по лицу в нервном жесте. Она закусывает губы и отводит взгляд. Ляпис качает головой. — Что, Пер? Расскажи мне о своем чрезмерном внимании. Ты так называешь постоянные задержки на учебе? Или может полное игнорирование? Или полное обесценивание моих действий? — Ляпис встает с кресла, начиная ходить от одной стены к другой.   — Ляпис, хватит, — Перидот упирается локтями в колени и прячет лицо в ладонях. — Нет, не хватит, Пер. Посмотри на себя. Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок. Ты не спишь, глушишься энергетиками, ешь только чертовы макароны, и то раз в день, и твои руки похожи на минное поле. Ты думаешь, я настолько слепая? Мы нормально не разговаривали больше двух месяцев. Я ничего тебе не говорила ни на твой холод, ни на твою незаинтересованность. Я пыталась быть терпеливой и понимающей. И я не понимаю, в чем проблема. Я все это время не понимала. Что случилось? Я думала, тебе нужно время на то, чтобы все осознать, и после мы поговорим, но…Ты просто, черт возьми, закрылась. Почему? Это из-за меня, или из-за этого чертового гранта, или из-за матери? Или дело в дедушке?  Ляпис осекается, закусывая щеки с внутренней стороны. Перидот продолжает сидеть в той же позе, только руки поднялись чуть выше, сжимая мозолистыми пальцами выцветшую грязно-зеленую челку. Лазурит отворачивает голову от нее и складывает руки на груди, направляя взгляд на пыльную гитару. — Да дело даже не в нем, Пер. Проблема в том, что ты даже не удосужилась мне рассказать. Хотя бы просто поставить перед фактом. Ты решила, что идеальным вариантом будет держать меня в неизвестности, и я, черт возьми, не знаю, почему. Вместо того, чтобы поделиться со мной, позволить мне позаботиться о тебе, ты взвалила на себя кучу каких-то обязанностей. Зачем было брать этот злосчастный грант, ухаживать за азалией, которая вянет от малейшего ветерка, быть личным психологом своей мамы? Зачем было проходить через это все одной только для того, чтобы предъявить мне беспочвенные претензии? Ты просто…ты сделала все таким невыносимо сложным в первую очередь для себя, и я не понимаю, почему ты не захотела даже попробовать опереться на кого-то рядом.  Наступает оглушительная тишина. Вязкая, обидная и железистая. Ляпис мучительно долго ждет ответа, повернувшись к Дрекслер спиной и в упор рассматривая гитару. — Перидот? Снова нет ответа. Ляпис оглядывается в сторону девушки. Дрекслер все еще сидит в кресле, только ее руки закрывают уши, а глаза зажмурены. Лазурит почувствовала укол тревоги в моменте. Она пересекает комнату, подходя ближе. — Пер? Девушка не двигается. Теперь Ляпис может различить ее тяжелое сбитое дыхание, словно приступ астмы. Пальцы сильно дрожат, а челюсть сжата. Лазурит паникующе присаживается перед ней, схватившись руками за подлокотники кресла.  — Пер, ответь, пожалуйста.  Дрекслер лишь мотает головой, а ее пальцы сильнее сжимаются на волосах, отчего костяшки белеют. Ляпис даже отсюда может услышать беспорядочное громкое сердцебиение, от чего ускоряется и ее собственное. Она не выдерживает и пересаживается на колени, перемещая руки на напряженные ладони девушки. — Открой глаза, пожалуйста.  Перидот продолжает сидеть в каком-то скованном состоянии, словно ее заморозило или парализовало. Ляпис выдыхает и переносит руки на щеки девушки, мягко, но настойчиво поглаживая их. — Пер, все в порядке. Просто постарайся выдохнуть пару раз.  Лазурит встревоженно смотрит на зажмуренные глаза, чувствуя под пальцами, насколько напряжена челюсть девушки.  — Просто сделай выдох и станет легче. Ляпис совершенно не знает, сработает ли это, но сама начинает нарочито громко делать вдох за выдохом. Четыре секунды вдох — Четыре секунды пауза — Выдох. Перидот не реагирует.. Если это не приступ тревоги, а какая-то болезнь? Может ей вообще нужно в больницу, а Ляпис просто смотрит, как та задыхается? Лазурит чувствует, как грудь болезненно сжало. Перед глазами начали пестрить картинки с тем, как тело Перидот слабеет, а глаза закатываются. Как ее грудь перестала вздыматься, и Ляпис с паникой пытается набрать номер скорой. И в этот момент Дрекслер делает слабый выдох.  Сердце Лазурит пропускает удар, но она продолжает держать равномерный темп дыхания. Ее пальцы все еще покоятся на щеках девушки, и она аккуратно водит ими по бледной коже.  Пара неровных вдохов — дрожащий выдох. Руки Перидот слегка разжимаются, все еще лежа на голове, но она уже не пытается закрыть ими уши. С каждым выдохом ее плечи расслабляются, а веки перестают жмуриться. Ляпис взволнованно скачет взглядом по ее лицу, в поисках каких-то страшных симптомов, но все спокойно. Когда дыхание Дрекслер восстанавливается, Лазурит позволяет себе нервно выдохнуть и прижаться лбом к ее лбу, прикрывая глаза.  Она не знает, сколько они сидят в таком положении. Ляпис просто фокусируется на дыхании Перидот, внутренне налаживая свое. Она вздрагивает, когда чувствует легкое прикосновение к своему плечу. Похолодевшие пальцы неуверенно, почти испуганно ложатся на кожу и чуть сжимают. Лазурит открывает глаза, тут же встречаясь с потерянным взглядом девушки. Перидот смаргивает крупные слезы и кусает губы, опуская взгляд. — Прости.  Ляпис мотает головой и немного отстраняется. — Ты в порядке? Перидот еле заметно кивает и убирает руку с ее плеча, вытирая слезы под веками.  — Дай мне минуту.  Ляпис тихо угукает и садится на ковер. Пару секунд смотрит на зажатую Перидот и не выдерживает. Подрывается с места, открывает окно, бежит на кухню за водой. Когда она возвращается в комнату, Дрекслер выглядит гораздо спокойнее. У нее все еще влажноватые веки и потерянный вид, но она не выглядит испуганной. Лазурит протягивает ей стакан воды, и Перидот благодарно, хоть и очень устало, улыбается и забирает его, тут же опустошая. — Не хочешь на что-то помягче присесть? Диван или кровать?  Дрекслер откладывает стакан на стол и кивает. После встает, пару секунд мнется перед собранной, но встревоженной Ляпис, и аккуратно кладет руку ей на спину, позволяя идти первой. В спальне тихо, но не оглушающе. Тишину заполняли редкие гудки машин где-то на улице, крики вечно гуляющих под их окном компаний и музыка тремя этажами выше. Они закутывают ноги в теплое одеяло и опираются об изголовье кровати. Мягкий теплый свет от ночника стелется по полу и части одеяла, ложится на правую часть лица Перидот рыжими пятнами. Ляпис не знает, скажет ли девушка хоть что-то. Возможно, они просто лягут спать. Лазурит не была против, если это означало, что Дрекслер не будет задыхаться от панической атаки. Если это была паническая атака. Она не могла знать точно. — Ляпис? Девушка вздрагивает и поворачивает голову в сторону Перидот, — да? — Я…правда извиняюсь, — девушка сжимает край одеяла, нерешительно посмотрев на Лазурит, — я знаю, что отдалилась и была…холодной. И я правда хотела с тобой поговорить. Еще очень давно. Просто в какой-то момент я поняла, что прошло так много времени, что я уже и не знала, что тебе сказать.  Ляпис выдыхает, наконец распуская волосы и позволяя чуть отросшим прядям свободно упасть вдоль лица, — я…мне хочется сказать, что я прощаю тебя, и все хорошо, но…тебя как будто не было. Мы все еще жили вместе, но ты как будто стала моей малознакомой соседкой. Ты иногда даже не здоровалась, я молчу о том, чтобы спросить о том, как прошел мой день. Мне было…мне тоже было больно и тяжело, Пер. Дрекслер сильнее сжимает край одеяла до вымученного хруста то ли ткани, то ли ее пальцев, и отводит взгляд, — я знаю. И, честно говоря, мне все еще сложно это объяснить. Я так загорелась этой идеей робота, помогающего людям, что не заметила, как она стала меня душить. Она стала, как… — Пожар? — Да, что-то вроде. Она должна была быть моим костром, но стала пожаром. Или не она, а я. Я не знаю. Мне просто жаль, что впоследствии обожглась и ты. Ляпис выдыхает и кладет ладонь на руки Перидот, не в силах смотреть, как они в очередной раз что-то сжимают от нервов. Дрекслер напрягается на короткое мгновение, но после расслабляет пальцы, позволяя Лазурит полностью покрыть их своими. Перидот выдыхает и опирается затылком о стену, смотря на потолок. Там были приклеены эти пресловутые звездочки и кометы, горящие зеленоватым светом. Такие обычно вешают в детских. Такие они приклеили на потолок, как только заехали в квартиру. — Просто…Помнишь, я говорила тебе про азалию?  Кивает. — Он…мой дедушка, — Ляпис видит, как челюсть Перидот сводит. Дрекслер с силой кусает губу, настойчиво смотря наверх, — мой дедушка действительно говорил, что лишь цветы понимают скоротечность жизни. И я была уверена, что именно сложный цветок научит меня этому. Я подумала, если я позабочусь о чем-то столь же болезненном и хрупком, каким был он, то у меня что-то отложится в голове. Но на деле азалия стала постоянным напоминанием о том, что я так и не смогла сберечь его. Вместо того, чтобы дать шанс расцвести другой жизни, я пыталась воскресить чужую. Я… — Ляпис видит крупную слезу, оставившую мокрую дорожку на ее левой щеке, а потом еще и еще одну, и сжимает ее пальцы, — я так и не приняла эту чертову скоротечность. Я видела, что даже с идеальным грунтом у нее вянут листья. Даже в идеальном месте она начинает опадать и чахнуть. И это…Боже, как же это больно, Ляпис. Я наблюдала то же самое, когда приезжала к нему. И…мне было так невыносимо видеть его таким. Правда в том, что я и не хотела его таким видеть, и поэтому не приезжала…Мне так стыдно.  Перидот рвано выдыхает, вытирая свободной рукой слезы, которые продолжали сплошным потоком бежать по коже. Ляпис взволнованно поджимает губы, придвигаясь немного ближе.  — Он всегда был таким собранным и активным. Я на его фоне всегда чувствовала себя старушкой, — Дрекслер издает грустный смешок, рассматривая зеленые звезды на потолке, — постоянно заставлял меня ковыряться в этом своем ржавом амбаре и плавать, а не сидеть на берегу. И когда у него начались проблемы с суставами, он долго это скрывал. До последнего делал вид, что все хорошо, пока он не…упал. Он даже не умер во сне или хотя бы в больнице среди близких. Он упал с лестницы и неизвестно, сколько дней так лежал. И потом приехали родители. Мама была разбита. Да, у меня умер дедушка, но у нее погиб отец. Она до сих пор горюет. И каждый раз, когда я слышу ее плач, у меня ощущение, что я не имею право страдать точно также. Я не ездила к нему каждую неделю. Я даже не звонила особо. Я просто составляла ему компанию, когда он был в порядке, а потом буквально бросила его. Да кто я такая, чтобы страдать?  Ляпис сжимает челюсть. Девушка разбивалась на все более мелкие осколки с каждым предложением. Перидот продолжает лихорадочно вытирать соединившиеся в одну линию слезы на шее.  — Живым я видела его еще относительно активным и здоровым, а потом…уже в гробу, в этом вычурном отвратительном костюме. Он даже на себя не был похож, просто какая-то серая тень с искусственным румянцем…он мне так часто снился в этом образе, — тихий всхлип, — и я старалась держаться, поливать эту азалию, но как только у меня появились с ней проблемы, я бросила ее…И потом мне предложили грант. И я подумала, что, может, если бы в его доме был кто-то или что-то, что могло хотя бы сообщить о том, что он упал. Или…просто сделать хоть что-то. Но получилось так, как получилось. Это все не имело смысла. Я так перед ним виновата, Ляпис. Мне никогда не смыть это с себя. Слова переходят в тихое рыдание, и она тут же закрывает пальцами рот, ссутулившись. Ляпис поворачивается к Перидот и обхватывает ее плечи руками. Дрекслер сжимает пальцами ее футболку, упираясь лбом в плечо, и всхлипы становятся еще более надломленными. Лазурит жмурит глаза, почти физически чувствуя боль девушки. Она крепко держит ее, поглаживая одной рукой спутанные волосы.  Ляпис чувствует соль и влагу на своем плече и шее. В какой-то момент всхлипы стали реже и немного тише, переставая напоминать частую дробь. Перидот полулежала между ее ног, уткнувшись лицом в ключицу девушки. Воротник футболки сильно промок. Впитавшая слезы ткань стала немного тяжелее, неприятно прилипнув к коже. Лазурит утыкается носом в ее макушку и чутко, почти по-родительски, гладит по голове.  — Мне так чертовски жаль, Пер, — хриплый шепот отдается от стен комнаты, и звезды на потолке мерцают чуть сильнее, — если бы я знала… Перидот мотает головой, — откуда ты могла знать? Ляпис тяжело вздыхает, поглаживая по спине все еще подрагивающую девушку. — Но почему ты не попросила о помощи? Ты же…ты же всегда говорила, что нормально просить о ней. Нормально нуждаться в ком-то.  Перидот ерзает и немного отстраняется, усаживаясь на свое место. Лицо она все еще неосознанно прятала, что удивляло Лазурит. Дрекслер, которая почти ежедневно твердила ей о нормальности эмоций, сама до чертиков боялась их проявлять при ком-то. Почему-то ей вспомнились слова о смелости в диктофонной записи. — Я не отказываюсь от своих слов. Просто мне показалось, что эта не та проблема, с которой мне кто-то смог бы помочь. Я думала, что это то, через что пройти нужно только мне.  Ляпис покачала головой. Ей хотелось оспорить слова девушки, но она все еще не знала, какого это — потерять близкого человека. Лазурит и представить не могла своей реакции. Она вздохнула и оперлась о стену затылком, обрабатывая все, что говорила ей Перидот. Воцарилось молчание.  Ляпис пыталась вспомнить все события, отследить поведение Дрекслер в мелочах. Может быть, ей действительно не хватает внимательности. Или же это талант Дрекслер — скрывать эмоции настолько хорошо, чтобы их никто не заметил, пока она сама этого не захочет. Изменилось бы что-то, если бы Лазурит восприняла все иначе? Или если бы она имела схожий с Перидот опыт? Было бы ей проще открыться? Или это не имеет значения? Наверное, уже нет. — Я правда так делала? Ляпис вздрагивает, отвлекаясь от мыслей, и смотрит на Перидот, — ты о чем?  Дрекслер нервно проводит пальцами по своим волосам, — я действительно не интересовалась, как ты? Лазурит опускает взгляд и смотрит на свои руки, слабо кивая. Она уже была не в том состоянии, чтобы спокойно рассказывать о своих обидах. Возможно из-за того, что теперь они выглядели для нее слишком незначительными на фоне переживаний Дрекслер.  — Ляпис? Девушка поднимает взгляд, с неловкостью встречая зеленые мерцающие глаза. Перидот слабо улыбается и накрывает пальцами ее руку, чуть сжимая. — Как прошел твой день?

And you may be acquainted with the night

But I have seen the darkness in the day

And you must know it is a terrifying sight

Because you and i are living the same way

///

Квартира осталась прежней. Те же старомодные обои с цветочным принтом, которые отклеивались к потолку. Тот же твердый диван горчичного цвета. Тот же холодноватый пол в гостиной, по которому приятно ступать босыми ногами. Та же кипа книг поверх единственной неразобранной коробки в кабинете. Тот же рабочий стол, забитый мятыми бумажками. Та же пыльная, висящая на стене гитара. Ляпис мирно выдыхает, рассматривая интерьер. В квартире было особенно прохладно по утрам, поэтому на ее плечах висел синий свитер крупной вязки, уже сильно растянутый и потрепанный временем. За окном не было видно привычного пейзажа: утреннего солнца, проглядывающего между облаков, спешащих на работу людей. Просто вырезанная белая картинка. И Ляпис бы поморщилась от кислого вида блеклого неба, но сейчас он вызывал какое-то странное умиротворение. Она проходит к синтезатору, проводя пальцами по пока еще беззвучным молочным клавишам.  В голове было пусто, как и за окном. И Лазурит не испытывала этого чувства уже очень давно. Ни навязчивых мыслей, ни тревоги, ни списка из более, чем семи пунктов. Никаких новых прихваток. Ляпис включает синтезатор, сразу настраивая громкость на низкую. Отодвинув банкетку, она садится за инструмент и начинает наигрывать свои любимые связки нот, с которых обычно начиналась любая ее репетиция или изучение новой мелодии.  Связки нот превращаются в отрывистый драматичный ритм, который она придумала еще задолго до этого раннего выбеленного утра. Она начинает тихо напевать слова своей новой песни. Строчки все еще вызывали множество смешанных ассоциаций, но уже не приносили такой боли и горечи. Теперь эта песня была больше похожа на связную законченную историю, которая летела перед синими глазами подобно осеннему ветру или развивающемуся рыжему шарфу.  Ляпис непроизвольно поет немного громче, когда переходит к бриджу. Пальцы стучат по кнопкам с легкой прерывистостью, и девушка искренне наслаждается сочетанием нот. Ее голова непроизвольно двигается в такт музыкальным ударениям и акцентам. Она завершает песню с особой страстью и улыбкой на губах, импровизируя на последних четырех тактах. Когда музыка постепенно затихает, Ляпис все еще смотрит на синтезатор с улыбкой. — Красивая песня. Будешь выкладывать? Лазурит подскакивает на банкетке от неожиданности, чуть ли не сваливаясь с нее. Она хватается рукой за синтезатор, от чего кнопки издают громкий высокий звук, и резко разворачивается к двери. Перидот сонно прижималась головой и плечом к косяку двери, потирая глаза. Ее волосы напоминали какой-то растрепанный зеленоватый треугольник, а у основания уже виднелись блондинистого цвета корни. Девушка выглядела очаровательно, но Ляпис было сложно это оценить в момент испуга. — Перидот, ты бы хоть покашляла или не знаю! Девушка нервно выдыхает, вставая с банкетки. Дрекслер хрипло смеется в свой кулак. — Вообще, я вышла выпить воды и забрать свои очки, но потом услышала музыку и решила дослушать. Почему ты так рано встала? Перидот прошла к столу и как бы показательно подняла очки, прежде чем их надеть. Ляпис просто наблюдала за ней, оправившись от испуга и снова впав в небольшую задумчивость. — Вообще, я не уверена, что буду ее выкладывать. По крайней мере, не от имени The Crystal Gems. Она достаточно…личная. Дрекслер понимающе кивнула, словно не зная, кому все посвящено. Возможно, еще было слишком рано это обсуждать. Перидот повернулась к окну, и Ляпис уже хотела выйти из комнаты, как… — Ляпис, смотри, снег идет! Лазурит тут же изменила траекторию, буквально побежав в обратную сторону. Она обошла Перидот и прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как крупные белые хлопья медленно плывут вниз, покрывая собой темно серый асфальт. Ляпис особо не приходилось сталкиваться со снегом, и она видела его буквально пару раз в жизни, что было неудивительно, когда ты живешь в пляжном городке. Она почувствовала теплые руки, обхватывающие ее талию, а после острый подбородок на оголенном плече. — Красиво. Ляпис активно закивала, накрывая ладони девушки своими. В груди приятно разлилось тепло, — согласна…а почему снег белый? Она повернула голову, сталкиваясь носом со скулой Дрекслер. Ляпис улыбнулась, замечая бледные пятнышки веснушек на коже. Перидот хмыкнула и подняла брови, искоса на нее глянув. — Ты так пытаешься потешить мое эго? — Что-то вроде. Но я правда не знаю… 

///

“Запись 51…А, нет. Просто 1. Решила перенести все на ноутбук. Уже давно надо было. Если будет желание, посчитаешь, сколько прошло дней. Больше сорока. Я наконец-то имею возможность пересмотреть “Лагерь Купидона”. Он все еще очень успокаивает своей простотой. Да и в компании Ляпис это делать интереснее. Она почему-то всячески пытается защитить Поллетт. Ей конечно и до этого нравились униженные и оскорбленные главные героини, но чтоб настолько…А вообще. Я подумываю пойти к психологу. Всегда думала, что сама себе хороший психолог, но на деле я просто кидаюсь терминами. Зато друзьям помогает… И маме думаю предложить, ей он нужен побольше меня. В целом, все…в порядке. Как это странно говорить после всего. Ладно, мне нужно помочь Ляпис с наггетсами. Конец записи!” — Почему нельзя было прописать, какие именно яйца подходят. S или M? Может вообще XL? — Дрекслер раздраженно плюхает сырую курицу в кляр, брезгливо держа ее двумя пальцами. Ляпис хмыкает, перелистывая страницу очередного бульварного романчика, — с каждым днем в этом университете ты становишься все вреднее и вреднее. Хотя куда хуже? — Бесконечность не предел, — фыркает Перидот и кладет очередной кусок курицы к остальным в сковороду с раскаленным маслом, которое тут же начинает плеваться. Девушка отпрыгивает и оглядывается на Лазурит, — по крайней мере я не читаю порно, которое гордо называют книгой.  Ляпис возмущенно открывает рот, — там вообще-то есть сюжет! — она показательно поднимает книгу вверх, демонстрируя обложку, — вот это детектив, например. — Ну, да, почти верю, — с ухмылкой отвечает Дрекслер и переворачивает все наггетсы, — “О, Дэмиан, сними с меня эту ночнушку…Мне так жарк… Раздается назойливый рингтон. Ляпис вскакивает с кухонного стула и кладет книжку на стол, бросив на Перидот злобный взгляд, — ты ответишь за это!  Под смех девушки она бежит в комнату, попутно спотыкаясь об раскиданные около дивана пряжу и куски полусвязанных свитеров. Перидот насвистывает себе под нос какую-то песенку, перекладывая готовую партию наггетсов на бумажные полотенца. Дальше идет ее нелюбимый процесс с обваливанием филе в кляре и муке. Она осторожно закидывает следующую партию в сковородку, и в тот же момент ее обнимают со спины. Дрекслер беззвучно выдыхает от неожиданности, — мама звонила? — Ага. — И как? — Рассказывала о своей рыбке. Она назвала его Роджером и беспокоится о том, что он вяло себя ведет…Наверное, мне стоит называть его своим братом. Перидот прыскает со смеху, представляя одинокую маленькую рыбку в гигантском дорогущем аквариуме посреди роскошной гостиной. Она невольно задумывается о том, что Ляпис в очередной раз превзошла все ее ожидания. Дрекслер не сказать, что действительно чего-то от нее ожидала или требовала, но каждый раз Ляпис умудрялась ее удивить своей решительностью в самых непредсказуемых моментах. И сейчас она снова пошла на сложный разговор с мамой и умудрилась улучшить их общение. Забавно, но Перидот сама так никогда не делала. Это всегда были какие-то пассивные попытки отстоять свои границы, но, к счастью для нее, Блу все-таки была психологом, поэтому зачастую этого хватало.  — У вас так улучшилось качество общения. Это здорово.  Она слышит неопределенное мычание позади и переворачивает наггетсы деревянной лопаткой. — Ну, типа того…Мне все еще странно говорить с ней…на равных. Практически. Это приятно и даже забавно моментами, но я все еще не могу забыть то, что было в детстве. И вряд ли забуду.  Перидот поджимает губы и кивает, мимоходом проводя пальцами по выпирающим костяшкам руки Ляпис, — я могу представить, Ляпс. Тебе и не нужно забывать или с ходу прощать ее. Она наломала немало дров, все-таки. Уже здорово, что ты с ней вообще хочешь говорить. Думаю, однажды она поблагодарит тебя за это. Ну, или сделает что-то в качестве благодарности, зная Йеллоу.  — Посмотрим…Но пока меня устраивает слушать про Роджера и ее коллег раз в неделю.  Ляпис целует девушку в плечо и отстраняется, отходя к недавно поставленной елке. Конечно, это не живое дерево высотой в четыре метра, но дух Рождества в дом добавила. Ну, и запах пластика. Она критично рассматривает совместную попытку украсить дерево. И, конечно, ее взгляд натыкается на кривоватого робота в самом центре елки. Лазурит мимолетно оглядывается на занятую Перидот, а после быстро перевешивает дешевую игрушку на заднюю сторону елки, поставив на ее место позолоченную шишку.  — А ну-ка не трожь моего инопланетянина. Ляпис кривит лицо, — ты же знаешь, что это не празднично. Перидот выключает плиту и оборачивается, обвиняюще указывая на девушку лопаткой, — и это говорит человек, который накупил дешевых шишек. Они вообще из чего? Из фарфора? Стекла? Я вообще не удивлюсь, если их покрасили радиолюминесцентной краской, от которой помирали люди в восьмидесятых. Ставлю сто баксов, от того они и светятся в темноте.  Ляпис закатывает глаза, — боже, хорошо, переставлю я твоего робота.

///

Ляпис монотонно нажимает на клавишу “фа” первой октавы. Звук повторяется каждую секунду, как стрелка старых часов. Кабинет уже украшен к празднику. Ну, одной гирляндой на стеллаже, которая замечательно подсвечивала как книжки и фигурки любимых персонажей Перидот, так и огромный слой пыли на полках. Дрекслер сидела за пустым рабочим столом, что-то лениво печатая в ноутбуке. Звук одной ноты ее, кажется, совсем не трогал. — Что ж ты мучаешь несчастный синтезатор? — Перидот поворачивается к апатичного вида Ляпис, усевшейся с ногами на банкетку. Она приспускает очки к кончику носа, смотря на ее оголенное плечо. Свитер уже прилично растянулся от постоянной носки, но не сказать, что это было минусом для Дрекслер.  — Я тренирую ритм, — невозмутимо отвечает Лазурит, и Перидот характерно вскидывает брови. Этот жест означал что-то вроде “да ну? колись”, и девушка никогда не могла этому противостоять, — ладно, он меня раздражает.  — Почему же?  Ляпис на секунду замечает тень улыбки на ее лице. Перидот на секунду заглядывает в экран ноутбука, только чтобы закрыть все вкладки и нажать на кнопку выключения. После она полностью поворачивается к Лазурит, расслабленно растянувшись в кресле и направив на нее изучающий взгляд. Ляпис наконец перестает мучать клавишу, недовольно вздохнув. Она аккуратно кладет подбородок на колено, что-то обдумывая. После снова принимает вертикальное положение и сильнее прижимает колени к телу, обнимая их руками. Взгляд Перидот невольно скользит по тонким лодыжкам. — Да я не знаю, честно говоря.  Перидот не отводит задумчивого взгляда от ног Лазурит. — Мне кажется, ты знаешь. Ляпис снова неопределенно вздыхает, и Перидот подъезжает на кресле немного ближе. Теперь между ними был примерно метр, что позволяло ей разглядеть девушку еще детальнее. — Аме предложила опять на концерте сыграть, — Лазурит невольно морщит нос и потягивается, устремляя руки вверх. Дрекслер на секунду отвлекается и удивленно вскидывает брови, — разве это не здорово?  — По идее здорово, — девушка неуверенно потирает затылок, — по факту не очень. Забавно, что прошел уже год с того разговора про музыку, но вопрос остается открытым.  Перидот задумчиво мычит и откидывается на кресле. Снимает очки, начиная нервно покусывать конец дужки.  — Мне кажется, тебе нужно сменить тактику и попробовать что-то новое. Ляпис с сомнением смотрит на нее, закусывая губу и задумываясь. После вскакивает с банкетки и отрицательно мотает головой. Перидот невольно застывает, все еще держа меж зубов дужку. — Это же вообще не про это. Я не могу просто попробовать, мне нужно знать точно. Я не хочу потом слоняться от вязания до какой-нибудь экономики до конца своей жизни в поиске ответа. Перидот ухмыляется, демонстрируя клыки, и наконец смотрит в глаза Ляпис, — ну, знаешь. Я так слоняюсь всю жизнь, и это дало свои плоды. Я примерно понимаю, чего хочу. Почему бы и тебе не попробовать? Будет эдакий разрыв шаблона, м? Лазурит снова садится, стягивает с запястья резинку и начинает перебирать ее в руках, — легко тебе говорить. Ты же у нас человек эпохи возрождения, — взгляд Перидот уже откровенно приклеен к длинным пальцам, — и готовишь как Рамзи, и на гитаре играешь как Хендрикс, да еще и в науках разбираешься. И я тут со своим пианино и дерьмовыми панкейками. Дрекслер хрипловато смеется, переводя взгляд на лицо девушки, — мне кажется, ты сильно драматизируешь. Лазурит возмущенно открывает рот и скрещивает руки на груди. Перидот складывает очки. — Я? Сильно драматизирую? Ты хочешь сказать, что я приду в какой-нибудь университет политологии, сыграю им, покривляюсь, и они меня возьмут? — Дрекслер упирается локтем в колено, положив подбородок на руку. Ее глаза с нескрываемым удовольствием наблюдают за возмущенной Лазурит, — ладно еще это! Я недавно пересматривала наши концертные записи и чуть не сгорела со стыда. Удивительно, что у нас были хоть какие-то зрители.  На секунду воцаряется пауза, и Ляпис смотрит на облизывающую нижнюю губу Перидот в ожидании ответа. — А по-моему там было, на что посмотреть, — она невозмутимо смотрит на сложенные очки, и уголок ее губ немного приподнимается, — ну, знаешь…порванные колготки, галстук, бешеный взгляд.  Ляпис на этом моменте тут же закрывает рот, уставившись на Дрекслер. Это был…флирт? Лазурит хаотично ищет в голове хоть какой-то ответ, что достаточно сложно, когда на тебя смотрят изучающие зеленые глаза.  — Я…эм, — Ляпис раздражает, насколько ее выбила из колеи лишь одна фраза. Перидот этот момент забавит, и девушка всеми силами старается выглядеть непринужденно. — Нет, Ляпис, правда, — Лазурит наблюдает за тем, как чужой язык в очередной раз проходится по нижней губе, — ты выглядела очень неплохо на сцене.  И девушке вновь нечего ответить. Она все еще стояла как вкопанная посреди комнаты, глядя на расслабленную, уверенную Перидот в кресле. Дрекслер вальяжно откинула голову на кресло, отчего зеленые волосы разметались по его поверхности. Без очков на лице Лазурит еще четче могла разглядеть потемневший взгляд из-под ресниц, вовсю бродивший по ее лицу. — Неплохо?  Лазурит складывает руки на груди и вскидывает брови, пытаясь хоть где-то найти каплю уверенности. Кто вообще так делает? Прерывает разговор откровенным флиртом и смотрит вот так, и… — Ляпис, иди сюда.  Голос Перидот какой-то грудной. Такой обычно бывает, как только она проснется. Только сейчас он почему-то вызывал толпу мурашек на пояснице, заставляя кожу покалывать. Ляпис закусывает щеки и приподнимает подбородок, найдя в себе силы ответить хоть что-то.  — Ты думаешь, что я подойду просто так? Ответ слабый против таких глаз и голоса, но Перидот принимает его с небывалыми удовольствием. Ее губы вновь растягиваются в улыбке, и Лазурит все еще практически безоружна. Дрекслер отстраняет голову от спинки кресла, теперь смотря на нее исподлобья. Ляпис готова подойти просто так. — И что ты хочешь получить взамен? Лазурит хмыкает, немного привыкая к откровенному взгляду на себе. Не все же ей неловко мяться на месте, верно? — Кто знает? Но для начала ты можешь попросить получше. Перидот этот ответ веселит гораздо меньше. Она нетерпеливо облизывает губы и сжимает подлокотники пальцами. На лице Лазурит расползается довольная улыбка, пусть кожу все еще покалывает от волнения. — Пожалуйста, подойди. Ляпис проводит языком по внутренней части щеки, смотря куда-то в стену, словно она преподаватель, критично слушающий ответ на экзаменационный вопрос какого-то прогульщика. — Нет, все еще не годится. Ее улыбка уже становится шире от собственного триумфа, как она слышит раздраженный вздох и шум подшипников в колесиках кресла. Ее беспардонно хватают за запястье и резко тянут к себе. Лазурит немного спотыкается и все же сдается, усаживаясь на колени девушки полубоком. Перидот приобнимает ее рукой за талию, подтягивая еще ближе. Так, что плечо Ляпис сталкивается с ее корпусом. Щеки невольно заливаются румянцем, и вся смелость испаряется также быстро, как и появилась. Теплая рука скользит поверх ее свитера, плотно прижимаясь к талии и врезаясь пальцами меж синих петель. Она искоса смотрит на Перидот, не имея обладания взглянуть на нее прямо. — Достаточно вежливо? Ляпис шумно вдыхает через нос, желая ответить что-то нахальное, но ее прерывают жилистые пальцы на ее колене. Сердцебиение невольно ускоряется. Рука Ляпис ложится поверх ладони Перидот, обхватывая ее и замедляя. — Я не думаю, что это хорошая идея, после того, что я сделала тогда. Ляпис облизывает губы и почти чувствует на них привкус дешевого алкоголя. Она искренне хочет избавиться от воспоминаний о том вечере, но они до сих пор слишком свежи, и это заставляет ее невольно ерзать. — Совсем наоборот, — голос Перидот все еще чертовски хриплый, но даже так Лазурит различает в нем маленькие вкрапления вины, — я просто хочу сделать все правильно в этот раз. Просто позволь мне вести. Ляпис неуверенно смотрит на ее ладонь, сжимающую руку Перидот, а после кивает. Шероховатые пальцы обхватывают ее подбородок и поворачивают лицом к себе. Дрекслер наклоняется ближе, повернув голову набок, и целует ее. Медленно, тягуче и глубоко, словно заново изучая и пробуя на вкус. Ляпис опирается свободной рукой на спинку кресла, прижимаясь еще ближе и отвечая на поцелуй. Руки Перидот оглаживают ее поясницу, и Ляпис окончательно позволяет ей вести. Она чувствует каждое прикосновение в троекратном размере, чувствует привкус кофе на ее губах. Чувствует, как шероховатые пальцы с каждым разом все больше поднимают край свитера, и Ляпис больше не хочет разговаривать. По крайней мере, не сейчас.

///

Машина резво подпрыгивает на ухабах и кочках, которые были сплошь и рядом на проселочной дороге. Влажный ветер хлестает лицо из приоткрытого окна, за которым растеклось бескрайнее пшеничное поле. Сто миль от Сакраменто. Ляпис подтягивает колени ближе к груди, заглядываясь на пейзаж. Тучи, похожие на сигаретный дым, полностью заволокли небо. Длинные, пережившие зиму колосья, бьются о корпус и стёкла автомобиля, оставляя на них грязноватые подтеки. Колеса вязнут во все еще влажной после дождя земле. День близится к вечеру. Красиво. Машина съезжает с проселочной дороги, и мотор глушится.  — Это здесь? — Ляпис поправляет длинные носки и засовывает ноги в желтые резиновые сапоги. — Да, — Перидот выходит из машины, запуская в салон прохладный ветер. Захлопывает дверь сильнее, чем следовало бы, делает шаг вперед и вдруг останавливается.  Ляпис следует за ней, выскакивая из салона и обходя машину сзади. Ветер тут же подхватил ее волосы и разметал их по лицу. Резиновые сапоги вязнут в грязных рытвинах, оставленных автомобильными шинами. Перидот все еще неподвижно стоит к ней спиной, пока ее светло-русые волосы назойливо обдувает. Она подходит к девушке, кладя руку ей на плечо и чуть сжимая ткань синего свитера.  — Пойдем, —  Лазурит слегка гладит ее по спине, мягко подталкивая идти вперед. Уже наступила весна. Погода все еще была прохладной и немного противной, но на голых деревьях уже начинали выступать редкие листья и вербы. Девушки пробираются по заросшему газону, путаясь в когда-то засохшей траве ногами. На Перидот болтался ярко-рыжий шарф, а Ляпис надежно завязала на себе черный. Лазурит нервно поправляет длинные рукава зеленого свитера, связанного Перидот, и осматривает участок. Он представлял собой пустырь с огромным амбаром высотой так в два, если не в три этажа, и маленькой деревянной пристройкой сбоку. Они подходят к высоким воротам амбара, на которых висел старый, уже покрытый коррозией замок. Ляпис еще снаружи могла услышать свистящий через древесину ветер и задавалась вопросом, как еще какие-нибудь хулиганы не проломили стену и не забрались внутрь. Перидот подходит к вазонам и бочкам, расположенным около входа. С явным трудом приподнимает одну из пустых ваз и отдирает от ее дна ключ. Ляпис удивленно вскидывает брови, задаваясь вопросом, на что он был приклеен, а после морщится, замечая, как Дрекслер небрежно обтирает липкий ключ о свои штаны. Пока Перидот пытается открыть замок на двери, Ляпис, даже несмотря на ветер, слышит надоедливые уведомления на телефоне девушки. И она уже заранее знала, что они из группы университета. — Выключи уже их, у тебя законный отдых, — качает головой Ляпис, и Перидот наконец открывает замок и отворяет дверь.  — Да так и сделаю, они не затыкаются, — нервно комментирует Дрекслер, смотря себе под ноги и заходя в амбар. Следом за ней идет Лазурит, с любопытством заглядывая в помещение. Дверь за ее спиной громко хлопает, и наконец наступает тишина. Амбар внутри скорее был похож на обычный дом. Обои, мебель, хоть и покрытая прозрачной клеенкой, где-то даже висели рамки с фото и какие-то географические карты. Тут даже было по-своему уютно. Ляпис останавливается, не отходя от двери, и решает снять обувь. Перидот оборачивается и качает головой. —  Только носки испачкаешь, — она проходит в ботинках по скрипучему паркету. Лазурит еще раз неловко оглядывается, а потом следует за ней, судя по всему, в своеобразную гостиную. Она видит длинный дощатый стол, где все еще стояли нагроможденные друг на друга тарелки, словно их только-только помыли, видит коричневый, словно надутый, диван старого образца с потертостями, такого же вида кресло, где, скорее всего, любил сидеть хозяин дома, видит деревянный, самостоятельно сколоченный столик, на котором гордо стоял пузатый телевизор с двумя длинными антеннами, видит маленькую кухоньку с газовой плитой и не менее пузатым чайником. Видит замершую в воздухе пыль, словно время здесь полностью застыло.  — Тут проходили мои летние каникулы практически все детство. Голос Перидот отбивается от высокого потолка, создавая эхо. Ляпис переводит взгляд на нее, все еще будучи под впечатлением от общей обстановки. Ей не доводилось бывать в гостях у родителей Дрекслер, поэтому этот амбар был практически первым местом, связанным с детством девушки, которое ей удалось увидеть. Взгляд Лазурит падает на цветастую простынь, висящую на одной из стен. Любопытство берет вверх, и Ляпис шагает к ней, отворачивая край ткани и заглядывая за нее. Там была лестница, ведущая наверх. — Я пойду в оранжерею, это дверь слева, если что! Лазурит вздрагивает от громкого эха и отходит от шторки, отпуская ее, — да, хорошо! Видимо, наверху находилась спальня или, может быть, санузел. Ляпис не хотела лишний раз бередить воспоминания Перидот расспросами, поэтому просто пошла к ближайшей двери в центре помещения.  Эта комната, скорее всего, являлась своеобразным кабинетом. У стены стоял письменный стол, заваленный какими-то склянками и стопкой журналов, а все стены были закрыты книжными шкафами. Ляпис невольно вспоминает стол Перидот и поджимает губы. Интересно, насколько они были похожи с дедушкой? Она подходит ближе, замечая меж журналов несколько фоторамок. На одной был, скорее всего, молодой мистер…Дрекслер? Ляпис хмурится, осознавая, что не помнит девичью фамилию матери Перидот. На другой тот же человек держал на руках маленькую светловолосую девочку в очках и с выпавшим передним зубом. Лазурит невольно улыбается и проводит пальцем по стеклу, убирая с него пыль. Она нащупывает свободной рукой телефон в кармане джинсов и быстро делает снимок, убирая фотографию на место. Подходит к одному из книжных шкафов, с интересом разглядывая разноцветные корешки. Многие названия ей сложно даже прочитать (кажется, что-то про ботанику?), а некоторые вовсе написаны на немецком. Интересно, Перидот умеет на нем разговаривать? Ляпис готова поставить пять баксов на то, что дедушка учил ее матерным словам на другом языке.  На самой нижней полке расположены детские энциклопедии и книжки со сказками, что очень умиляет Ляпис. Ее взгляд натыкается на зажатого между корешками старого мишку. Она аккуратно берет игрушку в руки, стряхивая с плюшевой одноглазой мордочки пыль. — Это Вольфганг. Ляпис в очередной раз пугается, вздрагивая. Она оборачивается через плечо, увидев Перидот с небольшим мешком в руках. Видимо, с чем-то для растений. Лазурит встает, все еще держа игрушку в руке. — Типа Моцарт? — Типа Лимприхт.  — Это вообще кто? — Немецкий ботаник, мхи изучал, — Перидот тянется к ее руке, переплетая их пальцы, — пойдем. Девушка проводит ее через весь амбар к той самой двери слева. Они проходят в оранжерею, которая, как оказалось, и была той самой деревянной пристройкой. Внутри, помимо грядок, было множество всякой всячины и приборов, назначения которых Лазурит не знала. В конце концов они выходят на улицу через второй вход в конце теплицы, присаживаясь на деревянное крыльцо под навесом. Перидот ставит мешок на ступеньку ниже и потирает колени.  Сейчас на улице было совсем темно, и не от времени суток. Тучи стали совсем сизыми, нависая над амбаром и пшеничным полем. Совсем скоро грянет ливень. Перидот положила голову на плечо девушки, наблюдая за мрачным пейзажем.  — Поверить не могу, что ты все же решилась сюда приехать, — почему-то шепотом говорит Ляпис, аккуратно перебирая искусственный мех плюшевого медведя в руках.  — И я, Ляпс, — тяжело выдыхает Дрекслер, прикрывая глаза и делая паузу, — ощущение, как будто это была не я. Я бы не смогла такое пережить. Лазурит теряется, не зная, что на это ответить. Она молча приобнимает девушку за плечо. В этот момент горизонт распахнулся, из-за чего небо стало выглядеть еще более широким и низким, и меж пламенеющих туч показался закат. Солнце задержалось еще на пару секунд, прежде чем совсем скрыться. — Как там с Аметист, все еще обижена? — менее мрачно спрашивает Перидот, глядя на небо. — Ну, она конечно была в гневном отчаянии, когда поняла, что я беру перерыв не только от учебы, но и от музыки в целом, — Ляпис усмехается, — но сейчас получше. Остались только подколы, что я “кидалово”. Зато она быстро нашла мне замену. Угадай, кто ее напарница по вокалу? — Удиви меня, — с усмешкой говорит Дрекслер, зарываясь носом в зеленый свитер Лазурит.  — Сэйди, — Ляпис смотрит на нахмуренную Перидот в ожидании ее реакции и закатывает глаза, — Сэйди Миллер. И тут Перидот вмиг пробуждается от грусти и усталости, убирая голову с плеча, — кто?! Эта блондинка-стерва?! Ляпис пробивает на смех, — а ты у нас шатенкой заделалась? — Я светло-русая! — Как будто есть разница. Перидот возмущенно вскидывает брови и качает головой. — Ну, удачи ей. Хотя, Аметист не привыкать к высокомерным блондинкам. — Перидот! — Ляпис слегка ударяет ее плечо своим, сдерживая улыбку, — и вообще-то Жемчуг не блондинка. — А, то есть теперь ты разницу в оттенках видишь? Ляпис, конечно, могла бы продолжить дразнить Дрекслер тем, что и она не является лапочкой, но на улице начинает накрапывать мелкий дождь, а вдалеке слышится раскат грома. Перидот высовывает руку из-под навеса, и пара мелких капель скользит по суховатой ладони. — Поехали, а то дорогу совсем замоет, — Дрекслер поднимается со ступени. Ляпис делает то же самое, отряхивая джинсы, а после берет в руки мешок, медведя и всученные ей ключи от машины. — А можно мы его заберем? — Лазурит смотрит сначала на старую игрушку в руках, а потом на заходящую в дом девушку. Перидот оглядывается, еле слышно вздыхает, немного приподнимает уголок губ и кидает спокойное “как хочешь”, уходя вглубь помещения и закрывая дверь изнутри. Ляпис спешно направляется к автомобилю, пока Перидот копается со старым замком амбарных дверей. В салон они сели крайне вовремя. Дождь начал усиливаться. Перидот заводит машину, включает дальний свет и газует, выезжая на еле видимую в полумраке дорожку. Гром явно был уже ближе к ним, чем до этого, и они обе нервничают, боясь заглохнуть посреди пшеничного поля во время ливня. К счастью, вскоре машина выезжает на асфальтированную дорогу, и тревога отступает. — Жду не дождусь, когда буду лежать и ничего не делать летом, — протягивает Ляпис, с восторгом глядя на бегущие по стеклу капли. Перидот включает радио, настраивая громкость на низкую. — Ты и так ничего не делаешь, — с ехидством отвечает она. — Неправда! Я усиленно думаю. — Это над чем? — все еще с издевкой допытывает Перидот. Ляпис недовольно вздыхает и складывает руки на груди, уже желая ответить, как Дрекслер резко жмет по тормозам. Лазурит ударяется затылком о кресло и испуганно смотрит в лобовое стекло, которое активно вытирали от воды дворники.  — Что за…— пораженно выдыхает Ляпис, глянув на Перидот. Та и сама выглядит сильно напуганной. — Там, кажется, кто-то живой был. Лиса или енот, понять не могу…Я сейчас.  Перидот выбегает из машины в темноту, оставляя дверь открытой. Ляпис наблюдает за тем, как она подходит к капоту и присаживается перед ним. Лазурит внутренне надеется, что им не придется менять шину или что-то еще.  Ляпис оглядывается по сторонам, замечая, что они посреди дороги. Тут уже нет жилых домов или чего-то еще. Только темное поле, дождь и едва освещенная светом фар дорога. Ей становится не по себе. — Пер?  Никакого ответа. Ляпис кажется, что прошло достаточно времени для того, чтобы девушка вернулась. — Перидот?  Снова молчание. Лазурит слышит только шум дождя. Живот неприятно скручивает от страха. Нет, так не пойдет. Ляпис отстегивается и выходит из машины, торопливо шагая к капоту. К ее счастью, Перидот все еще жива и здорова, но полностью промокла. Сидит на корточках перед чем-то мокрым и пушистым.  — Что это? — Ляпис хмурится и обнимает себя за плечи, чувствуя холодные капли у себя на макушке. — Щенок, — озадаченно отвечает Перидот, подхватывая непонятный комок на руки, — надо его хоть до города отвести, а то с голоду помрет. — Я согласна, давай только сядем в машину, — тараторит Ляпис и кивает в сторону автомобиля. Они так и делают.  Перидот закрывает дверь и пытается рассмотреть маленькое существо, — мне кажется, или это корги или вроде того? Смотри, какие уши длинные…И, кажется, это девочка. Ляпис наклоняется ближе, рассматривая мордочку щенка, — думаешь? Может, он потерялся? — На обочине в пятидесяти милях от города? — скептично спрашивает Дрекслер, и Лазурит пожимает плечами.  Щенок облизывает нос Перидот, что вызывает у нее восторженную улыбку, — блин, какая ласковая… — Не думала, что ты собачница… Ляпис все еще с недоверием смотрит на щенка, и он смотрит в ответ, немного скалясь. — Она тебе улыбается!  Лазурит оторопело смотрит на явно озлобленное на нее существо. Неужели настолько заметно, что она больше по кошкам? Она невольно вспоминает сходство Перидот с этими грациозными животными, — мне кажется, это оскал. — Да брось ты! — Перидот обнимает замызганного в грязи щенка, — давай заберем ее. Я даже имя уже придумала. Ляпис вообще не в восторге от принятия таких решений на обочине ночью под дождем, — может…лучше кошку заведем? Дрекслер обиженно на нее смотрит, и собака делает тоже самое, — то есть Вольфганга ты забрала, а потерянный мокрый щенок на обочине для тебя не очень? Щенок, как будто понимая человеческую речь, высоко тяфкает, все еще глядя на Ляпис. Такая же вредная будет, как ее спасительница. Лазурит тяжело вздыхает и трет лицо ладонями, — я не знаю…А имя-то ты какое придумала?  Перидот снова приподнимает щенка, разглядывая рыжую замызганную шерсть, — Тыковка.  Лазурит пару секунд смотрит на вредного щенка, потом на восторженную Дрекслер, и снова тяжело вздыхает, — ладно, я подумаю. Перидот радостно улыбается, глянув на Ляпис, — ура! Спасибо-спасибо-спасибо!  После Дрекслер перекладывает Тыковку на колени Ляпис и тут же заводит мотор. Та испуганно подпрыгивает от неожиданности, глядя на щенка, который, к счастью, уже не скалится. Лазурит аккуратно тянет руку к рыжей шерсти на макушке и проводит по ней. Мягкая. Это даже скорее пух, а не шерсть. Она снова проводит пальцами по голове, и Тыковка укладывается ей на колено. Лазурит с прискорбностью замечает пятно грязи на новых джинсах. И все же один уголок губ поднимается вверх. — Дайте мне сил.